Эхо Забвения

Элиас Вэнс провел эту зиму в движении. Он спускался из своей башни, как Данте в ад, этаж за этажом. Он видел следы внезапно оборвавшихся жизней, сцены борьбы и тихого угасания. Он научился быть тенью. Научился взламывать не коды, а замки. Научился отличать звук шагов мародера от шагов голодного беженца. Его целью была Британская библиотека. Маяк в ледяной пустыне. Он добрался до нее весной, истощенный, обмороженный, но с рюкзаком, набитым не консервами, а самыми ценными книгами, что он смог унести. Он не был первым. Внутри, в огромном читальном зале, тускло освещенном костром, разведенным в металлическом мусорном баке, сидело несколько таких же призраков. Они не говорили. Они читали. Это были первые Архивариусы.

Матвей Камень провел зиму в осаде. Но врагом был не человек, а природа. Его дом стал ковчегом для всей его разросшейся семьи и нескольких соседей, которым повезло оказаться рядом. Первые недели были адом. Давид, его сын-программист, был беспомощен. Он не умел колоть дрова, не знал, как починить протекающую крышу. Между отцом и сыном росла стена непонимания. Поворотным моментом стала ночь, когда у маленького Лео начался сильный жар. Лена, врач, не могла ничего сделать без лекарств и оборудования. И тогда Матвей, вспомнив, как его лечила бабушка, ушел в заснеженный лес и вернулся с корой ивы и какими-то травами. Он сам сварил отвар, сам поил им внука. И Лео выжил. В ту ночь Давид впервые взял в руки топор и до рассвета рубил дрова. Молча. Упрямо. Он начал учиться у отца. Каменный Форт рождался не из Кодекса, а из общего страха и общей работы.

Иона провел зиму, странствуя по замерзшим городам. Он не прятался. Он шел в самые опасные места – на стихийные рынки, где за банку консервов убивали, в лагеря беженцев, где свирепствовали болезни. И он проповедовал. Его учение о Великом Очищении было бальзамом для душ, потерявших все. Он давал им смысл в их страданиях. Он не предлагал еду. Он предлагал нечто большее – оправдание их потерь. Он собирал вокруг себя самых отчаявшихся, самых озлобленных. Он учил их не только своей вере, но и дисциплине. Он превращал толпу в армию. Его первые «Очистители» были не фанатиками. Они были выжившими, которые нашли в его словах тепло, которого им не давал ни один костер.

Глава 3.5. Дорога из Стекла

Фрагмент утраченной информации: сообщение с форума для выживальщиков, 2043 год. «Главное правило в первые 72 часа – добраться до „точки сборки“. Не геройствовать, не спасать мир. Просто добраться до своих. Потому что после 72 часов мира, который ты знал, уже не будет. А своих у тебя может не остаться».

Давид Камень, гениальный программист, никогда не думал, что самой сложной задачей в его жизни станет проехать тридцать километров. Когда Сеть умерла, его «умная» квартира на окраине Лондона превратилась в бетонную коробку. Его жена, Сара, плакала, а их маленький сын, пятилетний Лео, испуганно смотрел на темные экраны. Давид знал только одно: нужно к отцу. Отец всегда знал, что делать.

Они вышли на улицу. Хаос еще не обрел форму, он был похож на броуновское движение. Люди бесцельно бродили, смотрели на свои мертвые коммуникаторы, пытались говорить, но часто замолкали на полуслове, забыв, что хотели сказать. Это была не паника. Это было системное зависание человечества. Их электрокар, как и тысячи других, стоял мертвым. Но в гараже была еще одна машина – старый, допотопный джип с двигателем внутреннего сгорания, который его тесть, такой же ретроград, как и отец Давида, держал «на случай зомби-апокалипсиса». Все смеялись над ним. Теперь не смеялся никто.

И тут к ним подошла она. Лена. Его сестра. Дочь Элиаса Вэнса. Давид едва узнал ее. Она была врачом в клинике неподалеку, всегда собранная, элегантная. Сейчас ее белый халат был испачкан кровью, волосы растрепаны, а в глазах, которые он помнил смеющимися, плескался холодный, сфокусированный ужас.

«Давид?» – ее голос дрожал, но был твердым. «Отец… он в „Шараде“. Я не могу с ним связаться. А у тебя… твой отец живет за городом, верно? У него есть колодец. И земля».

Они поняли друг друга без слов. В этом новом мире их отцы – Историк и Строитель – были двумя полюсами надежды. Они объединили свои семьи – две машины, остатки еды – и решили прорываться из города вместе. Лена – к своему отцу, Давид – к своему.

Дорога была адом. Не из-за банд – они появятся позже. А из-за растерянности. Машины, лишенные автопилотов, сталкивались. Люди, забывшие правила движения, выходили на магистрали. Но самым страшным было другое. Они видели мужчину в дорогом костюме, который пытался заплатить за бензин на еще работающей заправке своим мертвым коммуникатором. Увидев, что это не работает, он не разозлился. Он сел на землю и заплакал, как ребенок. Он не помнил, что такое деньги. В другом месте женщина отчаянно пыталась успокоить своего ребенка, напевая ему мелодию. Но это была не колыбельная. Это был рекламный джингл синтетических напитков, застрявший в ее голове, как осколок стекла.

Именно Лена спасла их, когда на одном из блокпостов, стихийно организованном испуганными полицейскими, их остановили. «Куда едете?» – спросил коп с пустыми глазами. Давид начал что-то лепетать про отца, про дом. Но Лена шагнула вперед. Ее врачебный авторитет, даже в этой ситуации, был ощутим.

«У меня в машине медикаменты, – сказала она твердо и просто. – Антибиотики, перевязочные материалы. Я врач. А у него, – она кивнула на Давида, – в голове чертежи водяного насоса. Дайте нам проехать, и, возможно, завтра у вас будет чистая вода и помощь для раненых. Остановите нас, и мы все умрем здесь от дизентерии».

Она не лгала. Она просто выбрала из их общих знаний то, что стало новой валютой. Практическую пользу. И их пропустили.

Они так и не добрались до «Шарада». Центр города был уже непроходим, превратившись в одну гигантскую пробку, где отчаяние перерастало в насилие.

«Я не дойду до него», – сказала Лена, глядя на дым, поднимающийся над небоскребами. В ее голосе была невыносимая боль. «Поезжай к своему отцу, Давид. Спасай свою семью. Спасай Лео. Когда-нибудь… когда-нибудь мы найдем моего».

«Нет, Лена, мы не можем тебя бросить!» – запротестовал Давид.

«Можете. И должны, – она посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была сталь. – Здесь, в этой старой школе, – она кивнула на здание неподалеку, – уже десятки раненых. Они – мои пациенты. Мой отец – историк, он спасал прошлое. Моя работа – спасать настоящее. Это мой пост. Уезжай».

Так пути детей разошлись. Давид, скрепя сердце и неся на себе тяжесть этого выбора, повел свою семью в Каменный Форт. А Лена, забрав часть медикаментов, осталась в пригороде, организовав полевой госпиталь в здании старой школы. Она была дочерью Архивариуса. Ее миссией было спасать не книги, а людей. Этот поступок, это самопожертвование, станет одной из первых легенд нового мира. А Давид до конца своих дней будет нести в себе чувство вины за то, что уехал, оставив сестру в этом аду. Это чувство вины станет топливом для его будущей одержимости – построить мир, где такое больше никогда не повторится.

Глава 4. Убежище Библиотекаря

Фрагмент утраченной информации: твит от @UrbanExplorer_Alex, 12 января 2045 года.

«Пролез сегодня в заброшенную библиотеку в центре. Пылища! Но какой кайф! Запах старых книг – это как машина времени. Забавно, что когда-то это было главным источником информации для людей. #ретро #аналоговыймир #история»

Семь лет спустя после Отключения. Семь лет тишины, голода и страха, которые медленно сменились хрупким, уродливым подобием порядка. Мир больше не кричал от ужаса. Он стонал от усталости.

Элиас Вэнс выжил.

Его убежищем стала Британская библиотека. Не сверкающее современное здание, а одно из ее старых, забытых хранилищ в глубоком подземелье, куда он пробрался по сети вентиляционных шахт и служебных тоннелей. Это был лабиринт из стали и бетона, пропахший вековой пылью и тленом бумаги. Для большинства выживших – бесполезная гробница. Для Элиаса – Ковчег.

Первые месяцы были адом. Не из-за голода или холода. Из-за одиночества и тишины, нарушаемой лишь шелестом собственных шагов и скрипом стеллажей. Он питался тем, что осталось в автоматах для персонала, пил воду из системы пожаротушения. Но главным его занятием была борьба с собственной памятью. Он ходил вдоль полок, брал книгу, читал название – «История упадка и разрушения Римской империи» – и пытался вспомнить хоть что-то, кроме имени автора. Иногда получалось. Иногда – нет. Каждая восстановленная крупица знания была победой. Каждая зияющая дыра – пыткой. Он был королем в царстве мертвых слов.

За эти годы он изменился. Профессорская мягкость исчезла, уступив место жилистой, настороженной худобе. Его руки, некогда порхавшие над сенсорными панелями, стали грубыми и мозолистыми от работы с металлом и камнем. Но глаза… в их глубине все так же горел неугасимый огонь хранителя.

Он был не один.

Постепенно, по одному, он находил других. Тех, кто искал не еду, а смысл. Первым был Аарон, бывший скрипач, который сошел с ума от тишины и пришел в библиотеку в поисках нотных партитур, чтобы музыка снова зазвучала хотя бы в его голове. Потом пришла Майя, студентка-медик, помнившая обрывки анатомических атласов и отчаянно пытавшаяся восстановить знания, чтобы лечить людей не только травами, но и чем-то большим. За ней – инженер, плотник, учительница. Они были осколками старого мира, притянутыми гравитацией этого невероятного хранилища знаний.

Они создали свой быт. Днем – вылазки. Вечером – работа. Ночью – дежурство у забаррикадированных входов. Они научились делать свечи из воска, найденного в церковных подвалах. Они разбили небольшой огород на крыше, куда проникал солнечный свет через вентиляционную шахту, и выращивали там скудную зелень и грибы. Это была хрупкая, но упрямая цивилизация в сердце мертвого города.

Они называли себя «Архивариусами». Их было не больше двадцати человек. Днем они совершали вылазки наверх, в «Пустошь», как они называли руины Лондона, в поисках еды, инструментов и, самое главное, – других книг. Каждая найденная книга – от сборника стихов до технического справочника – праздновалась как величайшая победа.

Вечерами, при свете самодельных жировых ламп, они делали свою главную работу. Они читали.

Они читали вслух, по очереди, чтобы знание проникало в них не только через глаза, но и через уши, закрепляясь в памяти. Они переписывали самые важные, самые хрупкие книги на любом доступном материале – на обороте старых рекламных плакатов, на кусках коры, на выделанной коже крыс.

– «Вода, вода, кругом вода, но нету капли для питья», – читал Аарон дрожащим голосом из чудом уцелевшего томика «Сказания о старом мореходе». Слушатели, сидящие в круге света, впитывали каждое слово. Они не просто слушали стихи. Они учились. Учились метафорам, ритму, тому, как можно описать отчаяние и надежду с помощью слов. Они заново открывали язык.

Но их община не была идиллией. Знание, которое они спасали, было не только светом, но и ядом. Однажды, читая старый учебник по психиатрии, один из них, бывший учитель, сошел с ума. Он начал видеть симптомы описанных болезней в себе и в других, сея паранойю и недоверие, пока его не пришлось изолировать в одном из дальних хранилищ.

Возникли споры. Фракция «Прагматиков» во главе с Эзрой, инженером, утверждала, что нужно спасать и переписывать только полезные знания: технические справочники, медицинские атласы, пособия по выживанию. «Поэзия не накормит нас, а философия не защитит от рейдеров», – говорил он на вечерних советах.

Элиас же возглавлял «Гуманистов». «Если мы сохраним только чертежи и формулы, мы построим лишь более эффективный муравейник, – отвечал он. – А я хочу спасти не муравейник, а человечество. Поэзия, философия, даже самые мрачные страницы истории – это то, что отличает нас от машин и зверей. Это наша душа. И если мы ее потеряем, то какая разница, выживем мы или нет?»

Этот спор был их главной внутренней войной. Каждая найденная книга становилась предметом дебатов: спасти или проигнорировать? И каждая вылазка была не только поиском еды, но и борьбой за идеологическое будущее их маленького, хрупкого мира.

Элиас был их лидером. Не потому, что был самым сильным, а потому, что помнил больше других. Его личные записи, начатые в той квартире на 73-м этаже, разрослись до десятков самодельных тетрадей. Это была «Книга Элиаса» – отчаянная попытка восстановить скелет истории, науки и культуры.

– Они придут за этим, – сказал он однажды вечером, указывая на стеллажи, уходящие во тьму. – Те, кто боится этого. Пророки Забвения. Они называют себя «Очистителями». Они сжигают книги. Они верят, что память – это яд.

– Но почему? – спросила юная Кира, которая родилась за год до Отключения и не помнила старого мира. Ее мир был здесь, в подземелье.

– Потому что знание дает силу, – ответил Элиас, глядя на ее чистое, любопытное лицо. – А тот, кто контролирует прошлое, контролирует будущее. Они не хотят, чтобы люди помнили, что можно жить иначе. Что можно быть свободными, задавать вопросы, сомневаться. Им нужны послушные овцы, а книги превращают овец в пастухов.

Он не добавил, но подумал: «А может, они в чем-то правы? Может, груз всей нашей кровавой, сложной, противоречивой истории был слишком тяжел? Может, забвение – это и правда дар?». Он гнал эти мысли прочь, как ересь. Но иногда, в самые темные ночи, они возвращались и грызли его изнутри.

Он знал, что их убежище не вечно. Слухи о «библиотекарях», хранящих «запретные слова», уже расползались по Пустоши. Рано или поздно Очистители найдут их. И тогда им придется сражаться за право помнить.

В нескольких десятках миль к югу, в поселении, выросшем вокруг дома Матвея Камня, жизнь текла по иным законам. Их община, которую окрестные выжившие называли «Каменным Фортом», разрослась. Теперь это было огороженное частоколом поселение из двух сотен душ.

Матвей, которого теперь все звали просто «Отец», установил жесткий, но справедливый порядок. «Кодекс Камня» стал их конституцией. Верность клану, тяжелый труд, взаимопомощь. У них была своя кузница, своя мельница, свои поля. Они не читали стихов при свете свечей. Они чинили плуги и коптили мясо.

Его внук, Лео, тот самый мальчик с голографическим драконом, вырос. Ему было двенадцать. Он не помнил ни интернета, ни виртуальной реальности. Его реальностью были мозоли на руках от работы в поле, вес топора и запах свежеиспеченного хлеба. Он был сильным, ловким и молчаливым.

Однажды, патрулируя периметр вместе с отцом Давидом, они наткнулись на незнакомца. Он лежал без сознания у ручья, истощенный и раненый. На нем были странные лохмотья, а в руке он мертвой хваткой сжимал грязный, потрепанный сверток.

Они принесли его в Форт. Лена, дочь Матвея, их единственный врач, осмотрела его. Множественные ушибы, истощение, лихорадка. Но раны были обработаны, хоть и грубо, – кто-то прижег их раскаленным металлом. Этот человек боролся за жизнь.

Когда незнакомец пришел в себя, он увидел над собой суровое лицо Матвея Камня.

– Кто ты? – голос Отца был как скрип жерновов. – Откуда пришел?

Незнакомец, худой, с безумным блеском в лихорадочных глазах, попытался сесть. Он был одним из Архивариусов Элиаса. Его звали Эзра. Он был инженером.

– Из Лондона… из Города Пустых… – прохрипел он. – Они нашли нас. Очистители…

Эзра рассказал им свою историю. Рассказал о подземелье, полном книг. О людях, которые пытались спасти не свои жизни, а память человечества. Он рассказал о нападении. Десятки фанатиков, ведомых Пророком Забвения, ворвались в библиотеку. Они несли факелы и молоты. Архивариусы пытались защищаться, но их было слишком мало.

Эзра говорил, и его голос дрожал не только от слабости, но и от вины. Он был лидером «Прагматиков». В тот день, когда Очистители напали, он как раз спорил с Элиасом, доказывая, что нужно забаррикадировать входы стеллажами с поэзией и художественной литературой, чтобы спасти технический сектор. «Эти сказки бесполезны, Элиас! Нам нужны схемы!» – кричал он за мгновения до того, как в дверь ударил первый таран.

Элиас тогда посмотрел на него своими уставшими глазами и сказал: «Ты ошибаешься, Эзра. Схемы научат нас, как жить. А сказки – зачем жить».

Когда начался пожар, огонь в первую очередь охватил именно технические архивы, которые Эзра так пытался защитить. А путь к отступлению лежал через секцию философии, которую он презирал. Элиас, отступая последним, сунул ему в руки сверток. «Беги, Прагматик, – сказал он без упрека, но с бесконечной горечью. – Беги с тем, что ты считаешь полезным. И найди тех, кто сможет это построить. Может быть, ты прав. Может быть, с этого и нужно начинать».

– Они жгли все, – шептал Эзра, и по его щекам текли слезы. – Они крушили стеллажи, рвали страницы… кричали, что это яд, что это грязь старого мира… Элиас… он велел нам бежать. Разделиться. Унести с собой хоть что-то.

Он сжал сверток, который все это время не выпускал из рук.

– Он дал мне это. Сказал, это важнее, чем моя жизнь. Сказал, нужно найти тех, кто строит, а не разрушает.

Матвей посмотрел на сверток. Давид, его сын, осторожно развернул его. Внутри, завернутые в несколько слоев промасленной ткани, лежали две вещи. Первая – та самая потрепанная книга «Пособие для бойскаутов». Вторая – несколько исписанных листов из «Книги Элиаса». На них были не стихи или история. На них были чертежи. Простой ветряной мельницы для выработки электричества. Водяного насоса. Схема примитивного печатного станка.

Давид, бывший программист, смотрел на чертежи, нарисованные от руки, и его глаза расширились. Это была технология. Не цифровая, не зависящая от облака. Настоящая, из дерева и металла. Технология, которую можно было потрогать.

– Электричество… – прошептал он, глядя на отца. – Мы могли бы… осветить дома. Запустить насос.

Матвей Камень молчал. Он смотрел на изможденного Эзру, на чертежи в руках сына, и в его душе боролись два чувства. Первое – недоверие. Все, что было связано со старым миром, принесло лишь хаос. Его путь был прост: земля, руки, сила. Второе – прагматизм. Он был строителем. Он видел пользу. Ветряк мог бы облегчить жизнь его людям. Он мог бы дать им преимущество.

– Дайте ему еды и воды, – наконец произнес он, обращаясь к жене. – И пусть отдохнет. Мы решим, что делать.

В тот вечер в Каменном Форте разгорелся первый серьезный спор.

– Это опасно! – говорил один из старейшин общины. – Этот человек привел за собой смерть. Если Очистители нашли их там, они будут искать и остальных. Они придут сюда!

– Но эти знания… – возражал Давид. – Отец, это может изменить все! Мы можем не просто выживать, мы можем развиваться! Это то, о чем ты говорил – не дать хаосу сожрать нас!

Впервые с момента Отключения Лео, внук Матвея, подал голос на совете взрослых.

– Он принес книгу, – тихо сказал мальчик. – Я видел. В ней картинки, как разводить огонь без спичек. Как сделать укрытие в лесу. Это полезно.

Слова мальчика, его незамутненный, практичный взгляд на вещи, произвели на Матвея большее впечатление, чем все доводы взрослых. Он посмотрел на своего внука. Лео был будущим клана. И если он видел в этих листках пользу, а не угрозу…

– Он останется, – объявил Матвей свое решение. – Мы построим этот ветряк. Но мы усилим дозоры. Мы будем готовы.

Это был поворотный момент. Каменный Форт, бастион выживания, неосознанно сделал шаг навстречу знаниям, которые презирал. Впервые за семь лет Книга и Камень начали находить общий язык.

Тем временем, в сожженной и оскверненной Британской библиотеке Пророк Забвения Иона стоял посреди пепла. Его последователи, Очистители, таскали обугленные остатки книг и бросали их в общую кучу. Победа была полной. Но Иона не чувствовал радости. Он чувствовал злость.

Он смотрел на корчащиеся в огне страницы, и перед его внутренним взором встала другая сцена. Сверкающий, залитый светом холл штаб-квартиры «Chrono-Synaptic». Он, тогда еще не Иона, а скромный техник по имени Сайлас, стоит с планшетом в руках, ожидая своей очереди на презентацию. Он разработал элегантный алгоритм для оптимизации городских энергосетей, который мог бы сэкономить миллионы. Он верил в свой проект. Он верил, что знание и технология – это свет.

И вот мимо него, окруженный свитой инвесторов, проходит сам Кевин Цанг. Бог этого мира. Цанг бросает мимолетный, скучающий взгляд на экран планшета Сайласа. Он даже не останавливается. «Еще один мечтатель, который пытается построить мост из тумана», – бросает он своему помощнику достаточно громко, чтобы Сайлас услышал. «Убедитесь, что его социальный рейтинг не позволит ему взять кредит даже на кофеварку. Нам не нужны фантазеры, нам нужны исполнители».

Смех свиты. Щелчок. Это был звук, с которым сломалась его жизнь. Эта фраза, навечно записанная в его цифровом досье, закрыла перед ним все двери. Сеть, этот вечный архив, не давала ничего забыть. Она была вечным обвинителем, вечным напоминанием о его унижении. Знание, в которое он верил, стало его тюрьмой. Технология, которой он поклонялся, стала его палачом.

И вот теперь, глядя на огонь, пожирающий книги, он чувствовал не триумф. Он чувствовал отмщение. Он сжигал не просто бумагу. Он сжигал мир Цанга. Мир, который его унизил. Он не просто давал людям забвение. Он давал его себе. И это делало его самым опасным человеком на Земле, потому что его священная война была глубоко личной.

Один из его лейтенантов принес ему уцелевший обрывок страницы.

– Пророк, мы нашли это в кабинете их главаря.

Иона взял обрывок. Это был лист из «Книги Элиаса». На нем была не схема и не стихотворение. На нем была запись, сделанная рукой Элиаса Вэнса.

«16 июня 2045 года. 17:34. Я помню этот момент. Это не было похоже на сбой. Это была волна. Целенаправленная. Как будто кто-то повернул ключ. Что они скрывали? Что было настолько опасным, что его пришлось стереть из памяти всего человечества? Проект „Истоки“. Я смутно помню это название. „Chrono-Synaptic“. Кевин Цанг. Я должен вспомнить…»

Иона скомкал лист. Он знал эти имена. Он знал этот проект. В своей прошлой, забытой жизни, он был не просто уличным проповедником. Он был мелким техником в корпорации «Chrono-Synaptic». И он помнил то, чего не помнили другие. Он помнил страх в глазах начальства перед запуском «Истоков». Он помнил шепот о «неконтролируемых последствиях».

Его учение об «очищении» было ложью, которую он создал, чтобы выжить и повести за собой людей. Но в основе этой лжи лежала крупица истины: Отключение не было случайностью. И не было божественным актом.

Это было сделано людьми.

И Иона знал, что, если такие, как Элиас, докопаются до правды, их хрупкий новый мир рухнет. А его собственная власть исчезнет.

– Он выжил, – прошипел Иона. – Библиотекарь выжил. И он унес с собой вопросы.

Он повернулся к своим последователям.

– Братья! Сестры! Очищение не закончено! Скверна расползлась! Архивариусы сбежали, унеся с собой семена ядовитой памяти! Мы должны найти их! Найти и сжечь каждого! Каждый листок, каждое слово! Пока от старого мира не останется даже эха!

Охота началась. Охота не за едой или территорией. Охота за самой идеей прошлого. И все следы вели на юг, в сторону общины, которая осмелилась приютить беглеца с книгой.

Глава 5. Искра Памяти

Фрагмент утраченной информации: из переписки двух историков на закрытом академическом форуме, 2041 год.

«Вопрос не в том, ЧТО мы помним, а в том, КАК мы это делаем. Дописьменная эпоха ценила устную передачу, тренируя память до невероятных пределов. Книгопечатание создало „внешний жесткий диск“, освободив мозг, но сделав знание уязвимым для огня. Цифровая эра создала иллюзию бессмертия информации, но что, если сама сеть, сам „мозг“ человечества, однажды заболеет амнезией? Мы вернемся не в Средневековье. Мы вернемся в доисторическую тьму».

В Каменном Форте начались перемены. Медленные, почти незаметные, но необратимые. Эзра, инженер-Архивариус, поправился. Под присмотром Матвея и под руководством его сына Давида, они начали строить ветряк по чертежам Элиаса.

Это было нелегко. Чертежи были лишь концепцией. Не хватало инструментов, материалов. Но это пробудило в людях то, что дремало семь лет – изобретательность. Они учились выплавлять металл из обломков старых машин. Они вытачивали шестерни из твердого дерева. Давид, чей мозг привык оперировать абстрактными кодами, с удивлением обнаружил, что законы физики и механики приносят ему не меньшее удовлетворение. Он видел, как его расчеты превращаются в реальное движение, в скрип работающего механизма.

По вечерам стройплощадка у холма стала новым центром общины, сменив собой очаг в доме Матвея. Люди приносили еду, сидели вокруг, наблюдая, как Давид и Эзра спорят над чертежами, вычерчивая их палкой на утоптанной земле. Это было похоже на ритуал. На коллективное сотворение чуда. Женщины начали припоминать обрывки знаний из прошлой жизни: одна вспомнила, как ее дед-электрик говорил о сечении провода, другая – что-то о смазке для подшипников из старого образовательного фильма. Память человечества, разбитая на осколки, начинала медленно собираться вокруг общей, понятной цели.