Анатолий Дернов
Проклятые
Глава 1. Прошу прощения
Сразу из вежливости хочу предупредить, что эта история может быть затянута, скучна, как у любого молодого человека с комплексом самозванца, любящего почесать языком с любым, кто согласился выслушать больше одного предложения. Почему выражения «молодой человек» и «комплекс самозванца» соседствуют в предложении, как в комнате общежития, где не выбираешь, к кому заселят? У меня нет неуверенности, что я молод, но вот соответствие гордому званию ЧЕЛОВЕК, простите за этот возглас, вызывает сомнения.
Здесь не будет супергероев, как в подростковых историях, да и подходят они лучше для комиксов, а комикс надо писать с кем-то вместе, и как раз единственный, кто мог помочь мне с рисунками, умрет в этой истории. Чёрт!
Вот я уже не выдержал и убил интригу под названием «Название – это метафора или обещание рейтинговых новостей?» прямо во втором абзаце, хотя она должна была дожить под капельницей до середины книги. Но всё хорошо, не переживайте, это не последняя смерть в истории.
Раз уж вы дочитали до этого момента, то вы способны следить за мыслью, растекающейся вокруг основной линии повествования по всем ответвлениям. Я знаю таких слушателей. Некоторые из них смущаются: «Вот я всё время киваю и поддакиваю. Как-то это однообразно. Наверное, раздражает». Не стесняйтесь. Вы можете и здесь кивать и поддакивать, я буду это подразумевать. И я буду даже рад, если в какой-то момент вы возьмётесь указывать пальцем в конкретное место и думать: «Вот именно так!» – всё это прекрасно характеризует ваше умение слушать.
Впрочем, может такое быть, что вы один из тех, чей выбор был небогат, когда они оказывались моим соседом по вокзальной скамейке за пару часов до поезда, а кофейный автомат уже успел надоесть, или соседом по больничной палате в хирургическом отделении – да, бывало со мной и такое, чему вы уже легко подобрали тысячу поводов. И вот здесь вы находитесь в куда более выгодном положении – вам не надо ждать «когда же он заткнется» или искать возможность воткнуть в паузу извинение «сейчас я отойду в туалет» – вы обладаете редким даром захлопнуть мне рот в любой момент одним коротким движением пальцев – и всё же не торопитесь делать этого бестактно, помните о названии.
Теперь следует отдать дань времени. Я имею в виду, помимо дани самим временем, которую время и без того постоянно забирает у таких болтунов, как я. Ведь, знаете, чем больше в человеке комплексов, чем меньше уверенности он чувствует, тем больше в его речи пауз, оговорок, ответвлений, заминок, междометий, скобочных вставок и длинных незапоминающихся перечислений, которые, помимо всего прочего, мешают вспомнить начало предложения. Такой набор речевых инструментов прекрасно подходит для пытки спартанских дипломатов, а в повседневной жизни просто уничтожает время. Возможно, потомки когда-нибудь возьмутся утверждать, что именно этой книгой в древности Зевс одолел Хроноса.
На самом деле я всего лишь хотел сказать, что описываемые события происходили как раз вне времени – на стыке эпох и тысячелетий, когда по знаменитому пророчеству Led Zeppelin разрушались коммуникации (есть мнение, что только ради данного пророчества эта группа и была сотворена божественной силой, а всё остальное явилось лишь побочным эффектом, который, как это часто случается в истории человечества, затмил само пророчество). Всё должно было становиться по-новому, но продолжало существовать по-старому, при этом изнашиваясь и рассыпаясь, как например дороги и поселковые автобусные маршруты. Новые технологии еще не оформились окончательно в новые доступные вещи и, как мобильная связь, для большинства позволивших себе такое удовольствие становились в большей степени развлечением или обузой, нежели подспорьем. Окружающий социальный мир походил на больной мозг, пытающийся залатать разрушающуюся нейросеть, когда бред хаотичной переклички синапсов кажется единственным, на что сознание способно опереться.
Именно в такой момент эта история застала меня, нового сотрудника, занявшего одну из многочисленных в то время высококвалифицированных должностей с низкой зарплатой. Я уже пару месяцев работал инженером. Из всей массы знаний, которыми меня наделила образовательная система, на своем рабочем месте я мог использовать ничтожно малую часть, поэтому, как и все, компенсировал недостаток оклада коллективными философствованиями и свободным отлучением после обеда в день футбольных матчей.
Я думал о том, что сделать, чтобы изменить жизнь, пока время не прошло даром, но еще больше каждый день думал о том, как убить время.
В общем, если вы всё еще не пожалели, что это не комикс, то вот вам следующая глава.
Глава 2. Поехали
Комплекс самозванца на самом деле выдуман, нет такого комплекса. В крайнем случае, я могу сделать исключение только для тех, кто считает: «Так-то меня никто не просил появляться на свет». Серьезно. Нет таких людей, у кого мать просто полгода решала кроссворд, а потом внезапно обнаружила, что родила. Никому врач не сказал при рождении: «Что, сынок, берешь на себя ответственность за все дальнейшие события с тобой и твоей семьей? Слышали, он сказал да. Запишите, а сверху он капнет кровью». Можно еще понять тех несчастных, кто задушил пуповиной своего близнеца или пусть не действовал так грязно, как какой-то мафиози, а выучил слуайный удушающий борцовский прием – ну, знаете, какими пользуются борцы за жизнь в утробе. И тогда все эти сопли про разлучение с двойняшкой можно начинать с самого раннего возраста и не прекращать никогда, делая только перерыв на то, чтоб поиграть новой игрушкой или сожрать успокоительную конфету, которой можно ни с кем не делиться. Словом, комплекс самозванца в иррациональности своей подобен мнимой единице. Вам ведь пытались объяснить на математике, что это такое, но большинство ничего не поняло. Вот и я объяснил, и в отличие от моего учителя математики, понял хотя бы сам.
В общем, всё это не про меня, всё это только название на фантике. И если уж у нас пошёл разговор по душам, то разрешите некоторым из вас плюнуть в душу. Вот, с какой целью люди заявляют при знакомстве «я – интроверт»? Так себе презентация. Что с того, что медвежата с бревном нарисованы на шоколадных конфетах, которые до сих пор любит трескать моя бабушка, одолевшая собственного близнеца не приемами подживотной борьбы, но хитростью, заключавшейся в изображении слабости и нежизнеспособности после рождения, отчего ей достались все ласки и заботы первых дней жизни, а за братиком не углядели? Ни бревна, ни хотя бы шкуры неубитого медведя в конфетах нет, что бабулю никогда не смущало. А вас не смущает? Ведь как раз конфета могла бы заявить, что она интроверт, но не видит необходимости даже намекать на это при первом знакомстве. Вместо этого она с подобающей интроверту скромностью шуршит легким шёпотом: «Поговорим о медведях. А лучше – помолчим». Вот и я обычно помалкивал, когда нужно было принимать какие-то решения.
Болтал я тоже много, но на посторонние темы, лишь бы меня ничего не касалось. А коснись меня – что я могу, как и многие другие, решить? Я не рос в комнате под лестницей – в нашей двушке из лестниц был только остаток шведской стенки, потому на внезапные волшебные перемены в моей жизни надежды не было. У меня имелась отдельная комната, которой мне с моими спартанскими запросами вполне доставало, оттого переезжать за пределы города хотя бы в поисках приличной работы я не собирался. В городе же, не самом крупном из соседних городов, всякое место, подходящее для того, чтобы дать мне работу, постепенно растворялось, и скорее можно было ожидать, что придется, как в компьютерной игре, прыгать с одной падающей от твоего шага платформы на другую, умудриться так добраться до окончания всеобщего обвала, где в качестве награды тебе скажут «Молодец!».
Я окончил институт и, несмотря на всю романтику возраста, периодические влюбленности, свидания, стихи и переживания, всё еще не имел девушки, чтобы можно было начать рисовать в воображении картину будущей жизни и получить таким образом импульс, которого сам себе я придать не умел. У меня были друзья. От злоупотреблений дружескими гулянками меня прочно спасал тот же статус холостяка, живущего в исходной семье.
Итого. Стена комнаты отгораживала меня от воспоминаний о соседстве с семьей и мыслей о том, что моя пуповина всё еще окончательно не обрезана – просто прищемлена дверью и тут же обнаружит себя, как только я выйду в туалет или на кухню. В свою очередь, семья, расположенная за стенкой, ограждала меня от зараз внешнего мира, как марлевая повязка в эпидемию – сама по себе неэффективна, но зато меньше опасных близких контактов.
Впервые вытащить меня из моей сложной цитадели – и из комнаты, и из квартиры, по которой я не сильно любил разгуливать, и из города, по которому я не любил гулять вообще, – сумел мой однокурсник и лучший друг Володька. В отличие от меня, Володьку не смущала студенческая жизнь в общежитии, и в отличие от меня и своего брата Сереженьки, Володька, будучи иногородним студентом, не стал проживать в квартире родной бабули и, в отличие от нас с Сереженькой, завёл отношения с девушкой из родного города, и теперь звал нас погулять на свадьбе.
И тут кто-нибудь из вас заявит: «Ну, надо же! В середине второй главы до завязки дело дошло». Нет уж, обождите, дорогой товарищ. Кто же это перед свадьбой в завязку уходит? Да и редкое это дело, чтоб ещё только после студенческих лет сразу человек за ум брался, выпивать переставал и во всякое эпикурейство подавался. Отрицание смерти в такие годы, особенно под напором терпимых неблагоприятностей, очень велико. Отрицание смерти в эти годы сильно настолько, что прошибает головой дно водоёмов, бьёт всей массой лобовые стёкла несущихся автомобилей и проминает асфальт в знак окончания работы на крыше.
Свадеб, как многим умным читателям стало ясно из моих долгих рассуждений о конфетах, в которые мне так и не удалось превратить свой характер, я терпеть не мог. Кто знает, может, именно от отвращения к разного рода церемониям (ведь любая цепочка церемоний всё равно завершится похоронами, в которых ты уже участвуешь только формально, если от тебя вообще осталась форма) мне до сих пор не удалось заставить себя сделать шаг на эту тропу. Свадьба будто объединяла все мои комплексы в один. И под предлогом внезапного субботнего выхода на работу, от которой конечно можно было отговориться, я этот день пропустил. Но в воскресенье Володька велел быть обязательно. И ладно. Гуляли они вечер пятницы, гуляли целую субботу – глядишь, до моего приезда к обеду воскресенья незнакомых мне гостей уже не останется. Да и лето пока – загородные автобусы не ломятся от студентов. С утра поеду – к вечеру вернусь.
Есть в России такие регионы, где становится понятно, что вот она – началась периферия. Слово тоже странное, как всё греческое. Если древние греки под выражением «обнести кругом» подразумевали как раз то, как на нашей периферии кругом было всё обнесено, то они были непостижимо точны. О том, что уходящие за периферию населенные пункты мало кому нужны, можно было догадаться по автобусам и дорогам, которые туда вели. Поездка в посёлок Лесной проходила неспешно. Входили и выходили огородники, которых тропа от остановки иногда уводила в понятном только человеку знакомому с картой направлении через овраги, лес, просеки под линии электропередач. Случайному пассажиру выходить в этих местах было неблагоразумно.
Временами остановки стояли пустыми – деревни вымерли, дачи заброшены, пустые квадраты коровников и свинарников глядели на дорогу издалека, будто в ожидании, что через пару лет заросли кустов скроют их от позора. Нарастала дикость, будто ты двигаешься назад, во времена, когда и сам человек был более диким, приземленным, растворенным в природной буйности. Я посмотрел на часы – они так же шли вперед. И я понял, что может наступить такой момент, когда всё это одичание доберется до места моего привычного обитания. Пока у меня есть возможность не замечать изменений, и это одна из базовых человеческих привычек – не замечать хаоса, пока он тебя не касается. Люди так долго и старательно изобретали способы отгородиться от сущности бытия, что сам принцип невмешательства в упадок можно считать достижением.
По мере того, как автобус двигался дальше, я всё больше замечал, что уезжаю от себя. Я по-хорошему завидовал свалившемуся на Володьку счастью. Пусть с Татьяной, его избранницей, мы виделись всего пару раз, он постоянно о ней рассказывал. Мой друг взрослел, становился серьёзнее, демонстрируя и мне, что вполне можно стать серьёзным, не переставая быть весёлым. При всём, что происходило вокруг, у них как будто было всё слишком хорошо, поэтому я мог тут же сказать себе: у меня так не будет. Да, – думал я, всматриваясь в пыльное стекло, – этот билет уже вытащен. И он всё равно не мой. Я не готов жить в отдаленном городе, с издержками на логистику. И там, наверное, никогда не станет лучше – просто потому, что не всё ещё умерло.
При мне был адрес, в спешке записанный на клочке тетрадного листа кривым почерком Володьки. Но мне даже не пришлось вчитываться в каракули, потому что в маленьком городке достаточно было отойти подальше от вокзала, чтобы приметить дом, в котором два дня гуляла свадьба, а первым же делом сошедший передо мной мужичок потрепанных лет поинтересовался у встречавшего паренька: «Как погуляли?» – на что тот коротко отмахнулся – как будто сойдёт.
Глава 3. Перескажу пересказанное
Таня, и особенно Володька, были рады моему приезду. Мы прогулялись по городу, прошагав легкой походкой за двадцать минут с одного его конца на другой, я купил билет домой на вечерний автобус и мы отправились на природу совершать свою часть празднества.
– Я подарок в конверт положил, если ты не против.
– Да, сейчас он как раз кстати именно в таком виде, – приободрил Володька. – Тем более домой мы заходить не будем. Там еще некоторые спят.
Мы прошли мимо их дома, который, как и почти все остальные дома, находился на окраине посёлка, преодолели не глубокий, но большой овраг, просочились через небольшую рощу и вышли на уютную полянку, где друзья и их соседи привыкли проводить увеселительные мероприятия. Здесь тоже без труда обнаруживались следы недавней свадьбы, не устраненные по недосмотру, и многочисленные земляные холмики, накрывавшие, по-видимому, мусорные ямы разных периодов захоронения – точно судить было сложно, поскольку на курганах, в отличие от могил, даты не указывают, а заниматься археологическими раскопками ради одного только любопытства читателей я не стал.
Тут мне слышится чей-то вопрос: «Не слишком ли много деталей, приятель? Или ты хочешь сказать, что мы читаем детектив?» На самом деле нет. В моём тексте попадается куча лишних деталей, потому что в детстве я сваливал разные конструкторы в одну коробку. Так что, если вы хотите поиграть в мои игрушки, будьте любезны поучаствовать в наведении порядка или сами объясняйте, как разные детали друг к другу относятся. Знаете, что я вам скажу из моего детского опыта: можно обойтись без чертежей и инструкций, если есть крепёжные детали, а вот если их нет, то чертёж – это просто часть тупой книжки. В любом случае, вопрошающий господин, я не желаю вести своё повествование, где я действующее лицо, на грязной поляне, поэтому мне не лень потратить один абзац, чтобы там прибраться. И если бы мы не ленились прикладывать чуть больше усилий для этого, то жили бы в другом мире. Не нравится чистота – убирайтесь. Тем более, что своим вопросом вы только что отняли время у всех остальных читателей.
За всеми этими рассуждениями об экзистенциальной городской проблеме мусора и чистоты я не заметил, как симпатичная молодая особа расстелила на траве скатерть. Наша компания приятно пополнилась, попросив удалиться с поляны мою мизантропическую часть. Захваченный заколкой-гребешком пучок покачивался на затылке, постепенно выпуская волосы, пока моя новая пассия – как я решил после падения гребешка в траву – распределяла тарелки и стаканчики по скатерти.
– Не знаю, слышал ли ты про мою сестру Надю, – не прерывая сестринского труда, представила Таня, – но она о тебе уже наслышана.
Надежда слегка покраснела, видимо чтобы презентация оказалась цветной. Я подал ей заколку и по принимающему жесту понял, что сделал правильный выбор.
Знаете, бывает такое не только на своде Сикстинской капеллы, что ещё до момента первого прикосновения чувствуешь необъяснимую общность, как будто вы часть одной истории, две стороны одной монеты. Или по крайней мере, чувствуешь, что тебе этого очень хочется, поэтому все остальные варианты даже не существуют.
Пока Володька наливал и рассказывал про свадьбу, я жалел, что уже вечером мой автобус. Я пил, ел, шутил, рассуждал на серьёзные темы, выходившие за пределы моего опыта. В общем, вёл себя, как обычный молодой человек, пытающийся произвести впечатление в тот самый день, когда не всё равно, каким это впечатление будет. Я часто останавливал себя, чтобы не начинать нести бред, но одна приятная улыбка развязывала язык лучше алкоголя. Мы сбились в отдельную пару. Всё этому способствовало.
Володька развалился на краю нашего островка, подтягиваясь рукой за выставленное колено, чтобы не уснуть. Два дня изрядно его вымотали. Он не вмешивался в наш с Надей разговор, хотя всё слушал, прихмыкивал. Как будто он радовался за меня.
Татьяна незаметно собрала остатки пира и унесла домой, а потом вернулась за младшей сестрой:
– Темнеет. Пойдём, я тебя провожу, а ребята ещё поболтают.
Надя неохотно, но послушно поднялась:
– Надеюсь, ещё увидимся.
– Да, я думаю, что ещё обязательно приеду вас навестить, – я не готовился к прощанию и не знал, что сказать, а тем более сделать.
– Ну, пока, – она улыбнулась. Я поднялся на ноги, но это был весь жест, за которым вдруг образовалась стена непроницаемого коммуникативного невежества. Мой романтический интеллект в этом месте упирался в потолок, и я просто оставил всё вот так.
Сёстры ушли.
Володька с пыхтением оторвался от земли, порыскал вокруг в поисках стакана:
– Вот и хорошо, что унесла. А то как-то мне нехорошо. Давай, пройдемся.
Мы побрели вокруг рощи и Володька решил вернуться к разговору о вчерашних гуляниях. Глаза его были мутновато-розовые, устало-весёлые, язык немного заплетался, а голова кивала, чуть не сваливаясь. Я оставался довольно трезв и, помню, удивился ещё, что приятель захмелел так скоро. Впрочем, вспомнив о его супруге, я подметил, что и она выглядела заметно утомлённой в сравнении со своей сестрой.
– Многие вчера здесь уже мало что соображали, – будто разгадал он мои мысли. – Кто спал в теньке, кто на гитаре бренчал, кто анекдоты травил. Танькин отец что-то там про политику кому-то вбивал в голову – он вообще-то довольно надоедливый мужик, когда пьяный; дед её про войну рассказывал – классный старик, а моя бабушка с её мамой про какие-то заговоры болтали.
– Какие заговоры? – не понял я, кто против кого мог сговориться на свадьбе.
– Да заговоры, в смысле порчи всякой, – объяснил Володька. – Вот мой двоюродный брат, ну Серёга, решил над бабушкой посмеяться.
Тут я догадался, о чём толкует мой приятель. Его бабушка, если вы не забыли, жила в нашем городе, так же как и другой её внук Серёженька, который был моложе Володьки на год или два и учился в нашем же институте. Бабушка, как я вспомнил, сильно тянулась к разговорам о чёрной магии, а Серёженька всегда смеялся над её рассказами.
– Вот, бабушка рассказывает Танькиной маме про какую-то колдунью, которая где-то недалеко жила. Бабушка моя из здешних деревень. Она и мне что-то такое выдавала, только о другом о чём-то. Ну, а Серёге уже эти рассказы надоели порядком – он-то их уже все слышал, вот и решил проверить. Пойдём, говорит, посмотрим, что там за деревня пустая. Тем более что он впервые у нас оказался.
– А тут ещё деревня есть? – сразу удивился я, потому как не наблюдал никакой деревни, когда подъезжал, и даже дороги или тропинки, уводившей куда-нибудь в сторону, не замечал на последних километрах пути.
– На месте нашего посёлка раньше деревня стояла, – сказал Володька. – Только и она была как-то надвое разделена. В одной части жили раскольники, а в другой, где мы сейчас, – все остальные. Говорят, раскольники первыми тут поселились, а потом ещё какой-то беглый люд сюда же подался. Селился народ, естественно, недалеко друг от друга, хоть прямо рядом с раскольниками дома свои ставить никто не хотел. Ну, не станешь же ты один свою деревню основывать, когда рядом есть уже, – я понял, что Володька рассуждает как стратег, и согласился с его логикой. Тем более, в беседах подвыпивших приятелей принято друг другу поддакивать. – Да и помощь соседская бывает нужна. Так что эти части довольно тесно меж собой общались. А потом новых поселенцев становилось всё больше, с раскольниками они уже и знаться особо не хотели, всё больше разногласий возникало, и общаться почти перестали. А ещё через какой-то срок раскольники ушли куда-то на новое место. Во всяком случае, так рассказывали.
– И что же твоя бабушка говорила?
– Она-то как раз ничего не говорила, – соскочил Володька. – Она не про раскольников говорила, а про какую-то бабку, которая там жить осталась.
Я понял, что слишком трезв для этой истории, поэтому решил не вдаваться в подробности, а только слегка вести рассказчика за руку, чтобы он не отклонялся от начальной траектории рассказа:
– И что на вашей свадьбе было? Серёжа решил…
– Серёга решил проверить, правда ли, что от старой деревни ничего не осталось. Поговаривают ведь, что при основании посёлка искали вокруг, но ничего не нашли. Ну, не знаю. Может, они избы разобрали и увезли по брёвнам, а на новом месте собрали. Знаешь, как это делается?
– Наверное, могу представить. Серёжа пошёл…
– Но попадались люди, – не отпускал нитки Володька, – утверждавшие, что натыкались на пустые дома, а потом не могли показать, где. И якобы, – поднял указательный палец, видимо вместо жезла регулировщика, мой приятель, – якобы некоторые старообрядцы остались где-то неподалёку жить. Штучно. Персонально.
– Индивидуально.
– Да. В том числе бабка. Которую Серёга отправился искать.
– Погоди, – остановился я, как будто опять открыл коробку с деталями от разных конструкторов. – Ты ведь сказал, что раскольники давно съехали. Ну, типа века назад. Много поколений, – на всё перечисленное Володька кивал. – Понял. Серёга пошёл искать бабку, потому что бабушка утверждала, что она всё ещё… жива? Жива.
Вы когда-нибудь ели свёклу с крошёным варёным яйцом, политую растительным маслом? Вот и я в этот вечер ел. Вероятно, когда во рту я наткнулся на остаток вкуса этого салата, мне пришлось что-то пропустить в Володькином рассказе. Вы уж простите, конечно, если вас детали Володькиного пересказа интересуют больше, меня в тот момент больше интересовало – кто из сестёр готовил свёклу.
– Наверное, Надя готовила, – сообщил Володька. – Потому что салаты все вчера доели, а Таня больше уже ничего не готовила.
Ах, ну, конечно же. Логично. Кстати, вот вам и первое удачное расследование, любители детективов! В общем, я решил, что мне понравилось, а потом уже продолжил слушать. И да, эта глава затягивается, поэтому я не жалею, что решил в процессе повествования перекусить.
– Ты говоришь, Серёжка позвал тебя в лес вместе пойти, – тут я заметил, что приятель нервничает.
– Бабушка и про свою деревню всякого рассказывала, – продолжил Володька. – Послушать её, так там каждая баба ведьма. Но про них-то ничего интересного сейчас не узнаешь, а насчёт этой деревни раскольников стало любопытно. Вот Серёга и попёрся туда.
– Так он один пошёл? – спросил я.
– Один, – ответил Володька, как-то странно выпучив глаза, будто и сам задумался над этим впервые. – Мне тогда не до этого было. По-моему, кто-то отвлёк меня, а потом я уже не нашёл его. Да и пьяные уже были довольно, чтобы помнить, что случилось минуту назад.
– И что же? Сходил он туда?
– Не знаю, – пожал Володька плечами и хотел снова развалиться на покрывале, но вспомнил, что мы ушли с поляны. – Говорят, он домой уехал. Во всяком случае, так многие предположили, у кого мы спрашивали. Но интересно-то здесь другое.
– Что? – я начинал жалеть, что не захватил из дома клещей для вытягивания слов.
– Отец мой вышел из леса с каким-то кроликом в руке: стоит у дерева и смеётся, как сумасшедший. Я спросил у него, что произошло, так он и говорит, что нашёл какой-то дом охотничий и хозяин ему кролика пожаловал. Но это было удивительно, потому что в нашем лесу и дичь не водится, а тем более уж кролики. Ну, скажи мне, какой охотник на кроликов охотится?
Я задумался и только скорчил гримасу недоумения.
– Вот и я удивился, – оживлённо произнёс Володька и снова стал оглядываться, не осталось ли чего выпить. – Пошли разбираться, что там за охота. А пьяному-то ведь больше всех надо и всякая глупость интересной становится и выяснить всё нужно непременно. Развернул я отца и велел вести обратно к тому месту. Да и как это так, думаю, могли деревни не найти в лесу? Наверняка это от раскольников что-нибудь осталось, или уж, в крайнем случае, именно из-за этого охотничьего дома про них придумали.
