Записки караванщика. Том 1

То же произошло и с картинами былого мира. Сейчас это была какая-то тусклая остаточная информация. Периодически эта информация подтверждалась тем, что мы смотрели старые фильмы. Ремонтировали машины или держали в руках множество вещей, вывезенных и руин городов. Но само по себе это уже давно ничего не значило.

Например, я точно помнил, что до удара катастрофы у нас дома стоял компьютер. Я играл на нём в разные игры, а отец с мамой постоянно сидели в социальных сетях и смеялись, просматривая забавные видеоролики. Сейчас компьютеров было сколько угодно на любом базаре. Кто хоть что-то в них понимал, с лёгкостью находили нужные для своих целей железяки. Но лично меня теперь куда больше волновали запчасти для насосов, горюче-смазочные материалы или водопроводные трубы, потому что с водой здесь было всё очень плохо.

Насип заботился обо мне так, словно я был его родным сыном. Я сильно к нему привязался, хотя искренне назвать «папой» так и не смог. Может, будь я моложе годика на три, так бы и случилось. Время шло, у меня появлялись свои интересы. Сарсеныч прекрасно понимал, что жить под одной крышей становится уже не совсем удобно, и перебрался в новый дом. Особых проблем с этим не было, так как опустевшего жилья в нашем посёлке было более чем достаточно. Правда, стоило привести его в порядок. Отскрести чёрную сажу Катастрофы, убрать двор, подлатать хозяйственные постройки и изгородь. Но с этим проблем не возникло. Я трудился не покладая рук, да и соседи тоже помогали.

У меня было такое ощущение, что Насип въехал в новый дом с чувством морального облегчения. Видимо, всё-таки тяжело ему было находиться в том месте, где всё напоминало о семье и прошлой жизни. А вот мне наш дом нравился. Как всегда говорил Насип: «Каким бы не был человек, если у него нет привязанности к родной земле, к месту, где он вырос… Где его душа чувствует себя по настоящему свободной и счастливой, без всякой на то причины – это очень ущербный человек. Ведь как дерево не может расти без корней, так же и человек не может создать ничего хорошего, если не знает, кто он и откуда. Не имеет почвы под ногами. Если ничего не греет его душу и если ему некуда возвращаться».

Несмотря на то, что мой настоящий дом остался за несколько сотен километров в почерневших руинах крупного мегаполиса, я действительно привязался к новому месту. С трудом припоминая свою старую квартиру, я каждый день помогал Сарсенычу с ремонтом его тогдашнего жилья. Мы укрепили фундамент, очистили от сажи стёкла. Перестелили полы. Одним жарким летом полностью перебрали крышу, сделав на ней прекрасный чердак, где можно было вялить мясо и хранить необходимые мелочи, которым не хватило места в сарае. Потом ещё за пару лет утеплили и укрепили стены кирпичом, превратив дом в самую настоящую крепость, способную противостоять любой непогоде.

Чем больше мы возились с домом, тем больше я к нему привыкал. Шесть комнат, просторная светлая кухня. Две дровяных печи. Всё становилось родным и знакомым. Мне очень нравилось это чувство, когда, вернувшись из дальнего путешествия, ты входишь в свой дом. Вдыхаешь родной знакомый запах, находишь вещи лежащими на своих местах. Или жарким летом, после долгой возни с насосами, укрываешься в самой дальней комнате и чувствуешь приятную прохладу, исходящую от стен. Лежишь на диване и смотришь, как тени от веток растущего за окном дерева медленно раскачивают на зеленоватой побелке.

А зимой, наоборот, именно в этой комнате топится вторая печь. Потрескивают поленья. Если выключить свет, то можно подолгу наблюдать за тем, какие причудливые красно-оранжевые узоры пляшут по потолку от приоткрытой дверцы.

Когда Насип переехал, мы всем посёлком помогали с реставрацией нового дома. Правда, людей становилось всё меньше и меньше с каждым годом. Посёлок и раньше не был большим – всего двадцать семей. К моменту, когда старик Сарсеныч умер, и вовсе осталось всего семь. Многие перебирались поближе к Оренбургским заставам, находя работу на разрастающихся караванных путях. К тому же извечная проблема с водой сгоняла многих фермеров с насиженного места, несмотря на все мои старания поддерживать в рабочем состоянии систему скважин и насосов, которую пробивал сам Насип со своей бригадой ещё задолго до Великой Катастрофы.

Если честно, я тоже любил путешествовать.

Мир стал пустынней. На многие сотни километров вокруг было практически невозможно встретить живого человека. Переродившиеся животные стали охотно обживать новые территории. Небольшие деревеньки, вернее их остатки, попросту исчезали с поверхности, с годами всё больше разрушаясь ветрами, водой и морозами. Заметались землёй, которую тоннами переносили пыльные бури и покрывались зарослями кустарников.

Тем интереснее и удивительнее было встретить новых людей. Забраться как можно дальше, что бы посмотреть, а как удалось наладить жизнь именно в этом месте. А потом в каком-нибудь другом. Подсмотреть что-то новенькое, перенять опыт. К тому же исчезли все условности и преграды между странами и нациями. Исчезли границы, можно было беспрепятственно объехать хоть весь мир, если знать, через какие заставы и поселения двигаться. Всё это было очень удивительно. Но, несмотря на всё чаще повторяющиеся и более увеличивающиеся по времени путешествия, я всегда любил возвращаться домой.

Какая-то незримая привязанность всегда тянула меня обратно. Хотя бы раз в полгода-год я должен был вернуться назад. Позже, по прошествии лет, я начал понимать, что значили для меня эти моменты. Куда бы я не забрался, какие бы удивительные приключения не пережил, без пути назад, как и говорил Сарсеныч, я был не совсем полноценный человек. Этот дом в небольшом чудом поддерживающим в себе жизнь поселении стал для меня некоей незримой опорой, которую я всегда должен был чувствовать под ногами, чтобы не забывать, кто я. Не забывать, что было в жизни. Не забывать, что значит добро и простое человеческое счастье – быть у себя дома…

Наконец-то дорога перестала петлять среди отвесных стен промытого в грунте каньона, и пыльной лентой устремилась на подъем очередного холма, минуя небольшую развилку.

Полуденное солнце было беспощадно, и в открытом салоне УАЗика это ощущалось особенно сильно. Не спасала даже моя широкополая ковбойская шляпа. Я уже несколько раз успел пожалеть о том, что не стал пережидать полуденный зной где-нибудь в тени. Но, как меня всегда учил Сарсеныч, любое решение существует в нескольких вариантах только на тот момент, когда ты его обдумываешь. Когда же ты начал действовать, то это есть единственный возможный вариант. Так что не надо впустую сожалеть о том, что могло бы быть или как следовало поступить. Как поступил, так и правильно.

К тому же я не мог припомнить ни одного подходящего места для остановки за несколько часов пути. Если только натянуть тент и подремать часок другой прямо в машине, откинув дверцы и позволив сухому ветру обдувать лицо. Но такой вариант меня тоже не очень устраивал.

При выезде из каньона стоял небольшой указатель. К толстому, растрескавшемуся на солнце столбу было прибито несколько толстых досок с вырезанными названиями ближайших населённых пунктов. Расстояния до большинства из них превышало сотню километров, кроме одного. К тому же рядом с ним красовался столь необходимый мне сейчас значок заправочной станции.

Что ж, УАЗик хотел кушать, и мой выбор был очевиден. Я быстро нажал на газ, направляя машину в нужную сторону. Спустя примерно сорок минут пути через пыльную степь, я увидел на горизонте белёсые крыши домов искомого поселения. Располагалось оно у подножия небольшой горы, образованной выходом всё той же каменистой тёрки. Моё настроение значительно улучшилось. Тревожные мысли, решившие было попытаться пробраться в голову, тут же исчезли. А ведь я совсем недавно залил последнюю из имеющихся канистр с топливом. Впрочем, я всегда старался точно рассчитывать свой маршрут. Но в силу того, что меня давно не было в этих краях, всё запросто могло поменяться.

Подъезжая к поселению, я сбавил скорость, что бы как следует всё рассмотреть и лишний раз не раздражать местных жителей быстрой ездой. В моё время гонять через незнакомые посёлки на полной скорости считалось очень дурным поступком. И через знакомые тоже.

Полуденный зной давал о себе знать. На улицах никого не было, не считая пары шестилапых перерожденных собак, посчитавших своим долгом лаять и клацать зубами вслед колёсам УАЗ-ика.

На небольшом холме, в полукилометре от последней вереницы ухоженных домиков, были видны ветряки. Через каждые пять-десять дворов виднелась пробитая скважина с водонапорной колонкой. Судя по пятнам жидкой грязи вокруг них, с водой дела здесь обстояли значительно лучше, чем у нас. Я невольно позавидовал этому факту и продолжил осматриваться.

Один край поселения выходил в степь, а другой почти упирался в торчащие из земли каменные валуны. Участок между ними и последними дворами был засажен аккуратными рядами картошки.

Я, оставляя за собой шлейф горячей мелкой пыли, двигался по главной улице. Одноэтажные домики с хозяйственными дворами сменились двухэтажными строениями. Причём верхние этажи были возведены явно уже после Великой Катастрофы. Об этом свидетельствовали мощные сваи, поддерживающие несущие перекрытия постройки между этажами. Где-то это были толстые брёвна, обработанные противокоррозионным раствором, а где-то бетонные сваи, явно вывезенные с так и не оконченных строек мёртвых городов.

Если честно, я практически не помнил это поселение. Либо мы с Насипом никогда через него не проезжали, либо оно очень сильно изменилось. Судя по вывескам над каждым двухэтажным домом, люди здесь жили достаточно комфортно. Во всяком случае, у них имелись прачечная, постоялый двор и даже развлекательное заведение. Пару раз мне попались указатели на автомастерскую и заправочную станцию, которая должна была оказаться как раз где-то по пути моего следования.

Бегущие за УАЗ-иком собаки вскоре отстали, видимо, проводив его до границ своих владений. Мне попались несколько пожилых людей, сидящих в тени небольших деревьев рядом со своими домами.

Судя по всему, поселение было интернациональным. Что ж, это было вполне логично. Близость караванного пути давала о себе знать. На оконных ставнях многих домов, выкрашенных голубой краской, красовался казахский орнамент, выполненный золотым цветом. Порывы горячего ветра приносили характерный запах навоза, а так же приглушенное мычание и блеянье домашней животины.

Широкая дорога в скором времени плавно перешла в пыльное раскатанное пятно, на краю которого стояло одинокое одноэтажное здание из силикатного кирпича. Судя по копоти, крепко въевшейся в раствор между ними, его очищали уже после удара Катастрофы. А вот стёкла, похоже, были родными. Я давно таких не встречал. Огромные квадратные оконные проёмы размером примерно два на два метра были заложены цветной разнобойной мозаикой синих и зелёных стеклянных блоков размером чуть больше ладони.

Всё пространство перед постройкой было покрыто следами шин и копыт животных. От последних осталось огромное количество лепёшек и небольших зеленоватых куч, высыхающих под палящими лучами солнца.

Закончив беглый осмотр, я уже хотел прибавить газу и проехать мимо, так как последний указатель заправки явно направлял меня намного дальше. Но большая вывеска над дверью здания всё-таки скорректировала мои планы.

– Глубокий погреб. Ледник. Холодная вода, – прочёл я вслух хриплым голосом и плавно повернул руль, сбавляя скорость.

Нарваться на ледник было настоящим везением. К тому же я был вынужден признать, что явно отклонился от изначально задуманного маршрута. Сколько бы я не напрягал память, так и не мог припомнить наличие ледника в этой области. Несмотря на верный вектор движения, похоже, я сильно от него отклонился.

Но, как говорил Сарсеныч, нет худа без добра. Ледники встречались нечасто, а их пользу невозможно было переоценить. Когда небо пыталось расколоться на множество кусков, а чёрная сажа покрыла всё вокруг, наша Земля тоже начала меняться. Многие называли это явление «перерождением». Внутри неё образовались большие полости, вызванные никому не известными аномалиями.

В этих странных пузырях всегда нарастал лёд. Красивый, чистейший лёд. И сколько бы его оттуда не выгребали, он всегда появлялся вновь. Талая вода из этого льда обладала настоящими целебными свойствами. Раны, промытые ею, переставали гноиться и затягивались значительно быстрее. Для питья она тоже годилась, значительно улучшая общее состояние организма, увеличивая выносливость и прибавляя сил. К сожалению, процесс намерзания льда был очень долгим, как следствие, такая вода имела весьма ощутимую стоимость. Так что попросту её никто не тратил, приберегая для особых случаев или крайней нужды. Впрочем, иногда можно было порадовать себя кружкой кристально чистой талой воды.

Я тут же представил, с каким удовольствием смочу обрывок ткани и приложу к расцарапанной ноге. Во время одной из остановок среди опустевшего безымянного посёлка я случайно наступил на кусок деревянного бруса, прикрытого пожухлой травой. Как оказалось, он лежал на краю небольшого углубления.

Увесистая деревяшка, поднятая весом моего тела, тут же хитро вывернулась и сильно ударила меня по голени. Вдобавок ко всему, штанина видавших и лучшие времена брюк не выдержала и разошлась по шву так, что старый кусок древесины ободрал мне кожу и оставил добрый десяток грязных заноз. И это хорошо ещё, что в брусе не было ржавых гвоздей. Тогда я подумал, что это тонкий намёк от высших сил, что мне следует быть более острожным в заброшенных посёлках и штаны новые тоже не помешают.

Случилось это пару дней назад. Занозы я давно удалил, а царапины промыл остатками самогона, на которые у меня были совершенно другие планы. Всё вроде обошлось, но ушибы и коросты периодически напоминали о себе неприятным зудом, иногда сильно отвлекающим от дел.

Тем временем несколько мальчишек, играющих на большой куче речного песка, с любопытством уставились на меня. Похоже, полуденное солнце нисколько их не смущало. Они увлечённо скакали по песку, выискивая особо крупные, отшлифованные водой камешки, и складывали их в старый блестящий железный чайник без ручки. Что ж, дети оставались детьми во все времена.

– Дяденька, а вы откуда? – по-хозяйски и с лёгким вызовом бросил мне самый старший из них.

На вид мальчугану было лет восемь, видимо, он и являлся предводителем всей этой компании. Остальные ребята были явно младше его.

– Издалека, – улыбнулся я, выбираясь из машины и хлопая дверцей.

– А что у вас на голове? – с нескрываемым любопытством протянул самый маленький, почёсывая зарастающие коросты на голых коленях.

– Это ковбойская шляпа, – поспешил ответить предводитель детворы с очень умным видом, чем вызвал уважительное покачивание голов своих товарищей.

– Верно, ковбойская шляпа, – кивнул я, заглядывая в импровизированный кузов УАЗика, сделанный мной вместо второго ряда пассажирских сидений.

– У нас такие шляпы не носят же… – то ли с вопросительной, то ли с утвердительной интонацией протянул ещё один мальчишка, пересыпая из ладони в ладонь горсть камешков.

– Вот что, молодежь… – протянул я, доставая из дорожной сумки красный пластиковый грузовичок. – Это вам, камешки возить к чайнику.

В глазах компании тут же появился заинтересованный блеск. Самый маленький, с ссадинами на коленях, даже спустился с вершины песчаной горы и сделал несколько шагов в мою сторону.

– Э, Бауржан, стой, тебе говорю, – остановил его старший и, поспешно обогнав малыша, подошел ко мне, взявшись за кабину протянутой игрушки.

– Не так быстро, – улыбнулся я. – Приглядите за моими вещами?

В глазах мальчишки промелькнули озорные огоньки. Он с любопытством осмотрел мои сумки, прикрытые пыльным брезентом. Я заметил его взгляд и отрицательно помотал головой.

– Я бы на вашем месте об этом не думал, – протянул я. – У меня там полно ловушек. Пальцы оттяпает в два счёта.

Стоящие позади мальчишки при этих словах нервно переглянулись и выжидающе уставились на своего лидера, который всё ещё держался одной рукой за кабинку грузовичка.

– Ты врёшь, – очень рассудительно и по-взрослому заключил он, пристально посмотрев мне в глаза.

– Может быть, – кивнул я и продолжил, вкрадчиво понизив голос. – А может и нет. Мне кажется, эта машинка всё-таки лучше, чем риск остаться без пальцев.

– Машинка лучше… – не удержался Бауржан, который всё это время смотрел на игрушку как завороженный.

Старший мальчишка резко шикнул на него и продолжил задумчиво на меня смотреть. Спустя несколько секунд он согласно кивнул и сказал:

– Мы присмотрим за твоими вещами, дяденька. Можешь не волноваться.

– Спасибо большое, – улыбнулся я и выпустил грузовичок из рук.

Маленький Бауржан радостно захлопал в ладоши и подскочил к своему лидеру. Тот снисходительно кивнул и протянул ему машинку.

Дело было сделано. Подкупив доверие местных озорников, я направился к двери и хотел было уже потянуть на себя простенькую ручку, когда моё внимание привлек солнечный блик. Я тут же посмотрел в его сторону.

Прямо за домом начинался глухой забор из побуревшего от ржавчины листового железа, прикрученного к конструкции из стального уголка. В щель между створками больших ворот я смог отчетливо разобрать очертания борта БМП-2.

Я невольно хмыкнул и уважительно кивнул. Машина была достойная. Судя по брезентовым пыльникам на стволе автоматической пушки и приборах наблюдения, за ней явно ухаживали. Солнечные лучи вспыхивали на затёртых до блеска траках, что явно свидетельствовало о том, что бронемашина не стояла без дела. В противном случае они бы покрылись налётом ржавчины в первую очередь. Кому и зачем понадобилась такая мощная броня в этом поселении, я не знал. Но факт оставался фактом. Этот грозный военный артефакт сгинувшего мира сейчас стоял на заднем дворе и выглядел вполне работоспособным.

«Может стоит у хозяина про неё выспросить? – подумал я, открывая дверь. – Железяка стоящая. Интересно, кто её топливом обеспечивает и ремонтом занимается?»

С этими мыслями я толкнул скрипучую дверь и шагнул в полумрак помещения. Тут же послышался мелодичный звон стальных трубочек китайского колокольчика, известного как «песнь ветра», закреплённого у входа прямо над головой.

Вокруг царила приятная прохлада. Свет полуденного солнца проникал внутрь сквозь широкие цветастые окна, освещая несколько рядов крепких деревянных полок, заставленных всякой всячиной. Я снял солнцезащитные очки и зацепил их одной душкой за карман рубашки.

– Убери их отсюда, сколько раз тебе повторять! – долетел до меня раздраженный мужской голос. – Эта ерунда не нужна никому! За каким чёртом ты их вообще малюешь? Чем бы добрым занялась…

Судя по характерному акценту, голос явно принадлежал казаху. Я поднял шляпу повыше на лоб и прошёл вглубь помещения.

Прежде чем изучить содержимое лавки, мне очень хотелось получить стакан прохладной воды. Я обогнул ряды полок и оказался перед длинным прилавком, повторяющим геометрию почти всех стен в помещении, только с метровым отступом от них.

Местный продавец, которым оказался полный мужчина-казах наконец-то удостоил меня своим вниманием, перестав вытирать руки куском не особо чистой тряпки. Его узкие, глубоко посаженные глаза быстро осмотрели меня с ног до головы, видимо подмечая, могу ли я представлять потенциальную ценность как покупатель.

На нём была надета засаленная голубая рубашка. На животе, подмышками и всему воротнику расползались большие пятна пота. Было видно, что полуденную жару он переносит с большим трудом. На широком лице, изрытом выболевшими оспинами, выступали крупные капли пота. Было похоже на то, что он только что зашёл с улицы. Ведь в помещении было прохладно, и особой причины так потеть я не видел.

Если честно, мне он сразу не понравился. Я повидал достаточно людей, что бы начать доверять собственному чутью. А подводило оно меня крайне редко. Весь внешний вид и манера держаться этого мужчины говорили о том, что он явно ставит себя выше других. Я часто встречал людей такого типа с этим постоянно всё оценивающим взглядом. И многие из них являлись источником проблем и неприятностей разной степени тяжести. Я их всегда называл словом «барыга». Не торговцем, не продавцом, а именно барыгой.

Мне нравилось это слово. Я перенял его от покойного Насипа. Он всегда называл так людей, озабоченных только собственной выгодой. Людей, относящихся к окружающим всего лишь как к средству достижения собственных целей. А ещё барыгам было всегда не занимать старого доброго человеческого жлобства. Уж чего-чего, а этот ресурс водился у них в большом изобилии.

С другой стороны, мне стало интересно, откуда такая типичная надменность в глазах простого хозяина товарной лавки? Обычно барыги ворочали куда более серьёзным состоянием, чем просто несколько полок заставленных полезной мелочёвкой. Это было любопытно. Но не настолько чтобы задержаться в помещении дольше, чем я планировал.

– Добрый день! – Я улыбнулся, приветливо подняв руку.

Владелец-барыга, а у меня не было никакого сомнения, что именно он является хозяином этого помещения, кивнул в ответ.

– Какое симпатичное местечко, – сказал я, подходя поближе и планомерно осматривая ряды полок вдоль стены за его спиной.

Первое, что мне бросилось в глаза – это огромный стеллаж с различными видами огнестрельного оружия. Там было множество пистолетов, гладкоствольных ружей и нарезных карабинов. В центре всего этого великолепия красовалась пара Калашниковых. От доступа посторонних рук стеллаж был закрыт сварными рамами из обрезков стальной трубы с приваренной к ним мелкой сеткой.

– Ствол хочешь купить? – по-деловому быстро спросил хозяин, откладывая в сторону тряпку.

– Нет. Я увидел надпись про ледник. Мне бы водичкой флягу заполнить. Она простая или травяные настои добавляете для аромата?

– Простая, – буркнул мужчина.

– Тоже подойдёт.

Барыга повернулся к полумраку дверного проёма, находящегося в паре метров от него, и крикнул раздражённым голосом:

– Айгуль, я сколько ждать буду? Банки сами себя не расставят, давай быстрей!

Следом последовал поток сухой казахской брани. Я не очень хорошо знал язык, но понимал смысл сказанного в общих чертах.

– Если бы не твоя мать, давно бы тебя… – и барыга замолчал, посмотрев в мою сторону. – Надоела уже, никакой пользы от неё, только ерунда эта…

С этими словами он указал на несколько картин, стоящих в дальнем углу помещения, на которые я даже не обратил внимания.

– Сейчас, Камиль Испаич, всё сделаю! Одну минутку! – долетел из коридора приятный молодой женский голос.

Иногда в жизни бывает так, что всего лишь одна секунда или одно мгновение способны в корне всё изменить. Одна случайная цепочка событий, приводящая к непредсказуемому результату, способному что-то испортить или значительно улучшить. Подарить интересное приключение, воспоминания о котором навсегда останутся в памяти, или же втянуть в неприятности, о которых будет лучше никогда не вспоминать.

«Похоже сегодня именно такой день…» – подумал я, глядя, как в помещение вошла Айгуль.

Это была молодая стройная девушка лет двадцати пяти. Она несла в руках большой деревянный ящик, с верхом заставленный стеклянными банками с маринованными овощами и мясом. Солнечный свет, проходящий сквозь цветные квадратные стекляшки, отражался матовыми бликами на длинных чёрных волосах, собранных в тугой хвост.

Айгуль бросила на меня секундный взгляд, и то только для того, чтобы убедиться, что сможет пронести свою груду банок, не задев покупателя. Но и этого оказалось достаточно, что бы её образ надолго застыл пред моим внутренним взором.

Бывают такие девушки, которые приковывают к себе мужское внимание всем своим видом, движениями и пластикой тела. Они, может, даже и не хотят этого, просто так получается само собой, помимо их воли. Будто судьба создала их с единственной целью – одурманивать мужчин.

Как неоднократно предупреждал Сарсеныч, когда я начал подрастать, что от таких женщин стоит держаться подальше. И он, конечно же, был прав. За последний десяток лет я несколько раз убеждался в этом на собственном опыте. И, не смотря на горькое послевкусие таких приключений, всё равно вспоминал о них с определённым душевным трепетом.

Что ж, похоже, Айгуль была именно такой молодой женщиной, к тому же обладающей очень притягательной внешностью. Неспеша изучая запечатлённый в мозгу образ девушки, я пришёл к выводу, что она полукровка. Резковатые азиатские черты лица и характерные карие глаза прекрасно гармонировали с пухлыми губками и округлым подбородком. Несколько тонких линий, оставленных подводочным карандашом, делали взгляд загадочным и притягательным. Прекрасная фигура, стройные ноги. От моего внимания не ускользнула округлая попка, приковывающая к себе взгляд подобно магниту.