Слепое правосудие

Нижняя часть – не грациозный рыбий хвост, а нечто бесформенное, как у головастика-переростка, усеянное шишковатыми наростами и покрытое слизью. Верхняя часть… когда-то, возможно, это были очертания женщины. Теперь – горбунья с длинными, костлявыми, перепончатыми руками, заканчивающимися когтями. Голова была непропорционально большой, лысой, с ввалившимся ртом, полным игольчатых зубов. Но самое ужасное – глаза, затянутые белесой пленкой. Слепота вечной тьмы. Чудовище повернуло слепую голову в сторону Тэмис, втягивая воздух широкими, щелевидными ноздрями. Раздалось хриплое, булькающее сопение.

Тэмис замерла, превратившись в статую. Ледяной ужас сковал все мышцы. “Она узнает? Узнает запах Тэмис, спрятанный в этом мужском теле?” Мысли метались, как загнанные звери. Она вспоминала рассказы – как русалка чуяла душу, а не плоть. Как разрывала тех, кто когда-то осмелился потревожить ее покой.

Слепая голова поворачивалась медленно, ноздри трепетали, втягивая ароматы оазиса: запах цветущих листьев, цветов, влажного камня… и ее. Запах Лаэля, пропитавший это тело. Запах крови, пота, пустыни и боли. Чужой. Незнакомый.

– Матерь? – шёпотом протянуло чудовище.

Тэмис злобно отвернулась, ее глаза покраснели от ярости.

– Я не твоя мать, – юношеским голосом прошипела Тэмис.

Булькающее сопение стихло. Чудовище замерло на мгновение, его слепая макушка была обращена прямо к Тэмис. Казалось, вечность прошла в этом немом противостоянии. Потом, беззвучно, как призрак, огромная серая масса начала опускаться обратно в черную воду. Пузыри вновь поднялись к поверхности, лопаясь с тихим хлюпаньем. Через несколько секунд озеро было гладким и мрачным, как ни в чем не бывало.

Воздух вырвался из легких Тэмис с сильным, прерывистым звуком, который она тут же подавила кулаком. Дрожь пробежала по всему телу – не от холода, а от дикого, всепоглощающего облегчения. “Не узнала!” План сработал. Тело Лаэля, его чужая аура, его мужская суть – стали щитом. Слепая тварь не почуяла Тэмис в этой оболочке.

Она окунулась в воду с головой, наслаждаясь прохладой и освобождением от ран и ядов. После, наполнила бурдюк, он теперь казался не просто водой, а трофеем, добытым в схватке с самой судьбой. Быстро закупорив его, она бросила последний взгляд на зловеще спокойную воду и почти побежала назад, к расщелине, к свету, к своему пленнику.

Лаэль попытался сосредоточиться на ощущениях нового тела. Оно было крепким, здоровым. Ни следов змеиных укусов, ни изнеможения, ни жажды. Энергия, чужая и незнакомая, пульсировала в жилах. Но вместе с ней пришло и что-то еще. Обостренное восприятие? Он чувствовал малейшее дуновение ветерка на коже, слышал, как скрипит песок под лапкой пробегающей ящерицы за десяток шагов. И запахи… Запах пыли, выжженной травы, далеких цветов – все было ярким, почти осязаемым. Это тело было живым по-другому. Сильнее. Страннее.

Внезапно из глубины руин донесся звук. Не песня, не крик. Короткий, отрывистый, похожий на… смех? Его собственный смех, но искаженный, наполненный чужеродной, ликующей ноткой. Лаэль вздрогнул, вжавшись обратно в тень скалы. Сердце (чужое сердце?) забилось чаще. Что там происходит?

Прошло еще время. Солнце коснулось горизонта, окрасив пустыню в кровавые тона. И тогда на фоне темнеющих руин появилась фигура. Она шла, нет, почти плыла по песку, несмотря на видимую слабость. Его тело! Но как оно изменилось! Поза была прямой, уверенной, движения – плавными и грациозными, как у самой Тэмис. Грязь и кровь все еще покрывали одежду, но не кожу. На лице играла широкая, довольная улыбка. Его лицо улыбалось чужим выражением.

Лаэль выскочил из-за скалы, забыв о предосторожности.

– Тэмис! – крикнул он своим новым, мелодичным, но дрожащим от волнения голосом. – Ты… ты нашла его? Оазис? Ты исцелила его?

Тело (его тело!) остановилось в нескольких шагах. Глаза (его глаза!) смотрели на него – на тело Тэмис – с тем же холодным, изучающим интересом, что и раньше. Улыбка стала еще шире, почти до ушей.

– Лаэль? – прозвучал его собственный голос, но с мягкими, насмешливыми интонациями Тэмис. – Или, как насчёт чего-то более женственного: Лайель? Как ощущения в новом… хранилище? Удобно?

Лаэль проигнорировал колкость. Он жадно вглядывался в свое лицо. Цвет кожи был здоровее, губы не потрескались, в глазах не было лихорадочного блеска. Яд! Следы укусов!

– Ты исцелила его? – повторил он, делая шаг вперед. – Мы можем меняться обратно? Сейчас? Пожалуйста!

Тэмис в его теле рассмеялась. Здоровый, сильный смех, который так странно звучал в его ушах, исходя из его собственной груди.

– Ох, нетерпеливый! – Она потянулась, наслаждаясь движением сильных мышц. – Оазис… да, был там. Прелестное местечко. Вода чистейшая, прохладная. Это тело… – она похлопала себя по бедру, – …оно прекрасно себя чувствует. Яд нейтрализован полностью. Глубокие раны затянутся за пару дней. Даже голод утолила. – Она облизнула губы, вспоминая вкус папоротника и мелких рыбёшек.

Облегчение, сладкое и головокружительное, хлынуло на Лаэля.

– Спасибо! – вырвалось у него. – Спасибо! Тогда… давай меняться! Сейчас же!

Тэмис в его теле склонила голову набок, притворно задумавшись. Ее (его) глаза сверкнули.

– Меняться… – протянула она. – Ах, да. Обмен. – Она сделала шаг ближе. – Видишь ли, милый Лаэль… – Ее голос стал мягким, почти сочувствующим, но в нем зазвучала ледяная сталь. – …вот тут-то и возникла маленькая… недосказанность.

Лаэль почувствовал, как ледяная волна прокатилась по его спине. “Недосказанность”.

– Что? – прошептал он. – Что ты имеешь в виду?

– Магия обмена сознаниями… – Тэмис вздохнула, разводя руками в жесте показного сожаления. – …она имеет один досадный нюанс. Это необратимо. – Она посмотрела ему прямо в глаза своими (его!) глазами, и в них не было ни капли сожаления. Только торжество. Холодное, безжалостное торжество. – Видишь ли, я, кажется, забыла упомянуть, что вернуться обратно… невозможно. Перенос – он односторонний. Навсегда.

Мир рухнул. Звуки пустыни – шум ветра, стрекот цикад – заглушил оглушительный звон в ушах. Лаэль отшатнулся, как от удара ножом.

– Н… навсегда? – Он с трудом выговорил слово. – Невозможно? Ты… ты лжешь! Ты обещала!

– Обещала? – Тэмис подняла бровь (его бровь!). – Я сказала: "Я верну твое тело исцеленным". Тело – вот оно. Исцеленное. А насчет "поменяемся обратно"… – Она пожала плечами. – …увы. Магия – штука капризная. Ты же не думал, что такой дар – жизнь, исцеление – дается за просто так? За "ощущения"? – Она засмеялась снова. – Плата, Лаэль, была твоим телом. Твоей жизнью в нем. На-все-гда.

Предательство. Холодное, расчетливое, беспощадное. Оно обрушилось на Лаэля с такой силой, что он едва устоял на ногах. Он смотрел на свое здоровое, сильное тело, на свое лицо, искаженное чужой, торжествующей улыбкой. Оно было его. И оно было потеряно по собственной глупости.

– Нет… – прошептал он, голос сорвался. – Нет! Верни! Верни мне его! Оно МОЕ!

Он бросился вперед, забыв о слабости, о чуждости тела, движимый слепой яростью и отчаянием. Его тонкие руки (руки Тэмис!) схватили рукав своей собственной, измазанной рубахи.

– Верни! – закричал он, тряся свое тело, как тряпичную куклу. – Ты обманщица! Колдунья! Верни!

Тэмис в его теле лишь усмехнулась. Она была сильнее в этом теле, гораздо сильнее, чем он сейчас в ее изящной оболочке. Одним резким движением она высвободилась, оттолкнув его. Лаэль (в теле Тэмис) отлетел назад, упав на песок.

– Успокойся, Лайель, – сказала она его голосом, с презрительной усмешкой. – Не порть мне подарок. Это тело теперь мое. И оно мне очень нравится. Молодое, сильное, полное ярости… и теперь – свободное от твоего нытья. – Она погладила себя по груди. – А ты… – Она посмотрела на него сверху вниз, с жалостью, смешанной с отвращением. – …ты получил то, за что боролся. Жизнь. Что ж, удачи, "сестренка". Тебе она понадобится.

С этими словами она развернулась и зашагала прочь – не в сторону пустыни, а вдоль скал, легкой, уверенной походкой, насвистывая какую-то бесшабашную мелодию. Его походкой. Его телом.

Лаэль лежал на песке, в теле Тэмис, и смотрел, как удаляется его собственная жизнь. Его прошлое. Его будущее. Все, чем он был. Отчаяние, холодное и всепоглощающее, сдавило горло. Слезы – горячие, обильные, чужие слезы – хлынули из глаз Тэмис. Он сжал чужие кулаки, впиваясь ногтями в чужие ладони, пытаясь ощутить хоть какую-то реальность, боль, которая была бы его.

Но боль была ничтожной по сравнению с адом внутри. Он потерял все. Семью. Друзей. Тело. Самого себя. Теперь он был… кем? Тэмис? Изгнанницей? Колдуньей? В чужом теле, в чужой судьбе.

Он поднял голову. Его тело (тело Лаэля) уже скрылось за поворотом скалы. Над руинами храма поднялась луна, холодная и безразличная. Пустыня лежала перед ним – бескрайняя, безжалостная. И в ней он был абсолютно один. Совсем один.

С глухим стоном он уронил лицо в песок. Песок впитывал чужие слезы. А в ушах все еще звучал чужой смех, доносящийся из его собственного, навсегда утраченного тела. И одно слово, как набат, билось в его чуждом, отчаявшемся сердце:

Месть.

– Ну не горюй ты так! – Тэмис весело щелкнула пальцами (его пальцами!). – Тебе же лучше! Красивая девушка, куда перспективнее, чем какой-то оборванец в пустыне. – Она повернулась и сделала несколько шагов по направлению к тропе, ведущей прочь от руин, затем остановилась, глубоко вздохнув:

– В ближайшей деревушке есть ведьмак. Он поможет с нашей “проблемой”. Но за определенную цену!

Она продолжила путь. В его теле. Уносила последнюю частицу его прежней жизни. Инстинкт сработал раньше мысли.

– Стой! – крикнул он, бросаясь за ней. Платье цеплялось за камни, песок забивался в легкие, незнакомые мышцы ног горели от непривычной нагрузки. Он спотыкался, падал на колени, но поднимался и снова бежал, не сводя глаз с удаляющейся спины – своей собственной спины! – которая казалась теперь символом всего украденного.

Тэмис не оглядывалась. Она шла легко, почти танцующей походкой, насвистывая какую-то бесшабашную мелодию его губами. Лаэль следовал, как тень, как проклятие. Ярость кипела в нем, смешиваясь с горьким унижением. Он был вынужден преследовать самого себя, зная, что внутри – враг. Пыль пустыни оседала на его новом лице, смешиваясь со слезами бессилия. Он чувствовал, как грубый шов платья натирает нежную кожу плеча, как тяжелые волосы прилипают к потному затылку. Каждый шаг был напоминанием о ловушке, в которую он попал.

Путь казался бесконечным. Солнце клонилось к закату, окрашивая пески в алые тона, когда на горизонте показались глинобитные стены и кривые крыши поселения. Последние лучи солнца золотили его тело, ускорившее шаг. Лаэль, едва волоча ноги, с отчаянием увидел, как Тэмис скрывается в воротах.

Он вошел следом, чувствуя на себе тяжелые взгляды местных жителей. Женщины у колодца притихли, провожая его исподлобья. Мужчины у навесов с товарами перестали торговаться, их глаза скользили по его фигуре в изорванном, но дорогом платье Тэмис – взгляды, полные нездорового любопытства и грубой оценки. Лаэль сжался внутри, стараясь идти прямо, но его новая походка выдавала неуверенность.

Тэмис уже стояла у края небольшой площади, у хижины, которая выделялась мрачностью даже на фоне убогих строений. Над дверью висел выцветший знак – переплетенные змеи вокруг кривого кинжала. Ведьмак. Она обернулась, увидев свое старое лицо, и скривилась в гримасе раздражения, быстро натянутой фальшивой улыбкой.

– Ах, вот и ты! – крикнула она слишком громко, привлекая внимание. – Как раз вовремя! Думаю, хозяин этого милого сарая, – она кивнула на дверь хижины, – тот кто нам нужен. У него, говорят, большущие проблемы. А мы ведь как раз специалисты по… проблемам. Мы поможем ему, а он… постарается помочь нам. – В ее глазах мелькнул знакомый холодный огонек – огонек новой интриги. Она толкнула скрипучую дверь и шагнула внутрь, не дожидаясь его.

Глава 6

Скрипучая дверь хижины захлопнулась за Тэмис, оставив Лаэля (в ее теле) стоять на пыльном пороге. Запах ударил в нос – густая смесь сухих, горьких трав, старой древесной смолы, пыли веков и подспудного, металлического душка… крови? Или ржавчины? Сердце, чужое и трепетное, колотилось под ребрами, как пойманная птица. Он чувствовал на себе тяжелые взгляды со стороны площади. Шепотки женщин у колодца, оценивающие взоры мужчин – все это давило на него, напоминая о хрупкости и уязвимости этого тела, о том, как он здесь выглядит: чужая, изможденная красавица в дорогих одеждах.

Нет пути назад, – пронеслось в голове. Только вперед, за ней. За своим телом.

Он толкнул дверь, и скрип ее петель прозвучал как стон умирающего.

Внутри царил полумрак, едва рассеиваемый тусклым пламенем масляной лампы на грубо сколоченном столе. Воздух был спертым, насыщенным тем же коктейлем запахов, только гуще. Тени плясали на стенах, облепленных пучками засушенных растений и странными, темными амулетами. За столом сидел человек. Ведьмак.

Он не был похож на легендарных воинов из сказок. Скорее, на выжатый лимон. Кожа землистого оттенка, глубоко изрезанная морщинами, казалась натянутой на череп. Глаза, глубоко посаженные, горели лихорадочным блеском, когда он поднял их на вошедших. Его руки, покрытые шрамами и пятнами старческой пигментации, дрожали, сжимая глиняную кружку.

Тэмис, в теле Лаэля, уже развалилась на единственном свободном табурете с непринужденностью хозяина. Его тело выглядело слишком здоровым, слишком живым в этой могильной атмосфере.

– Ну вот и моя напарница подтянулась, – заявила Тэмис его же голосом, развязно махнув рукой в сторону Лаэля. – Не пугайся, старик, она хоть и выглядит как привидение, но дело свое знает. Впрочем, слышали, у вас тут беда ходит? Мы как раз специалисты по… изгнанию всякой нечисти. – Она обвела хижину оценивающим взглядом, останавливаясь на особенно мрачных уголках. – Колоритное местечко. Прямо чувствуется… опыт. Имя-то твое как, кстати?

Ведьмак медленно перевел взгляд с Тэмис на Лаэля. Его взгляд скользнул по платью, по лицу, задержался на глазах – глазах Тэмис, полных немого ужаса и ярости Лаэля.

– Специалисты? Выглядите молодо. Слишком молодо для такого ремесла. – Его взгляд скользнул на Лаэля, замершего у двери. – И компания странная… – проскрипел он. Голос был сухим, как шелест мертвых листьев. Он поставил кружку со стуком. – Зовут Дик.

Тэмис рассмеялась, легким движением откинув со лба его темные волосы.

– Внешность обманчива, почтенный ведьмак. За плечами – море битв с тварями, о которых ты и не слыхивал. А это… – она кивнула в сторону Лаэля, – …моя ученица. Лайель. Очень способная, хоть и немного… нервная сегодня.

Лаэль сглотнул ком в горле. Услышать свое имя, вновь искаженное женственной ноткой, прикрепленное к этому телу, к этой роли, было новым ударом. Он попытался заговорить низко, властно, как прежде, но голос вырвался тонким, напряженным шипом:

– Я не…

– Она жутко стеснительная! – быстро перебила Тэмис, ее голос – его голос – нарочито громкий и веселый. – После стычки с парой пустынных гульчиков. Но к делу! Рассказывай, почтенный ведьмак, что за тварь у тебя тут завелась? Шелушит стены? Пугает коз? Рассказывай же!

Дик провел дрожащей рукой по лицу.

– Она… Она каждую ночь приходит, – начал он, и голос его дрогнул. – Скрипит половицами, воет в печной трубе… Животные дохнут без причины. Овцы… как сумасшедшие бьются о загоны, пока кости не переломают. А в прошлую полную луну… старуха Мэри. – Он замолчал, глотнув воздух. – Нашли у колодца. Сердце… будто вырвано когтями. Но ран… других ран не было. Только синева на лице и ужас в глазах.

– Вырвано? – повторила Тэмис, ее игривость на миг уступила место любопытству. – Интересно. А что днем? Исчезает?

Ведьмак кивнул, не отрывая взгляда от своих рук.

– Как дым. Ни следов, ни запаха. Только этот… холод. Ледяной. Проникает в кости. Чувствуешь его даже сейчас. – Он вздрогнул, словно подтверждая свои слова. – Она здесь. Всегда здесь. Ждет ночи.

Лаэль почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он стоял у стены, стараясь слиться с тенями, чувствуя, как грубая штукатурка царапает спину через тонкую ткань платья. Каждое слово ведьмака било по нервам.

– А почему уверены, что это дух? – спросил Лаэль. Его голос (голос Тэмис) прозвучал неожиданно громко в тишине хижины, чистым, но напряженным колокольчиком.

Дик вздрогнул и посмотрел на него с удивлением, будто забыл о его присутствии.

– Знаки… Знаки духа, – пробормотал он. – Холодные пятна в доме. Предметы сами падают. Голос… Иногда слышен голос. Женский. Она плачет. Проклинает.

– Она? – подхватила Тэмис, наклонившись вперед. – Знаешь, кто это был?

Лицо ведьмака исказила гримаса боли. Он закрыл глаза.

– Знаю. Она… была моей женой. Джейн.

Лаэль невольно ахнул. Звук – высокий, женский – зазвенел в тишине. Ведьмак открыл глаза, его взгляд впился в Лаэля с внезапной, жгучей ненавистью.

– Ты… ты что-то почувствовала, девочка? – прошипел он. – Ее присутствие? Ее боль?

Лаэль попятился, натыкаясь на скрипучую дверь. Он не чувствовал боли. Он чувствовал ложь. Густую, липкую, как смола, исходящую от этого человека. Его собственное тело, его прежние инстинкты, кричали об опасности, но были заперты в этой слабой оболочке.

– Почему она вернулась? – спросила Тэмис, ее голос внезапно стал мягким, сочувствующим, но глаза – его глаза – оставались холодными и наблюдательными, как у змеи. – Неупокоенная душа? Не смытая обида? Или… может, кто-то помог ей? Может даже невольно?

Ведьмак резко встал, стул с грохотом упал назад.

– Ты на что намекаешь, юнец?! – его хриплый голос сорвался на крик. – Я ее любил! Я бы никогда…!

Тэмис свистнула (его же губами).

– Ого! Семейные разборки с того света? Интересненько. И что, милая Джейн решила, что ты слишком весело живешь без нее? Или при жизни что-то не поделили? – Ее тон был легкомысленным, почти издевательским.

Дик сжал кулаки на столе, костяшки побелели.

– Она. Болела. Долго. Ушла тяжело. Может, злится, что я… что я не сумел спасти её? – в его голосе прозвучала нотка сожаления. – Но я ведьмак! Я борюсь с живой нечистью, а не… не с этим!

– Борюсь-борюсь, – протянула Тэмис, вставая и потягиваясь с грацией кошки. – Ладно, старина Дик. Мы тут как раз специалисты по… успокоению беспокойных духов. Особенно моя напарница. – Она кивнула в сторону Лаэля, и в ее глазах (его глазах!) мелькнул знакомый холодный огонек насмешки. – Она с ними поговорит. По душам. А я пока осмотрю место действия, поищу слабые места в твоей защите. Где эпицентр, так сказать? Где твоя дорогая Джейн чаще всего проявляется?

– Здесь… – Дик указал дрожащим пальцем на закопченный потолок. – В доме. Особенно в спальне… нашей бывшей спальне. И… и у колодца, где… – Он не договорил.

– Отлично! – Тэмис хлопнула в ладоши. – Напарница, тебе – спальня. Поговори с духом. Узнай в чем его печаль. А я пока колодец осмотрю. Дик, ты тут посиди, подожди нас. И… – она остановилась у двери, обернувшись, – …не вздумай никуда выходить. Духи любят, когда жертва сама приходит в лапы.

Ее взгляд, брошенный на ведьмака, был внезапно острым, как бритва.

Не дожидаясь ответа, она выскользнула наружу, оставив Лаэля наедине с дрожащим Диком и зловещей тишиной хижины. Запах трав стал вдруг удушающим. Лаэль посмотрел на темный проем, ведущий, видимо, в спальню. Сердце бешено колотилось. Идти туда? Одному? В этом чужом, слабом теле, навстречу тому, что способно вырвать сердце?

Он посмотрел на Дика. Тот сидел, уставившись в стол, его пальцы нервно барабанили по дереву. В его глазах читался не только страх, но и… вина?

– Вы точно справитесь? – прошептал ведьмак, не поднимая глаз.

Лаэль сглотнул комок в горле. Его же голос звучал эхом в ушах: “Поговори с духом. Узнай в чем его печаль.”

Он сделал шаг к темному проему. Платье шуршало о бедра.

– Мы попробуем, – сказал он, и его голос прозвучал тише шепота. – Но если дух действительно твоя жена… что ей от тебя нужно, Дик?

Ведьмак резко поднял голову. Его лицо исказила гримаса ужаса и гнева.

– Я же сказал! Она злится! Злится, что умерла! Идите! Идите и сделайте то, зачем пришли! – он почти выкрикнул последние слова, указывая дрожащим пальцем на спальню.

Лаэль больше не сомневался. Ведьмак лгал. В этом доме было что-то гнилое, что-то страшнее простого беспокойного духа. И Тэмис, конечно же, знала это. Она бросила его в самое пекло своей очередной игры.

Собрав всю волю, он шагнул в темный проем. Холодный, затхлый воздух спальни обволок его, как саван. Где-то в углу скрипнула половица. Начинало смеркаться. Ночь, и с ней призрак, были уже близко.

Холод спальни пробирал до костей. Лаэль (в теле Тэмис) стоял, прислонившись к гнилому дверному косяку, пытаясь вдохнуть сквозь запах тлена и пыли, который висел здесь гуще, чем в основной хижине. Единственным источником света был узкий луч из щели в ставне, разрезавший мрак пыльным клинком. Он выхватывал очертания сломанной кровати, разбитого сундука и пятен плесени на стенах, похожих на засохшую кровь.

“Поговори с духом…” – эхом звучала насмешка Тэмис в его голове. Как? Разве не натренированный человек способен на такое? Да и что сказать существу, способному на такие ужасные вещи как описал Дик?

Внезапно воздух сгустился. Температура упала стремительно, вырывая из легких облачко пара. По коже побежали мурашки – не от страха, а от реального, физического холода, исходящего из угла комнаты. Там, в глубокой тени, что-то шевельнулось. Не очертаниями, а самой тьмой. Она сгущалась, принимая неясные, колеблющиеся формы. Послышался звук – не плач, а скрежет, как нож по кости, смешанный с хриплым, безумным шепотом.

"…обманул…"

"…кровь…"

"…продал…"

Слова были едва различимы, но наполнены такой ненавистью и болью, что Лаэль почувствовал, как его собственное сердце (сердце Тэмис?) сжалось в ледяной ком. Он неосознанно отступил, споткнувшись о край ковра. Платье цеплялось за щепку на полу.

– Джейн? – выдохнул он, заставляя чужой голос звучать громче, чем хотелось. – Джейн, это ты?

Шепот прекратился. Холод усилился, обжигая лицо. Тень в углу сдвинулась. Не шагом – она просто стала ближе, растеклась по стене, нависая над ним. Лаэль почувствовал невыразимый ужас – не за свою жизнь, а за саму душу, застрявшую в этом мучении. Он увидел – или ему показалось? – бледное пятно в темноте. Лицо? Искаженное вечной мукой.

– Что он сделал? – спросил Лаэль, вкладывая в голос Тэмис всю силу убеждения, на какую был способен. – Дик! Что он сделал с тобой?

Тень задрожала. Шепот вернулся, громче, яростнее, пронизывающий мозг:

"Лгал…"

"…мучил… обещал…"

"…продал душу…"

"… МОЮ душу!"

Последние слова прозвучали как вопль, хотя губы призрака (если они были) не шевелились. Это был крик прямо в сознание. Лаэль схватился за голову, ощущая ледяную иглу, вонзившуюся в висок. Картины вспыхнули перед внутренним взором, обрывки, посланные яростным духом: Дик, склонившийся над больной женой, не с молитвой, а с жестокой решимостью; странные символы, начертанные кровью на полу; темная энергия, вытягивающая последние искры жизни из Джейн; и самое страшное – ощущение ловушки, вечного рабства не смерти, а чего-то более ужасного, темного и голодного.

– Он… он принес тебя в жертву? – прошептал Лаэль, ошеломленный ужасом открытия. – Не смерти… а им? Чтобы обрести силу?

Тень сгустилась до почти физической плотности. Холод стал невыносимым.

"Силу…" – прошипел голос, полный бесконечного презрения. "Тела… золото… страх…"

"Он продал меня! За власть над смертью других!"

Правда обрушилась на Лаэля. Ведьмак Дик не был жертвой. Он был палачом. Он убил свою жену не из милосердия и не из-за невозможности спасти, а в темном ритуале, предав ее душу силам Тьмы в обмен на магическую мощь. А теперь ее призрак, прикованный к месту преступления и использованный как орудие террора и убийств, мстил не только ему, но и всему, что его окружало. Она была и жертвой, и оружием в его грязных руках.

Внезапно дверь в спальню с грохотом распахнулась. На пороге стояла Тэмис в теле Лаэля. Ее лицо было бесстрастным, лишь в глазах горел холодный, понимающий огонек.

– Ага, вот и разобрались, – произнесла она спокойно. – Как и предполагалось. Не дух беспокоится, а темный пакт требует оплаты. И платит за него не подписант, а все вокруг. – Она вошла в комнату, и призрак Джейн отхлынул в угол, словно почувствовав опасность.

– Ты… ты знала? – вырвалось у Лаэля, его голос дрожал от гнева и отвращения.

– Подозревала, – пожала плечами Тэмис. – Запах темной магии здесь витал, как вонь с помойки. И его глаза… Глаза лжеца всегда выдают. Особенно когда он говорит о своей “невиновности”. – Она повернулась к дрожащей тени в углу, вращая на пальце ожерелье с зубом зверя. – Твоя очередь, милая. Он твой. Возьми то, что он у тебя украл. Твою жизнь. Твой покой.