Зачарованная

Ты, может, и забыла, что случилось во время колдовского круга, но мы-то нет.

Роняю записку на клавиатуру, долго смотрю на нее, потом перевожу взгляд на окно, потом – на дверь, которая была открыта, когда я вернулась. Навешенные мной защитные чары на месте, их паутина мягко поблескивает в воздухе.

Медленно выдыхаю. Тот, кто написал это, прошел мимо охранных чар. Меня пробирает озноб. Как? Если они желали мне зла, они не могли бы этого сделать, не разорвав сеть.

Снова смотрю на записку. Значит, о моей потере памяти им известно – но не о том, что проклятье снято.

Что ж, этого они и не узнают.

Что-то древнее, глубоко погребенное ворочается во мне. Когда-то, давным-давно враги добрались до меня. И я не допущу повторения.

Отодвигаю кресло, сажусь, перелистываю страницу блокнота. Возможно, мне больше не требуется дневник, чтобы запоминать дела, но он может быть полезен и для другого.

Схватив ручку, записываю тревожные события, случившиеся в кампусе с начала учебного года.

Убийства ведьм.

Ежемесячный колдовской круг с незаконными связующими заклинаниями.

Я каким-то образом причастна и к тому, и к другому. До сих пор я была слишком занята, пытаясь держаться на шаг впереди этого дерьма, чтобы всерьез задуматься обо всем. Но теперь я могу.

Снова смотрю на стикер.

Не могу. Должна.

Вновь переключаюсь на блокнот, постукиваю ручкой по странице. Многие убитые ведьмы состояли в Ковене Белены.

У меня столько вопросов по поводу этих убийств, начиная с причастности Мемнона. Не давая себе отвлечься, смотрю на второй пункт. Колдовской круг, который проходит каждое новолуние. Если мой опыт типичен, то все круги сосредоточены на принудительном привязывании супера – в моем случае это была девушка-оборотень – к верховной жрице, ведущей круг.

Судя по стикеру, она и другие ведьмы не забыли, что я все им испортила, и, к несчастью для меня, я не знаю, кто они. Тогда все были в масках. Зато теперь я знаю, что они способны пройти мимо охранных чар в мою комнату.

Во мне вновь просыпается частица моего древнего железного духа.

Если я хочу жить спокойно, мне придется разобраться с враждебными ведьмами прежде, чем они разберутся со мной. Устранить угрозу, которую они для меня представляют, гораздо важнее занятий.

Ручка скользит по бумаге, фиксируя информацию, и только расписав половину планов, я осознаю, что этого не требуется. Я не забуду.

Однако мне понадобится помощь.

Постукиваю кончиком ручки по листу.

В прошлом Мемнон не меньше меня стремился найти этих ведьм. Не думаю, что его интерес имел какое-то отношение к мести. Полагаю, даже тогда, объятый гневом, он все равно думал о моей безопасности. Почти уверена, что он охотно согласится еще раз замарать руки ради меня.

Но он вполне может использовать просьбу как рычаг давления, чтобы добиться от меня еще чего-нибудь. От этой мысли пробирает озноб.

Нет, этого не случится. Я этого не позволю.

Разум возвращается к последним из древних воспоминаний, воистину болезненным, и я плотно сжимаю губы. У меня есть свой рычаг.

Мемнон, – тянусь я по нашей связи.

И чувствую на другом конце тепло. Уверена, он думает, что я уступаю его желаниям.

Но заговорить ему я не даю.

Встретимся через час на лугу убиенной. Мне… – Закрываю глаза и заставляю себя закончить фразу: – Мне нужна твоя помощь.

Глава 5

Боль усиливается.

Раньше я думала, что ломота в костях из-за переутомления и перерасхода сил. Думала, что заклинания Мемнона перестали действовать. Думала, думала, думала.

Я ошибалась.

Именно на это намекал Мемнон, когда предлагал мне найти его.

Я начинаю чувствовать последствия нерушимой клятвы.

Тяжело дышу, пробираясь между вечнозелеными деревьями. В животе копится страх. Я знала, что несоблюдение магической клятвы чревато последствиями. Но не подозревала, что ощущения будут настолько дерьмовыми.

Не знаю, сколько еще я смогу продержаться, игнорируя клятву, прежде чем отправлюсь умолять колдуна жениться на мне, просто чтобы облегчить боль.

Впереди между стволами мелькает луг Убиенной. В последний раз, когда я приходила сюда, я еще не была студенткой. Сейчас, в сумерках, поле прекрасно как никогда. Закат щедро золотит жухлую траву.

И там, посреди поля, спиной ко мне стоит моя родственная душа.

Мемнон – скрип седла. Запах конского пота, травы, мужчины. Мемнон – опаленная солнцем кожа, взъерошенные ветром волосы. Мемнон – часть меня, такая же, как Роксилана, и никакой магии, никакому гневу не изменить этого.

Словно почувствовав на себе мой взгляд, он оборачивается, и глаза его вспыхивают, встречаясь с моими.

Мемнон яростно целует меня, входит в меня. Есть только я, он, безбрежное море травы вокруг и небеса над нами.

– Я твой навеки, – выдыхает он, не отрываясь от моих губ. Отстраняется, ища мой взгляд. Лицо его залито мягким оранжевым сиянием моей магии. – Навеки.

Чувствует ли он это? Чувствует прошлое, давящее на нас, как нечто материальное? Сжимается ли у него горло, как сжимается оно у меня? Или я единственная, кто тонет в этих воспоминаниях?

– Маленькая ведьма, – приветствует меня колдун, глядя, как я иду к нему. – Ты позвала.

Мурашки бегут по моей спине от этого низкого медового голоса.

– Нам нужно поговорить, – перехожу я на сарматский. Здесь, в этих лесах, конечно, не то, что в общежитии, но все равно кто-нибудь может нас услышать.

Выпускаю на волю магию. Бледно-оранжевый свет окутывает одеялом, образуя барьер, блокирующий всякий звук. Я не произношу заклинание вслух, но оно есть, вплетенное в магию одним лишь моим намерением.

Мемнон протягивает руку, гладит мою силу, точно кошку.

– Я слушаю, – отвечает он, переводя взгляд на меня.

– Когда заклятье было снято, ты увидел мое прошлое?

Колдун сводит брови. Видимо, я сказала совсем не то, что он предполагал.

– Я видел твои восстановленные воспоминания из этой жизни, – медленно говорит он. – Но когда проклятье перешло на первую жизнь и ты начала плакать, я потерял связь.

Он утирал мои слезы и заверял, что со мной все в порядке. Я почти забыла эти подробности.

– Значит, ты не видел, как закончилась та моя жизнь.

Я просто хочу быть уверена.

Взгляд его соскальзывает на мои губы.

– Нет.

– А как ты думаешь, что случилось?

Мемнон мрачнеет.

– Не имею ни малейшего понятия. И все еще хочу это узнать. Почему ты прокляла меня, обрекая на вечный сон, и что делала после того как я ушел.

А я слышу другие, куда более личные вопросы, которые он не озвучивает, но которые все равно проносятся эхом по нашей связи.

Жалеешь ли ты, что похоронила меня заживо? Ты предала меня ради другого? Влюбилась в кого-то еще? Была ли ты счастлива?

– Как я предала тебя? – подначиваю я его. – Перечисли все шаги, которые, по-твоему, я предприняла, чтобы замуровать тебя в гробнице.

Мемнон прищуривается, глядя на меня. На скулах его ходят желваки.

– Селена, если это какая-то ловушка…

– О, ловушка была, только подстроенная отнюдь не мной.

Он поднимает брови, застигнутый врасплох таким ответом.

– Расскажи, – настаиваю я. – Как я тебя поимела? Я хочу знать в подробностях все, что, по-твоему, я предприняла, чтобы засунуть тебя в тот саркофаг.

Колдун в негодовании скрипит зубами.

– Ты разрушила мою жизнь…

– Нет, – злобно выпаливаю я. – Это ты разрушил мою жизнь. Две тысячи лет назад на берегу Амазонки я умерла, чтобы спасти тебя от ужасной участи! Не было никакого грандиозного плана. Не было жизни после тебя. Я защищала тебя, а что ты сделал, когда очнулся? Обвинил меня! Напал на меня. Ты предал меня и все, что было между нами, своей мстительностью!

Вид у Мемнона такой, словно я его ударила.

Богиня, как же болят кости. Я задыхаюсь. Вокруг нас скручивается и извивается моя магия, корчась от бурлящих эмоций.

– Что? – хрипло выдавливает наконец Мемнон.

– Ты хотел лучше понять прошлое и мои мотивы? – Я хватаю его руки и прижимаю к своим вискам. – Так посмотри сам!

Руки Мемнона подрагивают, струйки магии срываются с его ладоней, словно и он не может сдержать чувства. Наша связь вибрирует от нарастающего в нем ужаса.

Не думаю, что он хочет поверить мне, не думаю, что он хочет читать мой разум. Он ведь знает, что ему может не понравиться то, что он обнаружит.

– Давай же. – Я слегка встряхиваю его руки, не выпуская их. Глаза щиплет, а я ведь не хотела заводиться по этому поводу. Мне просто нужна его помощь, а так я получу ее, не будучи ничем обязанной. Только так колдун поймет, что это он в долгу у меня. Правда о нашем прошлом – и нашей первой гибели – делает все, что он сотворил со мной, намного хуже.

Мемнон сжимает зубы, и его шрам при этом слегка подергивается. Дымчато-янтарные глаза несколько секунд не отрываются от моих.

Потом он кивает, чуть крепче сжимая мои виски.

– Хорошо, Императрица. Как пожелаешь. Повторяй за мной. Pes datapzaka kubiwapsasava vi’savva ziwatunutasa vak mi’tavekasavak ozakos detgap.

Обнажаю перед тобой свои последние воспоминания о моей первой жизни.

Повторяю заклинание, стискивая его руки. Сердце неистово колотится в груди: я готовлюсь вновь пережить то, что случилось со мной тогда.

Магия Мемнона вырывается из ладоней, синие побеги проникают мне в рот, в ноздри, а спина сама собой выгибается, пальцы судорожно сжимаются.

И перед моими глазами разворачивается тот последний роковой день моей прошлой жизни.

Глава 6

Роксилана

59 год н. э., Боспорское царство, Крым

Рокси…

Резко открываю глаза. Вижу темный потолок дворцовой спальни. В ушах звенит голос Мемнона. Глубокий, необъяснимый ужас пробирает меня до мозга костей. Что это? Кошмарный сон, последовавший за мной в явь? Или что-то еще?

Несколько раз быстро вдыхаю и выдыхаю, пытаясь прийти в себя, и тянусь к Мемнону. Но другая половина кровати, где должен лежать моя родственная душа, пуста.

Мемнон? – зову я по нашей связи.

В ответ – тишина.

Он разбудил меня, я уверена, но где же он?

– Мемнон? – негромко повторяю вслух, думая, что он, возможно, где-то тут, в темноте комнаты. Но ощущаю лишь пустоту, и никто не отвечает мне.

Может, он задержался допоздна, разрабатывая стратегию будущих битв со своими кровными братьями и другими высокопоставленными лицами? Что ж, такое случается не в первый раз.

Но если бы он бодрствовал, то ответил бы мне. А он не отвечает.

Пробую снова.

Мемнон?

Тишина.

Сердце начинает бешено колотиться, и то тревожное чувство, с которым я пробудилась, усиливается.

Возможно, мой муж уснул где-то еще. Это не в его правилах, но вполне правдоподобно. Он слишком переутомлен и мало спит, разум его поглощен войной.

В изножье кровати Ферокс, мой фамильяр, приподнимает свою черную голову. Он почти неотличим сейчас от прочих теней. Видно, мое беспокойство разбудило его. Хочу сказать пантере, чтобы он успокоился, но не могу – не могу, потому что сама стараюсь разобраться, что же меня так взволновало.

За окном щебечет скворец. Слушаю его, стараясь дышать ровнее. Но даже от птичьего пения по коже бегут мурашки. Проклятая тревога.

Сбросив легкое покрывало, иду к окну, опираюсь на каменный подоконник, глубоко вдыхаю солоноватый воздух. Смотрю вниз, на царскую гавань, на залитые лунным светом берега Черного моря.

К первому скворцу присоединяется второй. Если бы я проснулась не такая взволнованная или не проснулась бы вообще, я бы даже не обратила внимания…

Некоторые скворцы прилетают к нам зимовать, спасаясь от холодов, другие – весной, на гнездование. Но сейчас разгар лета… А еще, если уж скворцы и прилетают, то несметными стаями, черными тучами, а не одинокими парочками.

Стон и скрип дерева привлекают мой взгляд к судам, пришвартованным у причала.

Беспокойство нарастает. Я хмурюсь.

Стояли ли там эти корабли днем? Слишком темно, чтобы быть уверенной.

Вглядываясь во мрак, напрягая зрение, различаю внизу несколько фигур. И чем дольше смотрю, тем больше фигур проступает из тьмы, безмолвных, как статуи.

Что-то не так.

Что-то очень, очень не так.

Мемнон? Почему ты не отвечаешь?

Знает ли он о том, что происходит? Могло ли с ним что-то случиться?

Нет. Я отказываюсь в это верить. Я чувствую его по ту сторону связи, пускай даже он глух и нем. Он жив, он все еще жив.

Отступаю от окна, подхожу к сундуку, стоящему в ногах кровати. Открываю его, на ощупь вытаскиваю штаны и рубаху. Одеваюсь, не решаясь зажечь свет, на случай, если сбылись мои худшие опасения.

У нас есть враги. У нас всегда были враги. И сейчас их больше, чем когда-либо. Мемнон всегда старался на шаг опережать их, но не думаю, что он предвидел такое.

Когда я заканчиваю натягивать сапоги, в стену возле задернутого портьерой дверного проема тихо стучат.

– Роксилана! – настойчиво шепчет мужской голос. Не сразу, но я узнаю Зосиниса, самого близкого и самого свирепого кровного брата Мемнона. Вновь раздается стук. – Роксилана! Проснись!

Пересекаю комнату и уже собираюсь отдернуть ткань, но тут Ферокс тихо рычит. Я замираю.

Медленно, очень медленно поворачиваюсь к пантере. Я почти ничего не вижу, кроме темного силуэта моего фамильяра, но понимаю, что взгляд Ферокса прикован к портьере.

Я тоже смотрю туда. Защитные чары, паутиной опутывающие полотно, слабо светятся в темноте. Они активированы. Зосинис, должно быть, пытался войти – и не смог. Мой порог защищен от злых умыслов.

Меня пробирает озноб.

Опять оглядываюсь на Ферокса, все еще скованная беспокойством.

– Роксилана! – вновь зовет меня Зосинис. Громче и настойчивее.

Фамильяр снова тихо рычит, потом бесшумно спрыгивает на пол и крадется вперед, припав к полу, словно нацелившись на добычу. Проскальзываю по нашей связи в голову Ферокса, любопытствуя, что же его так насторожило.

Не успеваю толком обустроиться в сознании пантеры, как чую кровь. Много крови. Ее едкий запах витает в воздухе и даже чувствуется на языке.

– Роксилана! – молит Зосинис. – На нас вот-вот нападут! Нужно вывести тебя отсюда!

Касаюсь задернутой портьеры, представляя себе стоящего по ту сторону высокого воина. Зосинис и Мемнон – закадычные друзья с самого детства. Они связаны кровной клятвой и многими, многими битвами. Мой супруг доверяет ему свою жизнь.

Но интуиция и наблюдательность говорят мне нечто совсем иное.

– Души, – шепчу я.

Я не вижу, как моя магия обвивает горло Зосиниса, но слышу его удивленное оханье, потом – грохот чего-то тяжелого, а потом – глухой стук упавшего на пол тела. И только тогда я осмеливаюсь отдернуть портьеру.

По ту сторону, на полу, вцепившись ногтями в горло, тщетно пытаясь отодрать мою силу, корчится Зосинис. Тому, кто не владеет магией, ее не остановить. Рядом с мужчиной валяется устрашающего вида кинжал, который он, должно быть, держал, когда звал меня.

Мысленно приказываю магии подтащить ко мне оружие. Клинок с лязгом ползет по полу, потом взмывает вверх и оказывается в моей руке.

Шагнув к Зосинису, я опускаюсь возле него на колени и неторопливо приставляю лезвие к его горлу.

Темные глаза останавливаются на мне.

– Что ты делаешь? – хрипит он.

Честно говоря, понятия не имею, но паника продолжает бурлить в крови, а интуиция еще никогда меня не подводила.

Приказываю своей силе держать пленника крепче. Меньше всего мне хочется, чтобы Зосинис сбежал сейчас, когда он в таком уязвимом положении.

– Где мой муж? – резко спрашиваю я.

Подходит Ферокс, не отрывая пристального взгляда от воина.

– Не… м-м-могу… дыша-а-ать. – Глаза Зосиниса выпучиваются.

Чуть ослабляю чары.

– Где?

Зосинис жадно глотает воздух.

– В безопасности, – шипит он. – А ты – нет. Дворец вот-вот захватят, моя царица. Времени мало. Нужно бежать.

Тревога заразна, с этим нельзя не согласиться.

Слабый запах крови щекочет ноздри, и я вспоминаю, что Ферокс еще в нашей комнате почуял ее медный привкус. Зосинис сказал, что дворец вот-вот захватят, но насилие уже проникло сюда.

Окидываю воина взглядом и замечаю на его одежде свежие пятна крови. Насилие, в котором он принимал участие.

Поднимаю глаза. Коридор зловеще тих, только факелы шипят на стенах. Вдалеке слышу какой-то шум. Голоса?

Сосредоточившись на Зосинисе, направляю магию ему в горло и приказываю:

– С губ твоих слетит только правда.

Зосинис дергается, ерзает, борясь с удерживающей его магией. Он достаточно часто видел мою силу, чтобы бояться ее.

– Что происходит? – спрашиваю я, убирая удушающие тиски.

Мужчина плотно сжимает губы.

– Говори, – магия обрушивается на него. – Немедля.

– Переворот, шлюха, – выплевывает он.

Кровь леденеет в жилах. Переворот.

– Где Мемнон?

Теперь, когда я знаю, какова ставка, вопрос стоит как никогда остро.

Зосинис смеется.

– Там, куда увезла его эта сумасшедшая сука Эй-слин.

Эйслин… увезла его? Во время переворота? Чтобы спрятать? Мемнон бы этого не позволил. Ведь во дворце, под ударом, остались его близкие, его друзья! Но, с другой стороны, я ведь не слышала его с тех пор, как проснулась.

– Он… жив?

Зосинис фыркает, и я сосредоточиваюсь на его реакции.

– Сомневаюсь, что надолго.

Не могу дышать. Тону в панике.

Позже. Страдания – позже. Сейчас Мемнон, по-видимому, все-таки жив. С Эйслин. Вероятно, в других землях, в других краях.

Пальцы слегка подергиваются – я борюсь с желанием отследить мою родственную душу.

– Зачем это все? – спрашиваю я.

– Римляне владели этой территорией целый век до того, как ее захватил Мемнон. Они хотят вернуть ее.

Что ж, информации достаточно.

– Кто заключил с ними сделку?

Кадык Зосиниса двигается: он сражается с рвущимися наружу словами. Извивается всем телом, тщетно стараясь избавиться от магических пут.

– Планы Мемнона погубили бы нас всех. Я хотел как лучше для нашего народа.

– Кому римляне сделали предложение? – давлю я. Кому-то же они что-то пообещали.

– Мне, – вырывается из его горла. – Они пришли ко мне. Эйслин выступила посредником.

Вот уж не думала, что все может оказаться хуже, чем уже есть, а нате-ка. Эйслин тоже предала Мемнона. Немыслимо. Я всегда полагала, что, в случае чего, она оторвется на мне.

Вдалеке слышатся еще голоса – они звучат громче, смелее. Крохи драгоценного времени утекают сквозь пальцы.

– Изложи мне весь план.

Зосинис слабо смеется.

– Даже не надейся переиграть нас.

Отвожу кинжал от его горла. В глазах Зосиниса мелькает любопытство, возможно, даже торжество, словно он только сейчас осознал всю безнадежность моего положения.

Пристально смотрю в его темные коварные глаза. Да, я не ошиблась – в них действительно мерцает ликование. К несчастью для него, он не видит обвивающих нас клубов моей магии.

Перехватив половчее кинжал, вонзаю лезвие в бок.

Он кричит, но что толку? Моя магия поглощает звук.

– Перестань куражиться и изложи мне весь план, – приказываю я, – и тогда я, возможно, заживлю рану.

Он задыхается, но в глазах пляшет нечестивое возбуждение.

– Ты заплатишь за это позже, моя царица, – клянется он, выплевывая титул, как проклятье.

Поворачиваю нож, и Зосинис мычит сквозь стиснутые зубы.

– Отвечай.

– В заговоре участвует половина лучших воинов Мемнона. Итаксис, Рака, Тасиос, Палакос, Тиабо, Дзу-рис и не только, – хрипит мужчина. – Вас обоих должны были отравить за ужином. Усыпить, одурманить. Потом Эйслин собиралась забрать Мемнона – у нее на него особые планы, – а ты отправилась бы со мной. Но ты слишком рано ушла с ужина, и вот результат.

Пятьсот римских солдат и наемников готовы штурмовать дворец – если уже не штурмуют. Еще тысяча наемников, в основном скифы, ждут – на случай, если что-то пойдет не так.

Судя по словам Зосиниса, ситуация безнадежна, но я пытаюсь не думать об этом. Мемнон единолично справлялся и с худшим. Еще не конец.

– Что еще?

На лбу Зосиниса выступает пот, дыхание становится прерывистым, поверхностным.

– Царская семья и все верные им должны были быть убиты. Нельзя допустить, чтобы кто-то мстил за павшего правителя или устраивал беспорядки.

Ужас накрывает меня. Тамара и Катиари, мать и сестра Мемнона, несомненно, первые в списке.

– Что получил бы ты лично?

Уголки губ Зосиниса подергиваются, словно он пытается сдержать злорадную ухмылку.

– Я стал бы царем.

Ах, вот оно что. Он продал лучшего друга ради власти.

Губы Зосиниса продолжают дрожать.

– Что-то еще? – уточняю.

И он выдавливает:

– Тебя. Я получил бы тебя в качестве военного трофея.

Чувствую, как мои брови ползут на лоб. Меня? Какая нелепая мысль.

– Зачем? – спрашиваю я наконец.

Взгляд его меняется, становясь… алчным? Да, лучшего слова и не подобрать. Я уже видела у него такой взгляд, просто раньше не заостряла внимания. У этого человека шесть жен – что он вообще делает с таким количеством женщин? И, если бы все получилось так, как он планировал, я стала бы седьмой.

Меня охватывает отвращение. Он явно никогда не задумывался о последствиях. Да я бы прокляла его насмерть раньше, чем он дотронулся бы до меня хотя бы пальцем.

Далекий шум становится громче. Кажется… Кажется, массивные дворцовые двери со стоном распахнулись. Вот дерьмо.

– Кроме тебя, – спрашиваю, – за мной придет еще кто-нибудь?

Зосинис смеется.

– Все придут за тобой. Мемнон и ваши сторонники мертвы. Те, кто последовал бы за вами, погибли. Некоторые еще сидят в обеденном зале, и трупы их разлагаются прямо за столом. Тела останутся непогребенными, они так и сгниют на своих стульях. Но если ты пойдешь со мной, я спасу тебя. И вновь сделаю тебя царицей.

Царицей? Так вот чего он добивается? Если бы не заклятье правды, я усомнилась бы в его словах, особенно теперь, когда в его бок вонзен кинжал.

Он хочет заполучить мою силу, мою власть. Наверное, думает, что я почувствую себя обязанной ему, великодушно избавившему меня от неминуемой смерти. Таковы обычаи сарматских воинов. Только это не мои обычаи.

– Это твой единственный шанс выжить, – добавляет Зосинис.

Его словам вторят далекие боевые кличи. Солдаты уже внутри дворца.

Смотрю ему в глаза.

– Думаешь, я боюсь римлян? Или смерти? Думаешь, я стала бы цепляться за трон, если рядом не сидит Мемнон? – Я качаю головой. – Я последую за ним хоть на край света. Последую за ним даже в смерть. Но, думаю, ты отправишься туда первым.

Повожу рукой, и сила, окружавшая нас, обрушивается на его голову.

Хруст.

Шея предателя ломается, и моя магия отпускает его. Обмякшее тело лежит на земле.

Вдалеке трещит ломающаяся мебель. Солдаты разносят нижний этаж дворца. Крики подступающего легиона все громче и громче.

Я выпрямляюсь. Мне нужно идти, если я рассчитываю остановить Эйслин, пока еще не слишком поздно, но сперва…

Смотрю в конец коридора, туда, где находится комната Тамары и Катиари. Занавеска на входе сорвана. Сердце заходится стуком. Времени нет, но мне нужно убедиться.

Ферокс подступает ко мне, бодает мою руку, так что ладонь ложится на его лоб.

Я здесь, с тобой, – как бы говорит он. Глубоко вдыхаю и иду к комнате женщин. И уже на полпути слышу, как там что-то медленно капает.

Я еще не дошла до входа, когда вижу тело Тамары – привалившееся к стене, с зияющей в груди раной. Кто-то пронзил мать Мемнона мечом.

Колени мои подгибаются. Спотыкаясь, я еле добираюсь до Тамары. Миную нетронутые защитные чары, падаю рядом с женщиной, обнимаю тело. Тяжелая голова, качнувшись, безжизненно утыкается мне в плечо, и, хотя вопли врагов приближаются, на миг я перестаю обращать на них внимание.

Это сарматская царица, женщина, которая вела в бой армии, которая много лет принимала жизненно важные решения за все свои кочевые народы, пока не передала власть Мемнону. Она заслужила лучшего, чем предательский удар в грудь.

Я прижимаю ее к себе, а по каменным ступеням уже стучат сапоги. Сжатая ужасом, обшариваю взглядом комнату, ища Катиари, младшую сестру Мемнона. Слишком темно; приходится зажечь магический свет.