
Полная версия
Записки карванщика. Том 2
Мы могли только работать. Спать можно было после захода солнца. Даже переговариваться между собой в полголоса получалось только тогда, когда кому-нибудь из охранников надоедало прохаживаться вдоль берега, и он увлекался беседой со своими товарищами. Может быть, со стороны подобное отношение могло показаться безответственным, но это было не так. Быстро бежать мы не могли из-за кандалов. К тому же ландшафт местности не позволял даже думать об этом. С крыши тюремной телеги прекрасно простреливалась вся степь, особенно если учесть большое количество нарезного оружия в руках наших надсмотрщиков.
Я злился и скрёб створками речных ракушек кастрюли и сковородки, возвращая им первозданный блеск. Уже в начале первого же дня кандалы натёрли запястья, и мне пришлось оборвать штанины своих брюк, чтобы приспособить из них некое подобие защитной обмотки грубых железяк.
У Рамазана и Касыма кожа, видимо, была более грубой или уже давно привыкшей к этим рабским оковам. Во всяком случае, у них такой проблемы не было.
Ночью в тюремной повозке было очень холодно. Душный воздух, пропитанный запахом отхожего ведра, с наступлением темноты быстро вытягивался через решётку на потолке, и ночная прохлада быстро касалась грязного потного тела. Остальные, кажется, давно привыкли к такому перепаду температур, но я сильно мёрз, постоянно думая о том, как было здорово сидеть у костра и слушать историю старика Коновальцева.
С положением раба я вовсе не смирился и не собирался этого делать. Просто ситуация была такой, что предпринять что-либо было практически невозможно. Охранники-надсмотрщики, хоть и вели себя достаточно расслабленно, не подходили к нам ближе, чем на десять метров, всё время сохраняя дистанцию, достаточную, чтобы успеть не торопясь привести оружие в боевое состояние и сделать выстрел, пока мы будем ковылять до них, гремя цепями. Еду и воду просто ставили на приступку открытой двери телеги и только потом сопровождали нас до неё.
Мысли всё время путались. Очередная попытка придумать хоть какой-то план побега тут же сменялась образом Зары, вызывающим дикое раздражение и отторжение своим предательством, подобно вони тухнущих нечистот. Но стоило пройти десятку минут, и сердце начинало щемить от какой-то юношеской нежности к её образу и вновь повторяющимся воспоминаниям моментов нашей близости. А ещё той чудесной ночи, что мы провели на крыше, любуясь звёздами. Всё это очень сильно раздражало. Я то обвинял её во всём, что произошло, то начинал искать какие-то оправдания и даже пытаться убедить себя в том, что Касым на самом деле говорил о какой-то совсем другой Заре.
Но самым удивительным было то, что я почему-то абсолютно не переживал за свою жизнь. Даже воспоминания об оставленном доме отошли куда-то далеко на задний план. Единственное, о чём я действительно жалел, что не могу ощутить в руках приятный вес своего МР-133 и полного патронташа, перекинутого через плечо. А я бы сейчас смог найти им достойное применение.
Солнце стояло высоко. За моей спиной тихо журчал грязный ручей, который все почему-то называли рекой. В самом глубоком месте он едва доставал мне до колен. И течение в нём было очень слабым.
Мы снова скребли предметы кухонной утвари, очищая их от чёрной сажи Катастрофы. Никаких инструментов для этого дела нам никто не выдал, так что брошенная Жолдубаем фраза про речные ракушки оказалась не шуткой, а практической инструкцией к действию.
Чёрный налёт от раскисающей в воде сажи облепил руки и тело. Спина противно ныла из-за того, что практически всё время приходилось сидеть, согнувшись над очередной кастрюлей.
Стараясь хоть чем-то занять себя помимо отупляющей чистки, я пересчитывал охранников и подмечал особенности поведения своих товарищей. Самым ответственным работником оказался именно я. Если этот термин вообще был уместен в сложившейся ситуации. Моя внутренняя злоба и разочарование находили выход в том, чтобы с остервенением скрести стальную поверхность какой-нибудь сковородки или ковшика, между делом думая о том, как и где можно попробовать применить заточенную ракушку.
Касым звенел цепями ровно в таком темпе, чтобы не раздражать надсмотрщиков тем, что работа идёт слишком медленно. Александру было явно тяжело, и он часто останавливался, выгибая спину назад и болезненно при этом морщась. Пару раз он уже получил пощёчины от охранников за то, что скребёт недостаточно шустро.
Но больше всех в этой ситуации меня интересовал Рамазан Файзулин. Он словно находился в каком-то другом месте, а не под навесом для рабов на берегу этого грязного ручья. Даже когда он смотрел на предмет, который чистил, его взгляд словно был направлен вовсе не на него, а в какую-то несуществующую точку. И вообще, он выглядел очень спокойным, будто всё происходящее его не касалось.
При этом именно он, заметив, что работа даётся Заречному тяжелее всех, предложил тому счищать только самый лёгкий верхний слой налёта. А после этого уже передавать кастрюлю ему или мне для более тщательной очистки. Касым, в силу какой-то своей природной вредности, на подобную оптимизацию труда не согласился.
А ещё Файзулин тоже придерживался тактики Садыкова и шевелился только тогда, когда какой-нибудь особо рьяный охранник долго не сводил с нас глаз. А когда тот удалялся, он и вовсе опускал руки, лишь изредка шевеля запястьями, чтобы цепь издавала звон от соприкосновения с предметом кухонной утвари.
– За каким чёртом ему столько посуды? – тихо пробурчал я, когда очередной охранник немного отошёл от стыка травы и береговой глины, чтобы перекинуться с товарищем парой слов.
– А ты посмотри, какая это посуда, – отозвался Рамазан.
– Обычная…
– Женщины у тебя нет, – спокойно хмыкнул он.
Я недовольно на него посмотрел. Рамазан хитро сощурил свои карие глаза, выглядывающие из-под густых и спутавшихся бровей.
– Спутницы жизни у тебя нет? Дома наверняка никто не ждёт? – продолжил он, хитро улыбнувшись. – Будь у тебя женщина, пусть будет жена для простоты понимания, хотя это и не обязательно, ты бы знал толк в этих кастрюлях. Вот посмотри, какое дно толстенное и тяжёлое. Такой и убить можно при желании…
Последние слова он протянул как-то особенно расчётливо, словно действительно собирался использовать предмет столовой утвари как оружие. Я был вынужден признать, что тоже об этом подумывал, и выглядело это куда более перспективным, чем заточка из ракушки, которые оказались слишком ломкими.
– Говорят, до Великой Катастрофы они больших денег стоили, – быстро заметил Касым, который любил поговорить. – Смотри, там же на ручке написано «зептер».
– И что?
– «Цептер», – уточнил Файзулин. – По-немецки вроде бы так должно читаться. В общем, после того, как мы это безобразие очистим, Азамат сможет с лёгкостью за одну такую кастрюлю брать две, а то и три монеты. А теперь посчитай, сколько их тут. А мы бесплатные. Даже с учётом затрат на те помои, которыми нас кормят и перевозкой мулами, он всё равно по итогу будет в большом плюсе.
– Зептер-цептер, – тихо хихикнул Касым. – Ты в кого, башкир, такой умный?
– Татарин.
– За три монеты? – возмутился я. – Что за бред! Я в Уральске на постой на неделю встал с питанием и баней за немного большее количество. Вон в любой мёртвый город выберись да набери этих кастрюль, сколько тебе надо.
– Толя, ты не слушаешь меня, – улыбнулся Рамазан и продолжил медленно скрести дно сковородки. – Такую не везде найдёшь, это раз. К тому же, люди всё больше лениться стали. Не хотят никуда ходить, а больше на караванщиков надеятся. Это два. Есть ещё и три, и это самое пугающее…
– Это что? – тут же поинтересовался Садыков.
– А то, что хотят выглядеть лучше остальных. Подчеркнуть, что у них даже кастрюля или сковородка не простые. Простых, как Толик говорит, в любых руинах полно. А они уникальные, у них за монеты купленные. Такую уже лишний раз и на костёр не поставишь, жалко будет. И не каждый себе позволить может. А ты можешь. Значит, ты уже лучше его.
– Ничего ты не лучше, – хмыкнул я, продолжая выковыривать уголком ракушки остатки чёрной сажи из стыка ручки и корпуса небольшого ковшика. – Просто это бред полнейший – монеты за кастрюли отдавать.
– А ты бы сейчас куда монеты потратил? – хихикнул Садыков. – Очки стрелковые купил? Хотел же вроде?
– На патроны… – протянул я.
– А вот Сашка бы на девку сразу, да? Герой-любовник!
Заречный ничего не ответил. Он явно устал. Чтобы хоть как-то сменить вид деятельности, он взял пару перемазанных раскисшей сажей крышек и молча вышел из-под тента, чтобы прополоскать их в реке.
– Есть ещё и четыре… – протянул Файзулин, проведя ладонью по большому округлому носу снизу вверх и швыркнув при этом.
– И что там?
– А то, что рано или поздно они додумаются не только кастрюлями друг перед другом хвастаться, а ещё и тем, что им даже чистить их от нагара не приходится…
– Это как так?
– Кто-то будет за них это делать.
– Кто?
– Подумай, Касым, подумай, – хмыкнул Рамазан. – Тебе полезно будет.
– Туууууу, киргиз, давай прямо говори, – зло хихикнул Садыков.
– Ты не хами, а то по сопатке получишь.
Судя по всему, Садыкову уже довелось испытать это пресловутый «удар по сопатке», потому что он быстро поменял тон и перевёл всё на шутливый манер.
– Ну, ты же умный, вот и объясни мне дураку, что имеешь в виду. Жара такая, не до загадок твоих.
– Мы все с вами сейчас кто? – задал Рамазан наводящий вопрос.
– Идиоты, – буркнул я.
Файзулин улыбнулся.
– Это ты за себя говори, Толик, – хихикнул Касым.
– Рабы мы с вами… – сказал Рамазан, перестав улыбаться.
Я не совсем понял, что именно он хотел этим сказать, и открыл уже было рот, чтобы уточнить, но тут до нас долетел оживлённый шум голосов наших надзирателей.
– Чего это они разорались? – тут же поинтересовался Садыков, оборачиваясь через плечо. – Давай, Толик, глянь, только осторожно.
Я кивнул и поднялся с доски, на которой сидел всё это время, не выпуская из рук уже почти очищенный ковшик и продолжая скрести его ракушкой, чтобы лишний раз не провоцировать охранников.
– Телеги приближаются, – сказал я, глядя на то, как вдалеке, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, движется пара повозок.
– Ещё рабов везут?
Садыков тоже поднялся, заводя руки за спину и растягивая затекшее тело.
– Не похоже, – хмыкнул я, приглядываясь к телегам. – Эти больше на караванные походят. Выглядят нормально, а не как наши будки на колёсах.
– Эй, вы! Ну-ка сели и продолжайте работать! – тут же гаркнул охранник, возвращающийся на своё место. – Головы опустить и молчать. Не вашего ума дело.
Мы быстро опустились на доски продолжая позвякивать цепями и посудой. Вернулся Александр с поблёскивающими на солнце окончательно отмытыми крышками. Стряхнув капли воды, он положил их в старый пластиковый контейнер, уже заполненный очищенной за сегодня посудой.
Послышался унылый скрип старого колеса и что-то со стуком наехало на первую из досок, ведущих через весь глинистый берег к нашему навесу.
– Ещё везут, чтоб их, – недовольно пробурчал Касым.
Я даже не стал смотреть в сторону приближающегося раба, толкающего перед собой небольшую садовую тачку, с верхом наполненную почерневшей посудой. Раздражение, от которого удалось было отвлечься разговором про монеты, тут же подступило к горлу, настырно требуя найти выход в том, чтобы обматерить бедолагу, прибавляющего нам работы. Спустя пару секунд послышался звон сваливаемой на землю посуды.
– Так, аккуратней! – крикнул охранник. – Погнёшь что-нибудь, без еды останешься!
– Это же нержавейка, погнёшь её, как же, – очень тихо пробурчал я и посмотрел на подошедшего раба.
Это был седой мужчина, намного старше Файзулина. Голова его была почти лысой, если не считать кантика из жидких волос, свисающих со всей её окружности. Старое, покрытое морщинами, лицо выражало какое-то полное опустошение, словно перед нами был уже и не человек вовсе, а какая-то его бледная тень.
Раб быстро закивал охраннику и, начав осторожно составлять сваленную посуду, встал так, чтобы быть к надсмотрщику спиной, после чего что-то тихо прошептал по-казахски.
– Эти трое не понимают, что ты говоришь, – так же тихо ответил Касым. – Они нашего не знают.
– Скребите аккуратней же, – повторил старик на русском, но с очень сильным акцентом. – Сильно царапаете, мы по полдня войлоком полируем до блеска. Сейчас Азамат приедет принимать, нам всем плохо будет же. Пожалейте нас. Осторожней.
– Так это Азамат там едет? – уточнил я.
– Да, да, – закивал старик, не переставая составлять кастрюли. – Говорили сегодня, что приедет.
– Как не царапать? – возразил Касым. – По-другому не очищается же.
– Осторожней, пожалуйста, – тихо зашептал старик. – Руки старые, устаём полировать. Тяжело…
– Слушай, у меня тоже руки устают сажу соскребать, – тихо засмеялся Садыков.
– Пожалей руки наши…
– А мои руки кто пожалеет?
– Мы постараемся не царапать, – сказал я.
– Хорошо, хорошо, – закивал старик и, поставив в тачку пластиковый контейнер с очищенными кастрюлями, повёз их в сторону бытовок, где уже был оборудован ещё один тент, под которым занимались финальной очисткой ковшиков и сковородок.
Пользуясь тем, что охранник на берегу смотрел в сторону приближающихся телег, я снова встал и тоже устремил взгляд на останавливающихся мулов. Мои глаза меня не подвели. Одна из телег действительно была грузовой, наподобие тех, что были в караване Уджаева. А вторая больше напоминала ту небольшую туристическую повозку Жангира Оспанова. В том, что если логист и прибудет сюда лично, то будет находиться именно в ней, можно было даже не сомневаться.
Мулы фыркнули и остановились. К ним тут же подошли погонщики из бытовок и стали распрягать. Скрипнула дверь повозки поменьше, и на землю спрыгнул Азамат Бикашев со своей неразлучной папкой, пристёгнутым пистолетом и маленькой тюбетейкой на затылке. Я услышал какой-то назойливый частый звон, доносящийся у меня из рук. Спустя пару секунд я понял, что это от злобы затряслись руки с зажатым в них осколком речной ракушки.
Из тёмного нутра старой бытовки показался Жолдубай и быстро поспешил Бикашеву навстречу. От вальяжной походки властелина этого маленького лагеря не осталось и следа.
«Ещё бы, – злобно подумал я. – Истинный владелец прибыл».
Тем временем Бикашев поздоровался со своим прихвостнем. Было видно, что он старается избегать быстрых и резких движений. Очевидно, зажившие раны, оставленные корсаком, ещё доставляли определённое беспокойство. А я поймал себя на мысли о том, что теперь мне уже не кажется хорошим то, что зверь тогда загрыз какого-то несчастного бедолагу, а не самого Азамата.
Жолдубай что-то ему говорил, указывая рукой в нашу сторону и под второй навес, где очищенная посуда подвергалась полировке. Логист безучастно посмотрел в обе стороны и кивнул. На секунду мне показалось, что он задержал на мне взгляд, явно узнав. Впрочем, расстояние было приличным, а я весь перемазан раскисшей чёрной сажей, так что это было не точно.
– Эй, делом займись! – прикрикнул на меня охранник, поспешно вернувшийся к исполнению своих обязанностей.
Я опустился на доску, даже не стараясь унимать злобную дрожь в руках.
– Отомстить ему хочешь? – тихо спросил Файзулин, даже не глядя в мою сторону.
– А ты?
– Мне ему мстить не за что, но остановить явно надо, – протянул он, легонько пожав плечами.
– В смысле? – не понял я.
– Не разговаривать! – долетело с берега.
Охранник явно старательно демонстрировал своё рабочее рвение. Мы замолкли, продолжая скрести осточертевшие кастрюли.
Спустя пару минут я услышал знакомые голоса и поднял взгляд. Оказывается, Азамат и Жолдубай уже подошли к берегу, поравнявшись с охранником. Прихвостень что-то говорил логисту на казахском языке, а тот редко кивал в знак согласия.
– Вот этих тогда начнём подготавливать, – сказал он. – Скоро люди прибудут, которые этим займутся. Кто из наших особо впечатлительный и ненадежный? Есть такие?
Жолдубай задумчиво почесал затылок.
– Пожалуй, да, – протянул он, видимо, перейдя на русский следом за своим начальником.
– Вот и хорошо. Тогда мы их с товаром обратно в Уральск отправим…
После этих слов Бикашев как-то нехорошо скривил губы в недоброй ухмылке и зашагал прочь. Мне даже показалось, что он специально перешёл на русский язык, чтобы я смог услышать и понять часть их разговора, из которого стало очевидно, что ничего приятного нас всех, и меня в частности, не ждёт.
После того, как логист и Жолдубай скрылись из видимости, ничего не произошло. С прибытием в лагерь Азамата охранники стали более ответственно относиться к своим обязанностям, так что даже перекинуться парой фраз было практически невозможно.
Мы чистили посуду ещё несколько часов, погружённые в свои мысли. Я невольно думал о Заре, о своей работе и о том, что меня ждёт впереди. Несмотря на утомительную работу, от которой ныли руки и спина, я ещё чувствовал себя полным сил и готовности действовать. Но только не здесь. Надо было найти более подходящее место и ландшафт, который можно было использовать в своих целях. А так же придумать способ разжиться оружием, потому что без него любая попытка освободиться будет обречена на провал.
«А что если не получится? – начали забираться в голову мрачные мысли. – Что если нас продержат здесь неделю или месяц? С таким питанием я сильно ослабну. Что тогда? Сколько времени я буду этим самым рабом? Сколько лет Азамат будет пользоваться своей „собственностью“? Пока я не состарюсь или не помру от какой-нибудь болезни?»
– Эй, ты, – отвлёк меня от грустных размышлений оклик охранника. – Да, да, ты! Отложи дела, иди сюда.
– Что? – я непонимающе посмотрел на него, перестав скрести.
– Ты не разговаривай тут, а сюда иди! – огрызнулся охранник и хлопнул ладонью по штанине, словно подзывая собаку.
Я посмотрел на остальных. Касым с любопытством рассматривал надсмотрщика. Александр устало опустил руки, а Файзулин еле заметно пожал плечами.
– Иди сюда! Глухой, что ли?! – охранник начал злиться. – Азамат велел тебя привести, быстро давай…
Садыков тихо хмыкнул, поджав губы.
– Иди, Толя, – прищурившись шепнул Рамазан.
– А чистить кто будет? – спросил я.
– Ты опять много говоришь, мало идёшь! – охранник скинул с плеча ремень дробовика и взял оружие в обе руки. – Иди сюда, быстро!
– Хорошо, хорошо, – протянул я, поставив неочищенную сковородку на землю и поднявшись на ноги.
– И говорить прекрати!
Мне ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Звеня цепями, я миновал глинистый берег и подошёл к охраннику.
– Вперёд, давай, – сказал он, делая несколько шагов в сторону и указывая стволом ружья в сторону бытовок. – Шагай туда.
Я поплёлся в указанном направлении, пытаясь понять, что именно от меня понадобилось логисту. Может, он наконец-то решил открыто припомнить мне ту попытку заступиться за погонщика? В любом случае, терзать и без того уставший мозг пустыми догадками было попросту бесполезно. Оставалось только подождать и посмотреть, что же произойдёт дальше.
– Вот здесь сиди, – охранник указал мне на деревянный ящик, стоящий прямо на траве. – Сиди и работай.
Я ничего не понял. От ящика до входа в бытовки было более двадцати метров. Вопреки моим ожиданиям, ни логист, ни его прихвостень Жолдубай из двери так и не показались. Если целью этого непонятного указания было моё публичное унижение, то оно явно не состоялось.
На ящике лежала пара очищенных кастрюль, которая нуждалась только лишь в полировке. Обрезок толстого войлока валялся рядом на траве. Я пожал плечами и устало опустился на землю, приступив к работе.
Солнце припекало голую грязную спину, и в скором времени я начал думать о том, что на берегу реки, под защитой спасительной тени растянутого тента было не так уж и плохо. Я не спеша натирал войлоком нержавейку, заслонив её от солнца собственным телом, чтобы отражающиеся лучи не били по глазам.
Большой лохматый шестилапый пёс, тот самый, что был привязан к вбитому в землю лому, долгое время злобно на меня рычал и периодически гавкал. Я бросил на него взгляд, и мне стало не по себе от того, насколько он огромный и злой. Мне казалось, что если он широко откроет пасть, то без особых проблем сможет обхватить мою голову. Не говоря уже о руке, ноге или шее.
Тем не менее, в скором времени животному надоело устрашать меня своим рычанием, и он улёгся в большую вырытую яму, спасаясь от жары. А мне ничего не оставалось, кроме как продолжать полировку кастрюли, позвякивая своими кандалами. Какой смысл был в том, чтобы я занимался этим именно здесь, я так и не понял.
Из бытовок никто не выходил. Большинство охранников укрылось от жары в своих палатках или в тени, отбрасываемой телегами. Единственными звуками, заполняющими жаркий воздух, было лишь позвякивания столовой утвари, доносившейся от реки и из-под соседнего навеса.
Нельзя было сказать, что я слишком увлёкся своим отупляющим занятием, но, тем не менее, я пропустил момент, когда на горизонте показался широкий пыльный шлейф. Я всё ещё находился в своих невесёлых мыслях, когда меня отвлёк знакомый монотонный шум.
В голове тут же промелькнула сотня образов, словно всплывших из прошлой жизни, а тело содрогнулось от неприятных ощущений и эмоций, накрепко связавшихся с этим звуком. Я поднял голову и увидел, как к лагерю приближается пара автомобилей, обгоняющих ещё одну медленно плетущуюся повозку.
Впереди шёл большой чёрный джип, а за ним старый зелёный УАЗик с открытым верхом. Я невольно отложил кастрюлю и уставился на приближающиеся автомобили. Перед внутренним взором развернулись события недельной давности. Мой ночной дозор в небольшой рощице. Еле различимый шум без света фар. А потом засада, которую устроили нам мутные. Грохот выстрелов среди тесной промоины и падающее на землю тело Фролова, пробитое пулями.
После кандалов на руках и ногах меня уже тяжело было удивить, но вид двух остановившихся машин смог это сделать. Ещё больше мне стало не по себе, когда их двери открылись и оттуда стали выбираться мутные.
Я не знал, есть ли среди них те самые, что смогли удрать после своей неудавшейся засады, но в том, что это та же самая группа людей, я не сомневался. На вновь прибывших были чёрные разгрузочные жилеты. Причём на тех, которые находились в открытом УАЗике, они успели порядком запылиться. Зато на пассажирах джипа выглядели вообще как новенькие. Армейские штаны, разномастные футболки или рубашки, высокие ботинки, в руках автоматы Калашникова и карабины. Не было никаких сомнений, что это те же самые мутные, что и прибыли в Уральск.
«Да какие они мутные, бандиты обыкновенные, – вспомнились мне слова Лидии. – Это что, получается, Азамат решил меня им сдать? Чёрт!»
Несмотря на дневную жару, тело пробрал мерзкий озноб. Я не был уверен, что успевшие сбежать во время нашей перестрелки бандиты каким-то образом запомнили моё лицо. Но если учесть тот факт, что по возвращению мы с Жангиром подробно пересказали всё случившиеся местным служителям правопорядка, разузнать, кем были те наглецы, пострелявшие их товарищей, мутные могли без особого труда.
Я нервно сглотнул пересохшим горлом и, опустив голову к земле, стал деловито тереть кастрюлю, продолжая наблюдать за происходящим из-под бровей. Но, похоже, мутным было на меня абсолютно наплевать. Они не спеша потягивались, поправляли оружие и одежду и отряхивались от дорожной пыли. Некоторые пошли к багажникам и стали доставать вещи.
С прибытием бандитов лагерь пришёл в движение. Пёс за моей спиной снова начал лаять. Ему тут же вторили другие. Только в этот раз они не рвались со своих поводков и цепей с желанием порвать кого-нибудь на куски, а скорее просто выполняли свою собачью работу без особого энтузиазма.
Скрипнула дверь бытовки, и навстречу бандитами поспешил Жолдубай. Бикашева не было видно. Тем временем из машин уже был выгружен ворох вещей. Несколько человек стали устанавливать большую, многоместную палатку. Солнечные лучи периодически вспыхивали яркими бликами на их золотых перстнях и цепях. Я не знал почему, но, видимо, им нравилось носить все эти побрякушки.
Я продолжал полировать кастрюлю, стараясь не привлекать к себе внимания. Впрочем, это было тяжело сделать, если учитывать то, что я оказался ровно посередине между остановившимся машинами и дверью бытовки. Что бы там не задумал Азамат, было очевидно, что он хотел, чтобы я был у всех на виду.
Тем временем с машинами мутных поравнялась та самая повозка, которую они обогнали. Погонщик взял немного в сторону и остановил мулов. Распрягать он их не стал, но крикнул охранникам, чтобы дали животным воды. Эта повозка была значительно меньше той, в которой прибыл Бикашев, и по своей сути это был просто старый ПАЗик, передняя часть которого была переоборудована для управления мулами.