Когда мой брат придет с войны

В воздухе все так же висела мерзкая сырая взвесь, под ногами расплывалась грязь. Ночь, казалось, стала еще темнее, но глаза все же привыкли и стали разбирать очертания людей и предметов. Парни расположились возле какой-то кучи кирпича, бережно уложили Кузю на землю. Он был жив, но без сознания, дыхание стало неровным, прерывистым и шумным, какие-то всхлипы постоянно перебивали его.

Где-то вдалеке послышался шум мотора.

– Похоже, едут, – сказал Инженер.

И действительно, через минуту к точке подъехала мотолыга. На ее броне сидели бойцы в бронежилетах и касках, на груди – автоматы, кто-то держал в руках пулемет, кто-то был с РПГ. Парни, приехавшие на замену, быстро спрыгнули с машины и, не говоря ни слова, не спрашивая ничего, взяли Кузю и положили его на верх мотолыги. Пехотинцы залезли на броню. Машина взревела, резко дернулась, потом на секунду замерла, выпустив клубы вонючего дыма, качнулась и, брякая гусеницами, направилась в обратный путь. Ребята, которых она привезла, остались в промке. Это были штурмы и закрепы. Части из них предстояло занять позиции, с которых только что вышел взвод Инженера, а наутро пойти вперед – штурмовать частный сектор, продвигаясь вглубь, освобождая город. У других была задача закрепиться позади штурмов, удерживая позиции, не дать врагу контратакой вернуть занятую нами территорию.

Мотолыга, нырнув в темноту, перемешивая гусеницам сырой грунт, двигалась в тыловой район, туда, где могли оказать помощь парню, лежавшему на броне. Мехвод торопился, стараясь ехать аккуратно и быстро. Несмотря на все старания, машина ныряла в ямы, то одной стороной, то другой. Парни с трудом держались на ней. Их болтало из стороны в сторону. Все вместе они придерживали Кузю. Иван, сидя рядом с Лысым, сказал:

– Я шел перед ним, если бы не он, в меня бы все полетело, а так получается, что Кузя закрыл меня своим телом.

– Получается так. Но ты не мог этого знать. Вот так бывает.

Мотолыга, оставляя позади промзону, выкатилась на асфальтированную дорогу. Впереди был длинный прямой участок некогда двухполосной автострады. Мехвод добавил газу, МТЛБ, чуть качнувшись назад, встала в стойку и, рассекая острым носом темную ночь, помчалась вперед.

Кузя зашевелился, неестественно дернулся, захрипел. Ребята переглянулись и наклонились над ним. Хрип стал протяжным и вдруг прекратился, Кузя затих.

– Кузя, Кузя, – Иван тряс его за неповрежденное плечо.

Лысый, положив руку на спину Зимы, сказал:

– Иван, все, все, он умер, не тряси его, успокойся.

Мотолыга продолжала лететь по трассе на большой скорости. Парни, склонив головы, сидели на броне, придерживая уснувшего навсегда Кузю.

Глава 6

Иван курил одну за одной, стоя у крыльца Ростовского морга. Он ждал катафалк. Зиму отправили сопровождать Кузю на родину. Вместе с ним на крылечке стояли еще несколько таких же сопровождающих. Парни болтали, перекидывались какими-то ничего не значащими фразами, обсуждали, что будут делать после похорон, если останется время до самолета. Казалось, для них нет ничего особенного в том, что сейчас им выдадут тела погибших однополчан. У Ивана это не укладывалось в голове, его начинало мутить – то ли от выкуренных без счету сигарет, то ли от волнения.

– Первый раз что ли? – на плечо Ивана опустилась чья-то рука. – Первый раз всегда так. Не грузись. Все под богом ходим. Юра, – протянул руку симпатичный светловолосый парень.

– Иван. Да. Первый. Друга сопровождать буду, – неожиданно для самого себя разоткровенничался Зима.

– Друга. Это хорошо. Хорошо, когда друга проводить получается. Вот я сегодня Захара повезу. Тоже, считай, что друг. Ну что, пошли, вон, машины уже подъехали, – новый знакомец махнул куда-то в сторону.

В небольшой двор морга плавно вкатились катафалки и машина сопровождения. Санитары без лишней суеты погрузили гробы, сопровождающие заняли свои места в УАЗике, выдвинулись на аэродром. Впереди был долгий перелет.

К Екатеринбургу самолет подлетал заметно опустевшим: Краснодар, Ульяновск, Казань уже встретили своих сыновей. Иван смотрел в иллюминатор на приближающиеся огни родного города. Посадка была ночью, и Екатеринбург встречал Зиму яркой иллюминацией – с высоты казалось, что это огромная светящаяся медуза распласталась на темных водах и светит, светит, светит… Раньше на подлете к городу Иван любил рассматривать эту «медузу» и строить планы, куда рванет по прилету. Теперь же его раздражали эти огни, он закрыл глаза, пристегнул ремень и откинулся на спинку кресла – самолет заходил на посадку.

Похороны Кузи накрыли Ивана монотонными тихими разговорами людей, пришедших проститься. Казалось, здесь были не только односельчане, но и все соседние деревни собрались, чтобы проводить своего героя в последний путь. Зима не прислушивался, пока какой-то мужичонка не потянул его за рукав:

– Слышь, а чё, нормально, да, вам там платят? Квартиры, поди, все уже купили, да?

– Купили-купили, – отмахнулся Иван. Ему было не до разговоров.

– А, вон, слышь, у кума племянник после ранения «Ягуар» купил, – не унимался мужик. – Да. Раньше-то он на «чепырке» гонял, а теперь, вон, на «Ягуаре». Еще и «автомат» взял. Ну, понятно, чё, без ноги «автомат» лучше, да? А вот матери Денискиной сколько заплатят, за Дениску-то? Там же сколько-то миллионов платят, да?

– Пошел ты! – прошипел сквозь зубы Иван и стал пробираться вперед, сжимая кулаки, едва сдерживаясь, чтобы прямо на кладбище не врезать этому типу. Он поглубже засунул руки в карманы штанов и вдруг нащупал там шеврон. Что за шеврон? Откуда? Вытащил его и вспомнил, как во время эвакуации тот отвалился с размокшего от крови рукава Кузиной куртки. Вот тогда-то он, похоже, его машинально положил в карман. Шеврон со смешной надписью «Учите русский! Приеду – проверю!» весь был в бурых пятнах, надпись уже не веселила. Зима повертел находку в руках, раздумывая, что с ней делать. Приняв решение, отыскал глазами младшего брата Кузи в толпе. Худенький низкорослый подросток сильно сутулился и жался к убитой горем матери. Было видно, что парнишка напуган. Иван поразился, до чего этот паренек не был похож на своего уверенного и сильного брата! Как же теперь он будет дальше-то без такой опоры? Невеселые мысли вертелись в голове, натыкаясь одна на другую: мужик этот со своими миллионами и «ягуарами», «Учите русский…», хлипкий брат Кузи и его почерневшая от горя мать, предстоящая встреча с отцом – все это сливалось в один бесконечный поток и не давало сосредоточиться хоть на чем-то.

Наконец все двинулись к выходу с кладбища. Иван нагнал Кузиного брата:

– Вот, это тебе на память. От Дениса, – вложил в руку растерянного мальчишки шеврон в бурых пятнах. – Твой брат был очень крутым, очень сильным, очень, – Зима с трудом подбирал слова – на него смотрели Кузины глаза, пусть и зареванные, но с тем же внутренним ощущением силы.

– Спасибо, – сдержанно кивнул Кузин брат, взял мать под руку и медленно пошел с ней дальше.

Иван остался стоять. До самолета было чуть меньше суток. Выкурив сигарету, заказал такси. Через три минуты он уже сидел на пассажирском сиденье несвежего «Соляриса» (тариф «эконом» не предполагал более комфортных условий, но Ивану было безразлично это). Водитель оказался таким же несвежим, как и автомобиль. И музыка в салоне тоже была несвежая – какой-то дурацкий шансон. Зима попросил выключить магнитолу, но это оказалось ошибкой – таксист тут же начал разговор. За те полтора часа, что они ехали, шофер успел порассуждать про своих знакомых, ушедших на СВО, про то, как правильно действовать Генштабу, про политику государства, про жизнь в России в целом и свою личную жизнь в частности – болтал много, уверенно и с удовольствием. Иван слушал вполуха, стараясь думать о своем. Но раздражение внутри все равно росло: «Да что этот водила на своем убитом ведре понимает? О чем он так уверенно рассуждает? Какой Генштаб? Что он несет? Его бы сейчас в наш полк, да с Инженером на передок, да чтоб «птичек» как обычно было, а задание надо выполнить! Что бы он тогда запел? Как бы тогда говорил?» – мысли кружились все быстрее, нестерпимо захотелось, чтобы эта поездка уже закончилась.

Родной двор буквально придавил. Голые деревья, припорошенные первым снежком, праздничная иллюминация, куда-то спешащие соседи в дорогой одежде – все казалось таким забытым и незнакомым, что Зима замер на секунду, чтобы перевести дух. Все вокруг было пустым и лишенным смысла. Все потеряло свою ценность. Все, что когда-то он считал важным – этот элитный дом, двор с эксклюзивным ландшафтным дизайном, статусные соседи – абсолютно все было чуждым и бессмысленным. Иван поднял глаза, нашел свои окна – они были задернуты плотными гардинами, и никто не выглядывал во двор, чтобы его встречать. Почему-то расстроился. Не так он себе рисовал эту поездку домой. Не так. Набрал код на домофоне, потянул дверь и шагнул в большой светлый холл. В дизайнерских интерьерах мультикам формы резал глаз и тревожил окружающих. Консьерж не узнал и стал спрашивать, куда и к кому. Иван коротко ответил и пошел домой, оставив озадаченных консьержа и соседку охать и удивляться.

Двери лифта плавно отъехали, и на Зиму налетел маленький визжащий вихрь – оказалось, что Юлька с утра буквально поселилась на лифтовой площадке в ожидании брата! Она, как обезьянка, вскарабкалась на Ивана, крепко обхватила его руками и ногами, и никак не хотела отпускать, что-то непрерывно болтая ему прямо в ухо, то всхлипывая, то хохоча, то снова всхлипывая – ничего невозможно было разобрать, кроме того, что счастье сестренку переполняло через край. Зима оттаял. Он почувствовал себя дома. С Юлькой на шее он вошел в квартиру. И переступив порог, понял, что не догадался купить матери цветы и хоть какой-то подарочек сестренке. А мама почти не изменилась, только серые глаза стали темнее. Увидев своего Ванюшку, она расплакалась. И лишь отец не вышел его встречать.

Стол ломился – мать постаралась приготовить если не все, то почти все, что любил Иван. Тонкий фарфор жемчужно светился изнутри, венецианское стекло благородно мерцало, столовое серебро матово отсвечивало, скатерть и салфетки сияли белизной – все говорило о том, что ждали дорогого гостя. Но вот разговор не клеился. Иван разучился говорить о чем-то, кроме войны, а родные так и не научились говорить о ней вслух. И только Юлька своей безудержной болтовней разряжала обстановку. Зима был ей благодарен и с удовольствием слушал о том, как сестренка подралась с одноклассником (С ума сойти! Юлька успела пойти в первый класс!), потому что тот отказался рисовать картинку для акции «Письмо солдату», как она притащила домой несчастного щеночка, который оказался соседским шпицем, выскочившим неосторожно из машины и потерявшимся за пределами двора, и еще миллион историй был у нее в запасе.

– Ну, что, Иван, пойдем поговорим? – отец приглашающим жестом махнул в сторону кабинета.

Зима резко встал из-за стола и пружинящей походкой пошел за отцом. Мать смотрела на него, не узнавая в этом новом мужчине своего утонченного мальчика, который с 5 лет обучался игре на скрипке и фортепиано, ходил с папочкой к репетиторам на английский и китайский, а из спортивных игр знал только гольф. Что с ним стало? Неужели это был ее сын?

– Вот что, Иван, – начал отец, – неизвестно, когда все это закончится. Мать очень переживает. У меня только одна просьба – не лезь на рожон, ради бога, не играй в героя, мать не переживет, если… В общем, мать пожалей. Старайся в стороне держаться. Поменьше на себя бери. Тебя бы, конечно, в штаб лучше куда-нибудь, но пока я не нашел нужные выходы. А ты сам, я посмотрю, не разбежался показать себя так, чтобы тебя на штабную работу перевели! Иван, у тебя прекрасное образование, пусть и неоконченное, у тебя золотые мозги, ну, что же ты не можешь себя показать? Я в твои годы уже на хорошем счету везде был! А ты… Ай, да что там! – отец в сердцах махнул рукой. – Или что, тебе это все нравится? Солдат! Герой! Вперед! В атаку!

Ивана передернуло от гротескной «миниатюры» отца, но он сдержался и не стал отвечать, как хотелось бы. Зима всю дорогу готовился к этому разговору и не хотел неосторожным словом навредить своим планам.

– Нет, пап, конечно, нет. Мне все это не нравится. Да и кому может понравиться ползать на брюхе в грязи под дронами? – кротко отвечал Иван, внимательно наблюдая, как разглаживалась суровая морщинка между бровями отца. – Пап, в штаб попасть очень трудно, но я стараюсь. Я, пап, уже лично командиру помогаю некоторые бумаги заполнять, – вдохновенно врал Зима. – Меня уже командир Иваном называет, а не Зимой. Пап, представляешь, из нашей фамилии отличный позывной вышел. У всех какие-то обычные позывные, таких в каждом полку с десяток, а я один – Зима. Повезло с фамилией. А еще, пап, мне так там не хватает твоих советов. Я сейчас все переоценил, на все по-другому смотреть стал. Ох, как бы твои советы и поддержка мне там пригодились.

– Так, стоп. Что-то ты сильно разошелся, – резко оборвал отец. – Говори, чего хочешь?

Зима и сам уже понял, что переборщил, но отступать было поздно и он пошел ва-банк:

– Пап, у нас беда со связью, и дроны одолели. Ты не мог бы нам купить рации, антенны и багги? Это вопрос нашей безопасности. Вот, я посчитал. Это примерно миллион выйдет.

– Сколько??? – глаза отца стали оловянными, в голосе появился металл. – Иван, я не печатаю деньги! Все, что вам необходимо, – чеканя каждое слово, продолжил он, – вам выдает Министерство обороны. Все сверх положенного – это уже ваши прихоти! А на прихоти – зарабатывайте сами! У вас зарплаты достойные, вот и купите себе сами!

– Тогда я прямо сейчас продам за эти деньги Андрюхе свой квадрик! Он давно просит его продать ему. За 800, да даже за миллион – с руками оторвет!

– Не продашь. Ты забыл, похоже, что все твои машины оформлены на меня. Я продавать ничего не собираюсь. Разговор окончен.

Иван вышел из комнаты и прямиком направился в коридор. Какой же он был дурак! Как мог даже предположить, что отец даст денег? Он же ясно сказал после аварии, что поток перекрыт окончательно и бесповоротно! Зима шнуровал «прабосы» и мысленно ругал себя и отца: себя – за наивность, отца – за упертость. Ну как же так! Обстоятельства изменились, а отец – нет! Иван отказывался это понимать. Он уже надевал рюкзак, когда понял, что на поясе у него повисла зареванная Юлька.

– А ты почему еще не одетая? Давай бегом собирайся и маму зови – идем есть мороженое и покупать все, что нам понравится в Гринвиче! – стараясь исправить ситуацию, как пушинку, подхватил сестренку на руки и отнес в комнату одеваться.

Гринвич опрокинулся на Зиму миллионом огней, всполохами витрин, блестящими брызгами островков с бижутерией. Голова пошла кругом: суета, люди, кто-то спешит, кто-то отдыхает на скамеечках – будто и нет никакой спецоперации, будто нигде ничего не взрывается, будто ничего и не изменилось.

Юлька первым делом потащила Ивана в магазин электроники и бытовой техники. Ей обещали подарок, а она так давно мечтала о вот той маленькой розовенькой колоночке на пояс: «Ты ведь ее купишь, да, Ваня? А то папа говорит, что это одно баловство!» – Юлька уже неслась между рядов, увлекая за собой маму и брата. Вдруг Зима услышал до боли знакомый звук и инстинктивно схватил сестру за голову и начал пригибать к полу.

– Ванюша, ты что? Ванюша! – мама испуганно хватала его за руки, пытаясь высвободить дочку.

Иван отпустил сестренку и понял, что слишком долго не спал и уже плохо отражал реальность.

– Ничего, мам, ничего. Звук какой-то был.

– Это миксер. Ванюша, это миксер проверяли на кассе! – мама встревоженно заглядывала ему в лицо. – Все хорошо, Ванечка?

Освободившаяся Юлька тем временем как ни в чем не бывало уже выбирала колонку. Вечер потек своим чередом: кафешки, кино, счастливая болтовня Юльки и ее перемазанный мороженым нос – Зима старался запомнить каждую деталь, чтобы потом ТАМ иногда вспоминать. Их так учили на курсе психологии в университете: у вас должны быть ресурсные воспоминания, чтобы в тяжелые моменты они помогали восстанавливать равновесие. И только обеспокоенные мамины взгляды украдкой не давали полностью отключиться от всех проблем.

Рано утром Иван обнял маму, с трудом снял с себя вцепившуюся почти намертво Юльку и отправился в аэропорт. Отец так и не вышел его проводить. В такси у него тренькнул телефон – пришла смс из банка: «Перевод от Елена Владимировна З. +250 000 На рации. Все будет хорошо, сынок». «Спасибо, мама», – прошептал Зима, глядя на убегающие от него огни родного города.

Глава 7

Широкая густая лесополоса, образовавшаяся посреди бесконечных полей, выглядела в общем пейзаже немного лишней. Она, как-то коряво вытягиваясь, изгибалась, портя своим видом ровные прямоугольники давно убранных нив. Этот заросший кустарником и деревьями островок слегка возвышался над горизонтом. Его будто выдавило из общей массы абсолютно плоских полей. Даже земля на нем отличалась – она была серой на фоне черных, как смоль, пашен. Листва на деревьях давно опала, и теперь они стояли раздетыми, торча из земли словно неживые, засохшие прутья.

Между полей по дороге шел парень в военной форме, за спиной у него висел РДешка. Идти ему было тяжело. Дорога раскисла, черная, мокрая грязь прилипала к берцам, облепляя их толстым слоем. Ноги скользили, то и дело пытаясь разбежаться в разные стороны. Раз за разом, стараясь удержать равновесие, боец настойчиво шел вперед к лесополосе. Когда он к ней приблизился, дорога, огибая заросший остров, стала уходить влево. Перешагнув через гребень колеи, он свернул на тропинку, ведущую в глубь зарослей, и через пару секунд скрылся в зарослях.

Внутри этого острова был свой, скрытый от посторонних глаз, неведомый обычному человеку мир. Узенькие тропинки, переплетаясь, запутываясь, змейками убегали куда-то вглубь. То тут, то там из земли торчали невысокие треугольные холмики. Людей не было. Где-то еле слышно тарахтел тырчик.

Парень, подойдя к одному из холмиков, протянул руку и, ухватившись за что-то, потянул на себя. Противно заскрипев, открылась дверь. Небольшой холмик оказался хорошо замаскированным входом в блиндаж. Сделав шаг вперед, молодой человек спустился по лестнице, сделанной из ящиков из-под снарядов для гаубицы Д-30. Землянка была довольно просторной. На полу постелены толстые доски, стены блестели фольгированным утеплителем, а на потолке было несколько накатов из толстых бревен. Вдоль одной из стен тянулись нары, на них лежали армейские матрасы и спальники. На стенах висели автоматы. Рядом со входом шумела небольшая дизельная печка. Из ее сопел шел теплый воздух, в блиндаже пахло соляркой.  В углу за столом сидел человек и что-то писал.

– Здравия желаю, товарищ майор, – обратился парень к сидевшему за столом военному.

Офицер перестал писать, повернулся и, не дав бойцу договорить, сказал:

– А! Это ты, Зима! Вернулся? Как все прошло?

– Что тут скажешь? Прошло.

– Ладно, иди к себе, завтра доведу до вас задачу, а пока отдыхай.

Зима вышел из блиндажа и направился по прекрасно знакомой ему дорожке к своей землянке.

Войдя внутрь, огляделся. Тут было не так хорошо, как у командира: земляной пол, нары в два этажа, стены из досок от ящиков от реактивных снарядов, которые заботливо добыл командир у артиллеристов. Повсюду валялись рюкзаки, часть автоматов висела на стенах, часть лежала прямо на нарах.

– Пацаны, есть кто от Инженера? – Иван пристально вглядывался в лица тех, кто был в помещении, но никак не мог найти знакомых ему ребят.

– Мы все тут у Инженера, а тебе кто нужен?

– Вы новенькие что ли? Лысого знаете? Где он?

– Он в другой блиндаж переехал.

Иван скинул рюкзак на нары и поспешил на улицу. Зима очень нервничал. Быстрым шагом, почти бегом, он добежал до соседней землянки и, рванув дверь, вошел внутрь.

– Лысый, ты здесь? Это я – Зима!

В блиндаже стоял полумрак, пахло сыростью и грязью. В дальнем углу кто-то зашевелился, откинув с себя спальник, приподнялся:

– Иван, ты что ли?

– Я, я! Ну, слава Богу! Давай, вылезай оттуда. Что у вас тут происходит, что за народ у нас в блиндаже?

– Это пополнение. Пока ты ездил, прислали новеньких. Сейчас обучаем, через пару дней на задание.

– А наши парни где, что с ними?! – не унимался Зима.

– Погоди, не заводись, сейчас все расскажу.

Мужчины расположились у небольшого стола. Они сидели молча, опустив головы, не глядя друг на друга, каждый думал что-то свое. Лысому тяжело было начинать разговор, а Иван со страхом ждал неприятных известий.

– Так ничего не выйдет, – сказал Лысый и, поднявшись, достал из рюкзака, лежавшего на нарах, сигареты.

Разговор был трудный. Батальон понес большие потери, многих ребят потеряли навсегда, кто-то уехал с ранениями в госпиталь. Друзья долго разговаривали, вспоминая ушедших парней. На улице уже наступила глубокая ночь, а они все говорили.На столе догорала свеча, ее отблески плясали на серьезных, задумчивых лицах мужчин, делая атмосферу еще тяжелее. Порой казалось, что они еле сдерживают слезы.

– Давай спать, короче, скоро утро, – встал Лысый.

Бледный свет дрожащего огонька свечи растворялся в облаке сигаретного дыма, повисшего плотной тучей под потолком.

Иван вернулся к себе, лег на нары, положил под голову свернутую куртку и укутался в спальник. В голове шумело, мысли путались, сон не шел. После разговора с Лысым ему виделись образы парней, с кем он пришел на войну из части, в которой проходил срочную службу. Они тогда все по разным причинам решили подписать контракт с Минобороны и отправиться на СВО. Кто-то шел защищать Родину, кто-то – поправить свое финансовое положение, а Зима бежал от себя. Ему казалось, что это будет его искуплением. Это успокоит его душу.

Там, в части, отношения с ребятами не складывались. Отец сдержал слово и, когда Зима оказался в подразделении, его сразу определили водителем на новенькую Тойоту «Камри» к начальнику штаба. Ребятам это не понравилось. Как так?! Сопляк, только пришел на «срочку» и сразу на козырное место! Возмущению пацанов не было предела. Конечно, его никто и пальцем не трогал, но стебали знатно. Как-то он зашел в казарму, на тумбочке стоял дневальный, это был Миша-Балу – полный, но очень подвижный и разговорчивый парень. Увидев Ивана, он выпрямился, приставил руку к козырьку фуражки и закричал во все горло:

– Смирно, дежурный по роте на выход!!!

На крик прибежал дежурный – Артем, все его звали Гансом. Высокий, красивый, очень наглый и уверенный в себе парень. Выбежав, он увидел Зиму, вопросительно посмотрел на дневального, но, мгновенно все поняв, встал по стойке смирно и строевым шагом подошел к Ивану:

– Товарищ мажор, за время вашего отсутствия происшествий не случилось! – и в эту же секунду резким движением смахнул рукой кепку с головы Зимы. – Чё пришел? Чё надо?

– Командира роты.

– Его нет, я за него, – резко ответил Ганс.

Иван изменился в лице. Ему предстояло передать приказ начальника штаба.

В тот день начштаба лично присутствовал на зарядке, и ему не понравилось, как бегала рота. Он приказал дополнительно после обеда совершить марш-бросок десять километров в полном обмундировании. И, конечно, сам Иван не побежит, а сядет в Тойоту и повезет НШ «по делам». Что было дальше, словами не описать, но Зима еле унес оттуда ноги. Подобные ситуации случались и раньше, поэтому он старался реже появляться в казарме. Часто допоздна возил начальника штаба по его делам, а когда возвращался, оставался ночевать в машине, чтобы не нарваться на неприятности. Больше всего его доставал Ганс. Не было ни одного случая, чтобы он его не зацепил колкой фразой. Иван старался не обращать на это внимания, но радости в жизни это не добавляло. По выходным он переодевался в «гражданку» и ехал в ближайший город, где снимал квартиру на выходные. Ребята, естественно, оставались в казарме, никто им увольнение не давал. Это не нравилось парням, но Зиму мало волновало, что о нем думают сослуживцы. Жизнь в части становилась рутиной. Гражданские проблемы отошли на второй план. Девочка, пострадавшая в аварии, поправилась, за разбитые машины отец рассчитался. Он даже сумел сохранить за собой свою должность, хотя это было и нелегко. Но что-то все-таки в душе перевернулось. Зима уже не хотел тусить как раньше, в увольнениях не ходил в клубы, а главное – его туда и не тянуло. Когда он оставался наедине с собой, много размышлял, вспоминая свою беззаботную жизнь, пытался ее анализировать. Порой, находясь рядом с начальником, он слушал, как тот отчитывал своих подчиненных за невыполненную работу, за косяки, которые, казалось, на ровном месте совершают солдаты. И он начинал понимать, насколько важно сделать свою работу правильно. Зима своими глазами видел последствия невыполненного распоряжения и то, как приходилось изворачиваться начальнику штаба, чтобы исправить недоработки подчиненных. Но то была мирная служба, сейчас такие оплошности обходятся много дороже. Цена им – человеческая жизнь.