Картограф Шрамов

Мадина Федосова

Картограф Шрамов

Предисловие Автора

Дорогой читатель,

Эта книга родилась из тишины. Из тишины, которую оставляет после себя война. Из тишины, в которой слышны лишь отголоски боли, страха и потерь.

Я пишу эти строки в эпоху, когда в разных уголках мира бушуют конфликты, льётся кровь, а человеческие судьбы ломаются под гнётом насилия. И сердце моё сжимается от боли за тех, кто страдает, кто теряет близких, кто вынужден покидать свой дом. Я выражаю глубокое уважение и поддержку всем, кто, несмотря ни на что, сохраняет человечность и веру в лучшее.

“Картограф Шрамов” – это не репортаж с передовой. Это не хроника военных действий. Это – история о последствиях войны, о тех, кто пережил её, но остался с незаживающими ранами в душе. Это история о том, как прошлое влияет на настоящее, как травмы прошлого преследуют нас, и как можно найти путь к исцелению.

В центре этой истории – Милош, старый картограф, который рисует карты шрамов на телах своих пациентов. Каждый шрам – это не просто физическое повреждение, а символ пережитой боли, знак истории, которую необходимо рассказать.

Рядом с ним – Алия, молодой психолог, которая пытается помочь ветеранам войны обрести мир в душе. Она ищет новые способы лечения, новые подходы к пониманию человеческой психики.

Вместе они отправляются в путешествие по лабиринтам человеческой памяти, чтобы найти ответы на самые сложные вопросы: Как жить после войны? Как простить себя и других? Как найти смысл в страданиях?

Эта книга – это не попытка найти виноватых или оправдать зло. Это – попытка понять, что происходит с человеком, когда он сталкивается с ужасами войны. Это – призыв к состраданию, к милосердию, к человечности.

Я надеюсь, что эта история затронет ваши сердца, заставит вас задуматься о цене войны и о том, как важно беречь мир.

Я посвящаю эту книгу всем жертвам войны, всем, кто ищет исцеления, всем, кто верит в лучшее будущее.

С надеждой на мир,

Мадина.

Пролог

В стерильном, звенящем гулкой тишиной операционном блоке, где обычно торжествовала надежда, сегодня властвовала смерть. Капли солёного пота обжигали глаза Милоша, смешиваясь с красной дымкой, что застилала сознание. Время, казалось, сжалось в тугую пружину, готовое в любой момент сорваться и оставить лишь пустоту.

Милош склонился над телом, некогда полным жизни, а теперь израненным и окровавленным. Это был Эмир, совсем мальчишка – девятнадцать лет, глаза цвета боснийского неба, мечта – стать учителем. Теперь на операционном столе лежала лишь искорёженная кукла, лишённая души, но по-прежнему отчаянно цепляющаяся за ускользающую нить жизни.

Пуля, словно злой рок, прошила грудь, раздробив ребро и безжалостно разорвав артерию. Кровь, густая и горячая, хлестала, заливая руки Милоша, скользила по холодному металлу инструментов, превращая всё вокруг в багровый кошмар. Он работал быстро, отточенными движениями, каждое из которых было доведено до автоматизма годами практики, но сегодня, несмотря на все усилия, победа ускользала.

– Держись, Эмир, держись, парень, – прошептал Милош, его голос дрожал от усталости и бессилия. Он знал, что Эмир уже не слышит его, что сознание его давно покинуло этот мир, но продолжал повторять эти слова, как заклинание, как молитву, обращённую в пустоту.

Он помнил глаза Эмира, полные страха и мольбы, когда его привезли сюда несколько часов назад. Он обещал ему, что всё будет хорошо, что он спасёт его. Но сейчас, глядя на его неподвижное лицо, Милош понимал, что это обещание он не сможет сдержать.

Внезапно, словно по чьему-то злому умыслу, сердце Эмира затрепетало, забилось неровно, а затем – остановилось. Тишина, наступившая в операционной, стала оглушительной. Милош судорожно попытался сделать массаж сердца, вдохнуть жизнь в бездыханное тело, но всё было тщетно. Эмир ушёл.

Милош откинулся на спинку стула, чувствуя, как ледяная волна отчаяния захлёстывает его с головой. Он посмотрел на свои руки, дрожащие и перепачканные кровью Эмира. Эти руки, призванные спасать жизни, оказались бессильны перед лицом смерти. Эти руки, которые должны были нести исцеление, принесли лишь боль и потерю.

Он окинул взглядом тело Эмира. Каждый шрам, каждая рана, каждый порез, оставленный хирургическими инструментами, рассказывали свою историю – историю войны, историю насилия, историю разрушенных судеб. На этом молодом теле, которое только начинало жить, уже были начертаны знаки смерти.

Кто теперь прочитает эти истории? Кто узнает о мечтах и надеждах Эмира? Кто вспомнит его имя?

Внезапно, словно озарение, Милоша осенила мысль. Он потянулся к скальпелю, лежащему на столике рядом с ним. Его рука дрожала, но он твёрдо знал, что должен это сделать. Он провёл остриём скальпеля по своей руке, оставляя на коже глубокий порез. Боль пронзила его тело, но он не обратил на это внимания.

Этот шрам останется с ним навсегда. Он будет напоминать ему об Эмире, о его не сбывшейся мечте, о его потерянной жизни. Он будет напоминать ему обо всех тех, кого он не смог спасти, о всех тех, чьи истории остались нерассказанными.

Он станет его личной картой войны.

Часть первая

Первый шрам

Глава 1

Прикосновение к боли

Алия поправила медицинскую маску, будто надевала щит, готовясь к битве – не с физическими болезнями, а с невидимыми ранами, которые, как она знала, были куда глубже. Маска, эта безмолвная свидетельница её работы, не спасала от въедливого запаха хлорки, смешивающегося с запахом надежды и отчаяния, витавшим в стенах центра реабилитации. За окном, заляпанным осенним дождём, плыл знакомый сараевский пейзаж: бесконечный серый, будто выцветшая от времени фотография. Дождь, этот упрямый горожанин, настойчиво стучал по подоконнику, отбивая мерный ритм – будто сердце города, продолжавшее биться даже в самые тяжёлые времена.

Она взглянула на часы. 9:57. Три минуты. Три короткие, но вечные минуты до того, как она вновь войдёт в этот зал, где застывали души, ожидая её помощи. Алия глубоко вздохнула, пытаясь прогнать тревогу. Ей вспомнились слова старого мудрого врача, который всегда говорил: “Врач – это не просто профессия, это призвание. Призвание видеть боль, сострадать, но не утонуть в ней” .

Она вспомнила вчерашнюю встречу с Сафией, потерявшей всю семью во время осады. “Доктор, – сказала ей Сафия, – иногда мне кажется, что я схожу с ума. Война забрала у меня всё, даже надежду”. Алия тогда молчала, пытаясь найти нужные слова. Какие слова могли вернуть надежду человеку, потерявшему самое дорогое?

Алия знала, что чувство вины – это как яд, разъедающий изнутри. Это как колючая проволока, опутывающая разум, не дающая двигаться дальше. Как сказала ей однажды мудрая женщина, пережившая войну: “Шрамы остаются не только на теле, но и в душе. Но душа, в отличие от тела, способна к исцелению. Нужно лишь найти верный путь” .

И вот, ровно в 9:59, Алия открыла дверь и шагнула в зал. Восемь человек – восемь сломанных жизней, восемь историй, рассказанных глазами и тишиной. Эмир, молодой парень, что потерял ногу, смотрел в пол, как будто пытаясь найти там потерянное равновесие. Сафия, всё также закутанная в чёрный платок, невидящим взглядом взирала в окно, будто надеясь увидеть там своих детей. Йосип, старый солдат, сидел неподвижно, как гранитный монумент, молчаливо храня в себе все ужасы войны.

Алия сделала глубокий вдох, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Она вспомнила слова своего наставника: “Будь светом, Алия. Даже маленькая свеча способна рассеять тьму” .

– Доброе утро, – произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и тепло. – Я рада вас видеть.

В ответ – тишина. Только тяжёлые вздохи и едва заметные движения.

– Сегодня мы поговорим о чувстве вины, – начала Алия, чувствуя, как внутри всё сжимается. – О том, как научиться прощать себя. Как говорил один мудрый человек: “Прощение – это не освобождение от прошлого, это освобождение от его власти над вами”.

В этот момент дверь тихонько скрипнула, и в комнату заглянула Самира, медсестра с вечно встревоженным лицом.

– Алия, – прошептала Самира, – вас срочно зовёт доктор Хасан.

Что случилось? Внутри всё похолодело.

– Хорошо, я сейчас подойду, – ответила Алия. Бросив взгляд на своих пациентов, она почувствовала, что что-то важное должно произойти.

Выйдя из зала, Алия спросила:

– Что случилось, Самира?

– Доктор Хасан хочет, чтобы вы поговорили с новым пациентом, – пролепетала Самира. – Он считает, что ему нужна ваша помощь.

– О ком речь? – встревоженно спросила Алия.

– О Милоше… О Картографе Шрамов.

Алия удивлённо вскинула брови. Картограф Шрамов? Странный, замкнутый старик, о котором ходили легенды.

– Доктор Хасан думает, что он может помочь этому пациенту, – пояснила Самира. – Но ему нужна ваша помощь, чтобы направить его… немного направить.

Она кивнула:

– Хорошо, я поговорю с доктором Хасаном.

Алия задержалась перед дверью кабинета доктора Хасана, словно перед входом в священный храм. Сердце, как пойманная птица, билось где-то в горле. Она знала, что за этой дверью её ждёт не просто разговор, а что-то, что может изменить её жизнь. Доктор Хасан для Алии был не просто главным врачом, а скорее мудрым наставником, который видел в ней то, что она сама ещё не замечала. Он был одним из немногих, кто пережил войну, потерял семью, но не позволил тьме поглотить себя.

Алия постучала – три коротких, уверенных удара. “Войдите”, – отозвался тихий, но сильный голос Хасана.

Кабинет Хасана был похож на старый книжный магазин – высокие стеллажи, заставленные книгами, фотографии в рамках, сувениры из разных стран, которые он посетил, работая в “Врачах без границ”. И запах – запах старой бумаги, лекарств и чего-то неуловимо домашнего.

Хасан сидел за своим столом, утопая в горе бумаг. На его лице, обычно светлом и приветливом, сейчас лежала тень беспокойства. Война, словно безжалостный скульптор, оставила свои следы на его лице – глубокие морщины, печальные глаза, седину в волосах. Но даже сквозь эти следы проглядывала доброта и мудрость.

– Алия, рад, что ты зашла, – сказал Хасан, поднимаясь из-за стола. Его движения были медленными, но уверенными. – Спасибо, что всегда откликаешься на мои просьбы.

– Доктор, что-то случилось? – спросила Алия, чувствуя, как внутри нарастает тревога.

– У нас новый пациент, Алия, – ответил Хасан, тяжело вздохнув. – Ахмед.

Алия нахмурилась. В центре и так было больше пациентов, чем можно было охватить. Каждый из них нуждался во внимании и заботе.

– Доктор, вы знаете, что я перегружена, – сказала Алия, стараясь говорить мягко. – Чем я могу помочь?

– Дело в том, что случай Ахмеда… особый, – ответил Хасан, садясь обратно в кресло. Он взял в руки карандаш и начал нервно крутить его в пальцах. – Он закрылся в себе, не разговаривает, отказывается от еды. Мы испробовали все методы, но он не реагирует. Он словно заживо похоронил себя.

Алия вспомнила статью, которую недавно прочитала о психологической помощи ветеранам войны. Там говорилось, что самым сложным является “синдром окаменелости” – состояние, когда человек полностью отключается от внешнего мира, теряет интерес к жизни, перестаёт испытывать эмоции.

– И вы думаете, что я смогу ему помочь? – спросила Алия, чувствуя сомнения.

– Я верю в тебя, Алия, – ответил Хасан, глядя ей прямо в глаза. – Ты умеешь находить общий язык с людьми, видеть то, что скрыто от других глаз. Ты умеешь слушать сердцем, а это самое главное. Знаешь, как говорят: «Сердце видит то, что не видят глаза».

Алия чувствовала смущение от такой высокой оценки. Она знала, что Хасан видит в ней потенциал, который она сама ещё не раскрыла.

– Но есть ещё кое-что, – продолжил Хасан, понизив голос и наклонившись вперёд. – Я хочу, чтобы ты поработала с Милошем.

– С Картографом Шрамов? – удивилась Алия, невольно повысив голос.

– Да, с ним, – ответил Хасан. – Я знаю, что о нём говорят всякое. Что он странный, нелюдимый, даже безумный. Но я уверен, что в нём есть искра Божья, что он обладает каким-то особым даром.

Алия вспомнила слухи, ходившие о Милоше. Говорили, что он живёт на барже, рисует какие-то карты, разговаривает со шрамами на телах ветеранов.

– Что он делает? – спросила Алия. – Шаманство какое-то?

Хасан улыбнулся.

– Нет, Алия, он не шаман, – ответил Хасан. – Он – художник. Он видит в шрамах не просто уродливые рубцы, а историю, трагедию, боль. Он пытается запечатлеть эту историю на бумаге, создать карту, которая поможет человеку осознать своё прошлое и двигаться дальше.

Алия молчала, пытаясь переварить услышанное. Звучало странно, необычно, но в то же время… интересно.

– Я хочу, чтобы ты работала вместе с Милошем, – продолжил Хасан. – Чтобы ты помогла ему понять Ахмеда, чтобы ты направляла его, если потребуется. Я верю, что вы вместе сможете пробить эту стену, которая отгораживает Ахмеда от мира.

Алия задумалась. Она понимала, что это будет непросто. Милош – человек не от мира сего, к которому нужен особый подход. Но с другой стороны, это шанс попробовать что-то новое, выйти за рамки привычных методов лечения.

– Хорошо, доктор, – сказала Алия, чувствуя, как в сердце загорается искра любопытства. – Я согласна.

– Спасибо, Алия, – ответил Хасан, с облегчением откинувшись на спинку кресла. – Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

Он встал и подошёл к окну, глядя на серый сараевский пейзаж.

– Война оставляет шрамы, Алия, – тихо сказал он. – Но наша задача – помочь людям найти в себе силы, чтобы жить дальше, чтобы не позволить этим шрамам разрушить их жизнь.

Алия подошла к Хасану и положила руку на его плечо.

– Мы сделаем всё, что в наших силах, доктор, – сказала она.

Хасан посмотрел на неё и улыбнулся. В его глазах Алия увидела боль, усталость, но и надежду.

– Я знаю, что сделаете, Алия, – сказал он. – Я в вас верю.

Алия кивнула и вышла из кабинета, чувствуя, как внутри неё зреет решимость.

Глава 2

Вкус юности, аромат надежды

1988 год. Сараево. Лето выдалось на редкость знойным. Казалось, солнце решило выжать из города все соки. Раскалённый асфальт плавился под ногами, словно мягкий пластилин, заставляя немногочисленных прохожих прятаться в узких полосках тени, отбрасываемых старыми домами. Вечерний бриз, обычно приносивший облегчение, на этот раз лишь разгонял по городу пыль и сухой запах разогретой земли.

Сараево жил в предвкушении – до Зимних Олимпийских игр оставалось всего шесть лет, и город готовился принять гостей со всего мира. Власти строили новые гостиницы, ремонтировали дороги, украшали улицы цветами и флагами. Все надеялись, что Олимпиада станет новым началом для Сараево, что она покажет миру его красоту и гостеприимство, что она развеет мрачные тени прошлого и откроет светлое будущее.

Милош помнил, как в 1984 году, когда Сараево принимал зимнюю Олимпиаду, он был ещё мальчишкой. Он помнил радость, царившую в городе, улыбки на лицах людей, флаги разных стран, развевающиеся на ветру. Он помнил, как они с отцом ходили смотреть соревнования по хоккею и как болели за советскую сборную. “Олимпиада – это праздник мира и дружбы”, – сказал тогда ему отец. И Милош верил ему.

Он стоял на пороге Медицинского института, сжимая в потной ладони новенький студенческий билет. Сердце колотилось в груди, как пойманная птица, готовая вырваться на свободу. “Ну вот и всё, Милош, – сказал он себе, – теперь ты – студент. Теперь ты – будущий врач. Теперь ты – один из тех, кто будет спасать жизни”.

Он вспомнил разговор с матерью накануне. Она обняла его и сказала: “Сын, будь честным, будь добрым, будь справедливым. И помни, что самое главное – это любить людей”.

И тут он услышал голос своего друга Ивана:

– Эй, Милош! Ты чего тут застрял? Боишься, что ли?

Милош обернулся и увидел Ивана, идущего к нему с широкой улыбкой на лице. Иван был высоким, худощавым парнем с открытым взглядом и добрыми глазами.

– Да нет, – ответил Милош, – просто думаю о будущем.

– О каком будущем? – спросил Иван, подойдя к нему и хлопнув его по плечу. – О том, как ты будешь спасать мир?

– Ну, что-то вроде того, – ответил Милош, улыбаясь.

– Да брось ты, – сказал Иван. – Мир спасать – это дело политиков. А мы будем просто лечить людей.

– Это тоже важно, – ответил Милош.

– Конечно, важно, – согласился Иван. – Но главное – это хорошо зарабатывать, чтобы купить себе хорошую машину и красивую жену.

– Ты как всегда о своём, – сказал Милош, смеясь.

– А что? – возразил Иван. – Разве я не прав?

– Может быть, и прав, – ответил Милош. – Но для меня главное – это помогать людям.

– Ну, помогай, – сказал Иван. – А я пока пойду познакомлюсь с девушками.

И Иван, подмигнув Милошу, направился к группе студенток, стоявших неподалёку.

Милош посмотрел ему вслед и покачал головой. Иван всегда был таким – весёлым, общительным, любвеобильным. Он умел находить общий язык со всеми и наслаждаться жизнью.

Милош был другим – более серьёзным, задумчивым, мечтательным. Он любил читать книги, размышлять о смысле жизни, строить планы на будущее.

Но они были друзьями, и они уважали друг друга.

Милош глубоко вздохнул и шагнул в здание института. “Ну, что ж, – подумал он, – посмотрим, что меня ждёт в этом новом мире”.

Площадь перед институтом бурлила жизнью, словно кипящий котёл. Студенты, одетые во всё яркое, будто экзотические бабочки после долгой зимы, порхали вокруг, создавая пёстрый, шумный калейдоскоп. Смех звенел в воздухе, словно колокольчики, перебивая обрывки разговоров. Кто-то горячо спорил о предстоящей лекции профессора Йовановича, легенды анатомии, способного часами рассказывать о строении человеческого тела, не сбиваясь ни на секунду. “Говорят, у него вместо сердца – учебник анатомии”, – пошутил кто-то, вызвав взрыв хохота. Кто-то читал книгу, углубившись в мир знаний, словно ныряльщик за жемчугом в глубины океана. А кто-то просто стоял в обнимку, наслаждаясь последними минутами летнего тепла и предвкушая начало новой жизни.

Милош чувствовал себя одновременно потерянным и невероятно счастливым в этом бушующем море юности. Он приехал в Сараево из маленькой горной деревушки, где жизнь текла медленно и размеренно. Здесь же всё двигалось с бешеной скоростью, словно кто-то нажал кнопку “fast forward”. Он мечтал об этом дне с самого детства, с того самого момента, как прочитал зачитанную до дыр книгу о Флоренс Найтингейл, английской медсестре, посвятившей свою жизнь помощи раненым солдатам во время Крымской войны. Его поразила её самоотверженность, её милосердие, её вера в то, что даже в самых ужасных условиях можно найти место для сострадания и любви. “

Милосердие – это компас, указывающий верный путь в любой буре” , – подумал он, вспоминая слова из книги. Но в тот момент ему показалось, что в этом городе нет бури, и не будет. А будет только свет.

Он вспомнил, как однажды, будучи ещё мальчишкой, он спросил своего деда, старого фельдшера: “Деда, а почему ты стал врачом?” Дед, попыхивая трубкой, ответил: “Видишь ли, Милош, жизнь – это как река. Одних она несёт на своих волнах, а других – топит. Врач – это тот, кто протягивает руку помощи тем, кто тонет”.

Ещё мальчишкой, когда другие ребята гоняли мяч во дворе или читали комиксы, Милош пропадал в деревенской библиотеке, зачитываясь книгами о врачах – Гиппократе, отце медицины, чьи принципы врачевания актуальны и по сей день; об Авиценне, персидском гении, создавшем “Канон врачебной науки”, который веками был настольной книгой медиков; о Николае Пирогове, русском хирурге, впервые применившем наркоз в полевых условиях и создавшем атлас топографической анатомии. Его завораживали не только описания сложных операций, но и истории о самоотверженности и героизме врачей, которые, рискуя жизнью, спасали людей во время эпидемий и войн.

“Представляешь, деда, – говорил он как-то, – Пирогов сам себе ассистировал во время операций! Это же невероятно!”

Он мечтал стать таким же – смелым, умным, преданным своему делу. Он хотел спасать жизни, облегчать страдания, дарить надежду тем, кто её потерял.

“Врач – это не просто ремесло, Милош, это – искусство сострадания” , – любил говорить его дед, старый фельдшер, лечивший людей в далёкой горной деревушке, где до ближайшей больницы нужно было добираться несколько часов по горным тропам. Дед знал цену врачебной помощи, знал, что иногда одно доброе слово, сказанное вовремя, может исцелить лучше любого лекарства.

Его родители – простые рабочие с местного лесопильного завода – гордились им, как никогда раньше. Они видели в нём надежду на лучшую жизнь, возможность вырваться из нищеты и беспросветности. Они вложили в его образование все свои силы, экономили на всём – на еде, на одежде, на развлечениях, лишь бы он мог учиться, покупать книги, ездить в город на подготовительные курсы.

“Сын, мы сами не получили образования, но хотим, чтобы у тебя всё было по-другому” , – говорила ему мать, вытирая слезы платком.

Отец, обычно молчаливый и суровый, однажды, провожая его на станцию, положил руку ему на плечо и сказал: “Сын, знания – это оружие, которое никто не сможет у тебя отнять. Используй его с умом и честью. И помни: оставайся человеком, несмотря ни на что”.

Эти слова врезались ему в память на всю жизнь. Милош знал, что не имеет права подвести родителей, что должен оправдать их надежды, что должен стать тем, кем они мечтали его видеть.

В тот момент, стоя на пороге института, он вспомнил слова деда и отца. Он понял, что медицина – это не просто наука, это – призвание. И он был готов следовать этому призванию до конца.

Он глубоко вздохнул, словно набирая в лёгкие свежий воздух перемен, и решительно шагнул в здание института.

Внутри царила приятная прохлада и тишина, словно здесь время текло по-другому. По коридорам неспешно прогуливались преподаватели в белоснежных халатах, излучая спокойствие и уверенность. В аудиториях шли занятия, слышались приглушённые голоса, шуршание страниц, скрип мела по доске. Милош чувствовал себя, как будто попал в другой мир – мир знаний, науки и мудрости.

“Здесь учат не только лечить, но и думать” , – подумал он, вспоминая слова своего учителя биологии.

Он быстро нашёл расписание и направился в аудиторию анатомии.

Занятие вёл профессор Йованович – легенда института, старый, строгий, но невероятно уважаемый преподаватель. Говорили, что он знал анатомию человеческого тела как свои пять пальцев, и мог часами рассказывать о каждой косточке, каждой мышце, каждом нерве. “Анатомия – это карта жизни” , – любил повторять профессор. – “Чтобы понять человека, нужно знать, как он устроен”.

Милош, усевшись за старую, потёртую парту, почувствовал, как замирает дыхание. Он раскрыл учебник по анатомии, предвкушая погружение в этот удивительный мир. Профессор Йованович, седой мужчина с орлиным профилем и строгим взглядом, говорил о строении человеческого тела, о его невероятной сложности и гармонии. Милош слушал, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово. Каждое предложение, каждая деталь казались ему невероятно интересными. Он чувствовал, как его мозг, словно губка, впитывает новые знания.

Анатомия казалась ему не просто наукой, а настоящим чудом, созданным самой природой. Как это возможно – такое совершенство, такая слаженность! Он видел в каждом органе, каждой мышце, каждом нерве не просто набор биологических элементов, а настоящее произведение искусства. Он представлял себе, как однажды сможет проникнуть в эту тайну, понять все тонкости и секреты человеческого тела.

После занятий, выходя из аудитории, Милош почувствовал себя окрылённым. Он сгорал от желания поделиться своими впечатлениями. В коридоре, заполненном гулом голосов и смехом, его окликнул невысокий парень с рыжими волосами и веснушками на лице.

– Эй, новичок! Ты тоже с анатомии? – спросил он с широкой улыбкой.

– Да, – кивнул Милош, – это просто невероятно!

– Точно! – рыжий парень рассмеялся. – Я – Драган. А ты?

– Милош. – Милош протянул руку.

– Отлично! – Драган пожал руку. – Пошли, расскажу тебе кое-что интересное. Кстати, будешь в нашей компании? У нас уже тусовка сложилась.

Милош с радостью согласился. Вместе они присоединились к небольшой группе студентов, столпившихся у окна. Тут были девушки, парни, разных национальностей, из разных уголков Югославии.

– Ну что, ребята, как вам анатомия? – спросила красивая девушка с длинными чёрными волосами, представившаяся Ясной.