Временный сосед

А тут как раз телефон Анны начинает играть мелодию уведомления – что-то попсовое и навязчивое.

– Извините! – Она хватает устройство.

И мы возвращаемся к исходной точке.

– Знаете что, – говорю я, закрывая заметки, – давайте попробуем ваш подход. Будем решать вопросы по мере их поступления.

Анна улыбается – первая по-настоящему искренняя улыбка за весь день, без камерного глянца.

– Правда? Отлично! Значит, правило номер один: никаких лишних правил!

И тут же нарушает это правило, хватая телефон, чтобы запостить сторис о нашем "эпохальном решении жить без правил". В кадр попадает мое лицо с выражением легкого недоумения.

– Идеально, – комментирует она, просматривая получившийся сторис. – Очень естественно.

Половина восьмого вечера. Последняя камера выключена, софиты погашены, лофт освещает только мягкий свет встроенных LED-светильников, которые умная система настроила на "вечерний режим". Анна исчезла в своей спальне "привести себя в порядок после съемочного дня", а я стою на кухне и впервые за весь день ощущаю нечто похожее на тишину.

За день я успел познакомиться с графиком её съемок (хаотичным), её пищевыми привычками (кофе вместо завтрака, салаты вместо обеда, заказ суши в качестве ужина) и её отношением к порядку (творческий беспорядок как философия жизни). Также я узнал, что она разговаривает сама с собой, когда думает, что никто не слышит, и что у неё есть привычка мурлыкать себе под нос, работая с графическими программами.

Статистические данные для анализа собраны. Предварительный вывод: мы абсолютно несовместимы в бытовом плане. Но почему-то это не раздражает меня так сильно, как должно было бы.

Я достаю из холодильника ингредиенты для простого ужина – куриная грудка, овощи, специи – и начинаю готовить. Нарезка овощей строго одинаковыми кубиками, разогрев сковороды до нужной температуры, простые механические действия помогают упорядочить мысли после информационно насыщенного дня.

– Вау, пахнет невероятно, – говорит Анна, появляясь на кухне.

Она полностью преобразилась. Вместо яркого костюма – широкие джинсы, волосы распущены и слегка влажные – видимо, принимала душ. С лица смыт весь макияж, и без всех этих внешних атрибутов публичного образа она выглядит… обычной девушкой. Немного уставшей, немного растерянной, определенно моложе своих двадцати шести лет.

– Рагу из курицы с овощами, – отвечаю я, помешивая содержимое сковороды. – Хватит на двоих, если хотите присоединиться.

– Спасибо, – говорит она, забираясь на высокий стул у барной стойки и поджимая ноги под себя. – Я обычно заказываю готовую еду. Готовить совсем нет времени.

– Понятно.

Мы молчим. Я готовлю, время от времени поправляя положение разделочной доски – она съехала на пару сантиметров влево. Анна листает телефон, но не так активно, как днем. Больше машинально, чем осознанно.

– Максим, – говорит она внезапно, – можно странный вопрос?

– Конечно.

– Тебе не кажется это… странным? – Она делает неопределенный жест рукой, охватывающий всё пространство вокруг. – Вот так сидеть и разговаривать без камер? Без зрителей?

Я поворачиваюсь к ней. Действительно интересный вопрос. И неожиданно честный для человека, который весь день тщательно конструировал свой образ для публики.

– Странным – нет. Непривычным – да, – отвечаю я. – А тебе?

– Мне очень странно, – признается она, подтягивая колени к груди. – Я привыкла, что всё, что я делаю, может стать контентом. А сейчас мы просто… существуем. Без цели, без планов на пост, без мыслей о том, как это будет выглядеть в кадре.

– И как ощущения?

Она долго смотрит в окно на вечерние огни города, на поток машин внизу, на жизнь, которая продолжается без камер и комментариев.

– Тревожно, – говорит наконец. – Как будто я трачу время впустую. Или как будто я не настоящая, когда меня никто не видит.

Вот оно. Первое настоящее откровение за весь день. Не для камеры, не для аудитории – для меня. И оно объясняет многое в её поведении, в её неспособности отключиться от социальных сетей, в её постоянной потребности документировать каждый момент.

– А ты? – спрашивает она, поворачивая ко мне лицо. – Кто ты, когда не играешь роль участника эксперимента?

Хороший и сложный вопрос. Я выключаю конфорку и переношу сковороду на подставку – строго по центру, на равном расстоянии от края стола.

– Архитектор, который работает слишком много, ест слишком мало домашней еды и читает профессиональную литературу перед сном, – отвечаю я, накладывая рагу в тарелки. – Довольно скучно по сравнению с твоей жизнью.

– Не скучно, – мягко возражает она. – Настоящее. У тебя есть что-то постоянное, что не зависит от лайков и просмотров.

Я ставлю тарелки на стол, автоматически проверяя, что они стоят на одинаковом расстоянии от края. Мы едим в молчании, но это не неловкое молчание первого дня знакомства – скорее, мирное затишье после информационного шторма.

– Максим Андреевич, – говорит она, когда мы заканчиваем ужин.

– Да?

– А теперь что? – спрашивает она тихо, и в её голосе нет привычной блогерской интонации. – Теперь мы просто два незнакомца в одной квартире?

Она смотрит на меня усталыми глазами, и на несколько секунд я вижу её совершенно без масок – без публичной жизнерадостности, без привычки превращать каждый момент в performance, без постоянной заботы о том, как она выглядит со стороны. Просто девушка, которая впервые за много лет оказалась наедине с собой и не знает, что с этим делать.

– Не знаю, – признаюсь я. – Впервые за много лет не знаю, что будет дальше. И это одновременно пугает и… интригует.

Она кивает, как будто я сказал что-то очень важное.

– Да, – говорит она. – Именно это ощущение.

Она встает из-за стола, собирает тарелки – небрежно, не думая о том, что посуда может разбиться, – и направляется к посудомоечной машине.

– Спокойной ночи, Максим.

– Спокойной ночи, Анна.

Я остаюсь один на кухне, автоматически поправляю стулья – ставлю их точно под стол – и понимаю, что эксперимент только начинается. И он будет намного сложнее, чем я предполагал.

Но не потому, что она невыносима для совместной жизни. А потому, что она оказалась гораздо интереснее и… человечнее, чем я ожидал.

Глава 3

День второй нашего эксперимента начинается в половине седьмого утра с звука, который я никогда не слышала в своей квартире: работающего душа. Причем работающего уже минут пятнадцать, судя по тому, как активно парит стекло в ванной комнате.

Я лежу в кровати и смотрю в потолок, пытаясь понять, что происходит с моим священным утренним ритуалом. Обычно я просыпаюсь в районе девяти, валяюсь в постели еще полчаса, листая инстаграм и сочиняя мотивирующие подписи к постам. Потом неспешно иду в душ, где провожу еще сорок минут, попутно репетируя тексты для сторис. Это мое святое время – никто не торопит, никто не мешает, можно в тишине планировать контент на день.

А сейчас кто-то уже полчаса плещется в МОЕЙ ванной, и этот кто-то явно устроил там персональный спа-центр.

Хватаю телефон и стучу по стене, разделяющей мою спальню и ванную.

– Максим! – кричу я. – Вы там собираетесь жить?

– Минут десять! – доносится бодрый голос, и я слышу, как он что-то мурлычет себе под нос.

Мурлычет! В семь утра! После получасового душа! Кто вообще такой бодрый с утра?

Я откидываюсь на подушку и открываю инстаграм, чтобы отвлечься от растущего раздражения. Но тут же натыкаюсь на сторис коллег-блогеров, которые уже вовсю выкладывают утренний контент: кофе в постель с красивой пенкой-сердечком, утренние процедуры с новинками корейской косметики, мотивирующие цитаты на фоне рассвета за окном. А я лежу как овощ и жду очереди в собственную ванную комнату.

Десять минут превращаются в пятнадцать. Звук воды наконец прекращается, но дверь ванной так и не открывается. Что он там делает? Проводит научный эксперимент с полотенцами?

Решаю провести разведку и выхожу из спальни в своем любимом халате – мягком, пушистом, розовом, в котором я сплю последние три года и который делает меня похожей на большого плюшевого медведя. Подкрадываюсь к ванной и прислушиваюсь.

– Максим? – тихо зову я, как будто подкрадываюсь к спящему дракону.

– Да, минуточку! – отвечает он, и до меня доносится звук электрической бритвы.

Бритва! Значит, еще минут пятнадцать как минимум! Я стою посреди коридора и чувствую, как во мне закипает благородное возмущение. Ладно, принимать душ полчаса – это еще можно понять, мужчины же загадочные существа. Но бриться ПОСЛЕ душа, когда за дверью кто-то мучается от переполненного мочевого пузыря и непрожитого контент-плана? Это уже форменное издевательство!

Наконец дверь ванной открывается, и оттуда выходит Максим – свежевыбритый, благоухающий, в идеально белой футболке и домашних штанах, с аккуратно сложенным полотенцем на плече. Волосы еще слегка влажные, и от него исходит аромат какого-то невероятно дорогого мужского геля для душа – такого, что хочется принюхиваться и спрашивать название.

Мы сталкиваемся в узком коридоре – он выходит из ванной, я направляюсь туда же – и замираем в полуметре друг от друга, как два ковбоя перед дуэлью.

И тут на меня обрушивается целый ворох осознаний. Во-первых, он значительно выше, чем кажется, когда мы сидим за столом – я вынуждена задирать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Во-вторых, у него неожиданно широкие плечи под этой обманчиво простой футболкой. В-третьих, мой любимый халат, который всегда казался мне вполне приличным, внезапно ощущается слишком коротким, слишком домашним и слишком… розовым.

– Доброе утро, – говорит он с легкой улыбкой, и я замечаю, что его голос утром звучит чуть ниже и немного хрипловато.

– Доброе, – отвечаю я и понимаю, что стою как вкопанная, таращусь на него снизу вверх и, вероятно, выгляжу как растрепанный розовый монстр.

– Ванная свободна, – добавляет он. – Извините, что задержался. Утренние процедуры – дело серьезное.

Утренние процедуры! Серьезное дело! А что тогда мои сорокаминутные медитации под душем с планированием контента – баловство?

– Ничего страшного, – говорю я, изображая олимпийское спокойствие, хотя внутри все бурлит. – А во сколько вы обычно встаете на эти… серьезные дела?

– В половине седьмого. Душ, бритье, завтрак, и к восьми я уже в офисе, – отвечает он, как будто рассказывает о самой нормальной вещи в мире.

Половина седьмого! Это же вообще ночь по любым человеческим меркам! В половине седьмого даже птицы еще спят!

– Понятно, – киваю я, стараясь не выглядеть совой-неудачницей. – А можно нескромный вопрос? И по выходным тоже в половине седьмого?

– Конечно. Режим – основа продуктивности, – отвечает он с такой уверенностью, словно цитирует научную статью.

Режим – основа продуктивности! А я-то думала, что основа продуктивности – это вдохновение, креативный хаос и кофе в неограниченных количествах.

– А вы во сколько встаете? – спрашивает он с искренним любопытством.

– Я… – начинаю и понимаю, что сейчас прозвучу как последняя лентяйка. – Я встаю попозже. У меня пик активности вечером, когда больше людей онлайн. Знаете, особенности работы с аудиторией…

– Ясно, – говорит он, и мне кажется, что в его глазах мелькает что-то похожее на сочувствие. – Тогда нам определенно нужно составить график использования ванной комнаты.

График! Он хочет составить ГРАФИК для ванной! Как будто мы в советском коммунальном общежитии, а не в стильном современном лофте!

– Хорошая идея, – говорю я сквозь зубы. – Обязательно составим.

Он кивает и направляется к кухне, а я наконец попадаю в ванную. И тут меня ждет следующий сюрприз.

Обычно после моих утренних ритуалов здесь выглядит как после взрыва на косметической фабрике: баночки с кремами разбросаны по всем полочкам, тюбики с масками валяются где попало, сыворотки и эссенции расставлены в порядке, понятном только мне. Творческий беспорядок – признак творческого ума, как я всегда себя утешала.

А сейчас все стоит по стойке смирно, крышечки закручены, полотенца сложены в идеальные стопочки, как в дорогом отеле. Он не просто убрал за собой – он устроил здесь генеральную уборку! Ни одной капли на зеркале, ни одного волоска в сливе душа, даже мыльная пена с раковины смыта до идеального блеска.

И почему-то это раздражает меня даже больше, чем его полуторачасовые утренние процедуры. Как будто он сделал мою ванную комнату лучше, чем она была со мной.

К десяти утра я уже привела себя в порядок (заняло всего час двадцать – личный рекорд!), записала утренний влог о "прелестях совместного проживания" (аккуратно замаскировав войну за ванную под "забавные особенности быта"), и теперь собираюсь снимать кулинарный контент. В плане у меня простой рецепт американских панкейков – симпатично, вкусно, лайков с комментариями хватит на целый день.

Максим Андреевич сидит за обеденным столом с ноутбуком и чашкой кофе, изучает какие-то архитектурные чертежи. Выглядит сосредоточенно и невероятно по-деловому – настоящий офисный трудоголик в домашних условиях.

– Максим, – говорю я, устанавливая камеру на штатив, – буду снимать кулинарный контент. Можешь спокойно работать, я постараюсь не шуметь.

– Хорошо, – отвечает он, не поднимая глаз от схем.

Включаю камеру, настраиваю освещение и начинаю в своем фирменном стиле:

– Доброе утро, мои дорогие зрители! Сегодня готовим самые пушистые панкейки во вселенной! Рецепт настолько простой, что справится даже тот, кто считает готовку высшей математикой…

Достаю из холодильника яйца, молоко, сливочное масло. Из шкафчика – муку, сахар, разрыхлитель, ванилин. Все ингредиенты выставляю на мраморной столешнице красивой инстаграмной композицией – чтобы смотрелось эстетично и аппетитно.

– Итак, начинаем с яиц. Берем два красивых домашних яичка… – говорю я в объектив и с профессиональной уверенностью разбиваю первое яйцо о край миски.

Половина скорлупы падает прямо в желток.

– Ой! – смеюсь я с наигранной беззаботностью. – Маленькое приключение! Сейчас исправим эту красоту…

Пытаюсь выловить скорлупу чайной ложкой, но она ускользает, как мыло в ванной. Тогда лезу пальцем, но только размазываю яйцо еще больше, превращая миску в художественный беспорядок.

– Ну и ладно, – говорю в камеру с улыбкой, которая начинает казаться натянутой. – Немного кальция нам не повредит! Идем дальше!

Разбиваю второе яйцо. И снова кусок скорлупы летит в миску, как будто у меня проклятые руки.

За спиной я слышу, как Максим прекращает стучать по клавишам.

– Аккуратнее разбивайте об острый край, – негромко подсказывает он. – И убирайте скорлупу большим куском той же скорлупы, а не ложкой.

Я поворачиваюсь к нему. Он по-прежнему смотрит в свой ноутбук, но явно следит за моими кулинарными подвигами.

– Спасибо за ценную инструкцию, – говорю я максимально вежливо, хотя внутри все кипит от стыда.

Поворачиваюсь обратно к камере и продолжаю:

– Итак, с яйцами разобрались, переходим к муке. Это самый творческий этап!

Открываю пакет с мукой и начинаю сыпать в миску на глаз – как всегда делаю дома, когда готовлю только для себя.

– Муки нужно примерно стакан, может, чуть больше… – комментирую для камеры, и тут мука высыпается гораздо больше запланированного. Гораздо!

– Или два стакана, – быстро поправляю себя, продолжая сыпать белый порошок. – Главное – не бояться экспериментировать!

Добавляю молоко, сахар, разрыхлитель, щепотку соли. Начинаю энергично мешать, и тесто получается консистенции… цементного раствора. Венчик буквально стоит в этой массе.

– Тесто должно быть как густая сметана, – бодро комментирую я, хотя мое творение больше напоминает строительную смесь для укладки плитки.

В этот момент Максим встает из-за стола и подходит ко мне.

– Позвольте помочь, – тихо говорит он. – Вы немного переборщили с мукой.

– Я справлюсь! – отвечаю с энтузиазмом камикадзе. – Это же творческий процесс, все должно быть спонтанно!

– Творчество – это прекрасно, но панкейки из цемента не получатся, – настаивает он с легкой улыбкой. – Нужно добавить жидкости.

Он берет еще одно яйцо и одним уверенным движением разбивает его в отдельную мисочку – идеально, без единого осколка скорлупы, как в рекламе кулинарного шоу.

– Вот так нужно, – говорит он, и мне становится обидно за свою кулинарную неуклюжесть.

– Хорошо, хорошо, – соглашаюсь я. – Но я сама добавлю, это все-таки мое видео.

Выливаю его идеальное яйцо в свою цементную смесь и снова принимаюсь мешать. Тесто становится чуть послушнее, но все еще далеко от кулинарного совершенства.

– Можно я помогу? – спрашивает Максим Андреевич, протягивая руку к венчику.

Я колеблюсь секунду. С одной стороны, это МОЯ съемка, МОИ панкейки, МОЙ контент, МОИ подписчики. С другой стороны, если мы не спасем ситуацию, мне придется монтировать кулинарную катастрофу национального масштаба.

– Давайте вместе, – предлагаю я с деланым энтузиазмом. – Для зрителей это может быть даже интереснее! Неожиданный поворот сюжета!

Он кивает и встает рядом со мной у рабочей поверхности. Мы оказываемся плечом к плечу, и я внезапно осознаю, что от него пахнет не только утренним гелем для душа, но и чем-то еще – может быть, кофе, может быть, легким парфюмом, а может быть, просто… им самим.

– Итак, дорогие зрители, – говорю я в камеру, стараясь игнорировать его близость, – ко мне присоединился мой замечательный сосед Максим, который, как оказалось, разбирается в кулинарии!

– Не разбираюсь, – скромно возражает он. – Просто знаю базовые принципы.

Базовые принципы! Как же официально это звучит! Словно он описывает архитектурный проект, а не готовку еды.

Он берет венчик и начинает мешать тесто – размеренными, уверенными, какими-то очень мужскими движениями. И я наблюдаю, как моя цементная смесь постепенно превращается в нормальное тесто правильной консистенции.

– Вау, – говорю я совершенно искренне. – Откуда такие навыки?

– Несколько лет жил один, – объясняет он, продолжая колдовать над миской. – Пришлось осваивать базовые навыки выживания.

Базовые навыки выживания! Он называет готовку навыками выживания! Как будто он не в московском лофте живет, а в дикой тайге.

Он передает мне венчик, и наши пальцы на мгновение соприкасаются. От неожиданности я чуть не выпускаю венчик прямо в тесто.

– Теперь жарим, – объявляю я зрителям и включаю конфорку под сковородкой.

Наливаю первую порцию теста, и – о чудо! – панкейк получается ровным, круглым, золотистым. Переворачиваю его специальной лопаткой и радостно улыбаюсь.

– Получается! – восклицаю я с энтузиазмом ребенка, собравшего первый пазл.

– А вы сомневались? – говорит Максим Андреевич. – У вас хорошие руки для готовки.

Я поворачиваюсь к нему и вижу, что он смотрит на мои руки с каким-то особенным выражением – внимательно и… одобрительно? И почему-то от этого взгляда мне становится жарко, хотя плита работает на минимальном огне.

– Спасибо, – бормочу я и быстро отворачиваюсь к сковородке.

Мы жарим панкейки в удивительной слаженности – я наливаю тесто, он следит за температурой и подсказывает, когда переворачивать. Получается какой-то кулинарный танец вдвоем, и я ловлю себя на мысли, что мне нравится готовить с кем-то рядом. Никогда раньше такого не было.

– И вот они, наши великолепные панкейки! – объявляю я в камеру, демонстрируя аппетитную стопку золотистых блинчиков. – Огромное спасибо моему спасителю и помощнику!

Максим Андреевич слегка кивает в объектив – сдержанно, без позерства, и я выключаю запись.

– Спасибо вам, – говорю я ему уже без всяких камер. – Вы меня буквально спасли от позора.

– Не за что, – отвечает он с легкой улыбкой. – Было любопытно наблюдать за творческим процессом.

Мы стоим на кухне, между нами стопка ароматных панкейков, и я внезапно понимаю, что теперь их надо… есть. Вместе. За одним столом. Как нормальные люди.

– Хотите попробовать результат нашего сотрудничества? – предлагаю я.

– С большим удовольствием.

И мы садимся завтракать панкейками, которые готовили вместе, и почему-то это кажется мне более интимным и значимым, чем весь наш вчерашний откровенный разговор без камер.

После завтрака я обрабатываю и загружаю видео с панкейками в инстаграм. Пока монтирую, уже представляю восторженные комментарии зрителей – они обожают такой контент, особенно когда что-то идет не по плану, а потом чудесным образом исправляется.

Публикую пост и сразу же начинаю следить за реакцией. Первые комментарии появляются буквально через пару минут:

"Анечка, какой милый видос! А кто этот обаятельный мужчина?"

"Ой, он такой галантный помощник! Где таких находят?"

"Наконец-то живой контент, а не постановочные селфи!"

Я улыбаюсь, читая позитивные отзывы и уже предвкушаю море лайков, но потом начинают появляться совсем другие комментарии:

"А кто этот подозрительный тип? Слишком идеальный, чтобы быть правдой…"

"Что-то чересчур постановочно выглядит. Неужели кто-то поверит в эту сказку?"

"Заказные отношения за деньги. Фу, Анна, как низко ты опустилась."

Настроение резко портится, как будто кто-то вылил ведро холодной воды на голову. Конечно, хейтеры были всегда – это неизбежная часть публичной жизни. Но почему-то эти конкретные комментарии задевают особенно больно, как будто они не просто критикуют контент, а лично меня оскорбляют.

Максим по-прежнему сидит в гостиной с ноутбуком, работает над какими-то проектами, и я не выдерживаю:

– Максим, – зову я его, – а вы случайно не читаете комментарии к нашим видео?

– Нет, – отвечает он, не отрываясь от чертежей. – А зачем мне их читать?

– Ну, просто любопытно же, что люди думают о нашем эксперименте! Какие у них впечатления, реакции…

– И что они думают? – спрашивает он с искренним интересом.

Я подхожу к нему с телефоном в руках, все еще колеблясь – стоит ли показывать ему эту гадость.

– В основном хорошие отзывы, но есть и… не очень приятные. Хотите послушать?

Он откладывает стилус в сторону и поворачивается ко мне:

– Если вы хотите поделиться – конечно.

Я опускаюсь рядом с ним на диван и начинаю читать комментарии вслух. Сначала позитивные – про то, какие мы милые, как здорово получилось видео, как естественно выглядит наше взаимодействие. А потом перехожу к негативным:

– "Этот мужик явно играет заученную роль. Слишком правильный и идеальный, чтобы быть настоящим человеком."

Максим чуть хмурится, но продолжает слушать.

– "Купленный актер из агентства. Анна, мы же не дураки, чтобы верить в эту дешевую постановку."

– "Посмотрите на него – дорогая одежда, модельная внешность, идеальные манеры. Где она такого нашла? На кастинге мужчин-моделей?"

С каждым комментарием лицо Максима становится все более каменным. Я вижу, как напрягаются его челюсти, как темнеют серые глаза.

– "Фейк от начала до конца. Жаль, что Анна решила обманывать подписчиков ради дешевого хайпа."

– Хватит, – тихо, но твердо говорит он.

– Еще один: "Этот тип даже не старается играть естественно. Переигрывает на камеру, как плохой актер…"

– Анна, прекратите, – повторяет он более настойчиво.

Но меня как будто прорывает. Какая-то злость поднимается во мне – не на него, а на этих анонимных судей, которые выносят приговоры, не зная абсолютно ничего:

– "Интересно, сколько ему платят за эту жалкую роль? Надеюсь, хорошо, потому что актер из него никудышный."

Максим резко встает с дивана и направляется к своей спальне.

– Я не намерен больше это слушать, – бросает он через плечо.

– Максим, подождите! – кричу я ему вслед, вскакивая с дивана.

Он останавливается у порога своей комнаты, но не оборачивается.

– Это же просто хейтеры! – говорю я. – Они всегда так пишут про всех! Не стоит обращать внимание на этих… этих завистников!

– Не обращать внимания? – Он медленно поворачивается ко мне, и в его глазах я вижу что-то, чего раньше не замечала. Боль? Гнев? Разочарование? – Эти люди публично называют меня лжецом, актером-неудачником, продажным типом. И вы считаете, что я должен просто не обращать внимания?

– Но ведь вы знаете, что это неправда!

– Знаю. Но знаете ли это вы? – Его вопрос застает меня врасплох.

Вопрос застает меня врасплох.

– Конечно знаю! – отвечаю я горячо. – Разве я похожа на идиотку, которая не видит разницы между правдой и ложью?

– Правда? – В его голосе звучит горькое сомнение. – А кто я тогда на самом деле, Анна?

Я смотрю на него и понимаю, что не могу ответить сразу. Не потому, что не знаю, а потому, что знаю слишком много разрозненных деталей и не могу сложить их в цельную картину.

– Ты… – начинаю я и запинаюсь. – Ты не актер, это точно. Ты настоящий человек. Ты готовишь панкейки, совершенно забывая про камеру. Ты убираешь за собой в ванной, хотя никто тебя не просит. Ты… ты искренне заботишься о людях, которых даже не знаешь лично, и вкладываешь собственные деньги в их дома.