Солдатский крест

Александр Карпов

Солдатский крест

© Карпов А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Иллюстрации на обложке Павла Магась

* * *

Глава 1

Пробудившийся от ночного сна в это короткое октябрьское утро лес, скованный первыми осенними заморозками, был озарен ярким солнечным светом. Пожелтевшая и покрытая инеем листва на деревьях природным зеркалом отражала лучи небесного светила. Издалека край леса, казавшийся до этого утра просто желтой полосой под линией горизонта, отливал бриллиантовым блеском и слепил глаза.

Красота лесной окраины контрастировала с грунтовой, размокшей в период сентябрьских дождей дорогой, скованной морозцем, и довольно широким перепаханным полем, устланным местами соломой, уже немного подгнившей и лежавшей на нем пятнами. К западу огромное поле терялось, вдалеке упираясь в еле заметный край леса. С южной своей стороны оно граничило с оврагом, противоположная часть которого была покрыта редкими деревьями, дальше уплотнявшимися и образовывавшими очередной лесной массив. А с востока поле граничило с довольно широкой для этих мест дорогой, соединявшей областной центр с деревнями, поселками, с небольшим городом и далее ведущей далеко на север, на Москву.

Все вокруг казалось абсолютно пустым. Нигде видно не было ни одной живой души. Не летали даже птицы. Была пустой пашня, совсем отсутствовало когда-то интенсивное движение на шоссе, разбитом за последние недели плотным движением колесной и, чего никогда не было в этих местах, гусеничной техники. Кое-где видневшиеся вдали за лесами крыши деревенских домов, вопреки холодной погоде, не испускали в небо привычный дым из труб, как будто именно сегодняшней ночью они были покинуты жителями по какой-то причине, может, в ожидании приближающейся беды.

Природа сама, то ярким солнечным светом, то его сияющим отражением от всего, покрытого инеем, давала понять, что жизнь в округе должна активно продолжаться и развиваться. Но, вопреки всему, ее тут как будто бы и не было. Ничто не говорило о том, что она может тут быть. Все застыло и замерло в едва ли не полном безветрии.

Движение вскоре началось. Необычное и еле заметное. Край леса неожиданно ожил. Несколько одетых в серые шинели и зеленые ватные куртки человек, опоясанных ремнями, подсумками и прочей амуницией, в стальных касках на головах, с вещмешками за спинами, с оружием в руках, медленно и осторожно, оглядываясь по сторонам, вышли из леса. Осмотревшись и оглядев пролегавшее в километре от них шоссе, они распределились вдоль широкой тропы, отделявшей вспаханное поле от лесного массива. Пригибаясь, пробежали по ней и быстро залегли, выставив оружие в направлении дороги.

– Не высовываться, не курить и не баловать мне тут! – прикрикивая на бегу, проследовал вдоль цепи залегших солдат пожилой мужчина со знаками различия армейского политработника на рукавах шинели, опоясанный потертыми кожаными ремнями, с толстой командирской сумкой на бедре.

По тому, как отреагировали на его слова солдаты, было заметно, что этот человек является для них значимым авторитетом, а все его слова и действия весомы, приказы его должны беспрекословно ими выполняться. Все как один они прижались к земле, прекратили какую-либо возню и движение, замерли в ожидании новых распоряжений и указаний.

– Вот немец попрет, а вы тут обозначите себя? Так он вас всех разом танками и разгонит да подавит! – ворчал политработник.

Тщательно подобрав промеж ног полы шинели, он медленно опустился на землю и лег на живот возле бойца со снайперской винтовкой в руках. Достав из футляра на поясе бинокль и приложив его к глазам, он начал вглядываться в даль, в сторону шоссе. Поводя окулярами то вправо, то влево, изредка отрываясь от них, чтобы осмотреться невооруженным оптикой взглядом, он снова поднимал к глазам бинокль. Каждый раз политработник причмокивал губами, еле заметно кряхтел, сопел и снова напряженно вглядывался то в сторону шоссе, то еще дальше, то на полосу леса за полем, то на еле заметные вдали крыши деревенских изб.

– Товарищ старший политрук, – еле слышно сказал подошедший с тыла подразделения молодой лейтенант со знаками различия артиллериста в петлицах. – Мы в трехстах метрах слева от вас окопались. Два противотанковых орудия с прислугой и два станковых пулемета. В моем секторе южная половина шоссе и поле справа от него.

– Понял тебя, лейтенант! – повернулся к нему политработник. – Со мной почти полная рота солдат сейчас будет. Пулеметы только ручные. Один взвод уже тут. Остальные с минуты на минуту будут. Я их вдоль поля по кромке леса распределю.

– Вас понял! – лейтенант небрежно отдал честь и спросил: – Разрешите идти?

– Окопался, говоришь? – нахмурился старший политрук и с досадой в голосе протянул: – А мы вот не успели. А сейчас уже и поздно.

Артиллерист невольно вздернул бровями и покачал плечами, не зная, что можно ответить в этой ситуации старшему по званию.

– Ну, – продолжил он, – мои два орудия справа от шоссе. Слева от него – второй взвод. У них тоже две сорокопятки, и они тоже окопались. Снарядов хватает. За ними в стороне два танка в лесочке встали. Хотят с фланга ударить в направлении дороги. Да и за нами танковый взвод схоронился в гуще леса, для внезапности.

– Ого! – блеснули глаза политработника. – А мы прошли и танкистов не заметили. Надо же! Значит, хорошо замаскировались. Умеют, как надо, и готовились долго, тренировались.

Последние слова он намеренно сказал как можно громче, словно делал акцент на качестве выполненной кем-то маскировки, поучая тем самым солдат из недавнего молодого пополнения своей роты. Лежавший рядом с ним на земле боец со снайперской винтовкой в руках еле заметно ухмыльнулся от умело преподнесенных личному составу слов политработником. Тот заметил это и сразу же, расплывшись в улыбке, обнажившей желтые прокуренные зубы, упрекнул его без всякой злобы в голосе:

– Да, Валентин, да! Маскировка в военном деле вещь крайне важная.

Потом он повернулся ко все еще находившемуся рядом артиллеристу и произнес, обращаясь теперь к нему:

– Можете идти, товарищ лейтенант. Я скоро буду у вас для уточнения деталей.

Перевернувшись на бок, чтобы удобнее лежать лицом к солдату, он продолжил его поучать, следуя делу армейских политработников, одной из обязанностей которых было как раз наставлять в военном деле своих подчиненных.

– Ты вот в снайперы из простых солдат попал, без специальной подготовки. Только потому, что в подростках с отцом охотиться любил. Да еще лучшим в роте на стрельбище себя показал. А вот теорию стрельбы не изучил. Потому и не ведаешь многого из того, что тебе положено знать, – пытаясь расположиться как можно удобнее, кашляя и кряхтя, говорил он.

– Да где мне учиться-то было, товарищ политрук? – проворчал в ответ боец. – С выпускного я сразу в военкомат побежал. На фронт захотелось. Весь наш класс так поступил. Только сразу никого не взяли. Частями вызывали по повесткам и отправляли. Меня в августе призвали. Месяц на формировании и сюда. А чему за месяц научить можно? Только длинным коли да коротким коли. На стрельбище всего раз и водили. Отстрелялся – похвалили. Два выстрела, два попадания в центр мишени. Я сказал, что охотник. В бумагах это и записали, а потом выдали эту винтовку.

– Раз выдали, Валентин, так и отрабатывай возложенную на тебя ответственность, – впился в солдата глазами политработник, продолжая поучать. – Хороший стрелок, а тем более снайпер, на поле боя на вес золота. Иные похлеще пулемета дел творили. Это я еще с Гражданской знаю.

Солдат промолчал в ответ. Он опустил глаза вниз и начал пристально разглядывать почву под цевьем своего оружия, под слоем придавленной травы необычного цвета. Такую он встретил уже здесь, в том самом месте, где занял позицию для ведения огня, куда занесла его армейская служба, где он вот-вот должен был принять свой первый в жизни бой. Черная до синевы, до блеска земля. Совсем не такая, как у него на родине, не рассыпчатая и глинистая, и немного песчаная. Здесь она плотная, жирная. Да и растительность отличалась. Стебли шире, длиннее, сочнее. Упавший под тяжестью мороза поздний цветок крупный. На его родине таких растений нет. Трава значительно ниже, если она не растет у многочисленных болот. Бутоны маленькие и не такие яркие.

Солдат медленно провел кончиками пальцев по поверхности земли. Потом ощупал стебель травы и повернул к себе когда-то яркий, сочный и пестрый цветок.

– Сразу видно, что ты деревенский, – причмокнул губами армейский политработник. – Сельскохозяйственной культурой любуешься.

Они встретились глазами и невольно улыбнулись друг другу.

– Это чернозем. Земля так называется плодородная, – продолжил старший политрук. – Она тут вся такая. Урожай на ней – загляденье. Что захочешь – вырастет. Даже арбузы. Вот только если солнце позволит.

Солдат покачал головой, не зная, что сказать в ответ старшему по званию. Воспринял все как есть. Раз говорят, значит, так и положено. Арбузы – значит, арбузы. Хотя он их никогда за свою восемнадцатилетнюю жизнь еще не пробовал. Сказать об этом старшему по званию солдат не решился, чтобы не смущаться от затяжной беседы с человеком, который по возрасту годился ему в отцы, что непременно сковывало парня, вынуждая стесняться. В деревнях так и воспитывали. Старший всегда прав. Слова таких людей воспринимались за истину. Спорить не возбранялось, но и не приветствовалось. Заслужи авторитет, заработай его, поднимись в глазах односельчан, тогда и беседуй на равных, спорь, если нужно.

Он снова отвлекся, решив теперь оценить не землю, цветы и травы, а деревья. Еще из крохотного окна вагона-теплушки, по пути на фронт, он обратил внимание на то, как меняется по мере удаления от родных мест природа. Прямые, высокие мачтовые сосны и густые, пушистые ели менялись на лиственные породы деревьев. Да и те поначалу казались низкорослыми, с редкой кроной. Потом, по мере следования в южном направлении, они становились выше, пышнее. Наконец, миновав Москву, преодолев железнодорожный мост через широкую Оку, он заметил изменение в окружающем ландшафте, перепады высот, протяженные холмы, многочисленные овраги и присутствие лиственных пород деревьев с низкой, почти до земли кроной. Такие преобладали. Потом вперемежку с ними стали попадаться высокие, словно сосны, дубы с толстыми стволами.

Из размышлений о земле, о сельскохозяйственных культурах солдата вывел чей-то негромкий окрик, раздавшийся позади, со стороны того самого леса, откуда он сам появился около получаса назад.

– Товарищ старший политрук, второй и третий взвод вверенной вам стрелковой роты прибыли, – доложил командир в длиннополой шинели, в петлицах которой виднелись по одному кубарю младшего лейтенанта.

Боец узнал в нем командира своего взвода, прибывшего к ним в эшелон уже во время движения по железной дороге, от чего еще очень плохо знал его и не успел понять, что он за человек. На вид лет двадцать пять. Сказал, что из запаса. А кто он и откуда родом, чем занимался до призыва – никому из личного состава еще узнать не довелось.

– Давай всех влево! – стал, кряхтя, подниматься пожилой политработник. – Распределяй по кромке леса. И делай все так, чтоб никто не высовывался. Разговорчики, курение и болтовню запрещаю. Немец на подходе. Ждать, скорее всего, недолго осталось. Вот-вот на шоссе появится немецкая колонна. Тогда берегись.

С трудом переваливаясь с ноги на ногу, преодолевая и терпя боль в пояснице, которой он почти постоянно касался тыльной стороной ладони, старший политрук побежал, пригибаясь к земле, вдоль леса, криком и жестами подгоняя только что прибывших на позиции солдат.

Боец проводил его взглядом, отмечая, что ему довольно крупно повезло в жизни, да еще в такой трудный момент, называемый войной, встретить столь внимательного и заботливого, словно родной отец, человека. Тем более что родителя своего он похоронил несколько лет назад, когда тот в суровую и холодную зиму сильно простудился и заболел во время одной из дальних поездок на санях. Политработник заботился о молодом солдате, будто о сыне, потому как считал своим родным едва ли не каждого молодого солдата в роте. Пару дней назад опекал и нянчился, как говорили бойцы, с одним из пулеметных расчетов, обучая его бойцов воинским премудростям. До того возился словно с детьми с ротными писарями, внушая им элементарные правила общения с командирами всех уровней и столь необходимую в их деле внимательность при составлении документов. Вчера вечером добрался и до единственного в подразделении снайпера.

– Ну-ка, Валентин, – обратился политработник к опекаемому им со вчерашнего дня солдату, – а ну, приподнимись.

Боец невольно дернулся, не понимая, что от него хочет воинский наставник.

– Я тебе зипун принес. Под себя подстели. А то застудишься, – он присел перед бойцом на колени и начал подсовывать тому под тело принадлежавший кому-то когда-то предмет теплой одежды, приговаривая: – У снайпера первая болезнь – это простуда. Застудиться, когда на земле подолгу лежишь, раз плюнуть.

Солдат почувствовал неловкость перед своими товарищами, которые в это время сами не то с завистью, не то с непониманием наблюдали за проявлением излишней заботы по отношению к одному из них.

– Морозы внезапно в этом году нагрянули. Осень еще не закончилась, а похолодало сильно, – ворчал политработник, старательно подсовывая под снайпера зипун и распрямляя его потертые от времени края. – Обмундирование теплое зимнее когда еще дадут? А воевать уже вот-вот придется, – он сосредоточил взгляд на предложенной теплой подстилке: – Артиллеристы где-то прикарманили, – начал комментировать он причину появления в своих руках старенького крестьянского зипуна. – Сказали, что возле дороги нашли. Видать, беженцы потеряли.

Политработник нахмурился, отвернулся и добавил к сказанному:

– Ну, другого они мне не преподнесут. Воинскому комиссару в воровстве народного имущества признаваться не станут. Знают, что за это я им устрою.

Политработник нахмурился, а потом снова с особой, поистине отцовской внимательностью, посмотрел на солдата, удобно лежащего на подстеленном под тело зипуне. Тот уловил краем глаза его взгляд, но не посмел, по своему строгому воспитанию, ответить тому тем же. Он отвернулся, неожиданно для себя отметив добрые глаза пожилого наставника. Когда-то так смотрел на него отец, оставшийся в памяти молодого человека заботливым, внимательным, душевным человеком.

Боец плотно сжал губы. Он любил своего отца, а после смерти того долгое время никак не находил себе места. Очень часто вспоминал его самого, его сильные крестьянские руки, широкие и всегда теплые ладони, задорный взгляд, неповторимую улыбку. Старался все в своей жизни делать так, как мог бы делать отец, с его творческим подходом, тщательностью выполнения всех и даже самых мелких деталей. Он жалел, что сам не был похож на отца внешне, взяв от него только рост выше среднего, широкие плечи и грудь, а еще физическую силу. Сетовал из-за того, что природа наделила его сходством с матерью, которую он так же, по-сыновьи, горячо любил. Но отец был для него всегда более значимым, чем мать. Все свободное время они проводили с ним вместе. Именно он и привил ему любовь к охоте на зверя и птицу, навыки выслеживания добычи, интерес к оружию, умение метко стрелять.

– Немцы! Товарищ старший политрук, немцы на шоссе! – прокричал кто-то слева, от чего все солдаты в залегшей на кромке леса цепи невольно приподняли головы над травой, чтобы увидеть появление противника.

– А ну не высовываться! – громко сказал политработник, первым делом дисциплинируя подчиненных, и только потом приподнялся на локтях, чтобы выглянуть из-за укрытия и лично засвидетельствовать движение гитлеровцев по дороге.

Он вскинул перед собой бинокль и начал им медленно водить вдоль видимого участка шоссе, фиксируя для себя происходящее на нем.

– Ну-ка, Валентин, – обратился он к бойцу со снайперской винтовкой, – посчитай мне их. Только внимательно, ничего не упусти. Сколько и какой техники там есть.

Солдат тут же повернул ствол оружия в нужном направлении, прильнул глазом к прицелу, медленно, кончиками пальцев покрутил маховики настройки оптики и застыл, шевеля губами, считая про себя количество техники.

Политработник в это время поднялся и, кряхтя, хрипя и прижимая руку к больной пояснице, пригибаясь к земле, направился в сторону размещения взвода артиллеристов с сорокапятками.

– Танки идут! Ты глянь, танки! – проворчал кто-то из солдат.

– Ой! Один, два, три и еще едут! – вторил ему еще один.

– Да сколько же их там? Едут и едут! – с испугом бормотал третий.

– Разговорчики, товарищи красноармейцы! – прикрикнул на них внезапно появившийся откуда-то старший лейтенант, командир их роты, спешно следовавший позади залегшей цепи бойцов.

Валентин держал себя в руках. Подвести политработника, не выполнить его приказ он сейчас не мог. Не обращая внимания ни на кого, он старательно считал немецкую боевую технику, что видел идущей по протяженному, километра в два, видимому участку шоссе на Москву.

Первой следовала тяжелая бронемашина, с торчащим над крышей ободом антенны и установленным впереди пулеметом за щитком, ствол которого был направлен куда-то в сторону.

– Спереди колеса, а сзади гусеницы. Во, какая техника! – прокомментировал кто-то из солдат, наблюдая за врагом.

Следом за ней двигался небольшой бронеавтомобиль с крохотной пулеметной башенкой на крыше. За ним катился танк темно-серого цвета с огромным флагом на корпусе, размещенным горизонтально поверх кормы, как бы застилая ее собой.

– Это чтобы с неба свои летчики его видели! – снова прокомментировал кто-то из солдат.

За первым танком на шоссе появились еще четыре, но немного покрупнее первого, с четко заметными короткими и тонкими стволами пушек в лобовой части башен. Один из них был окутан сверху поручнем антенны. На занятиях в запасном полку Валентину и его сослуживцам командиры-наставники говорили, что подобные машины командирские и их требуется уничтожать в первую очередь – для потери управления подразделением и деморализации противника. За вереницей танков шли один за другим несколько полугусеничных, таких же, как и первый, больших бронетранспортеров, увешанных по бортам не то солдатскими ранцами, не то мешками с трофеями или запасами продовольствия. Поверх открытого сверху корпуса у них торчали солдатские каски, стволы оружия, на одном восседал по виду кто-то из офицеров, который постоянно вертел по сторонам головой и держал перед собой бинокль.

Валентин оторвался от наблюдения в прицел. Он повернул голову и начал искать глазами убежавшего в сторону позиции артиллеристов старшего политрука, чтобы поскорее доложить ему об увиденном на шоссе. Но того нигде видно не было.

– Огня без приказа не открывать! Всем лежать молча, не курить и не двигаться! Проверить оружие! Полная боевая готовность! – говорил бегущий вдоль кромки леса, пригибаясь к земле, командир роты. – Повторяю: огня без приказа не открывать! Быть предельно внимательными! Кто ослушается – тому не поздоровится.

Он проследовал дальше, вдоль всей занятой его подразделением позиции на краю леса.

Валентин снова прильнул к винтовочному прицелу. Последний из зафиксированных им бронетранспортеров полностью появился из-за деревьев и пополз по видимому участку шоссе. За ним обозначил себя небольшого размера тягач или трактор, тащивший за собой на длинной сцепке артиллерийское орудие с передком для снарядов. Полностью его он не успел рассмотреть. От пристального наблюдения, от сосредоточенности на порученном деле его мгновенно отвлек внезапно прогремевший где-то далеко слева пушечный выстрел. За ним спустя всего пару секунд прогремел второй.

– Батарея вдарила! Сорокапятки слева от нас заработали! – не выдержав нахлынувших эмоций, громко произнес кто-то из молодых солдат.

После его слов залегшая у леса цепь бойцов оживилась. Валентин перевел прицел винтовки влево, чтобы рассмотреть тот участок шоссе, что находился ближе к артиллерийским позициям. Его вооруженный оптикой взгляд поймал в фокус застывший на месте и окутанный облаком серого дыма бронетранспортер с огромной антенной и пулеметом. Следовавшая за ним бронемашина с небольшой башенкой остановилась, а спустя секунды начала пятиться. Остановился и небольшой танк, что двигался следом за ней. Еще через секунду один за другим прогремели два пушечных выстрела. Спустя мгновение танк с флагом поверх кормы дернулся под воздействием какой-то неведомой обрушившейся на него силы. В стороны от его борта полетели снопы искр. Затем вспыхнуло над ним пламя, высоко скользнувшее своими длинными языками в небо. Потом оно плавно уменьшилось, и повалил густой черный дым, большими клубами начавший подниматься ввысь.

Пушечные выстрелы ударили снова, опять грохотом будоража все вокруг на километры и заставляя молодых солдат из стрелковой роты нервно и возбужденно вглядываться в расстреливаемую кем-то невидимым им вражескую бронированную колонну техники.

– Это танкисты из посадки за шоссе работают!.. Чего высунулись?! А ну залегли немедленно! Забыли о маскировке?! – кричал на солдат снова появившийся откуда-то старший лейтенант.

Валентин на мгновение отвлекся от наблюдения в снайперский прицел. Но поняв, что он точно сейчас не демаскирует себя ничем, снова прильнул к нему и продолжил смотреть на происходящее действие на видимом участке шоссе.

– Что там, Сафронов? – разместился возле него, там, где недавно лежал политработник, командир роты.

– Головной броневик и танк горят, товарищ старший лейтенант! – ответил боец.

– Отлично работают танкисты! – прокомментировал ротный.

В этот момент прозвучали один за другим еще два пушечных выстрела, за ними раздался третий хлопок, прозвучавший откуда-то из другого места, скорее со стороны шоссе. Боец увидел в оптический прицел стреляющий вправо немецкий танк и мгновенный ответ по нему слева, где располагалась дальняя лесопосадка, откуда предположительно и вели скрытный от врага огонь танкисты. Танк дернулся. От него разлетелись по сторонам снопы искр. Удар, по всей видимости, был настолько сильный, что бронированный корпус немного развернуло, а еще через секунду от него повалил сначала бело-серый, а потом и густой черный дым.

– Еще один танк загорелся, товарищ старший лейтенант! – отвлекся от наблюдения, а затем снова прильнул к прицелу Валентин.

– Молодцы танкисты! – ответил ему тот.

Со стороны шоссе послышались беспорядочные, частые хлопки пушечных выстрелов немецких бронированных машин. Затрещали скорострельные пулеметы на бронетранспортерах. Громко разорвалось что-то у дальнего леса. С интервалом в две-три секунды снова ударили теперь хорошо различимые по звукам пушки танкистов из лесопосадки слева от вражеской колонны.

– В борта бьют! Молодцы! Это правильно! Там броня тоньше. Чтоб наверняка, – снова прокомментировал прицельную работу наводчиков командир роты, теперь уже сам наблюдавший в объективы своего бинокля за полем боя.

Валентин скользнул прицелом вправо. Теперь он видел, как с шоссе пытался съехать на обочину трактор-тягач, тащивший на длинной сцепке за собой передок с пушкой. Едва тот подался немного вперед и в сторону, чтобы встать поудобнее, а из него на землю начали спрыгивать немецкие солдаты – орудийная прислуга, – моторный отсек его разлетелся от удара снаряда. Рывком отделившийся капот взвился над корпусом и упал за кормой, а от двигателя брызнули вверх и в стороны языки яркого пламени, смешанные с черным дымом.

В одно мгновение левее от него закрутило один из танков. Тот медленно, стреляя на ходу попеременно из пушки и пулемета, полз задним ходом по полю, покинув ровную поверхность шоссе, как удар чем-то тяжелым, вызвавшим сноп искр, остановил его. От бронированного корпуса с треском отделились, взмыли вверх и по сторонам фрагменты его корпуса и гусеничной ленты с одного борта. Уцелевшая часть привода продолжала работать, а потому боевая машина врага развернулась на несколько градусов, подставляя под прицел и новый удар по нему броню меньшей толщины. Попадание вторым снарядом довершило дело. Немецкий танк еще раз встрепенулся и замер на месте. Люк на его башне распахнулся. Из него стал выползать, цепляясь пальцами за выступы на броне, немецкий танкист. Покинув корпус машины, он рухнул на землю рядом с ней и скрылся из вида, исчезнув в складках земли.

Валентин провел прицелом вправо вдоль шоссе и увидел, как два уцелевших немецких танка съехали с него в сторону поля и попытались скрыть свои бронированные тела за плотной пеленой густого черного дыма, источаемого горящей техникой. При этом они повернули свои орудия в сторону позиций, откуда по ним велся огонь, и периодически стали отвечать на него выстрелами, через короткие промежутки времени выезжая либо немного вперед, либо назад. Еще один танк спешно ретировался задним ходом, выйдя из зоны плотного огня, и скрылся в лесном массиве, откуда выходило шоссе. Бронетранспортеры успели развернуться, съехав на поле, и расположились за теми танками, что отчаянно прятались в дымовой завесе. Их стрелки время от времени поливали огнем из пулеметов край леса, откуда работали по немецкой бронированной колонне танкисты Красной армии.