Алии. Касающаяся душ

Арья Гусева

Алии. Касающаяся душ

Глава 1

Мы шли по большому ромашковому полю. Солнце уже не припекало так, как днем, и идти было легко и приятно. Теплый щекочущий ветерок беспорядочно теребил волосы, отчего они постоянно лезли в глаза, и приходилось их поправлять. Наверное, стоило все же заплести их в косу, но эта чудесная игра ветра в волосах – такой мне представлялась сама жизнь, мягкая, непредсказуемая, таинственная.

Я держала, как в детстве, папу за руку и чувствовала, какая она горячая. От запаха трав и этого тепла было уютно и спокойно, словно никакое зло не могло до меня добраться.

Хотя в глубине души я все же чувствовала, что папа в каком-то волнении, и было странным, что сегодня он не отпустил меня одну. Такое было впервые лет, наверное, за пять-шесть. Но я так обрадовалась – в последнее время мы редко виделись, он постоянно работал, – что не стала заострять на этом внимание.

Он был рядом, и мы шли по огромному ромашковому полю. Я отпустила его руку и побежала вперед. Мне захотелось нарвать много ромашек – этого чудесного солнечного растения – и поставить их у себя в комнате, на кухне, расставить по всему дому. Ромашки – мои самые любимые цветы. Сколько себя помню, я всегда обожала их. Они казались мне маленькими, яркими солнышками. И этот травяной аромат, запах лета.

– Лись, я думаю, нам пора возвращаться, – вдруг, нахмурившись, произнёс отец.

– Подожди, еще немного наберу. – Я наклонилась сорвать ромашки, но случайно с цветами прихватила осоку, забыв, что та чертовски остра. Вскрикнув и отдернув руку, я посмотрела на палец и увидела выступающую рубиновую каплю крови.

– Блин!

– Алиса, нужно уходить, – встревоженно прошептал папа. Это насторожило меня: не помню, чтобы я когда-либо слышала в его голосе страх. Но сейчас я услышала, прекрасно услышала.

– Что такое?

Впереди из леса взлетела стая птиц.

Я почувствовала, как стих ветер. Тревожный знак. Затишье перед бурей.

И тут отец толкнул меня на землю. Я упала, больно ударившись о камень, и на мгновение мир помутнел. Отец стал разбрасывать вокруг меня траву и цветы, каждый жест выдавал в нем нарастающий страх.

– Не смей выходить до последнего луча солнца, потом со всех ног беги домой, не оборачиваясь! Ты должна успеть до полной темноты, но беги, только когда небо будет…

– Алым, как кровь… – это был уже не голос моего отца. Я впервые в жизни слышала такой ледяной голос. Он был пустой. Мертвый. Никаких эмоций.

Мурашки пробежали по спине, и каждый волосок на теле встал дыбом.

– Твою маленькую ведьму ничто не спасет, а этот защитный круг тем более.

– Убирайся откуда встал!

В ответ на эти слова по поляне прокатился жуткий, леденящий смех. Он эхом скользнул по коже, пробираясь внутрь и заставляя кровь в прямом смысле стыть в жилах.

– Прости, у меня прямой приказ. Алисия Лаво.

И в этот момент он посмотрел на меня. Я никогда в жизни не забуду эти кроваво-красные глаза. Настолько яркие, что казались нереальными. Словно кто-то плеснул ему в глаза свежей кровью.

– Только через мой труп, – перегородил дорогу отец.

Снова щекочущий кожу смех, будто по ней провели холодным лезвием.

Я посмотрела на человека, стоявшего напротив моего отца. Он был высоким, широкоплечим, можно сказать – брутальным. Но в то же время в нем была какая-то нечеловеческая грация, словно у тигра перед прыжком. А ещё он был красив, хотя красота казалась какой-то неживой, здесь подошло бы слово – дьявольской. Так же красивы скульптуры и статуи, красивы мертвой, искусственной красотой, в них нет жизни, их красота слишком совершенна для живых.

Мне стало страшно.

– О, правда? С радостью… – он стоял примерно в десяти шагах от круга, руки держал в карманах джинсов, словно они с моим отцом вели беседу о погоде, а не о смерти.

Мое сердце стучало так часто, что должно было вырваться из груди.

– Не бойся, маленькая ведьма, скоро все пройдет, смерть лечит всё.

– Ты… вампир? – прошептала я тихо, скорее утвердительно, чем вопросительно.

По губам мужчины скользнула ледяная улыбка, и он сделал шаг вперед.

– Алиса, вампиры лишь миф, – сказал отец, чуть повернув ко мне голову, и грустно улыбнулся, а затем резким движением кинул в незнакомца какой-то мешочек с пыльцой. Тот зашипел, как шипят кошки или змеи, и отпрыгнул.

– Папочка, – крикнула я и вскочила на ноги.

Солнце закатилось за горизонт, окрашивая небо в малиново-багровые тона.

– Беги, Алиса, – прошептал он, посмотрев мне в глаза, – беги, мой маленький ангел.

Мгновение, и из глаз ушла жизнь. Я почувствовала, как на лицо мне брызнули капли горячей жидкости, и не сразу поняла, что это кровь. Последние слова сорвались с его губ, или же просто губы шевельнулись беззвучно, но я услышала его…

и побежала…

Глава 2

Резко поднявшись, я открыла глаза и жадно вдохнула ртом воздух, словно рыба, которую выбросило на берег. Сердце стучало, пульс зашкаливал. Сон… всего лишь сон, воспоминания из прошлого. Хотя ни черта это не успокаивает. Слишком реально, слишком близко к правде.

Наверное, самые страшные кошмары – это кошмары, связанные с вашим прошлым. Никакой выдуманный монстр, никакое страшное будущее не сможет вас так напугать, как то, что уже произошло и чего не изменить. Со временем память притупляет боль, и ты почти ничего не чувствуешь. А потом вот такой сон – и как будто сорвали корку с раны. Не сомневайтесь, кровь пойдет вновь, не так сильно, но пойдет, и ткань никогда не станет прежней, она зарубцуется и огрубеет.

Я потрогала свое лицо, на котором еще было ощущение горячей крови, – крови не было.

Уже хорошо, уже плюс.

Потерев глаза, я упала на подушку.

«Вампиры – просто миф», – раздались в голове слова папы.

Да уж, может быть, шесть лет назад это и представлялось всего лишь красивой легендой, но только не сейчас.

За несколько лет наш мир изменился. Вампиры, как оказалось, не миф, и не только они. Алии – так называют они свою расу сверхсуществ, в которой сейчас нам известны порядка двух десятков видов – в один прекрасный день решили, что им пора выйти на свет. Раньше, мол, люди не были готовы. Все предыдущие попытки групповых появлений алиев наводили на людей такой страх, что напрочь отключали у последних здравый смысл, в результате чего переговоры заканчивались крестовыми походами, гонениями на ведьм, инквизицией и тому подобным. И вот в двадцать первом веке, проанализировав рынок, совет вампиров – что-то типа вампирской патриархии, со временем распространившей свою власть и на многие другие виды, – пришёл к выводу, что человечество готово принять такой подарок в их лице. А главное: появился великий интегративный инструмент – глобальный маркетинг, создавший образ, с одной стороны, этаких борцов за справедливость, равноправие, а с другой – дружелюбных товарищей, помощников, готовых использовать свои знания и умения в строительстве светлого общего будущего.

В результате сейчас в каждом городе по всему миру есть свои общины алиев. Управляет каждой общиной главный кровосос, которого теперь называют не иначе, как Принц города. У них есть своя иерархия, свои титулы, звания.

Центральный совет вампиров восседает где-то в Европе – то ли в Германии, то ли в Швейцарии (местоположение его, понятно, не афишируется) – и ему подчиняются все кровососы и оборотни. Возглавляет его Король. Его, как вы уже, наверное, догадались, также никто из известных мне существ – а я, по роду деятельности, знакома со всякими странными личностями – в лицо никогда не видел. По телеку он никогда не засвечивался – можно сказать, что он тьма, объятая мраком.

После успешно проведенной маркетинговой операции и небольших кровавых разборок в высших эшелонах власти мировых правительств вампиризм с ликантропией были признаны официальной расой. Я до сих пор до конца не могу понять, зачем им это было нужно. Хотя, возможно, ответ на поверхности: лично мне не очень бы хотелось жить во времена гонений на ведьм и ждать, когда инквизиторы потащат меня на костер. Я не причисляю себя к алиям, этим потомственным кровососам и оборотням, но все же точно знаю, что при тщательном анализе не прошла бы фейсконтроль, так что спокойнее, когда у тебя есть социальные права, когда окружающие, узнавая, кто ты, не кричат и в ужасе не хватают первую попавшуюся палку, чтобы воткнуть ее, как осиновый кол, тебе в сердце.

Итак, алии получили права наравне с людьми. Они могут спокойно жить в обществе, не скрываясь. Имеют право на свободу, личную жизнь, презумпцию невиновности. Хотя все равно их существование в рамках государств больше похоже на государство в государстве, что-то типа Ватикана и Италии. У них собственные обычаи и ритуалы, в рамках которых они сами определяют вопросы жизни и смерти своих представителей, своя медицина, свои реликвии и своя валюта. Если преступление касается только алиев, то люди предпочитают не вмешиваться. С нарушителями алии расправляются строго и неподкупно.

Но если хищник (так в нашей среде мы обычно называем алиев, в т.ч. и ведьм) совершил преступление против человека, то дело передается в межрасовый судебный орган. Кстати, сюда изредка попадают и дела об уголовных преступлениях людей против алиев, когда какие-нибудь психи начинают мнить себя орудиями божественного возмездия или ещё чего-нибудь и придумывают миссию истреблять нечисть. Надо сказать, убить человеку алия очень сложно, для этого необходима специальная подготовка группы людей, своего рода террористический проект. Но это уже отдельная история, не по моей части. Я занимаюсь преступлениями алиев против людей.

Три преступления средней тяжести, три правонарушения, которые по составу образуют преступления, и на них выписывают ордер – лицензию на истребление.

Одно тяжкое преступление – и ордер выписывают мгновенно.

Расследуем такие дела и, как правило, приводим судебные постановления в исполнение мы, охотники. Никогда раньше не думала, что стану охотницей. Вместе с вампирским правительством и общинами в каждой стране, в каждом городе мы создали свои штабы истребителей. Сами алии, конечно, нас не жалуют и за глаза называют Инквизицией.

Около двух лет назад меня взял под свое «крыло» главный следователь специализированного следственного управления по сверхъестественным делам. Теперь я помогаю ему в раскрытии преступлений. Пока не официально в основном (официально я числюсь в архиве), но присутствую на местах совершения преступлений. Являюсь чем-то типа эксперта или домашнего детектива. Не то чтобы я очень жаждала смотреть на искорёженные тела, но, к сожалению, люди не могут почувствовать то, что чувствую я, – запахи, следы ауры, вибрации. Так что приходится терпеть издержки профессии.

Быть одновременно экспертом, судебным приставом и охотницей в человеческом мире нереально. Я же периодически совмещаю все эти три должности.

В детстве, да и в юношестве, лет до семнадцати точно, я мечтала повстречать вампира, желала, чтобы они стали реальностью.

Не зря говорят: бойтесь своих желаний, ибо они могут исполниться. В тот роковой день на ромашковом поле, в восемнадцать лет, я потеряла папу. И узнала, что являюсь ведьмой. Вуаля.

Как мне удалось убежать от того вампира, я до сих пор не знаю. Не знаю, почему он не погнался за мной, почему не убил. Или, может быть, он гнался, но не догнал. Все как в тумане. Но я выжила.

Через два месяца после того, как по всему миру прошел шквал «темной революции» (так этот год теперь называют в учебниках по современной истории), меня начал преследовать странный человек. Куда бы я ни шла, он шел за мной. Говорил какую-то чушь про «признание», «силу», «долг».

А когда ему надоело болтать (ну, я так думаю), он просто показал мне, кем я являюсь. Показал таким способом, после которого у меня уже не осталось сомнений. Больше таких способов на своей шкуре испытывать не хочу. Я как-нибудь ещё расскажу об этом.

Только к двадцати одному году я смогла научиться частично управлять своей силой. И почти принять её. Принять, чтобы отомстить. Может, это и неблагородная цель, но весьма мотивирующая.

Николаус, или Ник, стал моим учителем, заменил мне отца, которого убили эти твари.

Многие до сих пор уверены, что вампиры – этакие добряки с обложки гламурного журнала, что клыки у них просто для красоты. Герои романтических романов.

Красивые сказки, потрясающие фильмы!

Созданные самими вампирами.

Все это бред!

Я видела, как эти твари безжалостно убивают – в них нет ничего человеческого. Это хитрые, опасные монстры, жаждущие господства и крови, а не каких-то возвышенных отношений. Для них люди – еда.

Я смотрела в эти глаза, когда они снимали свои чары: ничего в них нет, ничего, кроме желания крови.

Поднявшись с кровати, я заглянула в телефон, пытаясь продрать глаза – пять минут до будильника. Что это интересно со мной? Я выключила будильник, пока не включился этот мерзкий сигнал. Ненавижу его, но под другие не просыпаюсь.

Не успела я дойти до ванны, как телефон завибрировал. Ну конечно. Не сомневалась, что это он.

– Да, слушаю.

– Ну и где тебя черти носят, Лаво? – голос в трубке был дьявольски раздраженным и на децибел этак пять выше нормы. Мне пришлось отстранить телефон от уха.

Я зевнула в ладонь и прислонилась спиной к холодной стене, пытаясь вспомнить, что я вчера успела забыть, когда ставила будильник.

– Меня лично – в стране снов. Что ты кричишь, Герман?

– Тебе что, не сообщили? – кажется, он говорил уже тише, хотя все равно громко. Но для человека его комплекции голос оправдан. Сто двадцать килограммов живых мускулов. Настоящий великан в два метра ростом. Сейчас, приближаясь к полтиннику, он нарастил ещё небольшой животик, но все равно он напоминает мне интеллигентную гору мышц с быдляцким характером. А что – звучное определение.

– Сегодня ночью возле Музея Дарвина был найден труп мужчины.

– Отдай это дело прокурору. Я-то тут причем?

– Дело в том, что он обескровлен.

Я зашла в ванную, придерживая плечом телефон у уха и включила воду. Нда, понятно теперь, к чему мне снова приснился этот кошмар.

– Укусы есть?

– Лаво, ты вообще слышишь? Обескровлен, в нем нет крови, он пуст! Конечно же есть эти гребанные укусы!

– Обескровить можно не только с помощью клыков, – философски заметила я и тут же получила:

– Твою мать, Алисия. Если бы мы не нашли укусы, я бы тебе не звонил.

Ну, тут он, конечно, все верно подметил, даже не поспоришь.

– Прости, не проснулась еще… И маму не трогай.

– Так просыпайся и поднимай свою ленивую задницу с кровати! – Герман явно не был настроен шутить. – И чтобы через полчаса ты была у музея. Мне нужно твое мнение!

Много чего захотелось сказать моему «любимому» начальнику. Но я удержалась, за два года уже успев привыкнуть к его обращению. Все-таки в душе он милашка. Ну, где-то там, в глубине.

– Ок, босс.

Он ничего не ответил и повесил трубку.

Кажется, замечательное намечается утречко.

Глава 3

Ненавижу слякоть, а эта «чудесная» пора в Москве бывает шесть месяцев в году, если не все девять.

Поморщившись от одной мысли, что мне предстоит не меньше часа мёрзнуть на холоде, я с трудом заставила себя выйти из машины и, завернувшись в легкий пуховичок, пошла к месту преступления.

Единственный плюс того, что Герман позвонил в пять утра, – долетела без пробок.

Протиснувшись сквозь толпу зевак – и откуда только эти жаждущие хлеба и зрелищ взялись здесь в такое время, – я показала полицейским удостоверение и, поймав на себе их удивленно-почтительные взгляды (шутка ли: не часто им приходится вживую видеть эксперта по расследованию преступлений, совершенных алиями, да к тому же с припиской «ведьма 7 уровня»), наконец смогла добраться до Рыжова, стоявшего в нескольких метрах от тела и делающего какие-то заметки в блокноте. Вот уж любитель старой школы. По-моему, уже все, кроме него и Снежного человека, перешли на планшеты.

Но прежде чем с ним заговорить, я, надев латексные перчатки, привычным жестом врача взяла за руку жертву, чтобы просканировать остаточную ауру. Контакт кожи для этого мне уже давно был не нужен, а вот заразу подцепить не хотелось бы. Глубоко вдохнув влажный воздух, я ощутила, как пахнет сыростью, грязью, улицами и смертью. Ещё два года назад я не обращала внимания на этот «вкус смерти». Пока однажды мой учитель не решил, что мне пора это знать, и не открыл тайну чудного в кавычках метафизического запаха. Бывают дни, когда я всё отдала бы, чтобы вернуть былую невинность и не чувствовать этот дух земли и тлена, но он не раз спасал мне жизнь, так что приходится терпеть. В мире сверхъестественных монстров, особенно когда ты охотишься на них, но уступаешь им в скорости и ловкости, самым важным фактором является интуиция, предчувствие – способность заранее знать о приближении мертвого.

Тут определенно пахло недавней смертью. Этот вкус сложно описать: пахнет сырой землей, словно могилу только начинают копать. Старая смерть пахнет тленом и пеплом.

Подошёл Герман.

– Наконец-то, – недовольно произнес он, – сколько можно тебя ждать?

– Я тоже рада тебя видеть, – сотворила я что-то типа дежурной улыбки, и, бросив взгляд на тело, добавила: – Вы его уже осмотрели?

– Да, теперь он полностью в твоем распоряжении. Похоже, это по твоей части.

Я вопросительно взглянула на Германа, но разбираться не стала – решила быстрее сама осмотреть труп.

Это был мужчина. На первый взгляд ему было не больше тридцати лет. Молодой, но в уголках глаз уже появились легкие морщинки. Глаза были открыты, в них застыл ужас, и вместе с тем они казались пустыми, как будто жизнь сначала вышла из них, а потом уже покинула тело. Темно-каштановые волосы средней длины, закрывают часть глаз. В волосах проглядывает едва заметная седина. Телосложение худощавое, рост примерно под метр шестьдесят пять.

И еще: он был неестественно бледный, почти как мел. Может быть, все дело в том, что крови в нём осталось чертовски мало? Но кто это сделал? Группа вампиров? В одного столько крови не влезет. Вампир насыщается достаточно быстро, и ему не обязательно убивать человека, достаточно двух-трёх глотков. Убийство – это уже роскошь, которую позволить себе могут немногие на особых ритуалах и уж точно без следов преступления. Такое же мог сотворить только вампир, который сам желает смерти. За два года своего стажа я встречала нескольких вампиров-самоубийц, но эти не исчезают с места преступления, а, наоборот, всячески стремятся привлечь всеобщее внимание, вызвать возмущение окружающих и добиться свидания с палачом вампиров, так как сами себя вампиры, к сожалению, убить не могут.

Открыв свой чемоданчик, я достала лупу и коснулась пальцами шеи: кожа возле раны была надорвана. Он был ледяной. На жевательных мышцах уже наступило трупное окоченение. В общем-то оно наступило везде, а это значит, что с момента смерти прошло уже около трех часов.

Я скользнула пальцами к месту укуса. Рана была очень грубой, что показалось мне странным, потому что обычно вампиры действуют куда нежнее. Некоторые любят «ювелирную» работу, когда в месте вхождения клыков остаются только миниатюрные ранки, которые обычно затягиваются в течение нескольких часов.

Но тут был иной случай: рана была надорвана, словно вампир не просто укусил, а специально постарался расширить рану, чтобы она больше кровоточила.

Но тогда все вокруг должно было быть залито кровью, или хотя бы одежда мужчины была бы в крови. А крови нигде не было.

– Есть мысли?

– Честно говоря, пока нет. Я подумала было, что это группа вампиров, но укусы схожи, кусал один. Вопрос в том, куда он дел столько крови?

– В смысле?

При всем уважении, Герман ни черта не смыслил в вампирах.

– Герман, вампиры, конечно, монстры, но не бездонные бочки.

Я приподнялась и бросила взгляд на стену музея в нескольких метрах от тела – почему-то показалось, что там что-то есть. Но на стене, кроме вывески музея и полустершихся розовых граффити, формой напомнивших мне розовую пантеру из одноимённого мультика, ничего необычного не было.

– В среднестатистическом мужчине примерно пять-шесть литров крови, в женщинах поменьше, где-то в районе четырех литров.

– Ну это более-менее реально, пять литров – это не смертельно, человек может выпить столько воды.

– Не сравнивай кровь с водой, Герман. И я бы с удовольствием посмотрела, как ты одним махом вольешь в себя канистру воды.

Я ещё раз ощупала место укуса. Чувствовалась остаточная энергетика вампира – едва ощутимая, но такая холодная, от которой даже у меня кровь застывала в жилах. Я отвела взгляд, пытаясь отогнать это ощущение.

Мысли крутились в голове каким-то мутным потоком.

– Как его звали? – спросила я, с трудом возвращая себя в состояние гомо сапиенс. Если спросить до осмотра, то тело становится личностью, а тогда работать уже просто невозможно: начинаешь представлять, как он жил, кем работал, его семью, детей. Гораздо проще, пока он только безличный труп. Грубо? Но зато действенно. Плакать на месте убийства не для эксперта и судебного пристава и уж тем более не для охотницы.

– Виталий Гереленко.

– Время смерти уже установили? – Я снова непроизвольно начала смотреть на стену музея и вдруг – увидев, я на мгновение замерла: вдоль стены шла едва заметная, но непрерывная тонкая кровавая линия, словно след от окровавленного пальца. Как же я раньше её не видела? И никто не заметил. Была ли она вообще?

– Алиса, что такое? – услышала я озадаченный голос Германа, но не ответила и пошла к стене.

Линия вела за угол. Я шла вдоль стены, ощущая тот же холод, что и от тела, и с каждым шагом это ощущение пронизывало меня все сильнее. Свернув за угол, я увидела, как линия продолжается и вдоль этой стены. В некоторых местах она была чуть жирнее, словно тот, кто чертил, вновь обмакивал палец в кровь, чтобы сделать линию чётче.

Обогнув еще один угол, я замерла перед ярко освещённой уличным фонарем стеной небольшой пристройки, исписанной кровавыми иероглифами.

Мои чувства точно выразил появившийся из-за стены Герман:

– Али, твою же гребанную мать!

– Ага, только маму мою не трогай.

– Это то, о чем я подумал?

– Да, это кровь, нужно сделать экспертизу, кому она принадлежит, но я готова поставить свою печёнку на то, что это кровь Виталия Гереленко. Он работал в музее?

– Да, охранником.

– Хм, тогда, возможно, жертва просто подвернулась под руку.

Я достала мобильный телефон и сделала снимок.

– Герман, надпись нужно как можно быстрее перевести, – я ещё раз посмотрела на стену, – кажется, где-то я эти каракули уже видела, это похоже на иврит, возможно, вампирский иврит.

Герман наклонился ко мне и почему-то прошептал на ухо, хотя рядом никого не было:

– Я вижу, что у тебя появились мысли.

Я подняла голову и посмотрела в его темно-карие глаза. Ему было лет 40, но выглядел он намного старше. Скорее всего, причиной было то, что он постоянно хмурился: между бровей и на лбу пролегли глубокие морщины, и резкие, даже какие-то жестокие морщины были в уголках глаз. Он не любил вампиров настолько, насколько это вообще возможно. Они лишили его дочери – единственного близкого ему человека после смерти жены. Это было полтора года назад. После этого я вообще не видела, чтобы он хоть раз улыбнулся.

В общем-то дочь его не совсем мертва, но её жених оказался вампиром, и она дала согласие на свое обращение. Герман так и не смог принять этого удара и предпочёл считать, что его малышка мертва.

Он даже как-то раз попросил меня ее ликвидировать, но, во-первых, она была законопослушным вампиром: жила тихо со своим мужем под Москвой, содержала цветочный салон и питалась, насколько я знаю, исключительно донорской кровью (по крайней мере не попадалась), а во-вторых, я бы все равно не взяла это задание. Что бы там Герман ни говорил, он не простил бы мне убийство своего ребенка, пусть и обращённого. Такое не прощают. А наживать себе врага в лице главного следователя сверхъестественного отдела я не собиралась. К ведьмам далеко не все у нас относятся снисходительно – лучше не портить отношения с начальством.

К тому же до меня уже не раз доходили слухи, что через подставных лиц он и интересуется жизнью дочери и тайно помогает. Думаю, что однажды у них все наладится.

– Появились, – прошептала я тихо, отметив, что слова от какого-то смутно-страшного предчувствия застревают в горле, – но я не понимаю, для чего вампиру исписывать стену иероглифами мертвого языка. К сожалению, вампирский иврит я не изучала.

Вернувшись к телу, я обнаружила, что его уже засунули в целлофановый пакет.

– Родным сообщили?

– Да, сообщили. Если это вампирский иврит, – начал Герман, – то у нас нет специалистов, способных его перевести. Но я предполагаю, кто может знать его, – добавил он и выразительно посмотрел на меня.