В этой истории не будет злодея, и никто не забыт

Дарья Милл

В этой истории не будет злодея, и никто не забыт

«Наши больные места больны потому, что никто,

в особенности же мы сами, не любит их»

Джеймс Холлис

Пролог

Всё началось с первой крохотной лжи. Тогда она ещё не знала, к чему это может привести, но ей понравилось, что у неё получилось избавиться от лишних вопросов. Парочка прохожих поинтересовалась её родителями, и она ответила, что они обознались. Какое-то время пошептавшись, незнакомцы убедились в правоте сказанного, внимательно всмотревшись в невинное лицо девочки. Такая, как она, не могла врать. Слишком искренними казались её большие глаза и чистое детское личико. О нет, подобные ей не способны на ложь. К счастью, её родители считали так же. И вся Ньюэра была с ними согласна.

Выдумывать эпизоды собственной биографии оказалось приятно. В школе она часто лгала о том, как обстоят дела дома, а при родителях – о счастливой школьной жизни. Её все любили, а если и нет, то, как объясняла мама, просто ей завидовали. Конечно, так и было, не зря ведь каждый житель Ньюэры считал её и красавицей, и талантливой ученицей, и великолепным оратором. Вот только всё изменилось, когда появился Деми. Он всё испортил. Из-за него она лишилась прежних шансов на успех.

Ей не нравилось выходить на балкон, потому что те, кто смотрел на неё с улиц, неизменно её узнавали. Они пялились, облизывали губы и готовились попросить совместное фото. Хоть что-то осталось прежним. Вот только о Деми её спрашивали даже чаще, чем о фотографии. В такие моменты ей нельзя было ни досадно вздыхать, ни закатывать глаза, но про себя она неизменно цокала языком, пытаясь справиться с раздражением. Она терпеть не могла о нём слышать.

«О, милый глупенький мальчик, похоже, после смерти твоей мамули мир стал к тебе неравнодушен. Что ж, поздравляю. Жаль лишь, что эти речи о твоей короткой, но яркой жизни приходится выслушивать мне. Жаль, что ты их никогда не услышишь. Жаль, что даже мне они безразличны». Нет, не безразличны. Она хотела подумать, что ей глубоко плевать, но не могла позволить себе таких слов даже в собственных мыслях. Потому что, если начнёт использовать подобные выражения, уже не сможет остановиться. Этого нельзя допустить. Уже сейчас Ньюэра следит за каждым её шагом, а после того, как она добьётся своего, к ней присоединится и весь остальной мир.

Она готовилась к этому долгие годы. По ночам представляла позор всех живых членов своей семьи и те памятники, которые воздвигнут мёртвым. Пускай давно погибшие поблагодарят её за помощь, а те, кто будет убит вскоре, склонятся перед ней, так и не успев попросить прощения. Так будет даже лучше. Ей не придётся объяснять, что она не сможет отпустить обид.

Они должны быть благодарны уже за то, что она не пошла на это раньше. За то, что всё это время у них была возможность спастись, но они ею не воспользовались. Это была их ошибка, как и всё то, что они с нею сделали. Вот только никто не учёл того, как умело она адаптируется. Она оказалась умнее. Хитрее. Опаснее. У неё получилось сыграть всеми, кто был ей нужен.

Лишь теперь, когда она сидела в тишине квартиры, заполненной тёмным одиночеством, из углов комнаты к ней подбиралось осознание того, что она собирается сделать. Своей прихотью она изменит жизнь всей Ньюэры. Но и ей предстоит начать её благодарить. Точно. Своим выступлением она сделает одолжение всему миру. О нет, ей определённо не хочется бороться за внимание. Дело не только в ней, но и в их общем будущем.

Одна посреди пустой квартиры. Её никто не навещал, и она никого не приглашала. Пускай будет так. Жаль лишь, что у неё никак не получалось перестать держать спину, закинуть ногу на ногу и сесть так, как было удобно ей, а не невидимым камерам, фиксирующим все её позы. Может, она хотела ссутулиться, сморщить нос и расплакаться, но для неё это давно забылось. Всё, что нельзя показать публике, бесполезно. Этому её научил отец. Он никогда не проверял домашние задания, но следил за результатами школьных олимпиад. Ей положено быть той, о ком он может говорить с гордостью. Она обязана представляться людям тем, кем он начал восхищаться ещё до её рождения – собственной глупой фантазией. Ласковая и прилежная. Кроткая и безупречная. Пускай в ней ничего из этого не было, теперь ей не составляло труда играть роль той, на кого было принято ровняться остальным.

Никто не знал, кто она такая, и ей самой было невыносимо об этом задумываться. Предположим, все её представления о себе канули в лету ещё тогда, когда отец впервые приказал стоять смирно, хотя парадные туфли пришлись ей не по размеру. Своё мнение можно высказывать лишь в том случае, если о нём спросят. И даже собственные речи она никогда не придумывала сама – отец вбивал ей в голову все слова, необходимые человеку в её положении. Ей оставалось лишь репетировать их перед зеркалом вместе с нужными жестами; оттачивать улыбку; искать в себе силы дышать ровно и не слишком часто, даже если из-за туго обтянутой корсетом груди ей не хватало воздуха.

Её тело должно быть таким, как положено. Не вызывающим, но достаточно зрелым для того, чтобы в ней видели человека, достойного стать преемником своего отца. Походка – плавной, но не медленной. Фигура – подтянутой, но естественной. Щёки – не краснеющими от холодного воздуха. Уши – не торчащими из-за волос. После пяти часов на публике лоб не блестит от пота. Поры узкие. Ногти подстрижены. Все заусенцы убраны. Простуды не существует. Слёз не существует. Ненужных эмоций не существует. Чувств тоже. Нет ничего, что нельзя видеть публике.

Но этой ночью ей привиделся сон. Странный сон, лишённый всякого смысла, потому что обсудить его было не с кем. О нём не рассказать даже мелким газетам, собирающим сплетни. Возможно, она могла бы позвонить Деми и выложить всё как на духу, и тогда он бы её выслушал. Нет, невозможно, потому что этот сон был о нём. Даже после того, как для жителей Ньюэры его не стало, её мир продолжал крутиться вокруг него.

Она видела, как кто-то душил его, когда он был ещё совсем мальчишкой. Чёрные кудрявые волосы разметались по полу, когда неизвестный ударил Деми головой об пол. Его затылок взмок от крови, а тёмные глаза замерцали от выступивших на них слёз. Лицо побагровело от натуги, и Деми крепко зажмурился, не решаясь смотреть на того, кто пытался лишить его жизни. Щёки залила пунцовая краска. Чёртов подлец ещё смеет краснеть, плакать и глотать воздух. Ей это было не позволено. Её бы давно осудили. Нет, окажись она в его положении, у неё не возникло бы и мысли, что удушение можно пережить без непроницаемого спокойствия.

Совсем немного, и его погубят. С ним расправятся без свидетелей, после Деми останется лишь небольшое пятнышко крови на старательно натёртом полу. Знакомая обстановка. Где-то она уже видела этот идеально выложенный паркет. Ах да, точно, в том самом доме, где были навязаны все её оковы.

Деми стал совсем плох. Он не пытался отбиться и с терпением выжидал, когда его прикончат. Ни криков, ни удивления. Казалось, Деми успел смириться со своей кончиной. Он давно подозревал того, кто стиснул руки на его шее.

Незнакомец поднял глаза и посмотрел в зеркало. Спутавшиеся волосы и заплывшее гневом лицо. Она встречалась с этим безумным взглядом и раньше – он возникал в те редкие детские дни, когда нервы сдавали, и контролировать себя не получалось. Это была она. Деми больше не дышал, а на её губах играла усмешка. Победа. Деймос Медчер больше не был для неё помехой.

Разум помутнел от сбивчивых воспоминаний. Может быть, она не так уж и сильно хотела того, к чему столько стремилась. Предположим, она отменила бы всё, если бы ей дали такую возможность, но подобное не обсуждалось. Нет, она чертовски сильно этого хочет. Лишь боится последствий. Того, что станет с Деми, когда она наконец избавит его от мучений. Это то, чего он заслуживает. Она подарит ему свободу. Больше никаких правил и строгих инструкций.

Холод пробежал по спине от самой шеи и остановился у ремня на брюках. Ей показалось, что она схватилась за голову, хотя на самом деле её тело оставалось неподвижным. В сознании крутилась надоевшая пластинка. «О нет, нет, нет». У неё получилось начать медленно раскачиваться на стуле, пускай для этого она и не обзавелась зрителями. Неспеша. Туда-сюда. Вперёд и обратно. Нет, не так. Пути обратно никогда не было. Только вперёд к неизбежному падению. Она надеялась лишь на то, что не утащит его за собой.

Глава 1

Сигарета всегда вылетала из его рук прежде, чем он успевал приблизиться к дому – от запаха табака Галли тошнило. Его маленький носик морщился, а губы кривились так, словно он съел одну из тех кислых конфет, что обычно лежали на столе Деми. Сам он их не любил, но именно это в них ему и нравилось. Ужасный вкус и форма стеклянной звезды, что каждый раз царапала нёбо. Это было приятно. По крайней мере, намного лучше того, что случалось с ним в учебные годы.

Титул короля школы стал пережитком прошлого вместе с тем, как председатель Медчер показал миру своего сына. Теперь Деймос был главным идолом и в своём классе, и во всех тех, что выходили далеко за пределы Центра. Его знали, о нём говорили, с ним пытались сблизиться. Но лишь с сыном председателя Ариса. Сам Деймос был никому не интересен.

Его отец отлично поработал для того, чтобы Деймоса Медчера знали все. Каждая новая школа встречала его удивлёнными вздохами и несколькими стопками писем с признаниями в любви. И они, вслед за званием короля, успели давно выйти из моды, но Деймос никому не давал ни своего номера, ни аккаунтов в социальных-сетях, а потому иного выхода у учеников не оставалось. Любой считал своим долгом приластиться к нему, пригласить на обед и одолжить конспекты. Но никто из них по-настоящему его не любил. Деймос нравился лишь тощим кошелькам, что пополнялись за счёт новостей с невольным участием сына председателя.

Все друзья Деймоса однажды просили его о совместном фото, но им они не ограничивались. Некоторые писали, что давно с ним не виделись и уже успели соскучиться по милой улыбке того дружелюбного парня, что никогда им ни в чём не отказывал. Конечно, всякий раз ему это льстило. Эти фотографии разлетались по всем новостям и ещё долго сохранялись на страницах тысяч профилей в социальных-сетях. Иногда Деймос задумывался о том, почему они выбирают именно его, если у политиков Нью есть десятки привлекательных детей. Однажды его осенило. Всё дело в его медчеровском оскале. Другие называли его улыбкой.

В двенадцать Деймос решил бросить частную гимназию Центра, но тётя Мэри забрала его от отца и поселила в своём доме. Лишь через четыре года сыну председателя наконец позволили покинуть столицу. Центр был ужасен. Он хотел, чтобы Деймос выступал на потеху народу. Отец вырастил его подхалимом, что без конца следил за своей внешностью. Он был визитной карточкой Медчеров – всей Ньюэре нравился этот миловидный мальчик с настроенным голоском. Деймос учился привлекать к себе внимание у лучших; подобно отцу, он ни раз напоминал окружающим, что его мать Палестина Медчер умерла при испытании вакцины вместе с остальными несчастными Нью. Тогда каждый начинал считать своим долгом услужить ему и пожалеть потому, что беда целой планеты задела его крохотную душонку. Но Деми всех их ненавидел. Он терпеть не мог людей, что вынудили его стать Деймосом Медчером.

В его шестнадцать Мария познакомила Деймоса с Беннетами. Точнее, она его им подарила. После того, как их старший сын погиб, в большом доме стало тоскливо. Деймос понял это и стал притворяться подавленным. Они легко сошлись, ведь только это Деймос и умел – налаживать контакты с теми, чей голос мог бы пригодиться его отцу. Тогда Мария отдала его Беннетам. Он сразу вонял, почему она это сделала; наигралась в мать. И на следующий день родился Деми.

Гвен сказала, что ей всегда казалось, будто имя Деймоса можно сократить лишь в Деми. Деймос согласился с ней потому, что с новой формой имени старая фамилия никак не вязалась. И это было здорово. Деми ненавидел Деймоса Медчера. В новой школе всё пошло куда лучше, чем в Центре – здесь его ещё не знали, и он мог выбрать новую роль. Деми назвался Беннетом, и его приняли за их дальнего родственника. Но имя Деми Беннета на слух совершенно не ложилось. Что-то всё ещё было не так.

И среди Беннетов он не смог избежать популярности. Их знали не меньше, чем Медчеров, а уважали в разы больше. Вновь он должен был держать себя в руках. Только бы не опозорить их, сохранить честь достойной семьи. Но в этот раз его мнение учли. Гвен с Беном сказали, что им нечего терять, кроме младшего сына. Деми услышал их и понял по-своему.

Конечно, ещё со времён гимназии Деми ненавидел быть дружелюбным. Безусловно, он совсем не знал, каким должен стать. Кем-то, но никак не собой. Ведь он – Деймос Медчер. Ведь он – Деми Беннет. Сын председателя и иждивенец на шее создателей вакцины.

– Привет, Деми.

На привычном месте одна из прежних подружек подошла к нему и по обыкновению поцеловала. Он не оттолкнул её, но и не обнял в ответ. Ему было всё равно, что от неё пахло приторными духами с розой и сладкой жевательной резинкой, а её кожа сияла, словно подтаявшая на солнце плитка горького шоколада. Любой другой парень, посмотрев на её походку с качающимися из стороны в сторону бёдрами, сказал бы, что картины лучше и не придумать, но Деми думал иначе. После выпуска из школы она оказалась совершенно бесполезна. Её звание «стервы» было ему больше не нужно, стало не перед кем выставлять себя трудным подростком. И, хотя губы Сэм оказались не самым худшим, что могло бы случиться с ним, кислые конфеты-звёздочки были куда приятнее.

– Встретимся завтра? – она повисла на нём, а Деми продолжал держать руки в карманах.

– Нет.

– Но почему? – в её лице читалось искреннее непонимание. Ей не часто отказывали. – Я думала, мы…

– Думала? Ты никогда не была шибко умной. – Он вдруг почувствовал, как пальцы Сэм сильней сжали его футболку где-то на груди. Словно она едва сдерживалась от того, чтобы потащить Деми к их общей компании, чтобы те его образумили. Но Сэм этого не сделала, потому что была предупреждена. С самого начала она знала о том, как он с ней обойдётся. – Не хочу.

– Меня или свидание?

Деми устало вскинул брови. Ещё немного, и он назвал бы её последней дурой. Ему уже ни раз приходилось сталкиваться с подобным.

Сначала он невольно западал кому-то в душу. Ему это нравилось, и на предложение начать отношения Деми всегда отвечал согласием. Затем он вёл себя безразлично, и тогда его собирались бросить. Вот только Деми думал наперёд. В школе он значился невеждой и лентяем, но никак не идиотом, поэтому всегда разрывал отношения первым, чтобы в своём «после» не чувствовать себя так паршиво.

Если бы тогда Деми знал, что ему предстоит встретиться с Софи, то не стал бы тратить время на других. На слишком состоятельных, хитрых, но не очень понимающих. На таких, как Самоа Бастис.

Конечно, она считала его кем-то большим, чем простой участник их привилегированной группы. Безусловно, Деми было плевать, что она о нём думала. Он никому ничего не обещал. Конечно, её звали Самоа в честь островов, что друзья произносили как Сэмми. Безусловно, как-то раз Деми накурился и ляпнул, что его полное имя такое же странное, и постарался не придавать этому значения. Но Самоа запомнила слова Деймоса. Сэм всегда хотела знать о нём всё.

Она начинала его раздражать. Он сбросил с себя её руки и пошёл дальше. Сэм давно обо всём догадалась. Деми был проклят с самого рождения. Чёртова фамилия, чёртов отец-председатель, чёртова мёртвая мать. И Фобия. Она была в разы хуже остальных. Наивная дура. Когда-то Деймос не уставал повторять ей, что она худшее, что случалось с его жизнью, и, хотя Деми не был с этим согласен, Фобия продолжала выводить его из себя. Тем, что могла жить в семье, полной контролирующих эгоистов, и оставаться собой. Она была единственной, кого не испортил род Медчеров.

Деми всегда думал лишь о себе. И это было правильно, разве нет? Ведь все люди делали тоже самое. В их пустых головах был только Деймос, и он не мог их за это осуждать. Ни тогда, когда приказывал Фобии и Мэри заткнуться, ни после, когда читал статьи о себе. До сих пор он каждый день ищет новости со своим именем. Вот только раньше Деймос хотел удостовериться, что на публике делает всё правильно. Теперь Деми надеялся, что там не будет фотографий, где он старше двенадцати лет.

С того времени многое изменилось. Деми перестал носить школьные рубашки и стричь волосы так же коротко. В третьем Кольце его не узнавали потому, что он начал подводить глаза, проколол уши и заместо брюк стал носить широкие джинсы. Так он сам не видел в себе того милого мальчика Деймоса, но избавиться от него было не просто. На нём ещё оставалось клеймо Медчера.

Конечно. Безусловно. Надоело. Ещё будучи Деймосом, он столько раз повторял эти слова перед репортёрами и друзьями, что они намертво засели в его голове. Но лишь до тех пор, пока он не встретил Софи. С ней все старые привычки забылись, а полное имя принялось сильней жечь язык. Будто бы в первую встречу с ней Деймос хлебнул едкого яда. Конечно, на время его это убило. Безусловно, и Деми тоже.

Галли давно вернулся со школы. Он сидел перед скамьёй и раскладывал на ней цветы. Жёлтые, красные, тёмно-фиолетовые. Изначально подобные на Ньюэре не росли – без жуков, пчёл и бабочек Нью не для кого было стараться. Она никогда не ждала людей, и потому не приготовила для них цветных полей и лугов. Но человек всё исправил. Точнее, это Гвен рассыпала семена в задике за их домом.

– Привет, чем занят?

– Деми! – Галли вскочил с места и, подняв руки, тут же напросился в объятья.

Он всегда был без ума от парня, которого однажды родители привели к нему на знакомство. «Галли, поздоровайся, это Деми». «Он что, мой брат? Мы так похожи». «Я буду им, если ты разрешишь мне остаться». Тогда Галли показалось, что они с Деми были знакомы всю жизнь. Словно бы он уже видел его во снах, а в раннем детстве Деми был его воображаемым другом. Те же чёрные курчавые волосы, та же блеклая искра в тёмных глазах и болезненно-бледная кожа. Они были рождены для того, чтобы однажды стать братьями – так сказал Галли, когда разглядел в Деми погибшего Перси.

– Я собираю букеты для папиных друзей. – Начал Галли, обнимая ногу Деми. Его румяная щёчка тёрлась о грязные джинсы. – Завтра же День вакцинации. Мы снова туда пойдём. Ты с нами?

Галли спрашивал, но ему уже было известно, что ответ будет «нет». В этом деле Деми отказывал ему каждый год. Он не любил кладбища, а особенно то, где лежала его мать.

Беннеты были создателями вакцины «PG-32». «P» в честь Перси, «G» в честь Галли. Перси тоже был там, на кладбище, совсем недалеко от Палестины Медчер. Их семьи всегда дружили. Собирая им букеты, Галли подбирал самые лучшие цветы.

Каждого, кто ушёл из жизни при испытании вакцины, Бен считал Героями всего человечества – несколько десятков людей, отдавших свои жизни за миллиарды других. Галли гордился, что был с ними связан. Выслушав тонну его рассказов, Деми так и не понял, зачем те люди пожертвовали собой ради них. В этом им не было никакой выгоды. Новый статус застал их при смерти. Теперь все фотографировались с их могилами.

– У меня будут дела. – Деми улыбнулся и потрепал кучерявую голову, приставшую к его ноге. Может, он хотел бы взять Галли на руки и крепко обнять, но сил у него на это не было.

– Снова встречаешься с Сэмми?

– Нет. – Он знал, что Галли ужасно ревновал его к Сэм. – Не думай, что я так просто променяю тебя на кого-то другого.

– Тогда почему не идёшь?

– Хочу побродить и подумать о будущем. И ты можешь пойти со мной, если хочешь.

О, Галли, лучше бы ты согласился.

– Не могу, у нас семейная традиция. – Он задумался и вновь потянулся к цветам. Плетение венков на могилы были его любимым ответственным делом. – Я это уважаю.

– Узнаю в тебе Беннета. – Деми засмеялся. Только у Гвен и Бена мог родиться такой смышлёный ребёнок. Перси наверняка был не хуже. – Я могу помочь тебе. Не всё же ты один будешь делать букеты.

– Ну и зачем? – Галли присел на скамейку и разложил у себя на коленях несколько цветных бутонов. Он обращался с ними так умело, словно создание венков было его призванием. Может быть, Галли стал заниматься ими после того, как понял, что у него в самом деле был брат. – Тебе же это совсем не интересно.

– Затем, что ты моя родная кровь, – Деми часто говорил то, что было приятно Галли, потому что сам он точно не знал, как правильно общаются братья и сестры. О Фобии он старался не думать. – И нам нужно побольше заниматься твоими любимыми делами.

– Мы только этим и занимаемся, ведь всё время говорим о тебе! – Галли тихо хихикнул и широко улыбнулся. – А тебя я люблю больше всех цветов в мире. И если бы ты был какой-нибудь астрой, я бы засушил тебя и залил смолой, чтобы всегда носить с собой.

– Ты же знаешь, что найти такие маленькие астры очень сложно? – Деми смахнул чёлку на глаза, сделав вид, будто он совсем не смущён.

– Если знаешь ты, то знаю и я, ведь это я рассказываю тебе про цветы.

Деми улыбнулся бы вместе с ним, если бы привязанность Галли не волновала его так сильно. Ему всегда было приятно, когда кто-то из поклонников Деймоса клялся ему в верности, или после, когда очередная подружка Деми бегала за ним по школе, но эта любовь была другой. Деми жил с ним уже четыре года и никак не мог понять, как описать это чувство. Словно смотришь на крохотного человечка и понимаешь, что мир не так уж и плох.

Малыш Галли, принявший его под своё крохотное крылышко. Деми был тем, кого заставляли играть Деймоса Медчера, а Галли никогда не замечал чужих заученных реплик. Он вообще не знал ни о каком Деймосе Медчере.

***

Чёрная комната с широкой кроватью и тяжёлым шкафом, полным вещей, которые он не носил. Деми всегда ходил в одном и том же, пока друзья не начинали спрашивать у него, почему он не меняет одежду. Деми привык носить одну и ту же шкуру, но Деймос всегда любил покупать что-то новое, потому что деньги были единственным, в чём его не ограничивали. Сын председателя славился лучшими подарками, но в Сафэксе, городе третьего Кольца, этого достоинства его лишили.

Беннетам ежегодная бесплатная доза вакцины была назначена самим председателем, а ничего дороже для жителей Ньюэры попросту не было. Друзья принимали его подарки за мелкие знаки внимания; люди здесь могли позволить себе даже больше, чем в Центре. В столицу отправлялись искать заработка, а в Сафэкс – на нажитом отдохнуть. Впервые Деми оказался вынужден привыкать к тому, что его состояние никому не нужно. Сэм всегда предлагала делить счёт пополам, помогала ему после занятий и покупала всё, на что бы ни упал его взгляд.

Деми всё время думал о Галли. Каким должен быть тот брат, которого он хочет видеть? Жаль, что они оба не знали Перси. Проживи он чуть дольше, Деми наверняка бы догадался, что стоит отвечать на вопросы Галли. Тот давно понял, что, чтобы заменить Перси, он обязан стать таким же. Именно так и должен вести себя достойный старший брат. Но никто не мог сказать ему, каким стал бы Перси в его возрасте. Деми давно его перерос.

Когда он спустился на первый этаж, Беннеты уже собрались в дорогу. Деми всегда просыпался после обеда. Если в детстве он и страдал бессонницей, то сейчас никак не мог отойти от сна.

– Деми! – Галли бросил вещи и кинулся обнимать брата. Деми всегда считал, что он воспринимает их встречи слишком сердечно.

– Ты уже проснулся? Сегодня раньше обычного. – Сказал Бен с улыбкой, пытаясь утрамбовать в одну сумку все цветочные венки. Для Деми всё ещё оставалось загадкой, как в его потрёпанном джинсовом костюме и неприметной внешности узнавали создателя вакцины.

– Бен, ты же знаешь, что к концу года у Деми начинаются мигрени. – Гвен подошла к нему, убрала его чёлку и прикоснулась губами ко лбу. Было не разгадать, хочет ли она так узнать температуру или просто ищет повод его поцеловать.

– Если так, то он настоящий сын своих родителей. Каждый уважающий себя врач обязан иметь хотя бы одно хроническое заболевание. – Засмеялся Бен, наконец застегнув свою сумку. – Иначе он ни за что бы не пошёл в медицинский.

– Мне кажется, это аллергическая реакция на твои шутки. – Вставил своё слово Деми, вышагивая вместе с Галли к дивану. Тот снова прицепился к его ноге, никак не желая отпускать.

Сколько бы он ни прожил с Беннетами, его извечно мучил один вопрос: неужели нормальные семьи ведут себя именно так? Деми знал, что эти трое были не единственными, в чьём доме все улыбались, но только здесь это делали по собственной воле. У Медчеров любая улыбка была делом привычки – если на тебя кто-то смотрит, на твоём лице должно застыть счастье. Медчеры всегда приковывали к себе любопытные взгляды, потому без конца давились улыбками. «Скаль зубы и докажи, что ты достоин своей фамилии».