Слепое правосудие

Эндел Вейт

Слепое правосудие

Глава 1: Искра Амбиций

Жара в Ра-Хемаат была не солнечным благословением, а раскаленным кузнечным мехом, выжигающим душу. Воздух над белоснежными стенами богатых кварталов дрожал, как над плавильным тиглем. Пыль, вечная спутница пустыни, впивалась в кожу, забивала рот, превращая сладкий финиковый сок в грязную пасту на губах. Лаэль Сэрин, шестнадцати вёсен от роду, плевал эту пасту на отполированный камень парадного балкона своего дома, наблюдая за жизнью внизу.

Он ненавидел этот вид. Ненавидел приторный запах лотосов из сада отца, смешанный с вонью нищеты, поднимавшейся из Нижнего Города. Ненавидел крики разносчиков воды, похожие на предсмертный хрип, и мерный топот стражи в золоченых доспехах – живых истуканов, охранявших покой сытых. Но больше всего он презирал их.

«Небесное Горнило». Солнце. Глупая выдумка жрецов и трусливых обывателей. Лаэль щурил карие глаза, глядя прямо на ослепительный диск, заставляющий глаза слезиться. Там, в этом пекле, по их словам, жили боги? «Инженеры»? Мастера, кующие блага для смертных из материалов этого мира? Какая чушь.

Он видел «блага». Видел, как его отец, богатейший купец Ра-Хемаата, платил жрецам Горнила половину прибыли за «благословение» на торговлю. Видел, как эти же жрецы в роскошных одеждах проходили мимо умирающего от жажды нищего у храмовых ворот. Видел, как стража Города Солнца избивала палками голодного воришку, стащившего корку хлеба. Где же «упрощение жизни», выкованное в Горниле? Где справедливость?

«Они не боги, – прошептал Лаэль, его тонкие пальцы сжали балюстраду балкона до побеления костяшек. – Они паразиты. Сильные, да. Но не боги».

Его мать, нежная и богобоязненная, часто говорила о смирении. Отец – о выгоде и связях. Лаэль же жаждал славы. Не той, что добывается золотом или лестью жрецам. Ему нужна была слава, которая переживет пирамиды. Слава, заставляющая трепетать самих «Инженеров». Он мечтал не молиться Горнилу, а шагнуть в него. Не как проситель, а как равный. Лучший. Чтобы эти самодовольные «небожители» склонили перед ним головы. Чтобы весь мир, от последнего нищего до верховного жреца, знал имя – Лаэль Сэрин.

– Молодой господин? – Голос слуги, старого Сапфира, прозвучал осторожно из глубины залы. – Ваш отец просит вас. Гости прибыли.

Лаэль не повернулся. Гости. Еще купцы. Еще жрецы. Еще разговоры о караванах, налогах и «милости Горнила». Скука.

– Скажи, что я иду в храм Солнца, – отчеканил Лаэль, все еще глядя вниз, на кишащий муравейник улиц. – Для… духовного созерцания.

Старик закашлялся, явно удивленный. Лаэль почти никогда не посещал храмы добровольно.

– Как прикажете, молодой господин.

Шаги Сапфира затихли. Лаэль усмехнулся. Духовное созерцание. Скорее – разведка. Храм Солнца был центром власти жрецов Горнила в Ра-Хемаате. Там можно было услышать новости, подслушать разговоры, оценить силу врага. Или будущих подданных. Он тщательно вытер пыль с дорогих льняных одежд – безупречный вид был его оружием – и спустился в прохладные сени дома.

На мгновение его остановил крик со двора – смешанный со злобным рычанием стражника и жалобным стоном. Через арку Лаэль увидел, как один из охранников отцовского склада пинал лежащего на земле раба. Тот пытался прикрыть голову руками, его спина была исполосована свежими рубцами.

– Воровал финики, гад! – шипел стражник, замахиваясь для нового удара.

Лаэль наблюдал холодно. Раб? Не его дело. Жалко потраченных фиников. Жалко времени стражника. Глупость раба, приведшая к боли. Неэффективно. В его будущем царстве такого не будет. Ни воровства. Ни глупости. Ни… ненужной жестокости? Мысль мелькнула и погасла, как искра. Порядок требовал дисциплины. А дисциплина – наказания.

Он прошел мимо, не вмешиваясь. Его ждал храм. Ждала пыль дорог Нижнего Города, через которые нужно было пройти. Лаэль натянул капюшон легкого плаща, скрывая дорогие одежды и лицо. Богатый юноша в трущобах – мишень для отчаявшихся. А он не собирался становиться жертвой задолго до того, как станет богом.

Улицы Нижнего Города встретили его стеной вони, шума и человеческого отчаяния. Крики торговцев гнилыми овощами, плач голодных детей, хриплые песни пьяниц – все сливалось в оглушительный гул. Пыль здесь была гуще, смешанная с пеплом очагов и чем-то невыразимо противным. Лаэль шел быстро, ловко лавируя между грудами мусора, спящими псами и людьми с пустыми, потухшими глазами. Его брезгливость боролась с холодным любопытством. Вот она, реальность. Грязь, на которой «Инженеры» возвели свою сказку о Горниле. Он запоминал лица. Запахи. Звуки. Это тоже было знанием. Оружием.

У храмовых ворот, отполированных до зеркального блеска и охраняемых каменными истуканами-стражами, толпился народ. Нищие протягивали руки с немым укором. Верующие в рубищах ждали своей очереди принести жалкую лепешку в дар «Небесному Горнилу» в надежде на милость. Жрецы в белоснежных одеяниях с золотыми символами солнца на груди важно шествовали мимо, не замечая грязи под ногами. Их лица были спокойны и сыты.

Лаэль сбросил капюшон, позволив дорогой ткани плаща и уверенной осанке говорить за него. Стражи у ворот лишь кивнули, пропуская его внутрь, минуя толпу. Это правило. Золото и положение открывают двери даже перед богами. Или тем, кто ими притворяется.

Прохлада храма обволокла его, как влажная ткань. Воздух был густ от дыма благовоний – мирры, ладана, чего-то сладкого и удушливого. Высокие колонны, расписанные сценами поклонения Солнцу, уходили в полумрак сводов. Где-то в глубине, у алтаря, горел негасимый огонь – символ Горнила. Жрецы монотонно пели гимны, их голоса сливались в гипнотический гул.

Лаэль остановился у края главного нефа, наблюдая. Люди падали ниц, били поклоны, шептали молитвы. Страх и надежда застыли на их лицах. Он чувствовал презрение, острое, как жало скорпиона. Они молились огню. Пылающему воздуху. Иллюзии. Их раболепие питало этих жрецов, этих «посредников», которые и были настоящими хозяевами Ра-Хемаата под сенью мифических Инженеров.

Его взгляд скользнул по рядам молящихся, по важным фигурам в дорогих одеждах, стоящим ближе к алтарю. И вдруг зацепился. У одной из колонн, почти в тени, стояла девушка. Не нищенка, но и не знатная дама. Просто одетая, скромная. Ее лицо было обращено к алтарному огню, но в глазах не было слепого фанатизма. Была… печаль? Глубокая, бездонная. И странная отрешенность. Она не молилась. Она смотрела. Как будто видела сквозь пламя, сквозь камень, сквозь саму ложь этого места.

Лаэль почувствовал необъяснимый укол интереса. Кто она? Почему здесь? Ее взгляд был чужим в этом море покорности. Как и его собственный. На мгновение их взгляды встретились через задымленное пространство храма. Карие глаза Лаэля, полные холодного анализа, и ее… серые? Зеленые? Трудно разглядеть в полумраке. Но в них мелькнуло что-то – удивление? Предостережение? – и она быстро опустила голову, растворившись в тени колонны.

Лаэль нахмурился. Глупость. Просто еще одна заплутавшая душа. Он отогнал мимолетное впечатление. У него не было времени на загадки. Его ждало Горнило. Его слава. Его трон среди тех, кого он презирал. Он повернулся, чтобы уйти, оставив храм, его дым, его молитвы и странную девушку в тени позади.

На пороге его снова окутала волна адской жары и криков Нижнего Города. Пыль впилась в легкие. Лаэль затянул плащ потуже и шагнул в пекло Ра-Хемаата.

Глава 2: Совершенство праздности под Солнцем

Жара чуть спала, отступив перед наступающим вечером, но каменные плиты внутреннего двора дома Сэринов все еще хранили дневной жар, как гигантская печь. Воздух звенел от стрекотания цикад, сливаясь с плеском воды в небольшом бассейне, куда бежали ручьи из алебастровых масок богов по стенам. Здесь, в относительной прохладе под виноградным навесом, прятались от мира трое.

Лаэль полулежал на груде мягких подушек, лениво подбрасывая в воздух и ловя один из отцовских шахматных слонов из черного эбена. Рядом, скрестив ноги и склонившись над расчерченной на плитах доской, сидел Менну. Сын главного писаря отца Лаэля, Менну был тщедушным, но жилистым мальчишкой с острым носом и вечно растрепанными волосами цвета пальмовой коры. Его смуглые пальцы быстро передвигали по клеткам фигурки из обожженной глины – упрощенный вариант игры в сенет.

– И снова твой Гор, Менну, – провозгласил Лаэль, не глядя на доску. Он поймал слона. – Загнан в угол моими лучниками. Как жрец без взятки в день аудиенции.

Менну фыркнул, откинув прядь волос со лба:

– Ты жульничаешь, Сэрин. Никто не может видеть доску, не глядя. Ты просто помнишь расстановку.

– Гениальность, друг мой, не нуждается в постоянном надзоре, – парировал Лаэль с напускной важностью, наконец повернув голову. Его взгляд скользнул по фигуркам. – Хотя… твой флот на Рафе выглядит подозрительно многочисленным для середины игры. Не прикарманил ли ты пару барж из торгового флота?

Менну покраснел:

– Это стратегия! А не то, что ты делаешь, болтая с Исидой, пока я планирую ход!

Третья фигура в их маленьком кругу, Исида, дочь мастера-гончара из ремесленного квартала, тихо рассмеялась. Она сидела на корточках у края бассейна, опустив руку в воду и наблюдая, как рыбки-бубу щекочут ее пальцы. Ее волосы, цвета спелого ячменя, были заплетены в простую косу, а глаза, большие и темные, как ночь над пустыней, часто смотрели на Лаэля с немым восхищением, которое он предпочитал не замечать. Ее льняное платье было чистым, но простым, без вышивок, как у знати.

– Я не болтала, Менну, – возразила Исида мягко. – Я слушала, как Лаэль объяснял, почему жрецы Хеприона (Нан) носят такие смешные головные уборы. Потому что под ними прячут свои лысины! – Она снова засмеялась, и звук был похож на звон маленьких колокольчиков.

– Не лысины, Исида, – поправил ее Лаэль с преувеличенным терпением. – Истощенные мозги от постоянного высчитывания, сколько зерна можно урвать у купцов под видом «дара Горнилу». А шляпы… ну, чтобы вороны не приняли их головы за голые скалы и не устроили там гнездо. – Он метнул глиняную фигурку солдатика в воображаемую ворону на крыше. Фигурка звонко стукнулась о камень и покатилась.

– Лаэль! – воскликнула Исида, притворно шокированная, но глаза ее смеялись. – Ты же так навлечешь гнев самого Горнила! Инженеры услышат твои богохульства!

Лаэль презрительно фыркнул:

– Пусть слышат. Может, хоть один из них, Инженер… скажем, Энергичности, спустится сюда и заставит этих толстозадых жрецов бегать вокруг храма для бодрости духа. А то все на рикшах разъезжают, как священные курицы.

Менну, наконец сделав ход (неудачный, судя по его хмурому виду), поднял голову:

– Говоришь, как будто видел их, этих Инженеров. Отец говорит, их лики настолько прекрасны, что смертный сойдет с ума от одного взгляда. А голоса… как музыка амфор.

– Твой отец, Менну, – отчеканил Лаэль, садясь прямо, – слишком много времени проводит, переписывая хвалебные гимны этим самым жрецам. Их лики, скорее, жирны от пирогов, которые им подносят. Что насчёт голосов, так что они наверняка похожи на блеяние довольного барана. – Он встал, потянулся. – Я вот видел нечто прекрасное сегодня. Статую сфинкса, которую везли из каменоломни для нового храма. Вот сила! Вот величие! Не то, что эти выдуманные мастера в небесной кузнице.

Исида вытерла мокрую руку о подол платья:

– Но ведь Горнило дает нам все, Лаэль! Солнце, которое греет… дожди, которые орошают поля… даже гончарный круг моего отца, говорят, изобретение Инженера Совершенства!

Лаэль подошел к бассейну, наклонился и брызнул водой в сторону Исиды. Та вскрикнула и отпрянула, смеясь.

– Дожди это все облака, Исида. Солнце – раскаленный диск в небе. Гончарный круг?.. Его изобрел какой-то смышленый ремесленник тысячу лет назад, а жрецы приписали заслугу Нану, чтобы люди несли им лучшую посуду «в благодарность». – Он выпрямился, его глаза горели знакомым огнем амбиций. – Настоящее совершенство создается здесь, на земле. Умом и руками. Как та статуя сфинкса. Как… как то, что построю я.

Менну бросил глиняную фишку на доску в знак поражения:

– Опять за свое. Царство Лаэля. С престолом в Горниле. Лаэль Первый, Повелитель Инженеров и Солнца. – Он сказал это без злобы, скорее с привычной снисходительностью. – И кем мы тогда будем? Твоими верховными жрецами? Или… ну, скажем, главными поставщиками фиников для твоего небесного стола?

– Ты, Менну, – ухмыльнулся Лаэль, – будешь моим главным архивариусом. Будешь записывать все мои великие указы золотыми чернилами на папирусе из лепестков лотоса. А Исида… – он повернулся к девушке, которая смотрела на него, затаив дыхание, – …Исида будет обжигать для моего дворца амфоры. Самые красивые. С изображением… ну, скажем, моего триумфального восхождения в Горнило на колеснице, запряженной огненными конями.

Исида покраснела, опустив глаза:

– Я… я постараюсь, Лаэль.

– Огонь из Горнила, наверное, пригодится для обжига, – проворчал Менну, собирая фигурки. – Если, конечно, Инженер Энергичности разрешит им поделиться.

Лаэль собирался парировать, но их разговор прервал резкий крик чайки, пролетавшей над двором. Тень большой птицы мелькнула на нагретых плитах. Лаэль взглянул вверх, на багровеющее небо. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая белые стены в кровавые тона.

– Пора, – неожиданно сказал он, вся его игривость куда-то испарилась. – Отец вернется с караваном скоро. Ужин.

Менну вскочил, ловко сунув глиняные фигурки в мешочек.

– Да, меня тоже ждут. Папирусы не перепишутся сами по себе. Хотя… – он бросил лукавый взгляд на Лаэль, – …может, твои будущие огненные кони помогут?

Исида тоже поднялась, отряхивая платье от несуществующей пыли.

– Мне тоже пора. Отец сказал, новый заказ от храма – пятьдесят масляных светильников с символами Горнила. Нужно успеть до праздника Солнца. – Она взглянула на Лаэля. – Завтра… у бассейна?

Лаэль кивнул, уже думая о чем-то другом. О караване. О разговорах, которые он подслушает. О жрецах и их глупых шляпах. О Горниле, в которое он войдет не как проситель.

– Завтра, – бросил он рассеянно.

Менну уже исчез в арке, ведущей к служебным воротам. Исида задержалась на мгновение, ее темные глаза еще раз скользнули по профилю Лаэля, освещенному закатом. Потом она быстро повернулась и побежала вслед за Менну, ее сандалии тихо шлепали по камню.

Лаэль остался один. Вечерний ветерок, внезапно налетевший со стороны пустыни, принес запах песка, горячего камня и… далекого дыма. Он подошел к тому месту, где сидела Исида, и поднял с плиты маленькую, небрежно слепленную глиняную фигурку – лошадку. Должно быть, выпала из ее кармана, пока она играла у воды. Он сжал теплую глину в кулаке. Беззаботный смех Исиды, язвительные шутки Менну, тень виноградных листьев – все это внезапно показалось хрупким, как эта фигурка. Миром, который он презирал, но который был… его миром. Пока.

Он бросил лошадку обратно на плиту возле бассейна. Пусть лежит. Завтра Исида найдет. А сегодня… сегодня ему нужно было думать о будущем. О славе. О Горниле. О том, как перестать быть просто Лаэлем Сэрином, сыном купца, и стать кем-то большим. Кем-то, перед кем склонят головы даже те, кто сейчас смеется над его мечтами.

Где-то в городе завыли шакалы, встречая ночь. Тень от высокой пальмы легла на двор, длинная и холодная. Лаэль вздрогнул, хотя вечер был еще теплым. Он повернулся и пошел в дом, оставив тени сгущаться во дворе, а маленькую глиняную лошадку – беззащитной под наступающей тьмой.

Глава 3: Коварство Пустыни

Предрассветная тишина Ра-Хемаата была обманчива. Воздух, еще прохладный, пах пылью, цветущим жасмином и… чем-то тревожным. Как запах пересохшего русла перед внезапным паводком. Лаэль проснулся от этого запаха. От тишины, слишком густой, слишком настороженной. Даже цикады молчали.

Он подошел к окну своей комнаты на втором этаже, выходящему во внутренний двор. Нижний город тонул в предрассветных сумерках, сливаясь в серое пятно. Но на горизонте, за городской стеной, что-то двигалось. Тени? Пыльная буря? Нет. Слишком много. Слишком… организованно.

Сердце Лаэля сжалось ледяным комом. Разбойники. Слухи о набегах кочевников с юга ходили месяцами, но их отгоняли, им платили… Отец говорил, договоренность достигнута…

Он натянул первый попавшийся плащ поверх тонкой ночной рубахи и выбежал в коридор. Дом спал. Только где-то внизу слышался сонный голос старого Сапфира. Лаэль хотел крикнуть, поднять тревогу, но голос застрял в горле. Паника – удел слабых. Он побежал к покоям родителей.

Дверь была приоткрыта. Мать, в легком шелковом хитоне, стояла у окна, смотря туда же, куда смотрел он. Отец, уже одетый, с лицом, побледневшим от гнева и страха, натягивал кожаный доспех поверх дорогой туники.

– Лаэль! – выдохнула мать, увидев его. В ее глазах читался ужас. – Вниз! В подвал! Быстро!

– Они… их много? – Лаэль шагнул в комнату, голос дрогнул, выдавая его.

– Сотни, но это лишь подкрепление. Они уже здесь, – проскрежетал отец, затягивая ремень кирасы. Его рука дрожала. – Предатели. Проклятые южные псы! Сапфир! – закричал он. – Поднимай стражу! Закрыть ворота! К оружию!

Издалека донесся первый крик. Нечеловеческий. Потом еще один. И еще. Как будто огромная хищная стая ворвалась в спящий птичник. Тишина лопнула. Загремели удары по городским воротам Нижнего Города – глухие, зловещие.

– Лаэль, вниз! – закричала мать, хватая его за руку. Ее пальцы были ледяными.

Но было поздно. Снаружи, со стороны главных ворот поместья Сэринов, раздался дикий рев, звон железа о железо и истошный вопль стража. Потом – грохот падающего дерева. Они прорвались сюда? Так быстро?!

Отец выхватил меч.

– Жена! Сын! – его голос сорвался. – За мной! Через сад к задним воротам!

Они выбежали в коридор. Лаэль видел, как по мраморному полу уже струилась алая кровь из комнаты прислуги. Из кухни донесся женский визг, оборвавшийся страшным бульканьем. Запах крови ударил в нос – теплый, медный, отвратительный.

Сад. Прохлада утра сменилась запахом гари. Где-то уже что-то горело. Они бежали по дорожке, мимо бассейна, где вчера смеялась Исида. Лаэль споткнулся о что-то мягкое – тело Сапфира. Старик лежал лицом вниз, его спина была исполосована глубокими ранами. Глиняная лошадка, которую он, видимо, поднял вчера вечером, валялась рядом в луже его крови.

– Не смотри! – крикнул отец, таща его за руку.

Они почти достигли калитки в задней стене, ведущей в узкий переулок. И тут из-за кустов роз, с ножом, залитым кровью, выскочил коренастый кочевник в грязном бурнусе. Его лицо, перекошенное в боевой гримасе, было испачкано сажей и кровью. Он увидел их и дико заорал, бросаясь вперед.

Отец шагнул навстречу. Мечи скрестились с оглушительным лязгом. Мать вскрикнула. Лаэль замер, парализованный. Он видел, как его отец, купец, не воин, отбивал яростные удары, отступая. Видел страх и отчаяние в его глазах. И видел, как за спиной кочевника появился еще один.

– Папа! Сзади! – закричал Лаэль.

Отец обернулся на мгновение – роковое мгновение. Нож кочевника вонзился ему под мышку, туда, где кожаный доспех не закрывал тело. Отец ахнул, захрипел. Второй разбойник подскочил сзади, рассекая горло. Кровь хлынула фонтаном, забрызгав белые розы.

– Нет! – Материнский крик разорвал воздух. Она бросилась к падающему мужу.

Первый кочевник, выдернув нож из тела отца, повернулся к ней. Его глаза блеснули хищным огнем. Он схватил мать за волосы.

– Мама! – Лаэль рванулся вперед, забыв про страх, про все. Он налетел на разбойника, как щенок на волка, кусая, царапая. Тот оглушительно захохотал и отшвырнул его ударом кулака. Лаэль ударился головой о камень дорожки. Мир поплыл. В глазах потемнело. Он видел расплывчато, как мать пытается вырваться, как второй разбойник подходит, как первый заносит нож не для убийства… а для того, чтобы распороть ее одежду.

– Исида… Менну… – прошептал Лаэль, теряя сознание. Последнее, что он услышал, был не крик матери, а ее тихий, прерывистый стон и звериное рычание насильников. И дикий, торжествующий рев, разносящийся по горящему поместью Сэринов.

Лаэль очнулся в аду. Боль в голове раскалывала череп. Он лежал лицом вниз в грязи переулка за садом. Запах гари, крови и чего-то паленого стоял невыносимой стеной. Крики, смешанные с плачем, звон металла, треск огня – все слилось в оглушительную какофонию.

Он поднял голову. Через открытую калитку сада он видел огонь, пожирающий его дом. Видел силуэты мародеров, таскающих сундуки, ковры. Видел тела. Много тел. Слуг, стражников…

– Мама… Папа… – хрип вырвался из его горла. Он попытался встать, но ноги не слушались. Тогда он пополз. Надо найти… надо…

– Лаэль?! – хриплый шепот донесся из-за кучи мусора. Из тени выкатилась знакомая фигура. Менну. Его лицо было в крови и саже, одежда порвана, но он был жив! В руке он сжимал окровавленный кухонный нож. – Ты жив! Слава Горнилу! Быстро! Сюда!

Менну схватил Лаэля под руку, почти потащил вглубь узкого переулка, подальше от пылающего поместья.

– Они везде! – Менну задыхался, его глаза бегали. – Режут всех! Горят дома! Нижний Город… там ад! Надо… надо найти Исиду! Ее дом в ремесленном ряду! Скорее!

Надежда, острая и болезненная, пронзила Лаэль. Исида! Менну! Они живы! Значит, не все потеряно! Он собрал силы, встал, опираясь на друга. Они побежали, прижимаясь к стенам, прячась в тенях. Улицы, еще вчера шумные, были завалены трупами и обломками. Горели лавки, дома. Плач детей, крики насилия, дикий смех захватчиков – все смешалось. Воздух был густой от дыма и пыли, дышать было нечем.

Они свернули в знакомый переулок, где стоял дом гончара, отца Исиды. Дверь была выбита. Внутри – следы борьбы, разбитая посуда, опрокинутый гончарный круг. Исиды не было.

– Исида! – позвал Менну, его голос сорвался. – Исида!

Ответил лишь треск пламени снаружи и чей-то пьяный вопль. Менну метнулся к задней комнате. Лаэль последовал за ним.

Они нашли ее во внутреннем дворике. Исида. Она сидела, прислонившись к глиняной печи для обжига. Ее светлые волосы были спутаны, платье разорвано в клочья. Глаза, большие и темные, смотрели куда-то в пустоту, не видя их. Лицо было бледным, как мел, в синяках. Она обхватила себя руками и тихо-тихо покачивалась, издавая тонкий, прерывистый стон, похожий на писк раненого зверька. Рядом валялось тело ее отца с проломленным черепом.

– Исида… – Менну бросился к ней, опустился на колени. – Исида, это я, Менну! Лаэль здесь! Мы спасем тебя! Держись!

Он попытался прикрыть ее разорванное платье своим хитоном. Исида вздрогнула, как от удара, и забилась, заскулив громче. Ее глаза метнулись на Менну, но в них не было узнавания, только животный ужас.

– Не трогай! – прошептал Лаэль, замирая на месте. Его охватил леденящий холод. Он понял. Понял все. Его гордость, его амбиции, его презрение к жрецам и Инженерам – все обратилось в прах перед этим. Перед пустотой в глазах Исиды. Перед ее тихим, безумным стоном.

– Но… – Менну растерянно смотрел на Лаэль. – Мы не можем… ее же…

Грохот у входа заставил их вздрогнуть. В дверном проеме, заслоняя свет горящей улицы, появились двое кочевников. Пьяные, окровавленные, с горящими от наживы и насилия глазами. Они увидели Исиду, потом Лаэля и Менну.

– Ого! – хрипло засмеялся один, тыча пальцем. – Щенки! И тетерька жива! Повезло, братва!

– Моё! – рявкнул второй, шагая вперед.

Менну вскочил, как ужаленный. Его тщедушное тело вдруг напряглось, как тетива. В руке он сжимал кухонный нож. Лицо, искаженное яростью и отчаянием, стало неузнаваемым.

– Не подходи! – закричал он, голос сорвался на визг. – Не тронь ее! Убью!

Разбойники рассмеялись. Один из них, пошире в плечах, лениво выхватил кривую саблю.

– Щенок зарычал! Забавно! Давай, покажи, как ты убьешь!

Менну бросился. Неистово, безрассудно. Его нож блеснул. Раздался звон металла о металл. Менну отчаянно рубил и колол, пытаясь достать до огромного кочевника. Тот отбивал удары саблей, смеясь. Второй разбойник наблюдал, ухмыляясь.

– Менну! Нет! – закричал Лаэль, но было поздно. Кочевник ловко парировал очередной удар и ткнул кулаком в лицо Менну. Тот отлетел назад, ударившись о край печи. Нож выпал из его руки. Разбойник шагнул к нему, поднял саблю…

– Прости, Лаэль… – успел прошептать Менну. Его глаза встретились с глазами друга на мгновение – полные боли, страха, но и странного облегчения. Потом сабля опустилась. Быстро. Тяжело. Хлюпающе.

Лаэль не видел удара. Он видел, как тело Менну дернулось и обмякло. Видел, как кровь залила глиняный пол вокруг печи. Видел, как взгляд его друга застыл, устремленный в багровеющее от пожаров небо. И этот взгляд, пустой и укоризненный, пригвоздил Лаэля к месту сильнее любого страха.