Терапия

Красиво.

Будто почувствовав его присутствие, она обернулась и бросила смиряющий холодный взгляд. На мужчине в этот раз была классическая тонкая белая рубашка с длинными рукавами, подвернутыми ровно так, чтобы скрыть татуировку с самураем.

– Нам пора. Машина у входа.

Петру захотелось получить небольшой реванш за испытанный ранее конфуз. Подойдя вплотную, он бесцеремонно положил тяжелую ладонь на ее талию – и даже чуть ниже.

– Петр, давай на берегу договоримся, что ты не будешь выставлять меня своей "дорожной подстилкой" в глазах партнеров. Это не украсит никого из нас, – фраза прозвучала неожиданно жестко, даже грубо.

Было неприятно. Казалось, подобное предупреждение могло быть адресовано, например, Борису. Петр никогда бы не стал прибегать к таким приемам, чтобы самоутвердиться, тем более среди мужчин.

Он невольно ослабил крепкий захват на женской талии, а затем и вовсе убрал руку. Таня продолжала молчать, уставившись на него прямым острым взглядом в ожидании ответа.

Неужели она и впрямь думает, что я могу так поступить? После того, что было?

– Таня, я никогда не стремился тебе навредить, – выдавил он, преодолевая злое разочарование.

Слова прозвучали искренне, но почему-то прошли сквозь нее. Таня презрительно сощурилась, дернула подбородком и, не дожидаясь Петра, проследовала к выходу. Он, понуро спрятав руки в карманы, пошел следом.

В салоне шикарного гелендвагена стояла тишина, прерываемая шумом мотора и звуками вечернего города. Приятный запах женских духов, смешиваясь с ароматом теплой кожи, покрытой легкой влажной глазурью от стоящей в воздухе духоты, мешал разуму мыслить ясно.

Петр смотрел на оживленное движение за окном, мельком разглядывал фруктовые лавочки, бесчисленные магазинчики с ширпотребом, забавных китайских малышей, трогательно вышагивающих в своих национальных платьицах. Пестрые картинки чуть смягчили горький осадок от их перепалки в лобби, но навязчивые мысли все еще подтачивали его спокойствие.

Таня воспринимала его как врага – и одновременно с готовностью принимала ласку и поцелуи тогда на лестнице. Как такое возможно?

Хотя чего он, собственно, ждал? Между ними за все время так и не зародилось даже толики доверия или понимания. Да и почему его это так задевало?

Он сам всегда первым предлагал честный секс без обязательств своим женщинам. Хотя каждая из них в душе надеялась на продолжение. Петр относился к этому с деликатным пониманием – ведь романтизировать физическое влечение часть женской природы. Он же этот этап перешагнул в юности. Ну или еще тогда, когда отпустил свою последнюю «любовь» в свободное плаванье.

Почему же сейчас, когда Таня почти шагнула к нему в постель, было обидно, что она не только не влюблена, но и настороженно агрессивна?

Да он вообще не нравился ей как человек! Только как объект сексуального влечения.

А раньше было иначе? Нет… Тогда почему сейчас это стало триггером? Может, он и сам уже плотно залип?

Последнюю мысль прервал водитель, затараторивший на родном языке. Стало очевидно: они прибыли на место.

Глава 28

В центре небольшой комнаты занимал почётное место неприлично большой стол-карусель из красного дерева. По краям стояли белые тарелки с золотой каймой и небольшие пиалы с традиционным синим узором. Керамические палочки справа ютились на крошечных подставках в виде золотых карпов. Маленькая фарфоровая рюмочка для байцзю кокетливо дополняла эту сервировочную композицию для каждого из участников трапезы. А рядом пузатым надсмотрщиком нависал лянцзюбэй из бесцветного стекла с тонкой крючковатой ручкой и мерными делениями.

В комнате собрался и терпеливо ждал весь цвет китайской компании. В центре лицом к двери сидел пожилой китаец – основатель. Тот самый, что трогательно высказался об уходе Татьяны. На презентации Пётр не понял, кто он. Всему виной китайский переводчик, который справился со своей задачей «на троечку», но присутствующие деликатно промолчали. Президент был фигурой скорее символической и уже давно не участвовал в управлении делами. Хотя с Татьяной они действительно были знакомы давно и встречались в основном на подобного рода ужинах.

Обменявшись традиционными приветствиями, гости стали рассаживаться. Таня всегда сидела по правую руку от президента, как почётный гость, но в этот раз, указывая на стул, господин Саймон смотрел не на неё… он смотрел на Петра. Партнёры уже успели осознать и переварить суть произошедших перемен и, что называется, сразу пустили в ход всю тонкость восточной дипломатии. Таню посадили слева, как вторую по значимости персону после Петра. Она отреагировала благосклонной улыбкой, умело скрывая ту горечь, которую испытывает проигравший, получая утешительный приз.

Молодой китайский парень, на вид не больше двадцати, стал разливать по пузатым «мензуркам» вязкий «Маотай». Все оживились. Когда президент встал, чтобы произнести первый тост об успехе и благоденствии двух компаний, Татьяна уже понимала, что в этот раз завершающий кивок, подчёркивающий уважение и особенный статус, будет адресован не ей.

Пётр выглядел, как греческий бог, и вёл себя примерно так же. Таня молча опрокинула в себя стопку элитного пятидесятитрёхградусного алкоголя, вскользь ощутив знакомый резкий вкус и запах. Её спутник секундой ранее сделал то же и шутливо ей подмигнул, но этот жест остался без ответа.

Блюда размеренно двигались по карусели. Женщина вынужденно заполняла свою тарелку традиционными закусками, без энтузиазма сворачивала рисовый блин с уткой по-пекински и ела без аппетита. В горле стоял ком, но механическое безрадостное наполнение желудка – неизбежный ритуал. Отказ от угощения был бы расценён как неуважение. К тому же в углу на небольшой резной этажерке соседствовали три бутылки традиционного китайского напитка и одним своим видом сулили предстоящее испытание на стойкость.

Пётр же, как всегда, уплетал еду с бескомпромиссным аппетитом, расхваливая блюда на неплохом английском. Напротив Татьяны, почти у входа, сидела женщина среднего возраста и бросала редкие изучающие взгляды. Таня не была с ней знакома близко, но знала, что эта единственная женщина в руководстве не являлась чьей-то женой или дочерью. Но на фоне её внезапного интереса так непрошено подкралось ощущение собственной ничтожности.

С трудом сдерживая лицо, Таня подняла очередную порцию «Маотай» ко рту и осушила, не вдаваясь в подробности восторженной тирады того, кто поднимал тост. Её рука едва заметно дрогнула, губы на секунду разъехались, что можно было списать на крепость напитка. Китаянка с нечитаемым выражением отвела глаза.

К Петру подходили мужчины с полными рюмками и пили с ним один на один, как это принято делать с самым важным гостем. Таня сама не раз проходила этот ритуал.

– Я не пьянею на работе, Пётр, – холодно отозвалась Татьяна, – независимо от количества выпитого.– Обещаю отнести тебя в номер на руках, если ты не осилишь эту «дискотеку», – задорно выдал на русском заметно захмелевший мужчина.

Пётр скептически хмыкнул в ответ. Только сейчас он заметил отсутствие за столом «корейского айдола», что, с одной стороны, радовало, но всё же оставляло некоторый осадок неудовлетворённого любопытства.

Веселье набирало обороты. С разных сторон то и дело звучали возгласы: «Камбэй!» На мужчину сыпались вопросы о его семье, родном городе, студенчестве, что можно было расценить как искреннюю попытку поддержать дружественную волну, если не знать всю подноготную китайского гостеприимства.

Таня понимала, что любые вопросы, даже на самую отвлечённую тему, – это всегда про бизнес и желание изучить человека, с которым будешь иметь дело. Она никогда не осуждала партнёров за это и даже получала удовольствие от таких посиделок… раньше получала.

Пётр, увлечённый бесконечными расспросами и нескончаемым потоком еды и выпивки, не замечал сквозившей в ней грусти. Почувствовав, что о ней почти забыли, Таня выдохнула, перестала держать спину и, полностью погружённая в свои мысли, перекладывала квадратный ломтик какого-то желеобразного десерта со странными вкраплениями фасоли с боку на бок.

Ощущение чьего-то приближения заставило её оторваться от бессмысленного, но успокаивающего нервы занятия. Таня увидела над собой ту самую китаянку, что так откровенно её рассматривала в самом начале. В руках та держала лянцзюбэй, доверху заполненный алкоголем. Из такой посуды с делениями китайцы традиционно наполняли свою рюмку по ходу застолья. И сейчас китаянка предлагала ей выпить один на один из лянцзюбэй. Этим жестом обычно выражали личное восхищение и одновременно бросали вызов. Нужно было пить до дна.

Вокруг зазвучал дурашливый гул пьяных мужчин, который не сразу сменила выжидающая тишина.

Слова на китайском прозвучали неожиданно тихо. Закончив фразу, женщина залпом осушила мерный стаканчик. Как в замедленной съёмке, Пётр наблюдал за Таней, которая, не мешкая, повторила это действие в несколько крупных глотков, едва стоящий рядом переводчик озвучил сказанный тост на английском.

Раздались дежурные аплодисменты. Таня села на своё место, а китаянка сдержанно распрощалась со всеми и ушла.

– Не знаю, – пожала плечами Таня и закинула квадратный ломтик странного желеобразного десерта в рот.Петра раздирало любопытство. – Таня, что она сказала тебе? – Ничего, Пётр. Просто поговорка, – впервые за вечер в её глазах вместо обречённого затишья сверкнули знакомые злые искры. – Расскажи, или я спрошу переводчика, – Пётр решил вырвать ответ во что бы то ни стало. – «Богомол ловит цикаду, а жёлтая птица уже ждёт позади», – нехотя процедила женщина, уставившись в пустоту перед собой. – И что, чёрт побери, это значит? – Пётр был разочарован таким пространным ответом.