Картограф Шрамов

– Потрясающе! – воскликнул Милош. – Я просто в восторге!

– Да, это круто, – кивнул Иван, который уже успел познакомиться с Милошем. – Но самое интересное – это практика. Скоро начнём препарировать.

У Милоша от этих слов перехватило дыхание. Препарировать! Он никогда не видел трупа, но ему было не страшно, а скорее, интересно.

– А вы уже что-то делали? – спросил он.

– Ну, мы уже поспорили, кто будет первым резать, – рассмеялся Драган. – Но, конечно, всё под присмотром профессора. Кстати, профессор Йованович – легенда! Говорят, он наизусть знает строение каждого человеческого органа!

– Да, он впечатляет, – согласилась Ясна. – Он даже умеет рассказывать о самых скучных вещах так, что заслушаешься.

Они проговорили ещё долго, обсуждая лекции, преподавателей, будущие экзамены. Милош чувствовал себя частью этой компании, частью чего-то большого и важного. Он ощущал прилив энергии, желание учиться, познавать, двигаться вперёд. Он понимал, что нашёл своё место, нашёл единомышленников, нашёл своё призвание.

Особенно Милошу нравился Иван – высокий, худощавый парень с открытым взглядом и доброй улыбкой. Иван, как и Милош, был из небогатой семьи, и они быстро нашли общий язык, понимая друг друга с полуслова. Они встретились в первый день в институте, и с тех пор стали неразлучны.

– Ну что, Милош, – спросил Иван, хлопая друга по плечу, когда они вышли из душной аудитории анатомии, – как тебе сегодня открыли врата в человеческий космос?

Милош улыбнулся, в его глазах светилась смесь восторга и благоговения.

– Космос, Иван! Не меньше! Я даже не представлял, насколько всё это… совершенно. Казалось, каждое волокно, каждый сосуд – часть невероятной симфонии.

Октябрьский ветер, пробиравший до костей, гулял по коридорам института, заставляя студентов кутаться в шарфы и прятать руки в карманы. После лекции по анатомии, которая длилась долгих два часа, Милош и Иван вышли на улицу, вдыхая прохладный воздух свободы.

– Знаешь, Милош, – начал Иван, поправляя очки, которые постоянно сползали с его худого носа, – я тут подумал… А мы вообще понимаем, во что ввязались?

Милош остановился, закуривая сигарету. Дым, растворяясь в воздухе, оставлял после себя горький привкус.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Милош, выпуская дым.

– Да всё это… Медицина, врачи, ответственность… Ты читал клятву Гиппократа? Там же просто жуть! “Я направлю режим больных к их выгоде сообразно моим силам и моему разумению, воздерживаясь от всего вредного и пагубного”. И что, если я не смогу? Если я сделаю что-то не так? Если из-за меня умрёт человек?

Милош затянулся сигаретой, глядя на прохожих, спешащих по своим делам. Сараево жил своей обычной жизнью, не подозревая о тех сомнениях и страхах, которые терзали сердца двух будущих врачей.

– Послушай, Иван, – сказал Милош, – я понимаю, что ты чувствуешь. Я тоже иногда думаю об этом. Но если мы будем постоянно бояться, то мы ничего не сможем сделать. Мы должны верить в себя, учиться, совершенствоваться. И помнить, что мы не одни. У нас есть друзья, есть учителя, есть… – он замолчал, ища подходящее слово, – …есть долг.

– Долг? – переспросил Иван, скептически изогнув бровь. – Перед кем? Перед человечеством? Перед государством? Или перед собственной совестью?

Милош усмехнулся.

– Наверное, перед всем этим вместе взятым, – ответил он. – Знаешь, мой дед всегда говорил: “Врач – это не просто профессия, это – служение. Служение людям, служение правде, служение добру”. И я думаю, что он был прав.

Иван замолчал, глядя на пролетающих мимо голубей. Они кружили над площадью, словно пытаясь найти своё место в этом хаотичном мире.

– А ты знаешь, что Гиппократ, – внезапно сказал Иван, – был не только врачом, но и философом? Он говорил, что здоровье – это гармония между телом, разумом и душой. И что врач должен лечить не только тело, но и всего человека в целом.

Милош кивнул.

– Да, я читал об этом, – сказал он. – И я думаю, что это очень важно. Нельзя относиться к людям, как к механизмам, которые нужно чинить. Нужно видеть в них личность, с их чувствами, страхами, надеждами.

Они шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Ветер трепал их волосы, а впереди их ждала долгая дорога к вершинам медицинского знания.

– Слушай, Милош, – прервал тишину Иван, – а ты знаешь, что в Средние века врачей называли “слугами смерти”? Потому что они постоянно сталкивались со смертью, и часто были бессильны перед ней.

Милош усмехнулся.

– Да, знаю, – ответил он. – Но я думаю, что мы должны стараться быть не слугами смерти, а слугами жизни. Мы должны бороться за каждую жизнь, как бы тяжело это ни было.

– И как мы будем это делать? – спросил Иван, в его голосе звучала ирония. – У нас же нет волшебной палочки.

Милош остановился и посмотрел на друга. В его глазах горел огонь решимости.

– У нас есть знания, Иван. У нас есть опыт. У нас есть руки и сердца.

Иван улыбнулся.

– Ты прав, Милош, – сказал он. – Ну что, пошли учиться быть слугами жизни?

Милош кивнул, и они направились в библиотеку, готовясь к новым испытаниям и новым знаниям.

Милош чувствовал себя счастливым. Он нашёл своё место в жизни, нашёл друзей, нашёл своё призвание. Он знал, что впереди его ждёт трудный путь, полный испытаний и трудностей. Но он был готов к ним.

Он мечтал стать хорошим врачом. Он хотел помогать людям. Он хотел сделать мир лучше. “Кто, если не мы?” , – думал он, вспоминая слова песни, которую любил слушать по радио.

Он ещё не знал, что скоро его мечты будут жестоко растоптаны войной. Что ему придётся увидеть смерть, страдания, насилие. Что ему придётся делать выбор, который будет преследовать его всю жизнь. Что он потеряет всё, что ему дорого, и останется один на один со своей болью.

Но пока он был молод, полон сил и надежд. Сараево казался ему самым красивым городом на свете, а жизнь – бесконечным приключением.

Он был готов к будущему.

Глава 3

Мост через бездну

Дождь, словно заговорённый, не унимался. Он лил над Сараево уже третьи сутки, превращая улицы в мутные реки, а настроение горожан – в серую, однообразную палитру. Алия куталась в старый, пропахший сыростью шарф, пытаясь хоть немного согреться. Холод проникал под кожу, заставляя ёжиться и думать о горячем чае.

Сегодня ей предстояло посетить человека, которого в городе называли Картографом Шрамов. Милош… Об этом имени ходили легенды, словно о персонаже из старинной сказки. Говорили, что он живёт на барже, пришвартованной к берегу реки Милячки, и рисует карты человеческих страданий. Говорили, что он может видеть то, что скрыто от глаз обычных людей, что он способен читать по шрамам на телах и душах. “Шрам – это не просто рубец, это – история, написанная кровью” , – вспомнила Алия слова доктора Хасана.

Баржа, видневшаяся в тумане, и правда выглядела зловеще. Ржавчина, словно болезнь, разъедала её бока, а на палубе валялись обломки старых сетей, куски дерева и прочий хлам, собранный рекой. Она казалась призраком прошлого, выброшенным на берег современности. Алия поёжилась. “Интересно, каково это – жить в таком месте? Полностью отрезанным от мира” , – подумала она.

Ей было немного страшно. Она слышала, что Милош – человек нелюдимый, замкнутый, даже немного безумный. Говорили, что война сломала его, что он потерял веру в людей и в себя. “Но ведь даже в самом сломанном человеке можно найти искру надежды” , – твердила себе Алия, вспоминая слова своей бабушки.

Она глубоко вздохнула, собираясь с духом, и решительно направилась к шаткому трапу, ведущему на баржу. Под ногами скрипели старые доски, а ветер свистел в ушах, словно предостерегая её от этого визита.

Добравшись до двери небольшой надстройки, служившей Милошу домом, Алия остановилась. Что ей сказать? Как начать разговор с человеком, который отгородился от всего мира? “Главное – быть искренней и уважительной” , – решила она.

Она постучала – тихо, но настойчиво.

Внутри царила тишина. Слышно было только, как дождь барабанит по крыше и как где-то скрипит старая мебель. Алия постучала ещё раз, громче.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем дверь скрипнула и приоткрылась. На пороге стоял Милош.

Алия ахнула. Она ожидала увидеть кого угодно, но не этого. Перед ней стоял измождённый, небритый мужчина с потухшим взглядом и глубокими морщинами, избороздившими его лицо. Он выглядел намного старше своих лет. Его глаза, когда-то, наверное, полные жизни и энтузиазма, теперь казались пустыми и безжизненными. На нём была старая, выцветшая футболка и грязные штаны.

– Что нужно? – хрипло спросил он, словно выплёвывая слова.

Алия постаралась не выдать своего волнения.

– Здравствуйте, Милош, – сказала она, стараясь говорить мягко и приветливо. – Меня зовут Алия, я психолог из реабилитационного центра. Доктор Хасан…

– Знаю, – перебил её Милош, – чего он от меня хочет? Очередную медаль за сострадание? Или хочет, чтобы я нарисовал ему карту его геморроя?

Алия нахмурилась. Она не ожидала такого грубого приёма.

– Доктор Хасан считает, что вы можете помочь одному нашему пациенту, – сказала она, стараясь сохранить спокойствие. – Он думает, что ваш… талант… может быть полезен.

Милош усмехнулся, и в его глазах мелькнула искра сарказма.

– Мой “талант”? – переспросил он. – Ты это серьёзно? Я уже давно ничем не могу помочь. Я сам нуждаюсь в помощи. И, кстати, доктор Хасан это прекрасно знает.

– Я знаю, что вам тяжело, – сказала Алия, – но я верю, что вы можете помочь этому человеку. Он очень страдает. Он потерял всё, что ему дорого. И ему нужна ваша помощь, чтобы найти в себе силы жить дальше.

Милош посмотрел на Алию долгим и пронзительным взглядом. Она чувствовала, как его глаза, словно сканеры, проникают в самую глубину её души.

– Кто он? – спросил Милош, помолчав немного.

– Его зовут Ахмед, – ответила Алия. – Он ветеран войны. Он потерял на войне семью, дом, надежду. Он не может забыть то, что видел. Он не может жить дальше. Он заперт в своём прошлом, и ему нужна помощь, чтобы вырваться из этого плена.

Милош отвернулся от Алии, глядя на дождь, барабанящий по ржавой крыше баржи. Капли дождя, стекая по стеклу, напоминали слёзы.

– И что ты хочешь от меня? – спросил он, наконец, не поворачиваясь к ней. – Чтобы я нарисовал ему карту его ада? Чтобы я показал ему, как выглядит его личная бездна?

– Я хочу, чтобы вы поговорили с ним, – ответила Алия, стараясь говорить искренне и убедительно. – Чтобы вы попытались понять его боль. Чтобы вы помогли ему найти в себе силы жить дальше, несмотря ни на что.

Милош вздохнул и посмотрел на Алию долгим и тяжёлым взглядом.

– Я не знаю, смогу ли я это сделать, – сказал он. – Я уже давно разучился разговаривать с людьми. Я разучился верить. Я разучился надеяться.

Алия подошла к нему ближе и посмотрела ему прямо в глаза.

– Я верю в вас, Милош, – сказала она. – Я знаю, что вы сможете. Вы – Картограф Шрамов. Вы умеете видеть то, что не видят другие. Вы умеете касаться самых сокровенных уголков человеческой души.

Милош молчал, словно борясь с собой. Алия чувствовала, как внутри него идёт напряжённая борьба.

– Хорошо, – сказал он, наконец, – я попробую. Но я ничего не обещаю. И если у меня не получится, не вини меня.

– “Попробую”? – переспросила Алия, и в ее голосе прозвучало раздражение. Она проделала долгий путь сквозь дождь и туман, потратила кучу времени, и теперь слышала в ответ лишь жалкое “попробую”?

Милош, казалось, не обратил внимания на ее тон. Он оставался невозмутимым, словно каменная статуя.

– А что ты хочешь услышать? – спросил он, пожимая плечами. – Клятву Гиппократа наоборот? Обещание воскресить мёртвых? Я – не Господь Бог, Алия. Я всего лишь… старый солдат, который пытается найти хоть какой-то смысл в этом безумном мире. И да, я “попробую” сделать то, что в моих силах. Но гарантий никаких нет. В жизни вообще мало гарантий, знаешь ли.

Алия сжала кулаки, пытаясь сдержать гнев. Она понимала, что Милош тоже страдает, что он тоже несёт на себе тяжёлый груз прошлого. Но ей нужна была его помощь. Ей нужно было, чтобы он хотя бы попытался помочь Ахмеду.

– Ахмед… – начала она, понизив голос. – Он запутался, Милош. Он потерял ориентиры. Он не знает, как жить дальше. Он думает, что его жизнь кончена. А я… Я просто хочу дать ему надежду. Я хочу, чтобы он снова поверил в себя.

Милош молчал, глядя в окно. Дождь продолжал барабанить по стеклу, словно отсчитывая секунды уходящей жизни.

– Ладно, – сказал он, наконец, – заходи. Расскажешь мне о нём. Может быть, я смогу чем-то помочь. Но не жди чуда. Чудес не бывает. Бывает только боль. И с этой болью нужно как-то жить.

Он посторонился, пропуская Алию в комнату.

Войдя внутрь, Алия ощутила себя так, словно попала в другой мир. Комната была небольшая, тёмная и неуютная. Единственным источником света была настольная лампа с абажуром, накрытым старой газетой. Стены были увешаны картами, рисунками и фотографиями. На столе царил хаос из карандашей, красок, кистей и прочих художественных принадлежностей. В углу стоял старый диван, заваленный книгами и бумагами. В воздухе витал запах табака, сырости и какой-то неуловимой печали.

“Здесь живёт боль,” – подумала Алия, осматриваясь.

Милош сел на диван, жестом приглашая её сесть рядом. Она села, стараясь не касаться пыльной обивки.

– Ну, рассказывай, – сказал Милош, – что за птица твой Ахмед? Что с ним случилось?

Алия начала свой рассказ. Она говорила о довоенной жизни Ахмеда, о его семье, о его мечтах и надеждах. Она говорила о том, как война разрушила всё это, как он потерял своих близких, как он видел смерть и насилие. Она говорила о том, как он вернулся с войны сломленным и опустошённым, как он замкнулся в себе и перестал общаться с людьми.

Милош слушал молча, не перебивая. Его взгляд был прикован к лицу Алии, словно он пытался прочитать по её глазам всю правду об Ахмеде. Алия чувствовала, что он видит её насквозь, что он понимает её лучше, чем она сама себя.

Она рассказала о том, как Ахмед страдает от ночных кошмаров, от вспышек гнева, от чувства вины и отчаяния. Она рассказала о том, как он не может найти себе места в жизни, как он чувствует себя чужим и ненужным.

– Он считает себя виноватым в том, что остался жив, – сказала Алия, – он думает, что должен был умереть вместе со своими близкими. Это пожирает его изнутри.

Милош закрыл глаза, словно пытаясь отгородиться от этих слов.

– Я знаю, что он чувствует, – сказал он, – я сам прошёл через это. Вина выжившего – это самый страшный из всех шрамов. Он не виден снаружи, но он разъедает душу изнутри, как кислота.

Алия посмотрела на Милоша с сочувствием. Она понимала, что ему тяжело вспоминать прошлое, что каждая её фраза отзывается в его сердце болью.

– И что ты думаешь? – спросила Алия. – Ты сможешь ему помочь?

Милош открыл глаза и посмотрел на Алию долгим и пронзительным взглядом.

– Я не знаю, – сказал он. – Я попробую. Но я ничего не обещаю. Я не могу вернуть ему его семью, не могу стереть из его памяти ужасы войны. Но я могу попытаться помочь ему найти в себе силы жить дальше. Как говорил один старый мудрец: “Прошлое – это якорь, который тянет нас ко дну. Но прошлое может быть и парусом, если мы научимся правильно им управлять”.

Алия кивнула.

– Это всё, что я прошу, – сказала она. – Просто попытайтесь.

Милош встал с дивана и подошёл к столу. Он взял в руки карандаш и чистый лист бумаги.

– Расскажи мне о его шрамах, – сказал он, – где они находятся? Как они выглядят? Что он о них говорит?

Алия нахмурилась.

– Шрамы? – переспросила она. – У него нет шрамов. Он не был ранен на войне.

Милош усмехнулся, и в его глазах мелькнула тень грусти.

– Ты ошибаешься, Алия, – сказал он. – У каждого человека, пережившего войну, есть шрамы. Просто не все они видны снаружи.

Алия почувствовала, как внутри поднимается волна протеста. – Я уверена, что у него нет шрамов! – повторила она, стараясь говорить уверенно, хотя внутри все сжималось от непонятного предчувствия. – Он не был на передовой, он занимался…

Милош резко перебил ее, и в его голосе прозвучала неприкрытая горечь. – А ты знаешь, что такое передовая, Алия? Ты думаешь, это только окопы и пули? Передовая – это там, где рушится мир. Там, где умирает надежда. Там, где вчерашние друзья становятся врагами. И поверь мне, Алия, эта передовая проходит через сердце каждого, кто пережил войну. Шрамы есть у всех. Просто у одних они на теле, а у других – в душе. И последние – самые страшные.

Он опустил взгляд на чистый лист бумаги, словно собираясь призвать на помощь своё искусство. – Знаешь, как говорят старые солдаты? “Пуля дура, а штык – молодец. Но самая страшная рана – та, которую ты наносишь себе сам” . И это правда, Алия. Саморазрушение – вот что убивает людей после войны.

Милош поднял голову и посмотрел на Алию своими пронзительными глазами, словно заглядывая в самую душу. – Расскажи мне о его глазах, – попросил он, смягчив тон. – Что ты в них видишь? Отражение прошлого? Пустоту? Или проблеск надежды? Расскажи мне о его молчании. Что оно скрывает? Боль? Страх? Или равнодушие ко всему? Расскажи мне всё, что ты знаешь об этом человеке, Алия. Потому что я должен увидеть его. Я должен почувствовать его боль. Я должен понять, как ему помочь.

Алия замолчала, пытаясь переосмыслить все, что услышала. Она привыкла мыслить категориями науки, опираться на факты и доказательства. Но Милош говорил о чем-то другом – о чем-то, что нельзя измерить, взвесить или увидеть под микроскопом. Он говорил о человеческой душе.

– Он… – начала Алия, запинаясь, – он смотрит в никуда. В его глазах нет огня. Нет жизни. Только… какая-то вселенская печаль. Как будто он видел все самое ужасное, что есть в этом мире. И это сломало его.

Милош кивнул, словно подтверждая ее слова.

– Его молчание… – продолжила Алия, – оно давит. Оно оглушает. Он почти не говорит. Только иногда, во сне, он кричит. Он произносит чьи-то имена… Но я не могу разобрать, чьи именно.

Милош что-то быстро зарисовал на бумаге, словно пытаясь зафиксировать ее слова, ее эмоции, ее впечатления.

– А что он чувствует? – спросил Милош, не отрываясь от рисунка.

Алия вздохнула, вспоминая их немногочисленные беседы с Ахмедом.

– Он чувствует вину, – сказала она, – он винит себя в том, что выжил. Он считает, что должен был умереть вместе со своими близкими. И еще… он чувствует страх. Страх перед будущим. Страх перед тем, что война может повториться.

Милош отложил карандаш и посмотрел на Алию.

– И что он хочет? – спросил он. – О чем он мечтает?

Алия задумалась. Она знала, что Ахмед больше не мечтает ни о чем. Его мечты погибли вместе с его семьёй. Но что-то же должно было остаться? Какая-то надежда? Какое-то желание?

– Он хочет покоя, – сказала она, наконец. – Он хочет, чтобы его оставили в покое. Чтобы его не трогали. Чтобы он мог просто… уснуть и больше не проснуться.

Милош прикрыл глаза и потёр переносицу.

– Покой… – прошептал он. – Самая большая роскошь в этом мире. И самая недостижимая.

Он снова взял в руки карандаш и принялся что-то быстро зарисовывать на бумаге. Алия наблюдала за ним, затаив дыхание. Она чувствовала, что Милош приближается к разгадке, что он вот-вот поймёт, как помочь Ахмеду.

– Где он сейчас? – спросил Милош, не отрываясь от рисунка. – Где я могу его найти?

Алия, с трудом подавив волнение, проговорила:

– Он сейчас в нашем центре, небольшой реабилитационный центр для ветеранов, в нескольких километрах от Сараево. Тихое, уединенное место… Мы стараемся создать там атмосферу покоя и безопасности. Насколько это вообще возможно, конечно.

Милош, казалось, даже не слушал её. Он продолжал пристально изучать рисунок на листе бумаги, словно выискивая в нём ответы на свои вопросы.

– Безопасность… – пробормотал он, скорее себе, чем ей. – Ты действительно веришь в это, Алия? В безопасность? После всего, что мы видели?

Он поднял глаза и посмотрел на неё с таким отчаянием, что Алия невольно поёжилась.

– Знаешь, – продолжил Милош, – есть такая старая поговорка: “От судьбы не уйдёшь, даже если спрячешься на дне колодца” . И это правда, Алия. Нельзя убежать от своего прошлого. Оно всегда будет преследовать тебя, как тень. И никакая безопасность не поможет.

Алия хотела возразить, но Милош не дал ей и слова сказать.

– А знаешь, что самое опасное место в мире? – спросил он, и в его голосе зазвучали какие-то странные нотки. – Не поле боя. Не тюрьма. Не психиатрическая клиника. Самое опасное место – это человеческая память. Там хранится всё то, что мы пытаемся забыть. Все наши страхи, наши грехи, наши самые страшные кошмары. И рано или поздно они вырываются наружу. И тогда… тогда берегись!

Алия почувствовала, как по спине пробежал холодок. Милош говорил так убедительно, так искренне, что ей стало по-настоящему страшно.

– Я хочу с ним поговорить, – сказал Милош, откладывая рисунок в сторону. Его глаза горели каким-то странным огнем, в котором смешались любопытство, сочувствие и… какая-то неизбывная печаль.

Алия ахнула от неожиданности.

– Сейчас? – переспросила она. – Но… я не знаю… Я не уверена, что он готов. Он очень замкнутый, очень недоверчивый. Ему нужно время, чтобы привыкнуть к новым людям.

Милош покачал головой.

– Времени у нас нет, Алия, – сказал он. – Время – наш главный враг. Чем дольше мы ждём, тем глубже он погружается в свою боль. И тем сложнее будет ему помочь.

Алия заколебалась. Она понимала, что Милош прав. Но она также боялась спугнуть Ахмеда, оттолкнуть его от себя.

– Я позвоню в центр, – сказала она, – предупрежу их. Но я ничего не могу обещать. Если он откажется с вами разговаривать, я не смогу его заставить.

Милош усмехнулся, и в его глазах промелькнула тень усталости.

– Я и не прошу тебя об этом, Алия, – сказал он. – Я уважаю свободу выбора. Каждый человек имеет право на свою боль. И на свой путь к исцелению.

Милош встал с дивана и направился к двери.

– Пошли, – сказал он. – Не будем терять времени.

Алия смотрела на него с удивлением. Она ожидала увидеть перед собой сломленного, разочарованного человека, который давно махнул на всё рукой. Но вместо этого она видела сильного, решительного мужчину, готового бороться за чужую душу.

– Куда мы идём? – спросила Алия, поднимаясь с дивана.

– К Ахмеду, – ответил Милош, открывая дверь. – Будем рисовать его карту.

Алия, с трудом сдерживая нарастающее нетерпение, достала телефон. Линия связи с реабилитационным центром была единственным мостом, соединявшим ее с Ахмедом, и она боялась, что этот мост может рухнуть в любой момент. Дождь за окном, казалось, вторил ее тревогам, неистово барабаня по стеклу и создавая гнетущую атмосферу.

Милош, тем временем, замер у окна, словно статуя, высеченная из серого камня. Его взгляд был устремлён куда-то вдаль, за пелену дождя, и Алия не могла понять, о чем он сейчас думает. Возможно, он вспоминает своё прошлое, свои собственные шрамы, свои собственные потери.

Она вышла в узкий коридор баржи, стараясь говорить как можно тише, чтобы не мешать Милошу. Но ее голос все равно дрожал от волнения.

– Здравствуйте, это Алия, психолог, – проговорила она в трубку, едва сдерживая дрожь в голосе. – Я хотела бы предупредить, что мы скоро приедем с одним гостем…

На другом конце провода воцарилась тишина. Алия знала, что дежурный врач, старый вояка по имени Бранко, сейчас настороженно слушает каждое ее слово.

– С каким гостем? – спросил Бранко, наконец, его голос звучал сухо и отчужденно.

– С Милошем, – ответила Алия, мысленно готовясь к буре. – Вы, наверное, слышали о нем… Картограф Шрамов.

Последовала долгая пауза, во время которой Алия слышала только шум дождя и учащённое сердцебиение.

– Милош… – повторил Бранко, словно пробуя это имя на вкус. – Да, я слышал о нем. Говорят, он видит то, чего не видят другие. Но я не уверен, что Ахмеду сейчас нужны эти… видения.

Алия вздохнула. Она знала, что Бранко скептически относится ко всем этим психологическим штучкам. Он верил только в лекарства, в покой и в тяжёлую работу.

– Бранко, пожалуйста, пойми, – начала Алия, стараясь говорить убедительно. – Я думаю, что Милош – это последний шанс для Ахмеда. Он застрял в своём прошлом, он не может двигаться дальше. А Милош… он умеет рисовать карты, которые помогают выбраться из лабиринта памяти.

Бранко помолчал ещё немного, словно взвешивая все “за” и “против”.

– Знаешь, Алия, – сказал он, наконец, – я не понимаю всей этой вашей психологии. Но я вижу, что ты искренне хочешь помочь Ахмеду. Поэтому… я не буду вам препятствовать. Но я не могу гарантировать, что он захочет с вами разговаривать. В последнее время он стал совсем диким. Никого не подпускает к себе.