Свет после тебя

Это была тишина, в которой два одиночества стояли рядом – и вдруг впервые не чувствовали себя одинокими.

Его ладонь лежала поверх её руки. Тепло. Уверенно.

И она – не отстранилась. Она позволила.

Себе. Ему. Этому моменту.

Ты боишься? – вдруг спросил он, не глядя на неё.

Она чуть вздрогнула. Не от холода – от прямоты.

Иногда.

Больше – не людей, а себя рядом с людьми.

Боюсь быть слишком… тихой, неинтересной, неудобной. Боюсь что не впишусь в чью-то жизнь.

Что не буду в ней уместна. Он медленно кивнул.

Ты вписалась в мою. Без разрешения.

Как строка, которая вдруг появляется в сценарии, хотя её не писали. Но без неё – всё рушится.

Она повернулась к нему. Их взгляды встретились.

А ты? – спросила она.

Ты боишься?

Он усмехнулся. Горько. Красиво.

Я боюсь, что меня любят за маску. За образ. За вымышленного человека, которого я

играю.

Боюсь, что настоящего меня… никто и не пытается увидеть. А если увидит – не останется.

Она слушала. С замиранием. Не потому, что он звезда.

А потому, что он – человек.

Я не знала, кто ты, когда мы встретились, – тихо сказала она. – Но увидела.

И, кажется, осталась.

Он посмотрел на неё долго. Без слов.

И в его глазах было всё: благодарность. Удивление. Надежда.

Снизу донеслись голоса. Кто-то звал их – смеясь, напоминая, что ночь не бесконечна. Но они не шевелились.

Амалия, – прошептал он. —

Мне кажется, ты – то самое, о чём я когда-то писал письма, но не отправлял. Ты – не часть сценария.

Ты – пауза между сценами, в которой сердце дышит.

Она хотела что-то ответить. Но не смогла.

Слова застряли в горле.

Он наклонился ближе. Не навязчиво.

Так, будто спрашивал – можно? И она не отстранилась.

…Он наклонился ближе.

Неуверенно. Осторожно. Почти как в детстве, когда не знаешь, можно ли прикоснуться – и не разрушить волшебство.

Её лицо было совсем рядом.

Тёплое. Живое.

Она не отвела взгляд. Не сделала ни шага назад.

И в этой тишине, на фоне реки, музыки, света города и чужих голосов вдалеке – всё будто застыло.

Он хотел коснуться её губ.

Но… не сделал этого.

Между ними оставалась тонкая, почти неразличимая линия – как пауза в песне, как недосказанная фраза в письме.

Он посмотрел ей в глаза.

И вместо поцелуя – улыбнулся. Тихо, почти растерянно.

Не сейчас, Мила.

Я хочу, чтобы ты сама захотела. Не потому что момент красивый. А потому что это станет нашим моментом.

Она кивнула. Едва заметно.

Но в её взгляде было что-то, что уже стало обещанием. Ответом.

Изнутри снова донёсся голос Оливии, зовущий их к столу.

Люк медленно опустил руку – и, прежде чем развернуться, прошептал:

Ты правда не знаешь, как сильно меняешь воздух.

Ты – тишина, которую я всю жизнь искал.

Они спустились вниз.

На палубе всё ещё звучала музыка. Смех.

Бокалы.

Оливия заметила их, переглянулась с Меган. Обе все поняли.

Но никто не знал, что на верхней палубе могло случиться нечто большее, чем поцелуй.

Случилось чувство.

Глава 4

Музыка стала чуть громче, и участники мини-путешествия стали ближе друг к другу. Атмосфера сменилась – как будто они были не просто знакомыми, а давними друзьями. Стерлись все границы, исчезли языковые барьеры – осталась только радость момента. Речной трамвайчик уже приближался к конечной точке, когда к компании подошёл капитан. Осторожно, но уверенно он прервал беседу:

Простите… Люк?

Для меня было честью быть сегодня вашим капитаном. Могу ли я сделать с вами фото?

Моя дочь просто не поверит. А если поверит – не простит, узнав, что я был с вами и не сделал ни одной фотографии.

Люк с доброй улыбкой хлопнул капитана по плечу:

Конечно, дружище.

Они сделали несколько снимков: на одном стояли, как старые приятели, на другом Люк что-то говорил капитану, а на третьем капитан обнимал Люка с искренней радостью на лице.

Дочка будет довольна, – прокомментировала Меган. Капитан ненадолго отошёл и вернулся с бутылкой в руках.

Я знаю, что это ваш любимый напиток. Мне его когда-то подарил мужчина из Джорджии, он был у нас со своей супругой в свадебном путешествии. Я так и не решился его открыть… причины разные. Но я хочу подарить её вам. Мне сказали, что это очень хороший бурбон.

Люк с удивлением принял бутылку, заглянув на этикетку – и не поверил своим глазам.

Вы шутите? Это же Jim Beam! Отец всех бурбонов! Его делают с 1795 года… А эта бутылка – выдержка сорок лет. Её продают на аукционах. Это легенда.

Он держал её, как сокровище. Внезапно стекло будто засверкало – не напиток, а жидкое золото.

Меган закатила глаза. Она знала, что для Люка бурбон – это не просто алкоголь, это почти искусство. Он не пьяница, нет. Он из тех, кто смакует каждый глоток, растягивая бокал на целый вечер.

Мы обязаны это попробовать. Сейчас, – с энтузиазмом заявил Люк.

Все, кроме Амалии, поддержали идею. Она смутилась – никогда не пила ничего крепче бокала вина. Пару раз пробовала пиво, но и с ним не подружилась. Алкоголь в её жизни не занимал и грамма значения.

Тем временем Люк уже разливал напиток. Щедро, не жалея, как всегда делает для близких людей.

Когда Амалия взяла бокал, она опустила глаза. Оливия пояснила:

Она никогда не пила ничего подобного. Даже бокал вина редко допивает. Компания засмеялась по-доброму. Люк серьёзно посмотрел ей в глаза:

Амалия, если ты не хочешь – я пойму. Это твой выбор. Я не настаиваю. Но Амалия удивила всех – и особенно себя:

Почему нет? Если все поднимают бокал за этот невероятный вечер, я не хочу остаться в стороне.

Они чокнулись. Меган сделала маленький глоток и выдохнула:

Чёрт возьми…

Люк едва коснулся бокалом губ, как истинный ценитель. А Амалия, зажав нос – как видела когда-то в фильмах – выпила залпом до дна.

Люк поперхнулся от неожиданности. Оливия засмеялась: