Закрытие врат. Сепарация

Новость облетела школу, быстрее гриппа. «Ключей и контрактов у грабителей не нашли!» Тех вообще наняли. Вышли потом на какого-то заказчика, но и его завербовали. Спустя время задержали вторых и третьих. И вроде как они меж собой даже не связывались и не общались, им тоже платили, а кто-то вламывался в дома по обычным людским причинам: зависть к родовитым семьям; желание наживы, мол, запрос всплыл на рынке; революция.

Да, поговаривали, что победитель на турнире решал судьбу мира, определял, на чью сторону, упадут весы будущего развития, торговли и благ, точно своим выигрышем шаман предсказывал грядущее. Конечно, это домысел. Однако даже учителя указывали на то, что после победы той или иной страны, точнее, ее представителя, начинались и новые войны, и новые открытия, а иногда происходил и передел мира, гибли целые народы. В общем, и не поразительно, каждый из турниров происходил на стыке каких-либо циклов, изменений, следующий знаменовал смену эпохи Рыб на эру Водолея, например. Но некоторые действительно думали, что победа на турнире поможет им обеспечить и сохранить главенство на следующую эпоху. Во всяком случае, такую версию выдвинуло следствие, как предлог для похищения ключей, обезвредив уже десятую группировку.

Сумасшедшими – земля полнилась, но таксист отличался ото всех. Часто поглядывал в зеркало заднего вида в салон, однако, как только Димитрий чувствовал на себе его взгляд, тот его отводил. Герой и то мог оправдать, он, нехай, за рулем и не сидел, но понимал, что зеркало надобилось уж точно не для обзора салона, а того, что находилось за его пределами. И как конкретно с заднего сидения виден взгляд водителя, когда тот смотрит за положением на дороге, Димитрий никогда не задумывался.

– «Зрачки бы его углядеть».

Глаза не просто так именовали зеркалом души, они – ключи, равно такие же, как и ключи от звездных врат к духам, только глаза являлись вратами к душе человека. И любой шаман силился, посмотрев в те, сказать какие намерения у его оппонента. Более того силился. Однако Димитрия волновало именно текущее стремя таксиста. Если бы он был повнимательнее, то тотчас отметил, что «мужичок», пусть, и расплылся в улыбке, зазывая героя в салон, но глаза прикрыл. Если бы он не устал от перелета, если бы не потратил столько часов на общение с таксистами, он эту странность выискал сразу и отказался от поездки. Оправдывался, впрочем, как и всегда, но чуял, что пахло жареным.

На всякий случай нарочито достал ключи, чтобы проверить реакцию таксиста, и подстраховаться. С Девой подле, нехай, и не в плотском обличии, всемерно дышалось легче, а врата Димитрия обучили открыть быстрее, чем делать вздох, чуть ли не рефлекторно, как моргать. Ан и тут отклика не последовало. Таксист и бровью не повел, и после того, как в салоне прозвучал звякающий от переборки ключей звук. Типичный.

Сам ключ от звездных врат не сильно от обычного дверного и отличался, поэтому висел на ключнице с остальными. Немного больше, словно от крупного замка, с замысловатой резьбой на короне и узором по всему стержню. Его словно языки пламени обнимали. Коричнево-золотой. А в составе, что смог, во всяком случае, определить дальний родственник Димитрия: медь, ил и соль. Остальные составляющие троюродный дядька так и не вычленил, говорил, тех словно не хватает в периодической таблице Менделеева, и умер раньше, чем сподобился узнать тайный сплав булатной стали на Руси, «халаружной», но не Римской или Индийской, а отечественной.

– Сюда?

– Нет, до поворота на «Игору», затем по кольцу обратно на «Сто двадцать первое» и на сорок девятом километре поворот направо.

– Понял.

Димитрий тщился и через «Новожилово» таксиста повести, но боялся, что они просто увязнут на его Ладе после того, как кончится приемлемая дорога. Да и в автомобиле со странным типом герой не горел желанием оставаться, ан подуспокоился. По исходу человек никак не откликался на ключи, не знал пути к его дому, так что вряд ли являлся тем самым неуловимым похитителем, который орудовал и орудует уже несколько лет.

– «Мало ли, понял, куда меня везти?»

Все же людей не управляющими духами коренилось куда больше, чем шаманов. И в каждом мимо проходящем человеке видеть мнимую угрозу, нарекалось, глупостью. Может, еще и поэтому, когда малиновая то ли Гранта, то ли Калина свернула в лысые пролески с елями после сорок девятого километра, герой окончательно отпустил тревогу.

– «Жаль, дождь не заканчивался, а небо – не светлело. Но как-нибудь дойду».

Вокруг родные духи. И только выдохнув, Димитрий начал их слышать. Он дождь не любил, а те тому радовались. Радовались и герою, вернувшемуся спустя два года.

После ряда нападений Ефимыч запретил покидать школу без особого разрешения и прошения со стороны родителей. Ан отец героя все три года выманивал Димитрия домой на личные тренировки, в угоду будущей победе на турнире, а обосновывал все передачей ключей. Сие действо требовало личного присутствия. В связи с этим Ефимыч давал добро на отбытие за пределы Носа, однако весь девятый класс Димитрий возвращался без нового ключа, и когда пришел очередной запрос, директор отказал родителю раз и до самого выпуска.

– «Два года, даже запах не изменился».

Хотя герой обманывался. Изменился, еще как! Пахло гнилью и протухшими яйцами, то ли серой, то ли аммиаком. Смрад стоял такой, что Димитрий закрыл окно, в которое после очередного поворота начал захлестывать дождь. И деревья, конечно, ликовали, но пестовали они не возвращение того домой, а приветствовали шамана, который их очистит. Не все силились вмиг вспомнить имя героя, старцы смутно пытались пробудиться ото сна, а, проснувшись, начали чуть ли не кричать: «Прочь! Димитрий, беги отсюда! Уезжай!»

Герой предполагал, что этим и кончится его возвращение домой, однако у него не было иной дороги, отец ладил призвать Деву по контракту, а затем ее разорвать на первичные элементы с помощью иных высших духов. Поэтому он вернулся.

Глава 2. Белый кролик

Димитрий пришел в себя только после того, как его окликнула старая сосна на одном из крутых порогов. Ну как окликнула? Выругалась да наказала, чтобы герой впредь был внимательнее. Зацепил ее дождевиком, использовал как опору, еще и корни вровень ступеням применил. Ан подобное отношение к своей персоне сосна, видимо, сочла неприемлемым, о чем сразу и сообщила.

– Извини, не ворчи.

Герой дотоль не совсем мог понять: в реальности он находился или во сне, и то, что с ним произошло, произошло ли на самом деле или ему сие пригрезилось. Сны о матери, впрочем, Димитрию снились часто, особливо после ее смерти, и сроду те не сулили ему ничего хорошего затем, но так живо он никогда те еще не ощущал. Холодный пот, онемение, судороги, сведение мышц – в купе последствия и от плотских тренировок. Разумное истощение тела. Страх, даже ужас, резь и оторопь также испытывал. Но чтобы не отличить действительность от грез, впервые.

Рефлексировал долго, даже дождь его не пробрал или деревья, что кричали об опасности и уговаривали вернуться восвояси. Таксист и тот переспросил несколько раз: «Точно здесь? Уверен?» – словно что-то чувствовал. Хотя люди часто чувствовали, не стоит се опускать. Наверно, шкуросберегательный инстинкт пробуждался вблизи всякой гнили, что аж и те, кто доселе ничуть не осязали, и сроду не тренировались, начинали чуять.

Не всколыхнуло Димитрия и то, что таксист снова не торговался или не заломил после приезда цену: взял деньги, не пересчитывая, и убрал в борсетку. Герой однозначно бы выстроил на сем очередную теорию заговора. Однако паранойя и мнимая напасть казались какими-то пустотными ниже приключившегося, такими надуманными, а вот старая добрая брань окатила похлеще холодной воды. Впрочем, виной тому служили спартанские тренировки Ефимыча.

– Аккуратней, смотри, – повторила в назидание сосна.

Обычно хватало простого извинения, чтобы дерево перестало бередиться и отпустило содеянное. Тем паче Димитрий то не повредил. Ан эта колючка явно вредничала. Во всяком случае, так решил герой и веял сяк ровно до того момента, пока его нога не ступила на другую сторону рва, перемахнув через воду. Его вмиг захлестнуло смрадом, а на тело, как небо упало, сжав грудь и придавив ноги. Не имел возможности вздохнуть, верно от угарного дыма. Пересилил. Ступил обратно. Благо ручей попался небольшой, однако и той малости с лихвой хватило, чтобы Димитрий снова начал дышать.

– А я предупреждала.

– Следовало сказать яснее. Я думал, тебя не устроило, то, что я на тебя оперся.

– Как и любой человек, ты слишком переоцениваешь свое влияние на окружающий мир.

Димитрий тщился и согласиться с сосной, ан то, что происходило за ручьем, сделал именно человек. Другой, не коренясь шаманом, и изменений бы не почувствовал. Так… лес стал каким-то неприветливым, заросшим и заваленным, но в целом лес как лес. И не похуже встречал. Но этот лес был мертв. Ни одного духа. Ни одного зверя. Тишина и незаметная глазу паутина из черных нитей, оплетала всякий куст, дерево, ветвь и лист. Каждый живой либо уснул, уйдя в сердцевину, или весел разорванным ошметком, заканчивая свой век. Явно деятельность того самого отпечатка, с которым посчастливилось столкнуться герою.

– «Не сбили, а заблудилась и погибла?» – рассуждал про себя Димитрий.

Да, когда на очередном повороте юноша увидел выплывающий из леса силуэт женщины в белой ночной сорочке, он сначала помыслил, что перед ним человек. Просто промокший. Платье и темные волосы липли к коже, а сама путешественница дрожала.

– «Может, машину ищет».

Женщина сначала шла по обочине, а затем перешла на середину дороги. Не новость, в заказнике и подле него имелось несколько достопримечательностей, а также располагалось красивое озеро. Мало ли, приехали парой и поругались. Представительницы прекрасного пола частенько склонялись к какому-нибудь эффектному уходу и скитанию… босиком. Но за женщиной никто не бежал, и никто ее не кликал, Димитрий даже захотел уступить ей машину и попросить таксиста довезти ту до требуемого ей места, однако водитель не повел и глазом в сторону появившегося на пути у автомобиля человека, и продолжил ехать прямо на него.

– «Дух», – решил Димитрий. – «Неупокоенный, что ли?»

Да, он видел свежие венки на деревьях. Еще одно изменение, которое герой не алкал замечать, мнилось, проще, различать те в таксисте, что не нес своим существованием никакой угрозы. А вот дух – нес. Еще какую. И главное, что определить, серьезность составляемой опасности по внешнему виду не представлялось возможным. Немедля и не думая о том, почему низкоранговый след оказался в заказнике и неупокоенным, Димитрий разрезал ключом от звездных врат Девы грань пространства, призвав высший дух.

– «Найди и упокой».

Говорить, как это было принято в аниме или сериалах, а также кричать не надобилось, тем паче превращаться в какого-нибудь воина в матроске. Как же задолбала Клевер этим мультфильмом Димитрия, хотя, скорее всего, он мучился сими просмотрами оттого, что одноклассница управляла планетарными духами, и пыталась запомнить жесты нарисованных героев, чтобы ниже едино призывать своих. Ан фактически указ давался волей и не содержал в себе слов, только намерение. Посылался через связь, а та плелась длинно, закреплялась и тренировалась, применительно к высшим духам, со средними же формировалась мгновенно, равная близости меж двумя людьми во время разговора. К слову, никаких спецэффектов или банальной вспышки, наподобие молнии, в физическом мире после открытия врат также не наблюдалось, даже отточенных движений призыв не предполагал. Взмахнул человек ключом или звякнул тем, и все. Шаман помощнее и к артефактам руку бы не прикладывал, Димитрий же так зрение перенастраивал.

Потому как с пограничным видением имелись и вспышки, и менялся цветокор окружения, и искры летели в разные стороны, коим позавидовал бы любой блокбастер. Сам герой, может быть, тоже оценил сию палитру красок и оттенков, ан, во-первых, изменения требовались для контроля духа и ситуации в целом, во-вторых, перенастройка происходила далеко не в десятый раз; и в-третьих, сопровождалась потерей силы. А ту Димитрий утратил и резко, почувствовав тошноту и головокружение.

Оно и разумно, в самолете и перед полетом не ел. Еще и, до отъезда, не спал нормально: бередился предстоящим разговором с отцом. Добрался-то добротно, на школьном автомобиле, но сил от этого не прибавилось. Тело нуждалось в отдыхе, а вызов, к тому же с помощью него упокой низкорангового духа, мог героя просто вырубить при таком истощении. Ненадолго и не наверняка, зависело от того, насколько напитался нижний, и сколько энергии требовалось на его упокой высшему. Ан если бы Димитрий удумал переносить сознание и взгляд в Деву, точно бы впал в беспамятство. Верил. Но именно так и наказывали предписанные правила.

Высший дух воплощал и делал все в человеческом мире исключительно на силе шамана, а не выполнял настояния самостоятельно и на своей. Управленцу давал преимущества: перемещение, скорость, заключенные в бестелесного особенности. Дева, например, годилась поле чахлое возродить, чтобы то снова заплодоносило или гору сдвинуть. И по учебнику, не стоило бы герою для такого простого дела, как упокой, вызывать высшего духа, терять зерна оставшейся силы, коя надобилась ему на пеший путь домой, а следовало сделать защитный круг, туда призвать духа или отыскать его, перейдя в пласт пограничный, заманить во второй круг для упокоя и упокоить. Энергия, при таком применении, расходовалась меньше, но и занимало се действо больше времени. Особенно зов или поиск. Неупокоенные же не хотели покидать плотский мир, в котором ладили хорошенько отужинать, оттого, чуя шамана, могли и голову потерять, начать куролесить или, того пуще, сбежать, а от Девы як живо не сбежишь. Высший дух как-никак.

Да и действовала Дева быстро: быстро находила, быстро разрывала и отправляла дух, если он не след, за грань, отделяя намотанную гниль после пребывания души без тела в физическом мире от первичного состояния, уходящего на перерождение, также быстро. И скорость в данном обстоятельстве зиждилась главным плюсом, так как неупокоенный дух, даже если шаман не мог определить его потенциальную опасность, всяко вредил. Поглощал средних: убивал деревья, животных; отравлял реки – ими напитывался, а далече сподобился и до душ человеческих добраться. Притом для шамана мощь неупокоенного и его неточное определение сулило беду, тот его и сожрать тщился, а для высшего – опасности смерти не наличествовало. Дух, все же. Единственное ограничение: сила шамана. Ан и ее расход верхним, легко контролировался, как раз через перенос сознания и зрения.

Однако Димитрий обыденно пренебрег правилами. Он доверял Деве, не хотел отключаться и терять сцепки с духом дороги, потому как таксист, привычно для питерских извозчиков, лихачил, наперекор мокрому шоссе и здравому смыслу. Не присутствовало и желания выпускать из виду подозрительного водителя. Тот меньше героя напрягать не стал, а Деву он считал другом. Во всяком случае, подобно ее величал только Димитрий, так как дружбы меж шаманом и высшим духом, исходя из их исторических ролей, быть не могло.

Дева, равно относилась к герою хорошо, не пытаясь при каждой имеющейся возможности, поглотить его душу или высосать из него побольше энергии, чтобы тот перестал пользоваться ее призывом. Что это, если не дружба, после столь длинной вражды и непрекращающихся попыток убийства? Дева, конечно, с Димитрием не соглашалась, но он раз за разом ее благодарил за использование собственной силы, наперекор закрепленным вехам, понимая, что она смиловалась над ним, считав его очередную усталость или неспособность самостоятельно выполнить ту или иную задачу, поставленную Ефимычем. Поэтому-то герой и не удивился отсутствию нового оттока энергии от упокоения низкорангового духа, когда Дева появилась на заднем сидении такси в белом легком платье, наматывая длинные локоны на полупрозрачный палец.

– Тебе показалось.

Темные, точно чернозем, волосы, кудри, что походили на барашков, образованных от ветра, на реках и озерах, и синие яркие глаза, в которых отражалось звездное небо. Дева норовила предстать любой: мужчиной, женщиной, чем-то антропоморфным или животным, даже внешность ладила воплотить различную. Все по волеизъявлению шамана, но поскольку Димитрия не особо заботили подобные «радости» жизни, Дева облачалась по своей прихоти. Обычно в какой-то расшитой рубахе дефилировала, не в меру короткой, или в поры боя демонстрировала поразительной красоты декорированную вотолу, коя, казалось, не имела аналогов современным тканям, однако сейчас она явно пародировала неупокоенного духа. Та же белая сорочка: мокрая, облегающая. Оно и по уму, низкоранговый счел бы Деву за равного ему и не сбежал.

– «Но что значит «показалось»?» – отреагировал герой мысленно.

Он же был абсолютно уверен в том, что видели его глаза, оттого даже с неким сомнением посмотрел на Деву, которую больше интересовал свой локон, нежели объяснение сказанного. Но она – не человек, она – высший дух, а те никогда не ошибались. Поэтому Димитрий вздумал послать иное намерение, ан его прервал таксист, воспроизведя практически точно фразу Девы: «Показалось».

И ничуть удивительно в том, что человек звучал, равно высшему духу не существовало. Дева частенько издевалась над таксистами, если герой призывал ее прямо в автомобиле: подговаривала их отвезти его не до вокзала, как они условились, а до нужного места назначения. Или потешалась над официантами, путая их заказы, пока они с Клевер трапезничали. Такое поведение, конечно, допускать герою, как шаману, возбранялось, так как оно трактовалось давлением на людскую волю через мысли, но Димитрий надеялся, что сходным образом, покажет Деве и обратную сторону людской души. Объяснит, почему те поступают так и никак иначе, и что они тоже имеют чувства, и сомневаться для них естественно. И когда Дева устыжалась, насколько это мог сделать дух, скрываясь из виду, говорила одно: «Норовили бы и работу выполнить свою правильно, нечего витать в облаках».

В целом, и она по-своему была права, потому как на волю человека Дева не воздействовала, в том самом противозаконном смысле, это и шаманский суд бы постановил. Она просто рядом говорила, а уже личность без стремени и стержня, испытывая сомнения, по тому или иному вопросу, прислушивался к голосу извне, а не к себе. И хорошо, что се шептала Дева, она, пусть, людей и не любила, но и не заставляла их бросаться с мостов, как низкоранговые духи. И сейчас это просто заказ или поездка, но впоследствии для человека доверие к всякому голосу, а не к собственному, тщилось и жизни стоить. И то Димитрий понимал, с другой стороны. Оттого и молчал, надеясь, что в следующий раз и воля человека после небольшой шалости Девы станет крепче. Потому и нынче герой не удивлялся.

– Что вам показалось?

– Белый кролик.

– «Кролик? Белый?»

Мысль за мысль цеплялась скоро, переходя в прочую. Кроликов, а тем более белых, в заказнике не водилось. Имелись зайцы, но и те – серые. Белый бы просто не выжил в дикой природе. И белым бы точно не остался, не в дождь. Да и насколько Димитрий помнил, кролики от непогоды прятались, а не выходили на открытое пространство, где вдобавок громыхало.

– «Не Дева, она в ином обличие. Хотя несведущая душа потемки, но он сказал то после ее появления, а до того смотрел прямо».

Оставалось только одно: мать героя. Та не кичилась кровью родовитой семьи, и казалось даже странным по их заведенным традициям и любви отца к власти, что тот женился именно на ней. Мать Димитрия являлась обычным шаманом, управляющим средними духами. Она любила переносить сознание в белых кроликов, у них их, впрочем, до нападения, дома имелось в достатке. Та их разводила. Потому-то герой даже и не подумал, что мать уже мертва, и интуитивно мотнул головой назад, чтобы убедиться в своей догадке и узреть, некогда привидевшееся таксисту.

Зря. Разорвал сцепку с духом дороги. Выпустил из виду водителя, кой по-прежнему то и дело поглядывал на заднее сидение. Прямо как в его кошмарах. Димитрию обожгло ухо какой-то жидкостью огулом со смрадным дыханием, и послышался с детства знакомый голос: «С возвращением, сынок. Мы тебя ждали».

Сердце, казалось, что отобьется, а на лбу выступил пот.

– «Главное – не смотреть ей в глаза. Мать – мертва. Это отпечаток».

– «Мы же так с тобой друг друга понимали. Я тебе сильно рада, дай я посмотрю, как ты вырос».

Тряхануло салон, послышался визг шин, Димитрия отбросило к двери, а мокрыми темными волосами его хлестануло по лицу. Он мельком воззрился прямо в глаза отпечатку, напоминающему по образу и подобию его мать. Зрачки обезумили и лучились чернью. Секунда – и голова повернулась, как упала, а когти впились герою в ключицу и по телу поползли черные язвы, отчего недовольная улыбка снова разъехалась в наслаждении.

– «Я так скучала».

Дева исчезла, таксист выругался, выкручивая руль, и все закончилось. Так же резко, как и началось. В руке героя осталась оторванная часть верхней головы с мокрыми локонами, а вторая, с нижней челюстью и телом, упала на него. Водитель справился с управлением. И Димитрий смог подняться, а воспоминание растворилось, точно того и не существовало прежде, оставив на пальцах и ладонях героя следы от зубов и кровоточащую рану в ключице.

– Я выйду здесь.

– Точно здесь? Уверен?

– Да.

Машина остановилась. Таксист, и вправь, не торговался, может, решил, что виноват, и юноша просто испугался с ним ехать дальше, или не стал настаивать, или сам опешил от случившегося. Теорий Димитрий выстроит после много, едино одно, в тот момент лицо героя отображало ужас. Только не из-за внезапного попадания автомобиля в колею, а из-за случившегося. Равносильному его сну. Странному, быстрому и болезненному. Единственное, он никогда не разрывал оскверненное воспоминание своей матери в грезах, просыпался раньше от рези или страха, лицезрения синяки, а иногда и кровь от вторгнувшихся в его стан клыков или когтей.

Димитрий не заметил, как выбрался из машины, как достиг старого дуба, снял с себя белую футболку, испачканную гнилью, упал на колени и опустошил, итак, пустой желудок. Знакомый вкус желчи. Героя также рвало, когда следователь показал фотографии побоища в их доме. Голова матери лежала отдельно от тела, а плоть была изорвана, словно зверьем, и вокруг валялось много маленьких окровавленных белых кроликов. Они защищали ее до последнего вздоха.

– Ты самый слабый шаман, который когда-либо меня призывал. Хотя жил еще один, но… даже его ты превзошел.

– Спасибо, что разобралась с асфальтом. Ты спасла нам жизни.

Димитрий силился вернуться в прошлое, в любой момент, разложить его на составные части. И если отбросить ситуацию с матерью, автомобиль обязался вылететь с дороги, следом за разрывом сценки с духом, перевернуться и врезаться в дерево. Об этом будущем говорило все: асфальт, трава подле обочины, и даже поджарая ель, которая тщилась упасть на машину сверху. Или то бревно от соседнего сухого дерева, что оперлось на ель? В общем, и неважно, Димитрий, как шаман мог считывать ближайшее будущее, если оно предопределено, поэтому кусок ствола, обрушивающийся на перевернутую машину, видел. Огонь, который почему-то не тушил дождь. И все. Во всяком случае, герою стало понятно, откуда появилось столько придорожных кенотафов на практически проселочной дороге. Отпечаток питался людьми.

Оттого-то, смотря на мертвый лес, простирающийся за небольшим рвом, Димитрий осознавал, что сей отпечаток закончил трапезничать средними духами где-то здесь, а дальше пошел искать добычу попитательней. Герой сего не различил, а язался. Деревья, знакомые с детства, чествовали шамана, не силясь вмиг кликнуть Димитрия по имени, а, знамо, на них кто-то довлел, и посему они засыпали. Прятались.

– «Необходимо быть внимательней, я уже на его территории».

Казалось, самое страшное позади, и подумаешь, на Димитрия напал какой-то отпечаток, когда герой к подобному привык и собирался стать карателем. На обучении, впрочем, на них то и дело нападали отравленные средние духи, ставшие неудачной добычей браконьеров, или покойники, которые поверили в себя, играя то в остаться в живых в дикой природе, то в опасный сплав по порогам. И когда пред героем возникал незнакомый человек или дух, разорвать его или упокоить, воплощалось, делом обычным, супротив – мать: ее тело, волосы, голос.

– «Он даже не помнит, как она выглядит».

Всякий раз, отходя ото сна, Димитрий понимал, что мать, представшая ему в кошмаре, имела мало идентичного со своей настоящей личиной: у нее то лицо разъезжалось, то кожа гнила, хотя стан ее сожгли, то цвет волос, то глаз менялся. С детства и до дня ее смерти – светлые непослушные локоны, а у этой – темные… Да и худой Димитрий мать бы не назвал. Обычная. Все-таки шаман. Но сей отпечаток – хрупкий, поломанный, несуразный, больше подросток, пусть и сформированный, нежели взрослая женщина. На вид лет двадцати-двадцати пяти, матери же при кончине тридцать восемь отпраздновали. Герой хорошо запомнил это число, так как уперся в ее последний день рождения подарить ей именно столько белых роз. Все магазины местные оббегал, в итоге из трех разных собирал. И тем не менее Димитрий был абсолютно уверен в том, что напавший на него отпечаток, совершенно несходный с реальностью и любой фотографией, являлся именно его матерью. Вернее, воспоминанием о ней.