Эхо Забвения

Это было похоже на странную, коллективную лихорадку. Одна женщина, в прошлой жизни бывшая дизайнером одежды, вдруг поняла, что помнит, как рассчитать напряжение парусины для лопастей, потому что ее дед был яхтсменом и когда-то показывал ей обучающий фильм. Она не помнила лица деда, но помнила угол атаки паруса. Бывший офисный клерк, который никогда не держал в руках ничего тяжелее стилуса, обнаружил, что его руки сами знают, как смешивать глину и солому для изоляции проводов – чужое, крестьянское воспоминание, пришедшее к нему во сне. Они были как сломанный приемник, который ловит обрывки десятков радиостанций. Их собственные воспоминания были стерты, но эхо памяти всего человечества жило в их мускулах и интуиции. Они не просто строили ветряк, они собирали его из призраков чужого опыта.

Молодежь Форта, включая Лео, сбивалась вокруг Эзры, когда он отдыхал от работы. Он не проповедовал. Он просто рассказывал. Рассказывал о звездах, которые на самом деле гигантские солнца, а не просто огоньки на черном покрывале. Рассказывал о том, как люди летали на Луну. Рассказывал о музыке Баха и о картинах Ван Гога.

Для детей, выросших в мире, ограниченном частоколом и полем, это были откровения. Их мир внезапно стал огромным, глубоким и полным чудес.

Однажды вечером Лео подошел к Эзре.

– Расскажи еще… про драконов, – попросил он.

Эзра улыбнулся. Он не стал говорить, что драконы – это миф. Он начал рассказывать о динозаврах. О гигантских ящерах, которые когда-то правили Землей. Его рассказ был обрывчатым, полным пробелов, но он зажег в глазах мальчика огонь воображения.

– А почему они умерли? – спросил Лео, когда Эзра закончил. Его глаза горели любопытством.

– Упал большой камень с неба. Очень-очень большой, – Эзра пытался найти простые слова. – Он изменил мир. Стало холодно. Нечего было есть. Они были слишком большие, чтобы спрятаться. Слишком сильные, чтобы измениться.

– Как мы, – вдруг тихо сказал Лео.

Эзра посмотрел на мальчика. Он не понял.

– Ну, в старом мире, – пояснил Лео. – Дедушка говорит, мы были слишком сильные. Слишком умные. И тоже не смогли спрятаться, когда все изменилось. Мы как динозавры?

От этой детской, но пугающе точной аналогии у Эзры перехватило дыхание. Он положил руку на плечо мальчика.

– Нет, Лео. Мы не динозавры. Потому что мы можем учиться. Мы можем помнить. В этом наше отличие.

Но главным чудом было преображение Давида. Сначала он был лишь подмастерьем, с трудом отличая гайку от болта. Но однажды, глядя на хаотичные чертежи Эзры, он вдруг увидел не просто схемы. Он увидел алгоритм. Логическую структуру.

«Эзра, ты все делаешь неправильно, – сказал он, взяв в руки уголек. – Ты пытаешься построить одну большую систему. А нужно строить модулями. Как в коде. Этот узел отвечает за преобразование энергии, он должен быть независим. Этот – за распределение, у него должен быть свой протокол отказоустойчивости».

Он начал перерисовывать схему, но не как инженер, а как архитектор программного обеспечения. Он создавал не механизм, а операционную систему из дерева и металла. Эзра смотрел на него с изумлением. Он, хранитель старых знаний, видел, как рождается новая наука – не простое копирование прошлого, а его синтез с логикой цифровой эпохи. Давид не отказался от своего прошлого. Он применил его к новой реальности. И в этот момент он перестал быть просто сыном своего отца. Он нашел свой собственный путь, путь инженера-программиста нового мира. Для него ветряк был не просто машиной. Это был его первый работающий код, написанный не на экране, а на теле земли.

Но не все в Форте были рады этим переменам. Старики ворчали.

– Он отравляет умы наших детей сказками, – говорил один из них Матвею. – Они должны думать о том, как пережить зиму, а не о костях в земле и полетах на луну. Твой Кодекс говорил о работе, а не о болтовне.

Матвей Камень и сам чувствовал беспокойство. Порядок, который он выстроил, был прост и понятен. Знания Эзры вносили сложность, вопросы, сомнения.

Ночью он лежал без сна, слушая дыхание Анны. Он смотрел в темный потолок и думал. Он был строителем. Он строил дома, стены, общину. Он строил из того, что было под рукой – из камня, дерева, глины. А этот Эзра… он строил из того, чего нельзя было потрогать. Из слов. Из идей. И Матвей не знал, что прочнее. Его стена, которая могла защитить от мародера? Или идея в голове его внука, которая могла заставить его выйти за эту стену? Он чувствовал, что мир стал больше, чем его Форт, и это пугало и в то же время смутно влекло его.

Но он видел, как загорелись глаза его внука. Он видел, как его сын Давид снова обрел цель в жизни, которая была у него отнята. Он видел, как простая надежда на электрическую лампочку воодушевляла всю общину.

И он не мог это остановить. Искра памяти была зажжена.

Элиас Вэнс брел по разрушенным пригородам, двигаясь на юг. Он был один. После падения Библиотеки он потерял связь с остальными выжившими Архивариусами. Он стал призраком, тенью в руинах. В его заплечном мешке лежало самое ценное – несколько уцелевших книг и его собственные, постоянно пополняемые записи.

Он научился спать в заваленных подвалах, питаться консервированными бобами, срок годности которых истек десятилетия назад, и фильтровать дождевую воду через ткань своей рубашки. Он стал худым, как щепка, но его разум был острым, как бритва, отточенный постоянной опасностью и одной-единственной целью. Каждую ночь, прежде чем заснуть, он доставал фотографию Лены и Лео – настоящую, бумажную, которую всегда носил с собой. Он смотрел на их лица и шептал: «Я найду ответ. Я обещаю». Это был его личный кодекс.

Он выживал, используя знания, которые сам же и спасал. Он знал, где искать консервы в заваленных подвалах, как ориентироваться по солнцу, как избегать самых опасных банд. Но его главной целью был не поиск еды. Он искал следы. Следы того, что стало причиной Отключения.

«Проект „Истоки“. Chrono-Synaptic».

Эти слова стали его мантрой. Он знал, что штаб-квартира корпорации находилась в закрытом наукограде «Прометей-Парк» к западу от Лондона. Добраться туда в одиночку было самоубийством. Но он должен был попытаться. Потому что он понял: просто спасать прошлое недостаточно. Нужно понять, кто и почему пытался его уничтожить. Иначе история повторится. Даже если никто не будет ее помнить.

Однажды, прячась в руинах старой церкви, он увидел их. Отряд Очистителей. Они двигались быстро и организованно, как стая волков. Они не грабили. Они что-то искали. У одного из них он увидел дымящийся факел. У другого – рюкзак, из которого торчал обрывок знакомого переплета.

Элиас замер, слившись с тенями. Он видел, как они допрашивали одинокого бродягу, показывая ему что-то, чего Элиас не мог разглядеть. Бродяга испуганно мотал головой. Тогда один из Очистителей ударил его, и они пошли дальше.

Элиас дождался, пока они скроются из виду, и подкрался к тому месту. Бродяга уже ушел, но на пыльной земле лежал оброненный предмет.

Это был грубо нарисованный портрет. Портрет Эзры.

Сердце Элиаса ухнуло. Они не просто ищут книги. Они охотятся на его людей. Поодиночке. И они знают их в лицо. Значит, у них был предатель. Или они захватили кого-то живым.

Он прислонился к холодной стене, и его накрыла волна не страха, а ледяной ясности. Его миссия изменилась. Он шел в «Прометей-Парк» как историк, чтобы найти ответы. Теперь он понимал, что должен идти туда как солдат.

Но что он мог противопоставить фанатикам с факелами? Он был стар. Он был слаб. У него не было оружия. Его единственным оружием всегда было знание. И в этот момент он понял, как им воспользоваться.

Он перестал просто искать книги. Он начал искать уязвимости. Он больше не смотрел на руины как на хранилища артефактов. Он смотрел на них как на тактическую карту. Он вспоминал обрывки знаний не о поэзии, а о химии – что горит, что взрывается, что отравляет. Его разум, привыкший систематизировать историю, начал систематизировать хаос, ища в нем оружие. Он, гуманист, оплакивавший каждую сгоревшую книгу, начал думать, как самому превратить знание в огонь. Эта трансформация ужасала его, но он понимал: чтобы спасти библиотеку, иногда нужно сжечь часть города.

Теперь его миссия изменилась. Он должен был не просто добраться до «Прометей-Парка». Он должен был найти своих людей раньше, чем это сделают Очистители. И он знал, куда ушел Эзра. На юг. Туда, где, по слухам, существовала община сильных и независимых людей. Туда, где строили, а не разрушали.

В Каменном Форте, спустя два месяца изнурительной работы, случилось чудо.

Был ветреный осенний день. Лопасти ветряка, собранного из мусора и гениальности, медленно, со скрипом, начали вращаться. Давид и Эзра стояли у самодельного генератора. Провода тянулись к столбу в центре поселения, на котором висела одна-единственная автомобильная фара.

Ветер усилился. Лопасти закрутились быстрее. В генераторе что-то завыло, заискрило. И вдруг фара вспыхнула.

Сначала тускло, потом все ярче и ярче, заливая площадь ровным, чистым, белым светом.

Люди, собравшиеся вокруг, ахнули. Многие дети, родившиеся после Отключения, никогда не видели искусственного света, кроме огня. Они смотрели на лампу, как на сошедшее с небес солнце. Взрослые, помнившие старый мир, плакали, не стыдясь своих слез. Это был не просто свет. Это было эхо. Эхо утраченной цивилизации. Доказательство того, что они не просто одичавшие животные, а люди. Люди, способные укротить ветер и превратить его в свет.

Матвей Камень стоял в стороне, глядя на ликующие лица своих людей. Он смотрел на сына, который обнимал инженера-чужака, на внука, который с восторгом смотрел на лампу. И он понял, что старейшины были неправы.

Эзра принес им не опасность. Он принес им надежду.

Люди, собравшиеся вокруг, ахнули. Многие дети, родившиеся после Отключения, никогда не видели искусственного света, кроме огня. Они смотрели на лампу, как на сошедшее с небес солнце. Взрослые, помнившие старый мир, плакали, не стыдясь своих слез. Это был не просто свет. Это было эхо. Эхо утраченной цивилизации. Доказательство того, что они не просто одичавшие животные, а люди. Люди, способные укротить ветер и превратить его в свет.

Матвей Камень стоял в стороне, глядя на ликующие лица своих людей. Он смотрел на сына, который обнимал инженера-чужака, на внука, который с восторгом смотрел на лампу. И он понял, что старейшины были неправы. Эзра принес им не опасность. Он принес им надежду.

Но в тот самый миг, на холме в нескольких милях от них, дозорный из отряда Очистителей, всматриваясь в темноту через старый бинокль, замер. Он увидел это. Не костер. Не факел. Ровный, неестественно яркий свет посреди ночной пустоши.

Он опустил бинокль и повернулся к своему командиру, человеку с выжженным на щеке символом перечеркнутого уха.

– Нашел, – сказал он. – Они здесь. Скверна здесь.

Командир кивнул, и его лицо не выразило ничего. Он достал из-за пояса не факел, а странное устройство – артефакт старого мира, который они не уничтожили, а приспособили. Это был полевой ретранслятор. Он нажал на кнопку.

– Пророку, – произнес он в микрофон. – Источник найден. Сектор Гамма-7. Они зажгли свой лживый свет. Они пытаются воскресить Паутину. Они пытаются вернуть болезнь. Ждем приказа.

Из ретранслятора, после короткого шипения, раздался спокойный, уверенный голос Ионы.

– Не нападать. Не спугнуть. Это не просто еретики. Это – симптом. Ядро болезни где-то рядом. Окружить. Наблюдать. Я иду.

Охота была окончена. Война вот-вот должна была начаться. И свет надежды, зажегшийся в Каменном Форте, стал маяком не только для друзей, но и для врагов, притянув к себе все силы, что боролись за душу этого нового мира.

Глава 6. Дети Забвения

Фрагмент утраченной информации: из лекции по военной стратегии, Вест-Пойнт, 2038 год.

«Современная война – это война за информацию. Лишите противника связи, ослепите его спутники, сотрите его базы данных – и его армия превратится в неуправляемую толпу. Но что, если война будущего будет вестись не за контроль над информацией, а против самой ее идеи? Это будет не война армий. Это будет война фанатиков против библиотекарей. И она будет куда более жестокой».

Пророк Забвения Иона прибыл к подножию холма, с которого открывался вид на Каменный Форт, на третий день после того, как был замечен свет. Он привел с собой ядро своей армии – сотню самых преданных, самых безжалостных Очистителей. Это были не просто мародеры. Это были солдаты новой веры.

Они были «Детьми Забвения» – поколением, которое Отключение застало в юном, податливом возрасте. Они не помнили прошлого с ностальгией. Они помнили его как время путаницы, давления, цифрового шума. Учение Ионы дало им простоту, цель и чувство принадлежности. Они не просто забыли старый мир, они его ненавидели.

Среди них была девушка по имени Рия. Ей было семнадцать. Она смутно помнила старый мир: вечно уставшие родители, прикованные к своим рабочим терминалам; школа, где ее постоянно сравнивали с другими по цифровым метрикам; чувство одиночества в переполненном виртуальном пространстве. Отключение для нее было освобождением. Иона не просто дал ей пищу и безопасность. Он сказал ей, что ее боль, ее одиночество, ее ненависть к старому миру – это не слабость, а знак избранности. Он сказал ей, что она – здоровая клетка в больном организме. И она поверила ему со всей силой отчаявшейся души. Теперь она была готова умереть, чтобы этот кошмар никогда не вернулся.

Рядом с ней сидел парень по имени Калеб, тот самый, что позже проникнет в Форт. Он не помнил старый мир, но он носил его шрамы. В их общине была найдена старая медицинская база данных. С помощью одного из «раскаявшихся» техников, они научились ее использовать. И Калеб узнал, что в старом мире ему был поставлен диагноз: «Синдром дефицита внимания с гиперактивностью 2-го типа. Прогнозируемая социальная адаптация: низкая». Его заранее, до рождения, записали в неудачники. Для него Отключение было не катастрофой, а амнистией. Оно стерло его приговор.

Другие носили иные шрамы. Девушка, чьи родители в старом мире развелись, и чей профиль в «Семейной Сети» был помечен как «ребенок из неполной семьи», что закрывало ей доступ к элитным школам. Юноша, чье генетическое сканирование показало предрасположенность к депрессии, из-за чего страховые компании взвинтили цены на его «пакет жизнеобеспечения». Они ненавидели старый мир не за его технологии, а за его бездушную, математическую жестокость. За то, что он превратил их жизнь в набор данных и вынес вердикт еще до того, как они успели прожить ее. Иона не совращал их. Он лишь дал имя тому, что они и так чувствовали. Он сказал им, что их ненависть – праведна.

– Смотрите, – сказал Иона, указывая на далекий огонек Форта. Его голос был тихим, но каждый ловил его слово. – Они зажгли свой лживый свет. Они думают, что это прогресс. Но это – раковая опухоль. Это эхо мира, который должен быть мертв. Каждое слово, которое они читают, каждая схема, которую они чертят – это гвоздь в гроб нашего чистого, нового будущего.

Он повернулся к своим последователям. Их лица, освещенные пламенем факелов, были молодыми и суровыми. В их глазах не было сомнений.

– Мы не будем нападать в лоб, – продолжил Иона. – Их стены крепки. Их лидер – камень. Но камень можно расколоть изнутри. Мы посеем в них семена их же яда. Семена сомнения.

Его план был коварен. Он знал, что в любой общине есть недовольные. Есть те, кто боится перемен. Он отправил вперед своих шпионов – не воинов, а «шептунов». Их задачей было проникнуть в Форт под видом одиноких беженцев и начать распространять слухи. «Чужак принес проклятье…», «Из-за этого света нас найдут и убьют…», «Старый мир был злом, зачем мы его возвращаем?».

А сам он приготовился нанести удар по самому больному месту. По детям.

В Каменном Форте эйфория от зажженной лампы сменилась будничной работой. Ветряк давал электричество всего на несколько часов в сутки, и это стало самым ценным ресурсом. Лена смогла простерилизовать инструменты. Давид с Эзрой начали работать над созданием примитивного радиопередатчика – безумная мечта связаться с другими островками цивилизации.

Но семена сомнения уже дали первые всходы. Старики, напуганные рассказами о жестокости Очистителей, которые принесли с собой новые беженцы (шпионы Ионы), начали открыто роптать.

Свет породил неравенство. Семьи, чьи дома были ближе к центральной площади, могли протянуть провод и получить свет на час вечером. Те, кто жил у стен, оставались в темноте. Начались ссоры. «Почему им, а не нам?». Давид пытался объяснить про потери в длинных проводах, про мощность генератора, но его слова, полные незнакомых терминов, лишь усиливали подозрения. Технология, которая должна была объединить, начала разделять.

Лео видел это своими глазами. Он видел, как его лучший друг, сын кузнеца, с завистью смотрит на дом мельника, где теперь по вечерам горел свет, и они могли дольше работать. «Раньше мы все были равны в темноте, – сказал он Лео. – А теперь есть „светлые“ и „темные“». Он видел, как женщины, чьи мужья работали на строительстве ветряка, начали требовать себе дополнительную порцию еды, потому что их мужья «делают более важную работу». Единство, выкованное в голоде и страхе, начало ржаветь в первом же отблеске комфорта. Дед Матвей учил его, что сила в камнях. Эзра учил, что сила в знании. Но Лео видел, что и то, и другое может стать причиной раздора.

– Матвей, ты нас всех погубишь! – кричал на совете старый кузнец. – Ты приютил змею, и теперь к нам ползут ее сородичи! Нужно выгнать этого инженера! Разрушить ветряк! Погасить свет!

Матвей стоял на своем.

– Мы не прячемся в темноте, как крысы, – отвечал он. – Мы строим. Если они придут, мы встретим их.

Но он чувствовал, что единство его общины трещит по швам.

Лео, его внук, стал главным учеником Эзры. Мальчик впитывал знания как сухая земля впитывает воду. Он уже научился читать по слогам, используя «Пособие для бойскаутов» как букварь. Эзра, видя его тягу к знаниям, решился на рискованный шаг. Он рассказал Лео то, что до этого рассказывал лишь Элиасу – о смутных, обрывочных воспоминаниях о проекте «Истоки».

– Я не знаю, что это было, Лео, – говорил он тихим вечером, глядя на звезды. – Но я помню, что это было что-то огромное. Что-то, что должно было изменить человечество. И что-то пошло не так. Катастрофически не так. Элиас верил, что Отключение – не случайность. Он верил, что это было сделано намеренно.

Для Лео это было слишком сложно. Но одно он понял: где-то там, в мире, есть тайна. Великая тайна. И она связана с тем, почему мир стал таким.

Именно в этот момент план Ионы пришел в действие.

Двое детей из Форта, играя у ручья за периметром, не вернулись к ужину. Община поднялась на ноги. Поисковые отряды прочесывали лес всю ночь. Матвей, Давид, все мужчины Форта искали детей.

Их нашел Лео.

Он лучше других знал лес. Он пошел по следам, которые никто другой не заметил. Он нашел их в овраге. Живых. Напуганных. Но не одних.

Рядом с ними сидел человек. Не Очиститель с факелом. Это был молодой парень, ненамного старше самого Лео, одетый в такие же простые одежды, как и жители Форта. Он успокаивал детей, рассказывая им какую-то историю.

– Они заблудились, – сказал парень, когда Лео подошел с топором наизготовку. – Я нашел их и развел огонь, чтобы они не замерзли.

Парень был одним из Детей Забвения. Он сыграл свою роль идеально. Его привели в Форт как героя. Он рассказал, что сбежал от Очистителей, не выдержав их жестокости. Ему поверили. Его накормили и оставили в общине.

А ночью он сделал то, за чем его послал Иона. Он нашел Лео.

– Я слышал, ты интересуешься старым миром, – сказал он, когда они остались одни. – Тебе рассказывают сказки про полеты на Луну и прочую чушь. А хочешь, я расскажу тебе правду?

Он рассказал Лео другую историю. Историю, состряпанную Ионой. О том, что старый мир был миром боли, где люди были рабами машин, где детей отнимали у родителей и заставляли смотреть в экраны, которые выжигали им души. О том, что Отключение было не проклятием, а спасением.

– Тот человек, Эзра, и его друзья-библиотекари… они не спасают знание. Они хотят вернуть старую тюрьму. Они хотят снова надеть на всех нас цифровые кандалы, – шептал он. – А Пророк Иона хочет лишь одного – чтобы мы были свободны. Чтобы дети росли на земле, а не в сети.

Говоря это, Калеб почти сам верил в свои слова. Он ненавидел старый мир всем сердцем. Но, глядя в чистые, доверчивые глаза Лео, он чувствовал укол чего-то, похожего на совесть. Здесь, в этом Форте, он впервые за долгие месяцы спал спокойно, не боясь рейдеров. Он ел горячую похлебку, которую ему протягивала Анна Камень, не спрашивая, кто он. Он видел, как Давид, человек из мира цифр, который Калеб презирал, с мозолями на руках чинит генератор не для себя, а для всех. В мире Ионы была праведная ярость и железная дисциплина. Но здесь была… забота. И эта простая, незамысловатая забота пугала его больше, чем любая проповедь. Она заставляла его сомневаться. Но он гнал эти мысли прочь. Сомнение – это роскошь, которую он не мог себе позволить. Он был солдатом. И у него был приказ.

– Посмотри сам, – Калеб кивнул в сторону площади, где спорили взрослые. – Этот свет… он принес вам радость? Или ссоры? Эзра говорит о звездах, но строит машину, из-за которой соседи готовы перегрызть друг другу глотки. Он говорит о знании, но из-за его знаний к вашим стенам идет война. Пророк учит нас, что некоторые знания – как яд. Они красиво выглядят, но убивают изнутри. Разве ты не видишь? Это уже началось.

Слова ложились в душу Лео, как яд. Он был ребенком нового мира. Он не знал старого. И эта страшная, но простая и понятная история находила в нем отклик. Он вспомнил, как его дед Матвей говорил, что старый мир сгнил. Он видел, как взрослые спорят из-за ветряка. Может, этот парень прав? Может, свет – это не надежда, а ловушка?

На следующий день, когда Эзра подошел к нему с новой самодельной книжкой, на страницах которой нарисовал планеты солнечной системы, Лео впервые не проявил интереса. Он просто кивнул и ушел, сославшись на дела. Эзра остался стоять один, сжимая в руках книжку. Он почувствовал холод. Не от ветра. От взгляда мальчика. Впервые он осознал, что война, которую они вели, идет не только снаружи, но и здесь, за душу этого ребенка. И он, возможно, проигрывает.

В ту ночь Лео не мог уснуть. Он сидел на крыше сарая, глядя на звезды и на одинокую лампу, горящую на площади. Свет, который еще вчера казался ему чудом, теперь выглядел как глаз надзирателя. Он вспомнил слова Калеба. И вспомнил слова своего деда, Матвея, который часто говорил: «Любая цепь начинается с одного, самого блестящего звена». Он не знал, кому верить. Но он понял одно: взрослые, в своей борьбе за «правильное» будущее, забыли спросить у него, ребенка этого нового мира, какого будущего хочет он сам. И он решил, что больше не будет просто слушать. Он будет смотреть. И делать собственные выводы. Война за его душу действительно началась. Но теперь он собирался стать в ней не объектом, а самостоятельным игроком.

В душе двенадцатилетнего мальчика началась своя, самая страшная война. Война между рассказом Эзры о чудесах науки и шепотом незнакомца о свободе от них. Война между верностью деду и новой, пугающей правдой.

Иона добился своего. Он не просто осадил Каменный Форт. Он осадил душу его будущего лидера.

Глава 7. Нашивки и Шрамы

Фрагмент утраченной информации: цитата из дневника Роберта Оппенгеймера, 16 июля 1945 года.

«Мы знали, что мир уже не будет прежним. Несколько человек смеялись, несколько плакали. Большинство молчали. Я вспомнил строку из священной книги индуизма, Бхагавадгиты… „Я – Смерть, великий разрушитель миров“. Полагаю, мы все, так или иначе, это почувствовали».

Элиас Вэнс двигался по следу Очистителей, как охотник. Он был всего в дне пути от них. Ночью он видел вдали слабое, но постоянное свечение – Каменный Форт. И он понял, что именно туда ведут все нити. Туда бежал Эзра. Туда же стремились и Очистители. Он прибавил шагу, гонимый дурным предчувствием.

Его тело протестовало, но воля была несгибаемой. Каждая горящая миля приближала его не просто к Эзре, а к эпицентру борьбы. Он чувствовал это интуицией историка. Великие битвы всегда происходят там, где сталкиваются не просто армии, а идеи. И этот маленький огонек в ночи был костром, к которому слетались все мотыльки нового мира – и те, кто нес свет, и те, кто нес тьму.

В самом Форте напряжение достигло предела. Шпионы Ионы, «шептуны», сделали свою работу. Община раскололась. Одни видели в Эзре и его знаниях спасение, другие – проклятие, которое навлекло на них гнев фанатиков. Матвей Камень пытался удержать порядок железной рукой, но его авторитет впервые пошатнулся. Люди смотрели на него с сомнением.