Земская воля, или Истоки общественного самоуправления

Артем Зубков

Земская воля, или Истоки общественного самоуправления

От автора

Эта книга – не просто исторический рассказ. Это зеркало, в котором можно разглядеть настоящее и, возможно, наметить путь в будущее.

Хотя действие романа разворачивается в провинциальном уездном городе XIX века, все персонажи, все конфликты и открытия, стремления и сомнения – о нас с вами. О тех, кто верит, что перемены начинаются не с высоких указов, а с человеческого участия, ответственности и силы сообщества.

Каждый герой этой книги вымышлен, но каждый из них – собирательный образ. Это люди, которые ежедневно делают выбор: оставаться в стороне или включаться в общее дело. И именно их действия – пусть даже незаметные на первый взгляд – меняют жизнь двора, улицы, района и целого региона.

Мне хотелось показать, что общественное самоуправление – это не абстрактная теория. Это живая ткань, сплетённая из заботы, труда и доверия. И у каждого из нас есть возможность вплести в эту ткань свою нить.

Если вы, читая эту книгу, узнаете в героях себя или задумаетесь, каким мог бы быть ваш вклад в общее дело – значит, она написана не зря.

Глава 1: Прибытие

Пронзительный свисток паровоза разорвал сонную тишину привокзальной площади. Поезд из Петербурга, выпустив облако пара, замер у деревянной платформы станции Заречье.

Алексей Нестеров стоял у окна вагона первого класса, разглядывая унылый пейзаж провинциальной станции. Редкие пассажиры, в основном крестьяне да мелкие торговцы, сновали по перрону. Носильщик в выцветшей форме дремал у своей тележки.

«Годы идут, а здесь ничего не меняется», – пробормотал Алексей, поправляя манжеты накрахмаленной рубашки.

Пять лет назад он покинул это место с твердым намерением никогда не возвращаться. И вот теперь выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета с блестящими перспективами вынужден вернуться в эту глушь из-за смерти отца и вопросов наследства.

– Прибыли, Ваше благородие, – кондуктор почтительно распахнул дверь купе. – Заречье.

Алексей вздохнул, поднял саквояж и, набросив пальто, направился к выходу. Прохладный майский воздух ударил в лицо запахом сирени и прелой листвы.

– Алексей Михайлович! Господи, неужто Вы?! – к нему бросился пожилой возница в потертом армяке. – Да я б Вас не признал, кабы не телеграмму получил! Возмужали-то как!

– Здравствуй, Тимофей, – Алексей пожал руку старику, которого помнил с детства. – Отец распорядился экипаж прислать?

Улыбка Тимофея погасла.

– Так ведь батюшка Ваш… – он замялся, словно не решаясь произнести слово «умер».

– Я знаю, – оборвал его Алексей. – Потому и приехал.

Пока Тимофей грузил чемоданы, Алексей оглядел станцию. За пять лет почти ничего не изменилось – те же облупившиеся колонны, та же треснувшая вывеска. Прогресс, о котором так любили рассуждать в петербургских гостиных, обошел Заречье стороной.

Выехав со станции, экипаж двинулся по разбитой грунтовой дороге. Верстовые столбы мелькали за окном, а вместе с ними – картины российской глубинки: покосившиеся избы, чахлые поля, тощий скот на пастбищах.

– А что, дорогу так и не починили? – спросил Алексей, когда колесо экипажа в очередной раз провалилось в глубокую колею.

– Да кто ж чинить-то будет, барин? – вздохнул Тимофей. – Земство хотело, да денег не собрали. Купцы говорят – пусть дворяне платят, дворяне – пусть купцы, а крестьянам и вовсе не до того.

– Всё как всегда, – хмыкнул Алексей. – Каждый за себя.

– Оно конечно, – согласился старик, но как-то неуверенно. – А только при покойном батюшке Вашем иначе было. Он ведь в земской управе состоял, многое сделать успел. Мост через Студёную начали строить…

– Который двадцать лет строят и никак не достроят? – перебил Алексей с усмешкой.

Тимофей обиженно замолчал.

Дорога пошла вниз, к реке. Вдали показались купола церквей Заречья. Город, некогда процветавший на торговом пути, теперь выглядел заброшенным. Только у пристани виднелись признаки жизни: грузчики разгружали небольшую баржу.

Экипаж остановился у переправы через реку Студёную. Старый паром, скрипя, перевозил телегу с мешками. На берегу собралась небольшая толпа – крестьяне с возами, несколько горожан.

– Что здесь происходит? – спросил Алексей.

– Паром теперь по расписанию ходит, – пояснил Тимофей. – Третий день так. Говорят, мост совсем плох стал, сваи подгнили. Урядник запретил по нему ездить после того, как подвода купца Саввина чуть не провалилась.

– И что теперь, все через паром?

– Так-то да. Беда только в том, что паром старый, много не увезёт. А ведь из деревень каждый день народ едет.

Словно в подтверждение его слов на другом берегу появилась крестьянская подвода, гружённая мешками. Возница что-то кричал и махал руками, но паромщик только разводил руками.

– Опоздал, – вздохнул Тимофей. – Теперь до вечера ждать придется.

Алексей равнодушно смотрел на эту сцену. Таких картин безысходности и неустроенности он навидался еще в студенчестве, когда ездил с народниками по деревням. Именно тогда и пришло понимание: Россия – это болото, и никакими благими намерениями его не осушить.

– Помню, отец говорил о проекте каменного моста, – произнес Алексей, когда они наконец переправились и экипаж покатил по мощёным улицам города.

– Был такой, – оживился Тимофей. – Михаил Андреевич всю душу вложил. Земство уже и деньги выделило, и камень завезли. Да только после смерти председателя управы всё застопорилось. Новый-то больше о своём кармане печется.

Экипаж въехал на Дворянскую улицу. Здесь стояли добротные каменные особняки, утопающие в зелени садов. Дом Нестеровых выделялся среди них строгой классической архитектурой и огромными окнами.

– Приехали, барин, – Тимофей остановил лошадей у ворот.

Алексей вышел из экипажа и посмотрел на родовое гнездо, которое не видел пять лет. В памяти всплыл образ отца – высокого седого человека с умными глазами, который вечно был занят какими-то общественными делами. «Каждый должен служить общему благу», – любил повторять Михаил Андреевич Нестеров. Алексей давно перестал верить в эти слова.

– Кто сейчас в доме? – спросил он, поднимаясь по ступеням.

– Я да жена моя, Агафья. Ухаживаем за домом, как батюшка Ваш наказал. Экономку пришлось отпустить – средств не хватало.

Алексей кивнул. Отец никогда не был богат, весь доход от небольшого имения уходил на его благотворительные затеи.

В доме пахло воском и травами. Полумрак прихожей, старые портреты на стенах, знакомый скрип половиц – всё вызывало непрошеные воспоминания.

– В кабинете Вас ждут, – неожиданно произнес Тимофей.

– Кто? – удивился Алексей.

– Нотариус, Семён Маркович. Сказал, важное дело до Вас есть.

Алексей нахмурился. Он планировал отдохнуть с дороги, а потом заняться формальностями с наследством.

Кабинет отца остался таким же, каким Алексей его помнил: книжные шкафы до потолка, массивный письменный стол, старинная карта уезда на стене. За столом сидел худощавый человек в строгом сюртуке.

– Алексей Михайлович! – он поднялся навстречу. – Рад видеть Вас, хоть и при печальных обстоятельствах. Семён Маркович Гринберг, уездный нотариус.

– Здравствуйте, – сухо ответил Алексей. – Полагаю, Вы по поводу завещания?

– Именно так, – нотариус достал из портфеля бумаги. – Ваш батюшка оставил весьма… нестандартное распоряжение.

Он протянул Алексею документ. Пробежав глазами первые строки, Алексей почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения.

– Это что, шутка? – он бросил бумагу на стол. – Я не могу продать имение в течение года? И обязан лично участвовать в земских делах?

– Таково условие, – развел руками нотариус. – В противном случае имение отойдет земству для устройства больницы.

Алексей сжал кулаки. Даже из могилы отец продолжал навязывать ему свои идеалы.

– И как Вы предлагаете мне поступить? У меня работа в Петербурге, перспективы…

– Это Ваше решение, – спокойно ответил нотариус. – Но позвольте заметить: Ваш отец был мудрым человеком. Возможно, у него были причины поставить такое условие.

После ухода нотариуса Алексей остался один в кабинете. За окном сгущались сумерки, где-то вдалеке прогудел пароходный гудок. В гостиной часы пробили шесть.

Он подошел к окну. С холма, на котором стоял дом, открывался вид на весь город: купола церквей, дымящие трубы небольших фабрик, россыпь деревянных домишек и, конечно, река с недостроенным мостом – две опоры, торчащие из воды как памятник несбывшимся надеждам.

«Год, – подумал Алексей. – Целый год в этой глуши».

В дверь тихо постучали. Вошла седая женщина с добрым морщинистым лицом.

– Агафья! – впервые за день Алексей искренне улыбнулся. В детстве эта женщина заменила ему рано умершую мать.

– Алёшенька, – она всплеснула руками. – Какой же ты стал! Совсем как отец в молодости.

– Только характером не в него, да? – усмехнулся Алексей.

– Характер – дело наживное, – загадочно ответила Агафья. – Ужинать будешь? Я щи сварила.

– Буду, – кивнул он. – Только сначала выйду, пройдусь по городу. Надо размяться с дороги.

Выйдя из дома, Алексей направился к реке. Майский вечер был тёплым, в палисадниках цвела сирень. Город готовился ко сну – в окнах зажигались огни, на улицах становилось малолюдно.

Спустившись к реке, Алексей остановился у моста. Вблизи разруха выглядела еще удручающе: прогнившие доски настила, полуразрушенные опоры, предупреждающие знаки. Несколько мальчишек удили рыбу с берега.

«И ради этого отец потратил полжизни?» – с горечью подумал Алексей.

– Осторожнее, сударь, там ненадежно! – окликнул его женский голос.

Алексей обернулся. К нему приближалась молодая женщина в простом, но опрятном платье, с небольшим саквояжем в руке. Её каштановые волосы были забраны в строгую прическу, а в карих глазах читались ум и решительность.

– Благодарю за заботу, – сухо ответил Алексей, – но я вполне способен сам оценить опасность.

– Как знаете, – женщина пожала плечами. – Но на Вашем месте я бы поостереглась. Этот мост – символ всех наших бед: начали с энтузиазмом, а закончили… – она махнула рукой на разруху.

– Вы, я смотрю, из местных философов? – с легкой насмешкой спросил Алексей.

– Я из местных врачей, – спокойно ответила она. – Варвара Андреевна Морозова, земский доктор. А Вы, судя по столичному акценту и скептическому взгляду на нашу действительность, должно быть, приезжий?

– Алексей Михайлович Нестеров, – представился он, слегка удивленный её прямотой. – Сын… покойного Михаила Нестерова.

Лицо женщины изменилось.

– Михаила Андреевича? – она с искренним сожалением покачала головой. – Примите мои соболезнования. Ваш отец был одним из немногих, кто действительно заботился о благе уезда. Его очень не хватает земству.

– Благодарю, – Алексей почувствовал легкое раздражение: похоже, весь город считал его отца чуть ли не святым.

– Вы надолго к нам? – поинтересовалась доктор Морозова, внимательно изучая его лицо.

– Пока не решил, – уклончиво ответил Алексей. – Дела наследства требуют времени.

В этот момент со стороны реки донеслись крики. Одного из мальчишек, видимо, снесло течением – он барахтался у опоры моста, цепляясь за выступающие балки.

Варвара Андреевна мгновенно бросила саквояж и побежала к воде. Алексей, помедлив секунду, последовал за ней.

– Держись, сейчас! – крикнула она мальчику и, не раздумывая, вошла в воду.

Алексей оценил ситуацию: течение было сильным, но не смертельным. Мальчик вполне мог бы выбраться сам, если бы не паника.

– Стойте, – он схватил Варвару за руку. – Так вы оба утонете. Нужно действовать иначе.

Он быстро снял пальто, схватил валявшуюся на берегу длинную жердь и протянул ее мальчику.

– Хватайся и держись крепко!

Ребёнок, справившись с первым испугом, ухватился за жердь. Алексей, напрягая все силы, вытащил его на берег.

Мальчишка, весь мокрый и дрожащий, сидел на песке, а его товарищи радостно галдели вокруг.

– Спасибо, барин! – выдохнул он. – Я думал, всё, конец мне.

– В следующий раз будь осторожнее, – строго сказал Алексей. – Река не прощает ошибок.

– Как и жизнь, – тихо добавила Варвара Андреевна, с новым интересом глядя на Алексея. – А Вы быстро соображаете в критических ситуациях.

– Университетская гребная команда, – пожал плечами Алексей. – Случалось и не такое.

– Что тут происходит? – раздался властный голос. К ним подходил полицейский урядник в форме.

– Ничего особенного, господин урядник, – ответила Варвара. – Мальчик чуть не утонул, но благодаря господину Нестерову всё обошлось.

– Нестерову? – урядник пристально посмотрел на Алексея. – Михаила Андреевича сын? Наслышан, наслышан. Фомин, Степан Ильич, урядник Заречья.

Он протянул руку, которую Алексей пожал с необходимой вежливостью.

– Надолго к нам? – поинтересовался урядник.

– Все об этом спрашивают, – усмехнулся Алексей. – Пока не знаю. Как решатся дела с наследством.

– Что ж, добро пожаловать, – кивнул Фомин и, обращаясь к мальчишкам, грозно добавил: – А вам, оболтусы, запрещаю здесь рыбачить! Мост аварийный, ещё не хватало, чтобы кто-то утонул. Марш по домам!

Ребята, подхватив удочки, быстро скрылись. Урядник, козырнув, тоже удалился.

– Вот так и живём, – вздохнула Варвара Андреевна. – Всё запрещаем, но ничего не делаем для исправления. Мост разрушается, дорога в ужасном состоянии, в деревнях за рекой тиф… А земство бездействует.

– Вы так говорите, будто я могу что-то изменить, – заметил Алексей.

– А разве нет? – она пристально посмотрела на него. – Вы сын уважаемого земского деятеля, образованный человек с петербургским опытом. Возможно, именно такого свежего взгляда нам и не хватает.

Алексей невесело рассмеялся.

– Боюсь, Вы ошибаетесь во мне, Варвара Андреевна. Я не питаю иллюзий относительно возможностей что-то изменить. Россия слишком… – он запнулся, подбирая слово.

– Инертна? Косна? Отстала? – с вызовом подсказала она. – Все эти слова я слышала сотни раз от таких же разочарованных идеалистов. Но знаете, что я Вам скажу? – её глаза сверкнули. – Пока мы сидим и рассуждаем о неисправимости России, люди умирают от излечимых болезней, дети тонут в реках, а мосты разрушаются. Кто-то должен действовать здесь и сейчас. Ваш отец это понимал.

Она подняла свой саквояж и, не дожидаясь ответа, направилась прочь. Через несколько шагов обернулась:

– Возможно, мы ещё увидимся, Алексей Михайлович. Надеюсь, к тому времени Вы решите, зачем на самом деле вернулись в Заречье.

Алексей смотрел ей вслед, чувствуя странное смешение раздражения и невольного уважения.

Небо над Заречьем окрасилось в тёмно-синие тона. Из-за реки доносился собачий лай и приглушённые голоса крестьян, возвращавшихся с поля. Алексей в последний раз взглянул на полуразрушенный мост и медленно побрел обратно к дому.

«Год, – снова подумал он. – Всего один год».

Он и представить не мог, насколько этот год изменит его жизнь.

Глава 2: Тени прошлого

Дом встретил Алексея тишиной и запахом вощёных полов. Старинные часы в гостиной мерно отсчитывали время, словно ничего не изменилось с тех пор, как он покинул это место пять лет назад.

Агафья накрыла ужин в малой столовой – той самой, где семья обычно собиралась в обычные дни. Большая использовалась лишь для приемов.

– Твоя комната готова, – сказала она, ставя перед ним тарелку со щами. – Всё как прежде, только книги я переставила, пыль вытирала.

Алексей рассеянно кивнул, размешивая сметану в щах. Есть не хотелось, мысли занимали странное завещание отца и неожиданная встреча у реки.

– Агафья, – наконец спросил он, – какие у отца были дела в земстве последнее время?

Женщина оживилась, словно ждала этого вопроса.

– Да всё мост, мост этот треклятый, – она перекрестилась, словно извиняясь за грубое слово. – Михаил Андреевич душой болел за него. «Мост, – говорил, – не просто переправа, это символ. Соединить берега – значит соединить людей».

– А что случилось? Почему строительство остановилось?

– Так Гаврила Петрович, председатель управы, помер, Царствие ему Небесное. А новый, Саввин Николай Игнатьевич, купец первой гильдии, – Агафья понизила голос, словно боялась, что её услышат, – больше о своём радеет. Выделенные деньги куда-то пропали, рабочим платить нечем стало. Батюшка Ваш ходил, требовал отчёта, да где там.

Алексей хмыкнул. История банальная – казнокрадство процветало во все времена.

– А болел отец долго?

Агафья вздохнула, присаживаясь на край стула.

– Недолго, но мучительно. Сердце. Доктор Лебедев говорил – от переживаний. Всё из-за земских дел. В последние дни он часто о Вас вспоминал, говорил: «Алёша вернется, он поймет».

– Что я должен понять? – нахмурился Алексей.

– Этого не знаю, – пожала плечами Агафья. – Но батюшка Ваш говорил с большой верой.

После ужина Алексей поднялся в свою комнату. Ничего не изменилось – та же узкая кровать, книжный шкаф, письменный стол у окна. На стене – карта Российской империи, которую он исчертил в юности, мечтая о путешествиях.

Он открыл окно. Из сада пахнуло сиренью. Вдалеке виднелись огни города, слышался отдаленный шум с пристани, где, вероятно, разгружали очередную баржу.

«Что это за место, где даже спустя годы ничего не меняется?» – подумал Алексей с горечью.

Утро началось с визита управляющего имением. Савелий Кузьмич, худой старик с цепким взглядом, принёс счётные книги и подробный отчёт о состоянии дел.

– Долгов нет, это главное, – он постучал костлявым пальцем по бухгалтерской книге. – Михаил Андреевич всегда был аккуратен в делах. Но доходы в последний год сильно упали.

– Почему? – Алексей просматривал столбцы цифр.

– Неурожай, засуха. Да и отец Ваш последний год арендную плату с крестьян снизил вдвое. Говорил – тяжёлое время, надо помочь. А еще на лечебницу в Заозерье много пожертвовал.

Алексей поморщился. Таким он и помнил отца – вечно пекущимся о благе народном, но не о благосостоянии собственной семьи.

– Что ж, придётся разобраться с этим, – он закрыл книгу. – Управляющий из Петербурга приедет через месяц, а пока продолжайте, как прежде.

Савелий Кузьмич недоуменно поднял брови.

– Так Вы не сами будете имением управлять?

– У меня карьера в столице, – отрезал Алексей. – Как только уладим формальности с завещанием, я вернусь в Петербург.

– Как скажете, барин, – покачал головой старик. – Только позвольте заметить: земля любит хозяйский глаз.

После обеда Алексей решил осмотреть отцовский кабинет. Именно здесь Михаил Андреевич проводил большую часть времени, и если где-то можно было найти ответы, то только здесь.

Письменный стол, как и ожидалось, был идеально организован – отец всегда отличался педантичностью. Папки с документами, аккуратно подписанные, стояли на полках. Алексей начал методично просматривать их.

Большая часть бумаг касалась имения – договоры аренды, сведения об урожаях, переписка с поставщиками. Но в нижнем ящике стола он обнаружил папку с надписью «Земство».

Внутри оказались проекты, сметы, протоколы заседаний. Алексей пробежал глазами документы – стандартная бюрократическая писанина. Но под ними он нашел тетрадь в кожаном переплете.

Это был личный дневник отца.

Алексей помедлил, чувствуя некоторую неловкость. Затем решительно открыл тетрадь. Первая запись датировалась 1869 годом – годом основания земства в их уезде.

«Сегодня великий день! Мы наконец-то получили возможность самим решать нашу судьбу…»

Алексей перелистывал страницы, следя за мыслями отца через годы. Михаил Андреевич писал о строительстве школ, больниц, дорог. О конфликтах с губернскими властями. О разочарованиях и победах.

«Земское дело – не для быстрых результатов. Это как посадка дуба: плоды увидят только твои дети, но без тебя дерево никогда не вырастет…»

К дневнику была приложена газетная вырезка – небольшая заметка из «Санкт-Петербургских ведомостей». Алексей с удивлением узнал свое имя в тексте: «…молодой перспективный юрист А.М. Нестеров блестяще выступил на дебатах, посвященных реформе местного самоуправления…»

Отец следил за его карьерой. Собирал заметки о нём. Гордился.

Последние записи были датированы незадолго до смерти:

«Боюсь, что не успею закончить начатое. Мост останется недостроенным, а с ним и всё остальное. Саввин действует всё наглее, открыто присваивая земские деньги. Я подал жалобу губернатору, но ответа нет. Если бы Алёша был здесь… с его юридическими знаниями и молодой энергией мы могли бы…»

Запись обрывалась. Алексей закрыл дневник, чувствуя непрошеный комок в горле. Он никогда не думал, что отец так на него надеялся.

В дверь тихо постучали.

– Алексей Михайлович, к Вам посетитель, – сообщил Тимофей. – Павел Ильич Сомов. Говорит, срочное дело.

– Сомов? – Алексей смутно припомнил это имя. – Кто это?

– Друг Вашего батюшки. Вместе в земстве работали, еще со старых времён.

– Проси в гостиную.

В гостиной Алексея ждал пожилой господин с окладистой седой бородой, одетый в старомодный, но безупречно чистый сюртук. На его лице играла доброжелательная улыбка.

– Алексей Михайлович! – воскликнул он, поднимаясь навстречу. – Как же Вы выросли, а я-то помню Вас вот таким, – он показал рукой рост ребенка.

– Павел Ильич? – Алексей пожал протянутую руку. – Простите, смутно вас помню.

– Неудивительно, батенька, – рассмеялся старик. – Последний раз мы виделись, когда Вас в гимназию отправляли. С тех пор утекло немало воды.

Они сели в кресла у камина. Тимофей принёс чай и пирожки.

– Я пришел выразить соболезнования, – начал Сомов. – Михаил Андреевич был не просто моим другом, но и соратником. Мы вместе начинали земское дело в уезде.

– Благодарю, – кивнул Алексей. – Отец, я вижу, был очень увлечен этими идеями.

– Увлечен? – переспросил Сомов с удивлением. – Нет, дорогой мой, это было гораздо больше, чем увлечение. Это было делом его жизни.

Старик отхлебнул чай и продолжил:

– Знаете, когда в 1864 году вышло Положение о земских учреждениях, многие восприняли это как формальность. Очередная бюрократическая реформа. Но не Михаил. Он сразу увидел в этом возможность реальных перемен. «Павел, – говорил он мне, – впервые мы можем сами решать свою судьбу, не ожидая милости от губернских властей».

– И что же вам удалось сделать? – скептически спросил Алексей.

– О, немало! – оживился Сомов. – Начнем с того, что до земской реформы в уезде не было ни одной больницы – теперь их три. Школы были только церковно-приходские, а сейчас у нас восемь земских школ. Оспопрививание, агрономическая помощь, страхование… Список можно продолжать.

– А почему тогда здесь всё в таком… – Алексей запнулся, подбирая слово.

– Запустении? – подсказал Сомов. – Потому что последние два года всё пошло наперекосяк. Новый председатель управы, Саввин, превратил земство в кормушку для себя и своих прихлебателей. Средства расхищаются, проекты заморожены. Ваш отец пытался противостоять этому…

– И надорвался, – мрачно закончил Алексей.

– Можно и так сказать, – вздохнул Сомов. – Но знаете, в чём ирония? Саввин сейчас уязвим, как никогда. Губернатор начал проверку по жалобе Вашего отца. Если найти доказательства растрат…

– Стоп, – прервал его Алексей. – Если Вы пришли просить меня продолжить дело отца, то напрасно. Я не собираюсь задерживаться в Заречье.

Сомов внимательно посмотрел на него.

– Вы очень изменились, Алексей Михайлович. Помню Вас мальчиком, который горел желанием изменить мир. Что с Вами случилось в Петербурге?

Алексей отвел взгляд. Что он мог рассказать? О своих юношеских иллюзиях, разбившихся о реальность? О том, как, работая в адвокатской конторе, убедился, что закон в России – лишь инструмент в руках власть имущих? О том, как постепенно научился играть по правилам этой системы, чтобы получить своё место под солнцем?

– Я повзрослел, – коротко ответил он. – И увидел, как устроен реальный мир.

Сомов покачал головой.

– Знаете, – сказал он, поднимаясь, – Ваш отец до последнего верил, что Вы вернетесь и поймёте. Не обязательно разделите его взгляды, но поймёте. У Вас его глаза, Алексей Михайлович. А глаза – зеркало души.

Он достал из кармана конверт и положил на стол.

– Это Вам от Михаила Андреевича. Он просил передать, если с ним что-то случится. Прочтите на досуге. И если захотите поговорить – мой дом на Садовой, 15. Дверь для Вас всегда открыта.