Полная версия
Не парься: как быть стоиком во времена хаоса
В делах жизни и смерти стоики были реалистами. Они сознавали, что судьбу не изменить, а вот отношение к ней зависит лишь от самого человека. Эпиктет говорил: «Смерти не избежать, но можно избежать страха перед нею».
Стоики избавлялись от страха смерти, планомерно приучая себя к мысли о ней. Когда римский полководец возвращался в столицу с победой, в триумфальном шествии его сопровождал раб, который должен был напоминать, что слава и почет не вечны. Memento mori, шептал раб на ухо полководцу. «Помни о смерти».
Смысл подобных упражнений в том, чтобы свыкнуться и смириться с конечностью бытия. Нельзя здраво рассуждать о смерти, если живешь в вечном страхе перед ней. Постоянно напоминая себе о неизбежности конца, мы переключаем внимание на то единственное, что действительно важно: настоящее – время, которое есть у нас здесь и сейчас. Подмечая, как быстро и неумолимо проносятся дни, мы начинаем понимать, до чего коротка жизнь.
В трактате «О скоротечности жизни» Сенека писал:
«…Вы живете как вечные победители, забыв о своей бренности, не отмечая, сколько вашего времени уже истекло; вы бросаетесь им направо и налево, словно его у вас неисчерпаемый запас, а ведь, может быть, тот самый день, который вы так щедро дарите какому-нибудь человеку или делу, – последний. Вы боитесь всего на свете, как смертные, и всего на свете жаждете, как бессмертные».
С тех пор как Сенека написал эти строки, изменилось очень мало. Мы по-прежнему живем, «забыв о своей бренности». Мы откладываем важные дела до лучших времен – например, до пенсии. Мы отказываемся от передышки, потому что хотим сперва заработать побольше денег, или берем огромный кредит, чтобы купить дом в престижном районе, – и даже не задумываемся о том, что ипотека еще лет на тридцать привяжет нас к работе (возможно, нелюбимой).
Марк Аврелий предостерегал: «Не живи так, точно тебе предстоит еще десять тысяч лет жизни. Уже близок час. Пока живешь, пока есть возможность, старайся стать достойным».
И сегодня, как встарь, человеку бывает трудно начать жить. Мы слишком заняты работой и деньгами, а потому даем себе пустые обещания: что однажды возьмем паузу, отдохнем, насладимся моментом.
Сенека весьма мудро подметил:
«Прислушайся, и едва ли не от каждого ты услышишь такие слова: „В пятьдесят лет уйду на покой, а с шестидесяти освобожусь от всех вообще обязанностей“. А кто, интересно, тебе поручился, что ты до этих лет доживешь? Кто повелит событиям идти именно так, как ты предполагаешь? И к тому же как тебе не стыдно уделить для себя самого лишь жалкие остатки собственных лет, оставить для доброй и разумной жизни лишь то время, которое уже ни на что другое не годится? Не поздно ли начинать жить тогда, когда пора кончать?»
Все мы – великие мастера откладывать жизнь на потом, хоронить надежды и планы в суете. Время идет мимо, но мы едва замечаем, чем оно занято. Мысль о собственной смерти заставляет сосредоточиться на том, что пока осталось.
Время – самый ценный ресурсСтоики остро ощущали течение времени, считая его ценнейшим ресурсом, главным богатством человека. Это богатство распределяется самым демократическим образом: каждый – независимо от материального положения – получает свою долю (доли, правда, бывают разными, и лишнего времени не купить ни за какие деньги).
Я транжирю время в невероятных количествах. Каждый день меня засасывает в интернет. Часы уходят на маловажные дела или пустые споры, которые я и не вспомню через неделю. Это не работа, но и не осмысленный досуг, не отдых, не созерцание. Древний философ-стоик назвал бы вечное сидение в интернете никчемной тратой времени. Согласилась бы я взять пачку денег и швырнуть ее в мусорное ведро? Нет. А вот время я почему-то вышвыриваю, даже не задумавшись.
Дурная привычка транжирить время возникла не в наши дни. Около двух тысяч лет назад Сенека писал: «…Много ли людей придают времени какую-либо цену, уважают и ценят свои дни, понимают, что с каждым днем они умирают? Ведь в том-то и есть наша ошибка, что мы смотрим на смерть только как на будущее событие. Бо́льшая часть смерти уже наступила: то время, что за нами, – в ее владении. <…> Пока мы откладываем жизнь, она проходит».
Деньги приходят и уходят, но вот время уходит всегда. Его нельзя одолжить, заработать, напечатать на станке. У каждого из нас есть лишь то, что ему отмерено, и запас тает с каждым днем. Осознав это, начинаешь по-другому обустраивать жизнь. Если считать время главным богатством, уже не хочется заполнять дни встречами, которые не принесут ощутимой пользы, или солнечным субботним утром валяться в постели, маясь от похмелья, или проводить выходные с людьми, чье общество не доставляет удовольствия. Мы транжирим время, потому что уверены: оно не кончится. Да, это безумие, но в глубине души каждый из нас считает, что никогда не умрет.
Разумеется, я сейчас не сказала ничего нового. Предостережения насчет чрезмерной любви к деньгам, карьере и статусу звучат уже давно. Однако в мире, где правят законы капитализма, накопилось слишком много факторов, которые не дают человеку отвлечься от ложных ценностей.
Фрилансеры зачастую трудятся без выходных по десять часов в день, выполняя заказы из множества приложений. Да и мы, офисные «белые воротнички», вечно носим работу с собой. Телефон и электронная почта приковывают нас к рабочему месту, так что даже в свободное время голова занята служебными делами.
Все больше людей начинает осознавать, что жить можно – и нужно – иначе. Перемены могут повлечь за собой снижение дохода или статуса, но взамен мы вернем драгоценное время.
Пересмотр отношений с работой – отнюдь не новое явление. Это давняя, почтенная традиция, у истоков которой стояли эпикурейцы: древнегреческие философы, современники и «конкуренты» стоиков. Они призывали учеников жить в общинах, возделывать сад и проводить время в созерцательном покое.
В 1845 году американский писатель Генри Дэвид Торо подсчитал, сколько денег ему понадобится для скромной, простой жизни вдали от большого города. Раздобыв необходимую сумму, он больше двух лет провел в лесах штата Массачусетс, пытаясь достичь полной гармонии с природой.
В 1960-е годы эту традицию подхватили хиппи, а затем – дауншифтеры и любители «жизни на колесах». Теперь, после двух лет локдаунов, уже новое поколение задается вопросом о роли, которую наше общество отводит карьере и статусу.
Давайте представим, что время признали главным ресурсом и организующим началом человеческой жизни. Результатом стала бы настоящая революция повседневности. Мы наконец выплыли бы из тумана, в котором блуждаем так давно. Ведь сейчас мы живем так, будто запас времени неисчерпаем. Мы откладываем важнейшие дела до выхода на пенсию (если он все-таки совершится) или же до загадочного момента под названием «когда-нибудь». Когда-нибудь я стану много путешествовать, как следует отдохну, напишу книгу, поиграю с детьми, открою свою фирму, перееду за город, заведу семью. Не поздно ли начинать жить тогда, когда пора кончать?
Недавно я задумалась о том, какие периоды жизни могу назвать по-настоящему счастливыми. Все они были кое в чем похожи: я никуда не торопилась и тратила время без счета. Это была особенное богатство. Денег мне тогда еле хватало, к тому же я часто переживала из-за работы: вдруг ничего не найду? Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что свободное время – это роскошь, с которой не сравнится даже миллионный счет в банке. В те дни я напоминала себе Гекльберри Финна – беззаботного юного путешественника, чьи похождения описал Марк Твен. («Хорошо нам жилось на плоту! Бывало, все небо над головой усеяно звездами, и мы лежим на спине, глядим на них и спорим: что они – сотворены или сами собой народились?»)
Вольные деньки… Ленивые, неспешные вечера, долгие сиреневые сумерки. Велосипедные прогулки по Берлину в 2008 году. Я кое-как пробавлялась независимой журналистикой, зато времени было навалом. Мои друзья были такими же нищими богачами. Время мы тратили с умом: путешествовали по городу на велосипедах и пешком, останавливались в парках, играли в пинг-понг, пристроив дешевое пиво на край стола, а если свободных столов не было, клали велосипеды на землю, сами ложились рядом и читали что-нибудь под деревьями в парке «Тиргартен».
Потом были еще два трехмесячных заезда в Нью-Йорк. Я снимала дешевые квартиры на Парк-слоуп, в верхнем Вестсайде, в Бушвике. Не имея срочных дел, я неспешно исследовала один из лучших городов земли: проводила вечера в Проспект-парке, бродила по блошиным рынкам в районе Адской кухни, каталась на арендованном велосипеде по Хай-Лайн, лениво слонялась туда-сюда по улочкам Манхэттена, пила коктейли в каком-нибудь баре на крыше, – а внизу мигало и переливалось море огней.
Да вспомнить хотя бы пандемию, когда во время первого локдауна ко мне приехал брат. Я жила в тихом городке довольно далеко от Мельбурна. Стояла ранняя осень, листья начинали желтеть. Все закрылось. Ходить на работу было не нужно. Почти каждый день мы брали велосипеды и отправлялись на долгую прогулку по холмам. В маленьких местных пекарнях продавались пироги и выпивка. Дороги были до странности безлюдны. Над головой кружили орлы. В придорожных кустах щебетали птицы, гудели и жужжали насекомые. Они ничего не знали о панике, охватившей города.
Второй локдаун, 2021 года, застал меня в Сиднее. Там же оказался и мой друг Айвен. Мы встречались на пляже Бонди и вдвоем шли гулять. Иногда мы останавливались, садились на камни и смотрели, как из воды выпрыгивают дельфины. Иногда шли в сторону гавани, слонялись по набережной, спускались на пирсы и плавали – а на закате выходили по тропе в Роуз-Бей и любовались яркими огненно-красными полосами в небе.
И вся эта чудесная, удивительная роскошь не стоила нам ничего, кроме времени!
Работа должна быть осмысленнойВольные дни прекрасны, но их нужно уравновешивать работой и добрыми делами.
Древние стоики считали, что человек должен гордиться своим трудом; однако работа была для них лишь одной из всех возможных сфер жизни.
Римских стоиков – Сенеку, Марка Аврелия, Эпиктета – трудно упрекнуть в праздности (скорей уж древнегреческие стоики могли бы адресовать такой упрек своим современникам-эпикурейцам, далеким от тягот мира). Марк Аврелий, вообще-то, был римским императором (!), и его правление считается одним из самых стабильных и спокойных периодов в истории Рима. Сенека написал сотни трактатов, писем и драм. А Эпиктет, получивший вольную лишь в зрелые годы, основал философскую школу и вырастил приемного сына, хотя мог бы просто наслаждаться свободой. Стоики принимали активное участие в жизни общества, занимались государственными делами, следили за событиями, имели немалое влияние на сограждан и совершенно не стремились пораньше уйти на покой.
Однако в их учении неоднократно подчеркивается, что время – и то, как человек его тратит, – намного важнее, чем статус и доход. Для стоиков труд был инструментом общественного строительства, гражданским долгом, способом интеллектуального взаимодействия. Высшей формой труда им представлялось философствование. Сенека говорил о философии так: «Она выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздержаться, сидит у руля и направляет среди пучин путь гонимых волнами. Без нее нет в жизни бесстрашия и уверенности».
С точки зрения стоиков, философия имела прикладную ценность, в ней не было ничего сухого и умозрительного. Напротив, Сенека с каким-то новозаветным или даже марксистским пылом клеймил философов, которых отвлекают абстрактные размышления: «Не время сейчас заниматься пустяками. Ведь вы обещали нести утешение больным, и бедным, и брошенным в узилище, и тем, над чьей головой занесен меч, и тем, чей корабль разбился о скалы. Чем же вы заняты?»
И правда – чем же мы заняты?
Стоики сознавали, что жизнь коротка, и не верили в загробный мир. Самым важным для них было время, проводимое человеком на земле. Как подмечал Сенека, «глупо молиться богам о добродетельной жизни, когда она зависит лишь от нас самих».
Стоики полагали, что ради собственного блага человеку следует учиться хорошо жить и почаще думать о том, какую жизнь можно назвать удачной. «Не живи так, точно тебе предстоит еще десять тысяч лет жизни. Уже близок час. Пока живешь, пока есть возможность, старайся стать достойным», – писал Марк Аврелий.
ИЗБАВЛЯЕМСЯ ОТ СТРАХА СМЕРТИ: РЕЦЕПТЫ СТОИКОВ
Чтобы побороть страх смерти, мешавший управлять огромной империей, Марк Аврелий придумал нехитрое упражнение. Занимаясь каким-либо делом, нужно прерваться на минуту и спросить себя: «Быть может, я боюсь смерти потому, что, когда умру, больше не смогу этого делать?»
Если дело и впрямь любимое и мы боимся смерти потому, что не сможем больше им заниматься (например, встречаться с близкими и родными, ходить в горные походы, плавать, пить утренний кофе), – значит, нужно наслаждаться каждой секундой, ценить и само удовольствие, и людей, с которыми мы его делим, и стараться получить как можно больше радости.
Если же дело неприятное или такое, что скучать по нему никто не станет – уборка, поездка в час пик, нелюбимая работа, – вот и еще одна причина не бояться смерти. Ведь нам больше не придется себя заставлять!
Проживать каждый день, как последнийКогда Сенека советовал «оставить всякий страх смерти», он вовсе не имел в виду, что о смерти надо просто забыть. Он хотел сказать, что правильней будет не бояться собственной кончины, а спокойно о ней размышлять. Разница в подходе очень велика, что я осознала, занявшись негативной визуализацией в то Рождество. Надо стараться, чтобы каждый день был подобием жизни, говорил Сенека, то есть проживать его так, будто он последний. «Настроим же душу так, словно мы дошли до конца; не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью».
ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ
Готовясь к смерти, стоики напоминали себе о месте человека в мироздании: о том, что каждый из нас всего лишь песчинка, а жизнь – краткий миг по историческим меркам.
«Какая доля беспредельной и зияющей вечности уделена судьбой каждому, раз так скоро она исчезает во тьме? А целого естества какая часть и какая от души в целом? От целой земли на каком клочке ты бродишь?» – вопрошал Марк Аврелий.
Собственные проблемы часто кажутся нам огромными и непосильными. Смена фокуса и масштаба, взгляд с высоты помогает осознать: отдельно взятая человеческая жизнь ничтожно мала в общей панораме бытия.
Любой, кому посчастливилось видеть произведения древнейшего из ныне живущих народов мира – наскальные росписи аборигенов Австралии, – или взбираться на пирамиды Египта, или, запрокинув голову, любоваться могучими секвойями в лесах Северной Калифорнии, наверное, помнит это чувство восторга и смирения перед лицом вечности. Наша жизнь – капля в потоке времени. А проблемы, которые отнимают у нас столько душевных и физических сил, в конечном счете значат очень мало.
* * *Привыкнуть к мысли о смерти бывает нелегко, однако мое знакомство с философией стоиков на первом этапе потребовало смириться с тем, что все мы умрем и понемногу умираем каждый день; что все, кого я люблю, смертны и меня самой однажды тоже не станет – может быть, даже скоро. Приняв или по крайней мере признав этот факт, я перешла к следующей задаче: научиться достойно жить.
Как правильно…
Определять приоритеты
Из всех вещей иные нам подвластны, а иные нет.
ЭпиктетЧем больше мы ценим то, что нам неподвластно, тем меньше у нас остается власти…
ЭпиктетКак-то раз, в конце 2019 года, мы с Эндрю встретились у него в офисе, чтобы обсудить прочитанные труды стоиков и возможность применить их к жизни.
Это был весьма интересный – и, пожалуй, удачный – момент для уроков из сурового прошлого человечества.
В последние месяцы 2019 года земля как будто решила сойти со своей оси. Вокруг Сиднея горел буш. С неба сыпались хлопья пепла. Миллионы животных и птиц сгорали заживо. Повсюду висел едкий бурый дым. На улицах города начали появляться защитные маски – остроконечные N95 с дымовыми фильтрами. Школьников отправили по домам. В декабре, как будто специально выбрав символические декорации для грядущих мрачных времен, я отправилась в роскошный особняк у самой гавани на презентацию нового бренда розовых вин. Мы улыбались и позировали для фото, а с неба нам в бокалы падали крупные хлопья сажи.
Все гости были в вечерних платьях и костюмах, с заранее заряженными телефонами – как же не выложить в социальные сети такое местечко! Почти никто не кашлял, но у многих были красные глаза, а некоторые иногда доставали из сумки ингалятор. В тот день качество воздуха в Сиднее было хуже, чем в любом другом городе мира.
В особняке были диджей, сомелье и шеф-повар, который подробно расписал происхождение морских гребешков на канапе и вдохновил нас рассказом о недавней поездке в Мексику. Потом началась дегустация, и мы столпились вокруг столов. В каждом глотке вина были нотки лесного пожара.
Диджей трудился без устали, но в композициях, которые он ставил – Марка Ронсона, певицы Tones and I, – звучало что-то нервное, надрывное, до странности фальшивое. Дым ел глаза, как при газовой атаке, и в перерывах между бокалами вина я думала о мистической трансмутации элементов: деревья и животные, сгорая, превращаются в тучи пепла, разлетаются по ветру, оседают на почве и воде и на моей коже после утреннего купания в помутневшем море; а теперь я глотаю их с розовым вином на вечеринке у самого берега. («Конец света», – мрачно пошутила я, подойдя к подруге.)
Известные блогеры позировали в сумерках на пирсе и у бассейна, видя, но отказываясь замечать зловещий фон: кроваво-красное солнце, грязно-бурое небо.
Был декабрь 2019 года. Самое время учиться жизни у стоиков.
Климат вышел из-под контроля, привычные нам сезоны перемешались. Отрицать это было уже невозможно. Но никто, казалось, не хотел признавать новую реальность: эпоху антропоцена, в которую мы дружно вступили.
Тогда мы еще не знали – откуда бы? – что летом 2019 года начнется череда переломных, даже судьбоносных событий, связанных с окружающей средой: пожары, загрязнение воздуха, пандемия, наводнения. В мире, который внезапно стал еще более непредсказуемым, чем обычно, было особенно важно понять, что же все-таки подконтрольно человеку.
И вот здесь философия стоиков оказалась незаменимой. Она научила меня принимать действительность, сохранять спокойствие перед лицом стихийных перемен и совершать в ответ разумные, осмысленные поступки.
Древние стоики немало знали об отношениях человека с реальностью – об умении принять жизнь такой как есть и работать с тем, что досталось.
Контроль-тестПрежде чем предпринять что бы то ни было, стоики задавали себе несколько вопросов. В основе их отношения к миру лежал особый принцип – «дихотомия влияния». Исходя из него, стоики определяли, что могут, а чего не могут изменить в сложившихся обстоятельствах, и сосредоточивали усилия на том, что было им подвластно.
Дихотомия (или двойственность) влияния – первый принцип философии стоицизма, который мы с Эндрю обсудили, когда начали встречаться в его офисе на Мартин-Плейс летом 2019 года.
Эндрю выкатил белую доску с магнитными цифрами, и мы застрочили ручками по бумаге, пытаясь сформулировать вопросы для «контроль-теста».
Получилось примерно так:
Дихотомия влияния была так важна для древних стоиков, что Эпиктет изложил ее в самом начале своего «Руководства»: «Из всех вещей иные нам подвластны, а иные нет. Нам подвластны наши мнения, стремления нашего сердца, наши желания и наши отвращения – одним словом, все наши действия. Нам неподвластны тела, имения (собственность), репутация, чины – одним словом, все то, что не есть наши действия».
В этих словах – и важнейший исходный посыл, и прикладной итог философии стоиков. Здесь выделены зоны ответственности, границы того, что подконтрольно человеку; в моем понимании речь идет о личных качествах, отношении к другим людям, поступках и реакциях на происходящее с нами. Эпиктет призывает отказаться от любых попыток повлиять на все остальное: не стоит тратить время и силы понапрасну.
Следует ли из этого, что не нужно направлять никаких усилий на то, что не зависит от нас напрямую, например изменения климата? Вовсе нет. Жизненную позицию стоиков нельзя назвать пассивной. Среди них было немало людей действия: политиков, воинов, правителей. Но все они знали: даже если много учиться, поступать решительно и мудро, заключать полезные союзы и работать на благо общества, повлиять на исход событий не получится. Влиять можно на собственные душевные качества, поступки и отношение к другим.
Поначалу такая сфера влияния казалась мне чересчур скромной. Но и в этих вроде бы узких рамках многие стоики прожили замечательную жизнь. Признавая, что внешние обстоятельства по большей части неподвластны человеку, стоики не чувствовали себя бессильными – скорее наоборот. Ведь сосредоточившись на собственном характере, отношении к миру и образе жизни, можно понять, что и где ты действительно способен изменить к лучшему. К тому же, если не полагаться на исходы и результаты, которые от тебя не зависят, бывает гораздо легче сохранить душевный покой.
В ходе наших первых встреч Эндрю объяснил, что «контроль-тест», основанный на дихотомии влияния, не просто удобный, а незаменимый инструмент, без которого невозможно применить философию стоицизма на практике. Как центральный организующий принцип, он проясняет любую ситуацию, облегчает выбор и помогает держать себя в руках. Иными словами, сначала нужно выяснить, что нам все-таки подвластно, и направить на это максимум усилий, не тратя время и нервы на то, что от нас не зависит. «Контроль-тест помогает расставить все по местам. Сфера нашего влияния ограничена. К счастью, то немногое, что зависит от нас, всегда поддается корректировке. Это очень упрощает жизнь в нашем сложном мире», – сказал Эндрю.
Человеку вроде меня, вечно живущему в суете и хаосе (физическом и моральном), сама мысль о простом инструменте, позволяющем верно определить приоритеты, кажется очень заманчивой. Контроль-тест ценен еще и тем, что не дает безоглядно положиться на случайность, совпадение, удачу, логику, надежду – и разочароваться, когда ожидания не совпадут с реальностью (а разочарование, конечно же, отнимает душевный покой).
Как же могут ожидания совпасть с реальностью, если от меня так мало зависит? Честно говоря, до сих пор моей жизнью правили и правят силы, которые мне неподвластны. Я не раз ставила перед собой цели, к которым стремилась изо всех сил, но терпела неудачу из-за внешних факторов и обстоятельств. Например, получив диплом юриста, я сразу же принялась искать работу по специальности. Однако в те годы экономика была на спаде; словом, разослав сотни писем с резюме, я получила лишь один ответ. Если бы я закончила учебу на десять лет позже, в период экономического бума, результат, вероятно, оказался бы другим. Тогда моя жизнь сложилась бы совсем иначе.
Что же нам подвластно?Если я верно понимаю учение стоиков, человеку полностью подвластны лишь три вещи:
1) собственный характер;
2) собственные реакции (иногда и поступки, но не их результат);
3) отношение к другим людям.
Остальное либо совсем не попадает в зону нашего влияния, либо попадает лишь частично.
Что означает частичное влияние? Представим себе капитана корабля: он может управлять судном, но не может повлиять на погоду. Внешность и физическая форма тоже подвластны нам не до конца: мы можем следить за диетой, но черты лица, тип телосложения и общее состояние здоровья все-таки в первую очередь зависят от генов. Несмотря на успехи современной медицины, мы пока не научились полностью контролировать ДНК.
От вас зависит гораздо меньше, чем кажетсяКонтроль очень важен для нас психологически: он позволяет ощутить, что мы правим своей жизнью, а не просто плывем по течению, что жизнь движется вперед, что мы сами себе хозяева и вольны сделать любой выбор. В нашем представлении контроль означает безопасность.
Мы думаем, что способны повлиять на возможности, которыми располагаем, и на чужое мнение о себе; что от нас зависит, кого любим мы сами, кто любит нас и как проходит наша жизнь. Мы думаем, что контролируем собственное тело: как оно выглядит и действует, как чувствует себя, сколько весит. Мы думаем, что обеспечиваем себе карьеру, перспективы, стабильность, деньги, здоровье. Мы думаем, что сами творим собственный образ и пролагаем жизненный путь.
Если вернуться к мореходной метафоре, каждый из нас считает себя капитаном, который сам выбирает курс корабля. Однако внешние обстоятельства, например шторм или штиль, непредсказуемы и могут сбить нас с пути, несмотря на все благие намерения, старания, усилия воли. Горькая и неприглядная истина заключается в том, что власти у нас не так уж много.
