Переселенцы

– Короче, выбор у тебя такой – или лагерь, мне все едино придется ход Зойкиной бумаге давать, деваться мне некуда или заявление на вербовку для переселения. Иди домой, поговори с домашними и утром придешь в контору с ответом. Иди и думай, все ступай. Более ничем не помогу, извиняй. Устал, прилягу тута, уже сил нет до дома идти.

– Спасибо, Сергеич, прав ты думаю, пойду с Олимпиадой поговорю и с утреца к тебе.

– Все, все… Иди…

Домой Василий пришел в почти в темноте, в окне горела лампа и в него было видно, как детишки укладывались спать после ужина. Он постоял, глядя в окно на суету своих домашних, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам – похоже, что придется расставаться с родным домом.

Старался зайти максимально тихо, но предательский таз все равно слетел с гвоздя и заплясал безумный громкий танец на полу. Все, как обычно…

Дети утихомирились, наступила в доме тишина. Василий разделся, присел у печи, от которой шло приятное тепло…

– Есть будешь?, – Олимпиада Ивановна быстро собрала мужу нехитрый ужин, – Весь день голодовал, садись, сегодня два хвоста селедки выдали, тебе кусок оставили.

– Водка есть?

Олимпиада Ивановна по голосу мужа поняла, что случилось нечто серьезное и спорить бесполезно. Молча достала початую бутылку и стакан, немного подумав, достала и второй стакан.

Сели ужинать. Василий молча выпил водки, супруга пригубила и внимательно смотрела, как муж ест. В полной тишине налили по второй, выпили. Закусили. Василий показал на стакан, жена налила по третьей… Что-то совсем серьезное… И с тревогой посмотрела на мужа.

– Ну, так что? Не томи.., – не выдержала Олимпиада.

– Говорил с председателем. Делать нечего, надо писать заявление, вербоваться на переселение, будем уезжать из деревни. Иначе – в лагеря, за овес с Зойкой.

– Так Зойка – стерва, жива-живехонька, а овес ты сам перетащил обратно в конюшню, так за что лагеря?

– Ты дура? И за меньшее сажают….

– Пошто сразу дура? Ты толком скажи, чаво председатель говорил?

– Да так и говорю, или в лагеря за овес и Зойку или в переселенцы, на неметчину…

– Господи спаси и сохрани, это ж на край света, чужбина, неметчина… Как мы там жить будем, а дети как? А хозяйство, какое-никакое, а свое… Так как же? Страх божий… Может как-нибудь обойдется?

– Не обойдется…. Утром надо писать заявление на переселение, еще денег дадут, корову и живность на обустройство обещают, как ни будь выдюжим и на неметчине люди живут…

Практически всю ночь, под охи и молитвы Олимпиады Ивановны, супруги решали как им лучше поступить, но вариант с лагерем не нравился обоим, поэтому, хоть и с большим сожалением и страхом, решили стать переселенцами…

С рассветом, Василий Иванович, надев почти новые сапоги и фуфайку, направился в контору к председателю вербоваться на переселение.

Под одобрительное похлопывание по плечу, Василий написал заявление. Вместе с ним, уже за своим столом, председатель строчил докладную записку о переселении многодетной семьи в новую Кёнигсбергскую область с прошением о заказе причитающихся денежных выплат, продовольственного пайка на период переезда и внесения их в план снабжения животными и птицей по приезду на место переселения. Закончили почти одновременно.

Получившаяся положенная к выплате сумма оказалась большой, а учитывая, что колхозники натуральных денег практически не видели – она казалась просто невозможной. Председатель промолчал и решил еще раз перепроверить, ему показалось, что такой большой суммы просто не может получится… Василий тихо сидел и ждал, когда председатель, еще раз, все пересчитает и даст ему полный список всего добра и живности, которое его семья получит по приезду на новое место жительства, где-то там, на далекой неметчине. Название новой области еще не прижилось. Точное место назначение для заселения скажут из райисполкома несколько позже.

Председатель только заканчивал перепроверку данных, как за окном послышался треск мотоциклетки. Сергеич выглянул в окно и тяжело вздохнул – мотоциклеткой рулил участковый милиционер, а в люльке восседала гордая Зойка. Председатель ехидно хмыкнул и поудобнее уселся в своем стуле, готовый встречать непрошенных гостей.

– Здоров, Сергеич! Ты чё тут беззаконное безобразие разводишь?, – с порога налетел участковый, – Мало того, что мародеров прикрываешь, так еще и покушение на убийство честного работника советской торговли утаиваешь! Дело-то подсудное, тут не посмотрят на твои заслуги. А, и ты тута…

Милиционер повернулся к Василию.

– Вот и хорошо, даже заезжать за тобой не надо, сам пришел, собирайся, сейчас поедем в район – участковый остался доволен сложившейся ситуацией.

Зойка, оставшаяся стоять в дверях кабинета председателя, лучилась счастьем, вот ее звездный час. Будет что бабам в магазине рассказать!

– Слышь… Осади, участковый, – тихо, но с настойчивой угрозой произнес председатель, – Какое такое покушение на убийство, какое мародерство? Тебя что-то не туда понесло, товарищ милиционер. Тут я советская власть! И ничего такого тута нет и быть не может. Ты почему постановления правительства не изучаешь? Приказа товарища Сталина не знаешь? Так какой же ты советский милиционер?

От неожиданного отпора председателя у служивого фуражка чуть не слетела с головы. Такого от Сергеича он никак не ожидал. Спорить состорожничал, решил миром уточнить у председателя, о каких таких приказах товарища Сталина идет речь, тут дело такое… Очень тонкое…. И самого увести могут к бывшим коллегам…

Зоя совсем опешила и растерянно хлопала глазами в проеме.

Василий вжался в стул и боялся пошевелиться.

– Садись, товарищ участковый, – спокойно произнес Сергеич, – Я тебе сейчас все поясню и политику партии, и политику советского правительства на вверенном нам участке: слушай сюда – во-первых – никакого мародерства небыло – это я приказал схоронить два мешка овса на хозяйстве Василия Ивановича для последующей выдаче колхозникам, для поддержания их подсобного хозяйства в виде птицы; во-вторых, Зойку, твою полюбовницу, никто не убивал, вон, жива-здорова в дверях пялится, даже фингала нет, так какое еще на нее нападение до смертоубийства было? Кто видел? Свидетели кто? А оговорить советского переселенца на новые земли от зависти любой может… Что товарищ Сталин сказал? А он сказал, что с переселенцев всё списывается, почет им, уважение и премиальные в денежном и натуральном выражении…. Вот так-то, товарищ участковый. А Василий Иванович, что ни на есть самый главный в нашем районе многодетный переселенец, о чем я уже и райисполком сводку подал. Так, что? Будешь переселенца заарестовывать и мне звонить в райисполком, что участковый решил сорвать освоение новых территорий? – председатель ехидно сощурился, по-очереди глядя на опешивших участкового и продавщицу.

– Сергеич, тута ошибочка вышла…. Информация не точная, сам понимаешь, проверить не успел, – залебезил участковый, – ты ж знаешь, я за товарища Сталина жизнь отдам… Зойка! Стерва, ты, что тут надумала? А? – участковый обернулся к вмиг побелевшей подруге.

Василий Иванович получив гору бумаг от председателя, похромал домой, сегодня ему можно не выходить на работу, надо определиться с семьей, что они станут забирать, а что оставят или раздадут соседям. В принципе, столько и вещей-то нет, а вот корову и курей надо отдавать в колхоз, Сергеич справку выдаст, самая дорогая справка – о начислении подъемных денег на обустройство, супруга, да и сам Василий таких денег с роду в руках не держал, то-то Олимпиада Ивановна обрадуется, правду говорят – нет худа без добра… С мыслью о необходимости переселения Василий давно смирился, в любом случае – это лучше лагеря.

Супруга не выдержала длительного отсутствия мужа, даже бессонная ночь не повлияла на нее, вышла на улицу и села на лавочку перед домом, с тревогой вглядываясь в конец улицы, там должен появиться из управы муж. Из головы не выходили гадальные тревожные мысли о лагерях или переезде на чужбину, как там будет, как детей обустроить, что есть будем, какая земля, получится ли огородик разбить или строится сразу, а если строиться, то где в это время жить, много, очень много мыслей о неизвестном будущем… И так страшно и эдак…

ГРАНИЦА

Прошло несколько месяцев с момента налета, старшина выписался из госпиталя, но еще морщась от болезненных ранений, вернулся к своим обязанностям коменданта. За это время прошла не одна войсковая операции в пуще – вычищали остатки немецких войск. Время от времени слышалась стрельба в пуще то ближе, то далеко от поселка. В это время местным полностью запрещали заходить в пущу. Рождество прошло в домах среди близких, в гости уже не ходили, даже без украшенной рождественской елки, новый год справили так же скучно и тихо. Наступил последний год войны. Отголоски фронтовых боев в виде мин, снарядов, оружия часто встречались в пуще, но местные если туда и ходили, то не в каждый квадрат, старались держаться ближе к поселку. Надо осваиваться к жизни с новой властью, жизнь как-то установилась, порой непривычная, с новыми правилами…

Валентин Степанович с утра занимался привычным делом, оправившийся от контузии Тадеуш, помогал разбираться с заявлениями местных, готовил документы, справки, занимаясь рутинной канцелярской работой. Последствия разгрома от налета постепенно ликвидировали, порядок, в целом, восстановился. Гарнизон восстановили, даже увеличили количество солдат в комендатуре, жизнь шла своим чередом.

Время от времени приезжала машина, завозила продовольствие, хозяйственный скарб, привозила газеты, письма. Давно обещанную соль тоже привезли, даже три мешка, комендант один мешок раздал жителям, по килограмму на семью, немцы, уже отвыкшие за последнее время от такой роскоши, очень быстро выстроились в очередь и его разобрали за полчаса. Эту машину особенно ждали солдаты из-за писем с дома. Местные уже привыкли к отсутствию почтовых новостей, вдобавок русские дали новое название поселку – Краснолесье, в честь окружающей его пущи, объяснили, что у них, русских, красивые, густые и большие леса называют красными, отсюда и появилось название поселка. Непривычное для немецкого уха название с трудом ими произносилось, и все продолжали употреблять старое, немецкое название поселка.

Разметая мокрый грязный снег, полуторка резко остановилась у комендатуры. Из кабины выскочил подтянутый лейтенант, на ходу отдав честь часовому, с портфелем влетел к коменданту.

Старшина, при входе офицера, тяжело встал. Лейтенант уточнил, кто комендант и достал толстый, прошитый и опечатанный пакет. В журнале из портфеля Валентин Степанович поставил свою роспись в получении пакета, лейтенант исчез так же быстро, как и появился. Полуторка рванула дальше. Старшина уселся за стол и рассматривал непривычный пухлый пакет. Старый служака понимал, что пришло что-то серьезное.

Аккуратно расшив пакет, сломал сургучные печати, комендант достал объемный приказ. Как и ожидал, новое распоряжение ничего хорошего местным жителям не сулило – приказ категоричен, всех немцев выселить из приграничной зоны, в районе Краснолесья будет проходить новая граница между Советским союзом и Польшей. На всех жителей комендантам подготовить характеристики, особенно отметить степень их лояльности к советской власти, все сшить в отдельные папки с фотографиями, папки предоставить в отделы Смерш, для оперативной проверки и рекомендаций, далее в хозяйственный отдел обеспечения тыла фронта для окончательного распределения на переселение. Списки и адреса к переселению комендант получит из управления фронта.

Валентин Степанович откинулся в кресле и задумался. За это время он уже привык к местным немцам, многих выселять было ему очень неприятно, но приказ есть приказ, он комендант, обязан его выполнить. Вопрос о выселении, до особого распоряжения, должен остаться тайной для местного населения. Последнее требование особенно огорчило старшину. Жить им в родных местах оставалось месяц-два максимум.

Спрятав документы в сейф, старшина поднялся и решил прогуляться по поселку, обдумать полученную информацию. Он пока не представлял опустевшие дома и отсутствие его жителей. На вопрос – а кто же заменит выселенных немцев, документы ответа не давали, можно было только догадываться о будущем поселка.

Валентин Степанович уже и сам различал жителей, особенно ему нравилась семья лесника Курта, его дочь, такая же высокая, светловолосая, шустрая и любопытная – так напоминала ему свою собственную дочурку, которую он уже не видел более четырех лет. Она осталась с матерью на оккупированных территориях, и до сегодняшнего дня, ему не удавалось разыскать семью. Многочисленные запросы ответа не давали, письма которые он отправлял по своему старому адресу возвращались с пометкой о выбытии адресата. Его терзала неизвестность и беспокойство за свою семью, старался с головой погружаться в работу, чтобы оставалось как можно меньше мрачных мыслей, всячески поддерживал надежду, что еще немного потерпеть, и он получит обнадеживающий ответ и найдет своих близких.