Помощник егеря

– Парк аттракционов? – пожал плечами друг, посмотрел на них в совете.

– Туда без родителей не пустят, – оценил Стефан неохотно, зато честно. Какие бы отношения ни складывались у них со взрослыми – для одиночной прогулки в тот большой парк ещё рано. – Но мы можем поговорить с ними.

– Или удрать, – весело хихикнула Анника, но потом всё же смиренно выдохнула: – Но это будет нехорошо, потому что тогда они начнут больше контролировать нас.

– И не говори, – хмыкнул Андрис и вдруг решительно встал с насиженного места. – А давайте обсудим это за мороженным? Тут недалеко открылось кафе со сластями, у меня есть и купон на скидку. И нас до трёх часов не хватятся дома. Верно ж?

Девочка и Стефан покивали – родители не будут беспокоиться в эти часы. Необязательно было даже отписываться взрослым. Дети возле школы, да и их вполне могли задержать в связи с проверочными и прочими делами. Вопросов или же вовсе подозрений не возникнет.

Поэтому троица быстро покинула территорию заведения и устремилась полакомиться мороженным, обсудить свои дела, не менее важные чем у взрослых. По крайней мере, эта часть дня принадлежала им безраздельно. Без всяких хлопот и мыслей, оставшихся в коридорах школы на десятидневный период. Предсказуемо, затея не подвела, и пару часов они провели за столом, угощаясь мороженным – без всякой оглядки на то, что следующим утром могло заболеть горло. Обсуждали и планировали встречи в эти каникулы. Наметили как минимум три: кино, попытаться всё же сходить на аттракционы, посетить батутный центр, куда их могли всех отпустить с большей вероятностью. Там вдобавок имелось несколько полос специальны игровых препятствий, как в игре. Оставалось лишь справиться с домашними делами, и тогда родители не будут иметь весомых причин для отказов. Эти планы были приняты, утверждены, и тема с оживлённой сменилась на жизненную, не устаревающую в детских кругах.

– Встанем взрослыми и будем сами решать, что делать, – проговорила Анника раздумчиво, но и мечтательно. – Это же то, чем они все и занимаются постоянно. Указывают, что делать. Чего не делать. Как будто они иногда совсем не понимают, что происходит у нас.

Она помешивала молочный коктейль с необычной голубой посыпкой. Реплика из компьютерной игры. Это лишь придавало удовольствия от поглощения такого. Стефан согласно покивал, ведь уже сталкивался с подобным в нескольких областях. Самым краем, да и удавалось маневрировать, конечно, но сам факт оставался.

– Ещё четыре класса, – устало протянул он и бросил цепкий взгляд в окно. – Не так уж и много.

Через эти четыре класса он сможет больше заняться делами в заповеднике, устроиться работать. Когда станет совершеннолетним, разумеется.

Но он питал надежды, что его отпустят туда пораньше. На более серьёзную и полную практику, к примеру. На улице, залитой майским солнцем, шли люди. Те самые взрослые, обладавшие властью над жизнью, определявшие законы. Но порой мимо пробегали и дети, освобождённые этим днём от рутины школы. Подросток улыбнулся этому, а потом подумал и о Вигберге. Она учила его довольно серьёзным вещам, если разобраться, но это ощущалось совсем не так как в школе. «Не все взрослые такие. А может, дети и взрослые похожи больше, чем сейчас кажется» – подумалось ему едва ли не философски. Что ещё оставалось делать, когда тебе двенадцать и ты ни знал всего о жизни, ни мог самостоятельно всё разузнать, потому что запрещали? Те же музыкальные группы, которые ни мать, ни отец не одобрили и сказали, что будет он слушать подобные песни только после четырнадцати. Но это не означало, что он их не слушал украдкой. И они очень даже ему нравились, и мальчик никак не понимал, почему взрослые против.

– Много, – буркнул тем временем Андрис и скрестил руки на столе рядом с опустевшей креманкой. – Это же целых четыре года, Стеф, представь только.

Стефан усмехнулся, поскольку последовал указанию, и в самом деле сделалось так занудно, неприятно. Для них это был очень большой срок. Зато оставалось много хорошего. И пожалуй, потерпеть можно. Особенно когда рядом есть настоящие друзья. Мальчик улыбнулся близнецам, не в силах выразить появившееся чувство доступными словами, потом уверенно проговорил:

– Всё хорошо будет, давайте пока доберёмся до лета, – подвёл он черту в обсуждении, которое никогда не имело логичного конца или же нужной завершённости. Оставалось для них просто данностью как погода. – И с меня пока достаточно мороженного, приберегу карманные на попкорн в кино.

Они поболтали ещё полчаса, а потом тепло распрощались. Стефан направился по улице в одну сторону, брат с сестрой практически побежали в другую, чтобы успеть вернуться домой до родителей.

И испытывая простое детское счастье, мальчик бодро, вприпрыжку пошёл по ярко-освещённому тротуару, не забывая теперь поглядывать на окружение, следить по-своему за прохожими. Не торопился и не перебегал дорогу на красный свет. Думал попутно о том, как выкроить время для встречи с друзьями среди поездок в заповедник. Целых десять дней каникул. Столько времени, столько всего можно было сделать. Причём с чистой совестью. Неспешная дорога домой занимала минут двадцать, и мальчик наслаждался ветерком, рассматривал вывески. Некоторые знакомые, пару новых. Скрашивало прогулку. Хотелось зайти домой, выдохнуть, поделиться с мамой впечатлениями, показать ей оценки, чтобы она порадовалась, и собрать рюкзак, чтобы завтра с самого утра поехать к драконам. Он уже очень соскучился по заповеднику, рутине егеря. Не говоря уже о шансе, познакомиться с новым драконом. Перспективы открывались просто чудесные. «Нужно взять бейсболку» – напомнил он себе, когда стоял на очередном перекрёстке и щурился от солнца. Хватило буквально двух раз поработать на солнцепёке, чтобы понять: Вигберга носит шляпы не для красоты. А погода как раз становилась теплее. Световой день дольше. Все прелести лета ближе. И он не собирался их упускать.

Дома с порога встретил запах готовки – сегодня мама хотела приготовить какое-то новое блюдо. Поэтому мальчик, быстро стянув кроссовки, первым делом побежал мыть руки, а потом устремился на кухню. Мама стояла там, помешивала что-то в большой миске, не отрывая глаз от раскрытой книги. Духовка уже нагрелась, а на плите стояло несколько кастрюль поменьше с булькающим содержимым. Стефану мельком вспомнилось хитрое слово к ним – сотейник – и он заговорил:

– Привет! Я немного задержался с Анникой и Андрисом, мы погуляли, – сходу обозначил, поскольку не привык врать – максимум иногда привирать и недоговаривать – полез оживлённо за дневником, куда учителя вписали оценки. – А я всё сдал. Вот. А как у тебя дела? Тебе помочь с чем-нибудь?

Мама улыбалась под его лепетание, смотрела с умилением, а когда он протянул ей раскрытую страницу оценок, то отложила готовку и прошла к краю стола, чтобы самой посмотреть. Указала ему бодро, вытирая руки полотенцем:

– Можешь пока почистить мне лука и чеснока, родной, – она чмокнула его в макушку и взяла дневник. – Спасибо.

Стефан снял форменный пиджак, чтобы не запачкать его, нашёл взором заготовленные овощи, достал из ящика нож и взялся за чистку. Таким хорошим днём рутина вообще не отягощала, и он хотел, чтобы хорошо было везде и всем.

На минуты возникла тишина, окутанная приятным и уютным бытом. Домом. Обещал быть отличный вечер, утро следующего дня звало поскорее отправиться в Менейм Утолон. Наконец раздался голос матери, и тут подросток насторожился. В нём не слышалось одобрения или довольства. И он шустро повернулся так, чтобы уже привычно следить за её лицом.

– Всего одна пятёрка, Стеф, остальные четвёрки, – выдохнула она и тихо закрыла дневник, покачала головой. – Тебя очень отвлекли эти твои поездки в заповедник.

Послышался прежний намёк, что-то упрекающее. Второе ему пока было не по силам понять целиком. И мальчик переступил с ноги на ногу, бездумно прекратил чистить лук. После работы с навозом у него и слезу от этого запаха практически не вышибало.

– Но не тройки же, мам, – осторожно возразил он, осязая край некой границы и уж точно границу разговора на прежнюю тему. – Да и не все математику сдали на отлично в этот раз. Мало кто.

Радость как-то… поблёкла. А от суровых, решительных эмоций матери умерла. Потому что она сказала ему далеко не то, что было бы приятно услышать.

– Меня не интересуют, как сдали остальные, – она нахмурилась строже, положила дневник на стол и придавила рукой. – Меня интересует твоя учёба, Стефан.

В нём мгновенно взметнулась обида – между прочим, контрольная была сложнее, чем ожидалось. И он сдал её. Честно. Не списывал. Почему она не похвалила его? Неужели, чтобы вернуться к тому, что ему нужно не так увлекаться драконами? Столь внятная мысль ему не понравилась, он почувствовал себя немного и преданным, но именно эта мысль объясняла всё логично. Он уже привык думать и выводить закономерности за время работы с Лиссо. Оправдываться дальше мальчик счёл не целесообразным. Ничего хорошего не принесёт. Стефан молча грубоватым движением снял последний слой шелухи с лука и отложил всё на стол. А сам думал. Пытался думать и понять: почему? Что лежало в основе такого поведения? Как учился и готовился в заповеднике к самым разным инцидентам.

Раньше она не придала бы такого значения четвёркам, он полагал это по имеющемуся опыту. Мама не принимала его хобби. По какой причине? Это задачка оказалась довольно трудной, и он очень пожалел, что не остался в кафе с друзьями, что не может сейчас собраться и поехать в Менейм Утолон, где не требовалось защищаться от взрослого. Ещё и от кого? От любимой мамы. И папы рядом не было, чтобы вмешаться. Сбежать – единственный внятный порыв. Всё это делало ему больно, не хотелось ругаться с ней. Однако что-то сухо подсказывало, что это неизбежно, если он хочет… защитить себя как с задирами. «Я должен справиться сам» – подумал он в какой-никакой поддержке своего самообладания и крепости духа. Хватался сейчас за все опоры, что успел обрести. Он был один на один с этой детской проблемой. Мать, не дождавшись от него каких-либо реплик, выгнула бровь и произнесла:

– Возможно, пора поговорить об этом. Мне кажется, что это волонтёрство больше отвлекает тебя от важного, – она пыталась говорить мягко и убедительно, но ребёнок чутко видел – попытка сделать так, чтобы он поступил по её видению. – Ты пойдёшь в восьмой класс, уже надо готовиться по предметам более серьёзно. Выбирать и искать направление для университета. А ты, – она позволила себе строже свести брови и возмущённо покачать головой в каком-то призыве, – только и говоришь про чешую, про породы оленей, про количество голов вепрей в каких-то секторах, и про эту свою наставницу. Ты думал о том, что дальше? Или о том, что это и опасно? Там дикие звери, защиты нет, я читала на их сайте. Да и ты умный мальчик. Умнее того, чтобы копаться в навозе.

Стефан тоже не полагал себя глупым. И поэтому знал, что она ошибается. Работа егеря была не для глупых людей – глупые там… умирали, если уж на то пошло, отсеивались на отборах. Ощущение того, что взрослый человек, его мамочка, может быть так неправа, тоже резануло ему по сердцу. Но по всему выходило, что в жизни и такое случалось.

Ответа сразу не находилось – хотелось лишь может кричать, спрашивать прямо и грубо: почему она так говорит? Почему отказывается принять его маленькие, но по-настоящему серьёзные решения? И разве он не имел права на свои вопросы? В отстранённой досаде подумалось, что далеко не так он хотел встретить свои каникулы. Буквально минут десять назад всё было прекрасно. Однако горькой обиде, боли было не время. Не время, потому что завтра он собирался поехать в заповедник. И не мог позволить матери повлиять на это. «Нужно не поругаться сейчас» – определил он ключевую, доступную основу этого неприятнейшего и тяжёлого общения, и легче не сделалось. Подросток вдохнул полной грудью и плавно выдохнул, потом посмотрел на маму, что ждала его ответа. С готовностью и даже вызовом. Противостояние. Но сдаваться он не мог.

– Мне, – он разлепил губы, обнаружив, что они пересохли, облизнул их и покачал головой, собираясь с духом, – нравится работать егерем. И мне нравится то, – удержал себя о того, чтобы не начать нервно перебирать руками – жест, какой можно было принять за слабость, – чему я там обучаюсь, мама.

– И чему?! – женщина всплеснула руками, больше демонстративно, недовольно взглянула на него. Вероятно, ожидала иного. – Считать чешуйки? Такого ты себе хочешь будущего? А жить ты как собираешься?

Вопросы далёкого будущего неподъёмны для подростка двенадцати лет, и он видел до содрогания отчётливо – всё это лишь рычаги. Чтобы подавить его, ослабить его уверенность. Он смотрел ей в глаза, мимоходом отмечая: это общение далеко не такое же, как и тогда, когда он смотрел в глаза дракону. Там было взаимное изучение, с уважением вежливым. Почтением. Пусть он и был всего лишь маленьким ребёнком. Букашкой для такого опасного создания. Здесь начиналось что-то неприятное, с чем ему просто придётся иметь дело. Так или иначе. Эта истина пришла проще прежних эмоций. Он взрослел сам. И это отделяло его от родителей в какой-то степени. Начинало.

И ему показалось, что мать боится. Боится того, что видит в нём, когда он приезжал из Менейн Утолон. Что проступает в его поведении. Но боится и того, что изменение может навредить ему. Пока это оставалось самым понятным, и Стефан сумел облечь это хоть в какие-то слова.

– Тому, чтобы понимать. И я понимаю, – выговорил он с усилием, но не отступал от темы и своего убеждения, – что тебе не нравятся драконы. Что ты, – мальчик прищурился сам, следя за реакцией взрослого человека, – боишься за меня. Тогда почему ты отпускаешь меня в школу и не боишься, что меня могут там и побить? Или что меня собьёт машина?

– Это не то же самое, – оторопела мать, но теперь в её голосе вылилось и несдержанное раздражение. Вперёд потрясения и осознания фразы, что услышала. – Ты ставишь себя под угрозу. И своё будущее. А это серьёзно.

Только после того, как она выговорила это, её рука метнулась к горлу, а в глазах проскочил и стыд с сожалением. Ужас. И Стефан догадывался, чего она испугалась. Того, что он верно истолковал основную её причину. Страх. Перед драконами. Перед тем, что постепенно её сын сближается с ними, опасными животными. В кухне между ними двумя повисло напряжение. Мальчик не мог больше продолжать это, не хотелось и разбираться дальше. Он просто и без особого выражения на лице обозначил:

– Я поеду туда завтра, – он медленно, не показывая своего эмоционального напряжения, прошёл к рюкзаку, взял дневник. – Я напишу как сяду в автобус, как приеду и уеду обратно, мам.

Мать его не останавливала, и он читал в этом и её раздумья над тем, что только что произошло, о чём они говорили. Это селило мысль, но очень уж вялую, что она возможно смягчиться или перестанет так тревожиться за него. Но сейчас подросток в это не особо верил. Он тихо вышел из кухни. Направился к себе в комнату.

Только закрыв за собой дверь, закрыл лицо ладонями – вещи упали на пол. Тяжело. А при взоре на его вырезки, постеры, лампы в виде звёзд вовсе захотелось расплакаться. Его не принимали, не слышали. Ему придётся с этим… смириться. На столе лежала окарина, и в голову пришла мысль поиграть на ней, потому что звуки успокаивали, навевали свои особенные мотивы. Но он рассудил – лучше вести себя сейчас потише и не привлекать никакого внимания. Прошёл к столу и сел. Подумал ни о чём с минут десять, смотрел в никуда. А потом взялся рисовать то, что помнил в заповеднике. Цветы, деревья, даже квадроцикл и вывеску перед остановкой. Это занятие хоть как-то упокоило. Помогло выдохнуть и уверить себя – он поедет завтра. И послезавтра. Даже если разругается вечером окончательно. Он не один. У него есть его стажировка, друзья, которым он мог написать о внезапном событии, драконы, ждущие его в лесу, Вигберга, какой он доверял и был принят целиком. Не так уж и плохо, а с родителями будет учиться общаться заново, раз такая проблема пришла сейчас. Проблема взросления.