Полонное солнце

– А ты? – Веслав положил руку Горану на плечо. – Гляжу, все один да один. Так женою и не обзавелся? Дом у тебя велик и уютен, а хозяйки в нем нет по-прежнему. Как так, друг мой? Неужто никто из прелестниц местных тебе не по нраву?

Горан вздохнул покаянно. По лицу его прошлась волна, меняя на миг его выражение, задержалась краскою на щеках, плеснула странной печали глазам… И схлынула незаметно. Он вновь расцвел улыбкой, будто и не было ничего:

– Женщины прекрасны, не скрою. Но когда они не путаются у тебя под ногами, не дают советов и не заглядывают в твой сундук с запасами, считая его своим.

Веслав засмеялся, глядя на него:

– Ты живёшь предубеждениями, Горан. Любая красавица Каффы почла бы за честь стать твоей женой. С таким человеком, как ты, и в таком месте, как это, любая колючка сделается розой без шипов.

И Веслав, улыбаясь, оглядел огромный ухоженный двор. Все вокруг благоухало и цвело, придавая дому яркое ощущение счастливой жизни. В ветвях деревьев чирикали мелкие птицы, шумно перелетая туда-сюда. Бутоны на розах готовились через время распуститься, одуряюще пахло чем-то сладким от ближайшего куста, чьи ветви были покрыты пушистыми сиреневыми цветами, водопадом спускающимися почти до самой земли.

Слуги тоже не сидели на месте, занимаясь каждый своим делом. Довольно крепкий раб средних лет метелкой сметал с дорожки невидимый сор, двое других, чем-то похожих на него, обрезали деревья и поливали цветы.

– Да у тебя и здесь рай, а не только на твоих виноградниках. – Заметил Веслав, и Горан самодовольно улыбнулся. Друг каждый свой приезд искренне восторгался его имением, и ему, будто ребенку, каждый раз было приятно это восхищение.

*

Веслав действительно с удовольствием осматривался, наслаждаясь пением птиц. Это райское место всегда успокаивало его, несмотря на тяжелые воспоминания о полоне, в котором он прожил здесь короткое время. Но тогда, многие лета назад, этот дом был другим – неуютным холодным каменным дворцом, владел которым суровый неулыбчивый хозяин – отец Горана. Друг многое изменил, сделавшись владельцем всего этого хозяйства после смерти отца и матери. Он приложил огромные усилия и вложил просто гигантские средства, чтобы вдохнуть душу в имение, сделав его живым. И ему это удалось. Веслав потянулся, заставляя расслабиться натренированное, всегда готовое к бою тело. Здесь, в этой усадьбе, укрытой от мира высоким каменным забором, он, как никто, понимал, как несправедлива порой жизнь, щедро одаривая одних всем на свете, а у других отнимая право даже на себя самое, уже не говоря хоть о какой-то свободе. Не забывая ни на мгновение, что за стенами этого кажущегося беззаботным уголка, судьба, словно гигантский поток, затягивает в свою пучину тысячи людей, чьи жизни стоят ровно столько, сколько за них готовы заплатить, он окончательно стряхнул с себя праздную сладкую лень, и, вдруг, серьезно взглянув на приятеля, молвил:

– Ну, и где же то самое сокровище, за которым я прибыл? Надеюсь, друг мой, я проделал такой путь не зря? Ты знаешь, я никогда не пустился бы в дорогу всего за одним рабом. Лишь поддавшись на твои уговоры, я решился сделать это. Надеюсь, товар того стоил? Ежели, нет, я утоплю его в море. Ну и тебя заодно.

Веслав, будучи гостем в Каффе, по давнему уговору с самим собою, всегда изображал из себя торговца людьми из далекой северной страны, купца, сурового человека с дурным характером. Ему так было проще. Он ни разу не изменил себе в таком, надевая эту маску лишь здесь. И знал, что действует верно. Его боялись, стало быть, не приставали с расспросами, тем самым освобождая его от необходимости лишний раз отвечать на них.

Подтверждение верности своим действиям он находил каждый раз. Как и теперь. Прислужник, что подметал дорожку, втянул голову в плечи и украдкой взглянул на Веслава. Гостя хозяина все боялись до одури, хорошо зная его непредсказуемый жестокий нрав, который тот не раз им охотно демонстрировал. И не желали даже думать, куда исчезают купленные им рабы, и что он с ними делает, увозя так далеко.

Горан усмехнулся. Он знал, что его друг лишь видится всем жестоким опасным зверем, каким по сути своей даже близко не является, и потому снисходительно относился к его причудам, хорошо понимая его методу. Показывая себя злобным хозяином в Каффе, чтобы сразу подавить возможное сопротивление невольников, коих он приобретал, за ее пределами Веслав обычно открывал спасенным пленникам истинное положение вещей и, вернув домой, устраивал на службу князю. Бывало, что и отпускал на все четыре стороны.

Полную свободу он с охотою предоставлял тем несчастным, за которых платил сам, покупая их по случаю или из жалости. И от него никто никогда не додумался сбежать, и ни разу никто из спасенных не покусился на его жизнь или жизнь сопровождающих его помощников, какие всегда были рядом, ежели ждала его в Каффе знатная толпа людей. В остальное время, по малому их количеству, он предпочитал действовать в одиночку. Некоторые рабы, освободившись, оставались в Каффе, служа зоркими глазами и чуткими ушами князю все оставшееся время, получая за это щедрое вознаграждение. Часто Веслава напрямую просили спасти того или иного человека, обещая заплатить немало монет. Иногда такое получалось, иногда не выходило вовсе, невольник успевал погибнуть от тягот жизни в полоне или просто не находился. Рабов-ратников, хорошо знающих свое дело, не всегда удавалось даже перехватить, на них был большой спрос, и требовалось поворачиваться, чтобы успеть, а иногда и впрямь переплачивать втридорога. Как с ценой на того таинственного умельца, какого предлагал Горан сейчас и за какого отдал целый мешок монет.

– Ты, как всегда, сразу о деле, друг мой. Сперва бы искупался, отобедал, отдохнул с дороги…

– У меня не так много времени теперь, Горан. Ты знаешь. И потом, я так привык. Сперва дело, а после уж отдых и безделье. Я и впрямь устал с дороги, но, покуда голова моя светла, я должен выполнить то, зачем приехал. Так, где он?

– На заднем дворе. В яме…

Веслав в удивлении приподнял брови. Ничего себе! В яму Горан обычно бросал рабов за особое буйство и непокорность. Да. Дела. Похоже, человека, что тот готов явить, еще и укрощать придется. Славное начало! Но отступать теперь поздно. Надобно сперва взглянуть на чудо-умельца. И найти, как подступиться к нему. А после уж решать, как быть. И он тяжело вздохнул, соглашаясь.

Горан кивнул и махнул кому-то рукой. Тут же на его зов из ближайших кустов шумно вывалился один из его лютых надсмотрщиков, кажется, его звали Этул. А, может, и как-то иначе. Веслав особо не стремился запоминать имена этих людей.

– Приведи. – Коротко приказал Горан, оглядев его и надменно сощурившись. Тот поклонился и ушел в глубину двора тяжелым шагом.

– Почему человек в яме? – Поинтересовался Веслав.

– Сбежать пытался. Да так, что людей моих сокрушить сумел, едва не вырвавшись. – Ответил Горан. Лицо его при этих словах осталось серьезным. Сурово насупился и Веслав, застыв в ожидании. Он верил Горану, как себе. Ежели его друг сказал, что нашел сокровище, стало быть, так оно и было. Ему не было резона обманывать. Да и чутье работорговца, много лет наблюдающего перед собой вереницы разных людей, никогда его не подводило. И, ежели он сказал, что это сокровище надобно было скинуть в яму от греха, чтоб унять до времени, значит в том состояла его правда. И дело того стоило.

– Не торопись гневаться, друг мой, как только все увидишь. Верь мне, я не шутил, когда зазывал тебя в этакую даль. Ты, поди, будешь разочарован сперва, но поверь, именно то, что этот раб так выглядит – его сильная сторона. Если бы ты знал, каковы его умения…

– И что же он такое умеет, что может меня удивить!? Али я ратников добрых да сильных не видал? – Веслав насторожился внезапно. В груди люто зашевелилась колючая тревога. Как выглядит этот чертов раб, если Горан смущается и прячет глаза, будто школяр, что надеется не получить палкой по спине от учителя за невыполненное задание?

– Поверь мне, я не знал, как закрыть свой открывшийся рот, когда этот человек голыми руками смог свалить моих людей, и сбежал бы, кабы один из рабов не обрушил кувшин на его голову. Ловили его всем скопом, да насилу поймали.

– Зная, каковы твои рабы и, какой силой обладают, надеюсь, ты отдашь мне его с целой головой? Хоть в своем уме он остался после того, как склянку разбили об него?

Горан потупил глаза и произнес, пожав плечами:

– С виду – так остался. А внутрь башки я ему не заглядывал. Да он бы и не дался.

Веслав тяжело вздохнул, обдумывая сказанное. «Свалил голыми руками». И это мощных прислужников Горана, какими он завсегда себя окружает, что в дому, что на дворе! Стало быть, для покупки предназначен кто-то до того небывалой силы, с каким знать не будешь, как договориться. Веслав уже встречал таких. Силы в них еще, несмотря на полон, велики, живым соком исходят, азарт покуда не иссяк, а еще более в таких гонору, какой веревицей не перевяжешь, все одно прет отовсюду. И вот гонор этот усмирить подчас нелегко. Потому как он их на плаву и держит, согнуться не дает. Такому пойди, что скажи, сразу его кулаком подавишься.

Да. Видать, столь хороша сия диковинка, что Горан тут же о Веславе вспомнил! Стоит пятерых… Каков же ратник этот, что даже друга искушенного он ввел в удивление и так заинтересовал, что тот за ним, как за дичью свежей, охоту снарядил, да не знал еще, возьмет ли? Занятно посмотреть. Да и недолго осталось, шум слыхать, стало быть, ведут уже.

Вдалеке и впрямь уже неровно гремела по каменьям цепь, отмеряя чьи-то неверные шаркающие шаги. Веслав обернулся на звук и, поперхнувшись воздухом, закашлялся, неожиданно поняв, что тоже не может "закрыть свой открытый рот".

Этул, злобно дергая и осыпая щедро бранью, вел на верёвке за собою какого-то грязного юнца. И было тому юнцу по виду годов так осемнадцать, не более. А может и менее. Кто ж его теперь разберет? Худой, будто скелет, с выступающими ключицами, со слипшимися от крови и пота длинными светлыми волосами, завесившими ему половину лица да опускающимися по спине до самого пояса, пленник сей еле передвигал ноги, опутанные толстой, местами подернувшейся рыжиною цепью. Сжатые в кулаки жилистые руки со сбитыми костяшками и низко опущенная голова, прямо говорили о том, каково ему сейчас.

Веслав повернулся к Горану и вытаращил на него глаза. Говорить он какие-то мгновения просто не мог, будто язык его расширился во рту, заполонив его весь. Даже зубы в нем увязли.