Флер – начало

Артем Стрелец

Флер – начало

Глава 1

В носу что-то хрустнуло, и я на мгновение потерял сознание. Этого короткого провала хватило, чтобы один из них ударил меня в живот, а другой, резким ударом ноги, отшвырнул в другую часть вагона. Я упал на грязный пол, свернувшись в позе эмбриона и тихо застонал. Вот же суки. В голове гудело, но я попытался подняться. Резкий удар снова погрузил меня во тьму, но на этот раз я не потерял сознание. Они продолжали добивать меня, лежащего на полу, нанося удары повсюду, но сосредоточившись на голове, так как я инстинктивно прикрыл живот руками. Удары не были смертельными, но каждый из них был пропитан злостью и причинял острую боль. Вагон закачался, и поезд начал останавливаться. Машинист сообщил через динамик название очередной станции, и мои мучители поспешно покинули вагон бросив на меня последний презрительный взгляд.

Меня вырвало. Видимо, я отключился, когда валялся на полу. Это я понял по следам крови и рвоты, в которых лежал. Эти ублюдки ещё и облили меня чем-то. Но ничего, мы ещё встретимся. Я отчаянно на это надеялся.

Вставать было мучительно, как будто каждый мускул отказывался повиноваться. Шатаясь, я попытался выйти из вагона, но ноги подкосились, и я рухнул на холодную дерматиновую лавку. Никогда прежде меня не били в метро. Хотя, кто же виноват? Полночь, последний поезд, и район такой, что лучше не показываться в такое время. Да, сам виноват.

Всё стало ясно с того момента, как пара отморозков зашла в вагон несколько станций назад. Я был единственным пассажиром, и сразу стало понятно, что будет дальше. Но я остался на месте и даже не отводил взгляда, уставившись на одного из них. Обычные дворовые отморозки, лет шестнадцать от силы, как мне показалось. Лёгкие дутики, просторные штаны, и на голове что-то несуразное. Современная молодёжь меня не интересовала, но выглядели они ужасно. Хотя, мне-то всего на десять лет больше.

И вот я стоял в пустом вагоне, в самом его конце, где не было ни лавочек, ни сидений, пристально разглядывал парочку, которая громко что-то орала – скорее всего, текст какой-то современной песни, которую я тоже не знал. Внезапно они повернулись ко мне, и всё стало ясно – по крайней мере, для них. Одурманенные веществами или чем-то ещё, выглядели они вызывающе и агрессивно. Такие просто так не лезут в драку, только если их немного подстегнуть. А чем подстегнуть, дело нехитрое. При всей работе наших органов достать что-либо в их возрасте – плёвое дело.

Дальше всё было как в дешёвом сериале: один отвлекает внимание, второй бьёт исподтишка. Серия ударов, потеря сознания. И вот я уже лежу в грязной одежде, со следами рвоты и мочи. А ведь эти мрази помочились на меня. Вот же. Так обидно и стыдно мне не было никогда. Даже когда отец уходил и мать рыдала днями на пролет. Даже тогда у меня было больше злости чем стыда и обиды.

Сука… Я запомню их. Реально запомню.

Шатаясь из стороны в сторону по тёмным улицам своего района, я пытался добраться до своей маленькой съёмной квартиры.

Консьержка не задала мне никаких вопросов, просто открыла входную дверь и проводила меня презрительным взглядом, в котором читалось: «А я всегда знала, что этим всё и закончится».

Как я добрался и что было дальше, помню смутно. Дверь, ключи, темнота и снова темнота. Видимо, я отключился прямо в том, в чём был, потому что очнулся я на полу, снова в луже, но уже в своей собственной рвоте. Похоже, у меня сотрясение. Как я не захлебнулся ночью? Будильник мерзко трещал, повторяя свой тревожный сигнал, и я попытался его отключить. Безуспешно. Но отвратительный запах моего тела и того, в чём я лежал, сделал чудо, и я встал. Вырубив будильник, я взглянул на себя в зеркало.

Куртка была порвана и грязна, белая рубашка стала серой, а местами почернела и торчала из джинсов. Оба глаза сильно опухли, особенно правый, который почти полностью закрылся, едва позволяя мне видеть. Левый глаз немного приоткрыт, но его белок налит кровью. Нос, перекошенный и покрытый запёкшейся кровью, кажется сломанным. На губах и вокруг носа видны следы засохшей крови, которая потекла из разбитого носа. Кожа на щеках и лбу покраснела и была покрыта синяками. Всё лицо опухло, как будто его нещадно били снова и снова. Но ведь так и было.

«Я найду этих мразей, не знаю как, но найду,» – мысль вонзилась в мой мозг, как стальной клинок, и закрепилась там, превратившись в правило, требующее исполнения.

Я попытался зло улыбнуться, но лицо тут же отозвалось ужасной болью, пронзившей остатки моего измученного сознания. Мне нужно срочно принять душ, но сначала – обезболивающее. Я порылся в своей скромной аптечке и нашёл старый добрый анальгин – что ещё может быть у холостяка? Выпил сразу две таблетки и поплёлся в ванную.

Примерно через двадцать минут в ванной я вернулся в комнату – чуть бодрее и посвежее, чем раньше. Боль не ушла, но стала терпимее. Разбирать свою грязную одежду я не стал и просто закинул её как была в стиральную машину. Осмотрев свой небольшой гардероб, я выбрал что-то более-менее строгое и неброское. Ничего подходящего не оказалось – вся моя рабочая одежда была в одном стиле: холостяцком.

Выбрав лёгкую летнюю рубашку и такие же джинсы, я надеялся, что сойду за офисного работника. Хотя внешний вид моего лица больше походил на бойца смешанных единоборств. Завтракать я не стал, как и отказался от утреннего ритуала с зарядкой и гантелями. Сотрясение – это не шутки, и я понимал, что физические нагрузки пока мне не светят.

Выйдя на улицу, меня встретил солнечный день. Такие я любил, и в этом городе они были редкостью. Поэтому даже кислое лицо консьержки не смогло испортить моё настроение. Несмотря на моё состояние и вид, настроение у меня было приподнятое. Вчерашний день постепенно уходил в прошлое, словно страшный сон, забываясь и оставляя место лишь для мести. А она обязательно случится – в этом я был уверен.

Я поспешил на метро – часы тикали, а опаздывать я не любил. Дело даже не в том, что мне могли сделать выговор, просто моя самоорганизация была такова. Я с детства привык к дисциплине – спасибо отцу. Хоть за что-то ему спасибо. Горькие воспоминания снова нахлынули, но также быстро отступили.

Отец ушёл, когда мне было одиннадцать. Собрал сумки и, бросив матери пару слов, вышел в дверь и больше я его не видел. Просто и незатейливо. Мать тяжело переживала это. Тогда я сильно ненавидел его за это. Может, и сейчас ненавижу, но сейчас это скорее презрение, чем ненависть, с примесью злости.

Матери я звонил каждый день – утром или вечером, как получалось. Она жила в другом городе, далеко от моего нынешнего местоположения, и выбирался к ней я редко. Не то чтобы я не хотел, но, наверное, так всегда бывает с детьми, которые покинули родительское гнездо. К тому же, город, где я вырос, всегда навевал на меня неприятные воспоминания.

Несмотря на боль во всём теле – особенно сверху, где пульсировала каждая мышца, – я всё-таки достал мобильный и набрал её номер.

В трубке отозвался знакомый, чуть отдалённый голос:

– Алло? Привет, как ты там?

– Привет, ма… всё нормально, – пробормотал я. Разбитые губы мешали говорить, но я пытался звучать привычно.

– Ты какой-то вялый, сынок. Устал?

– Ага, просто день тяжёлый.

– Ну ничего, скоро выходные, отоспишься. Я вот весь день на кухне. Пеку пирог – соседка Люба новый рецепт подкинула. Представь, с лимонной цедрой и сливочным маслом, целая наука.

– Пирог – это хорошо… А что за рецепт?

– Да всё сложно, как всегда. Надо, чтобы масса воздушная была. Люба жаловалась, что мои пироги сухие – вот я и стараюсь. Надо же иногда удивлять.

– Ага… интересно.

– Хотя тебе-то всё равно, ты же сладкое терпеть не можешь. Помню, только шоколадный торт в детстве ел – и то на день рождения.

Я криво усмехнулся – и тут же поморщился.

– Помню…

– Ну и что у тебя нового? Как на работе?

– Всё по-старому. Работаю.

– Главное, чтобы стабильно. Ты там себя не загоняй, понял? А то превращаешься в тень, честное слово.

– Постараюсь.

– Ты точно в порядке? Голос какой-то… не твой.

– Устал, ма. Всё нормально, честно.

– Ладно. Верю. Вот испеку пирог, если не развалится – пришлю тебе кусочек. Будешь пробовать?

– Конечно…

– Ну вот и договорились. Только не забывай поесть как следует. Я ж тебя знаю – работаешь, как вол, а потом лежишь пластом.

– Ладно, ма, всё хорошо.

– Тогда не буду отвлекать. Больше отдыхай. Люблю тебя, Кейн.

– И я тебя. Пока.

– Пока-пока.

Она отключила. Я убрал телефон и пошёл дальше. Боль никуда не делась, но внутри стало немного тише. Мамин голос всегда так действовал – как будто ненадолго возвращал в норму.

Звали меня Кейн. И это прихоть моей мамы. Отец не возражал, ему, наверное, и тогда было всё равно. Она выбрала это имя сама, вдохновлённая своим любимым сериалом про комиссара Кейна Уэста. Она пересматривала его бесконечное количество раз.

«Справедливый и в то же время беспощадный к преступникам комиссар Кейн всегда на страже порядка и закона». Эту фразу из начала сериала я знал наизусть, и она могла мне даже сниться.

Рассказывать, что было в школе из-за моего имени, думаю, не стоит. Если добавить сюда ещё и мою фамилию – Лапшов, – получается гремучая смесь для любого детского учреждения. Наверное, поэтому я всегда был один. Почти всегда. Ни девушки, ни друзей. Правда, в институте был один друг – Пашка. Мы сблизились, потому что оба были, как сейчас говорит молодёжь, – фриками. Где он сейчас? Давно я ему не звонил. Надо будет как-нибудь набрать и встретиться. От таких мыслей голова заболела, и я на миг прикрыл глаза, а когда открыл, заметил нечто странное.

Цифры и символы перед глазами. Они находились на краю периферического зрения и складывались в какие-то столбики и обозначения.

«Ну вот, здравствуйте, глюки», – подумал я и остановился. Закрыл глаза, осторожно покачал головой из стороны в сторону. Открыл – всё осталось на месте: и цифры, и знаки.

«Чудесно», – я даже попытался улыбнуться, но изуродованное лицо не дало этого сделать, отозвавшись резкой болью.

«Ладно, пусть будут», – решил я, вздохнув, и пошёл дальше по направлению к метро. Они не мешали моему общему обзору, а как от них избавиться – решу потом.

Прохожие кидали на меня косые взгляды и старались обходить стороной, словно я был чумной. Я чувствовал себя ледоколом в толпе офисных клерков, уборщиц и прочего низшего класса, который стремился в бездну метро, поглощавшую потоком бегущих людей без тени сомнения. Как и меня.

Мой офис находился почти в самом центре города. Хоть мы и занимались продажами шариковых ручек, разных фирм моделей и размеров. Тем не менее, дела шли неплохо, и компания могла позволить себе офис такого уровня.

Я занял своё привычное место в опенспейсе, и никто не обратил на меня внимания, как и всегда. Этот муравейник, где каждый занят своим делом и всем на всех наплевать, был мне знаком до боли. Я мысленно усмехнулся своим размышлениям и включил компьютер.

Главный менеджер уже накидал мне задач в туду-листе, и я, мельком просмотрев их, сразу принялся за работу. Адреса, номера телефонов – всё пошло в оборот. Голова раскалывалась, губы едва шевелились от боли, но я продолжал обзванивать клиентов и предлагать им наши товары. Несмотря на всё, получалось у меня не хуже, чем раньше. Я никогда не был лучшим сотрудником месяца или года, но продажи у меня всегда были выше среднего. Это отражалось на моей зарплате, которая, как известно, всегда кажется недостаточной, сколько бы тебе ни платили.

– Лапшов… Ой! – я отвлёкся от звонка и увидел Алену. Её глаза были широко раскрыты, и папки в её руках едва не вывалились на пол. Она выглядела, как всегда, сногсшибательно – настоящая секретарша высшего уровня. Стройная, с подчёркнутой фигурой, шикарными глазами и милой улыбкой – словно идеал, сошедший с обложки модного журнала. Все вокруг сходили по ней с ума, и я был не исключением, хоть это и было банально: «сохнуть по своей секретарше». Наверное, из-за отсутствия опыта с девушками я и покраснел так резко от одного её взгляда. Смущение выдало с головой. Хотя, учитывая состояние моего лица, заметить новую красноту было бы нелегко.

Я вскочил с места как ошпаренный, и тут же почувствовал лёгкое головокружение. Тем не менее, успел подхватить падающие папки. Сложив их в стопку, я вернул их Алене, которая продолжала смотреть на меня широко раскрытыми глазами.

– Вот, держи, – с трудом выговорил я, отдавая ей последнюю папку. – Ты что-то хотела? – попытался я сказать это невзначай, садясь на своё рабочее место, но получилось неуклюже и слишком пафосно.

Алена наконец очнулась, осторожно положив мне на стол папки.

– Шеф просил перебрать до завтра… – она запнулась и добавила, – хотя, может, я передам это кому-то другому.

– Нет! – выкрикнул я, вставая. В глазах потемнело, и я почти перестал видеть Алену. – Я заберу, до завтра всё будет готово.

Сел я на место и потянулся за папками подтянув их к себе поближе, я открыл одну из них и начал с интересом изучать ее содержимое.

Алена некоторое время ещё смотрела на меня, а потом развернулась и с грациозностью модели удалилась в свой кабинет. Из соседних кабинок выглядывали любопытные коллеги, провожая её завистливыми взглядами. Некоторые вытягивались так сильно, что казалось – сейчас упадут прямо со своих кресел.

«Эх,» – вздохнул я, закрывая злополучную папку. «У меня никогда не будет такой девушки,» – с сожалением подумал я, возвращаясь к работе.

В туду-листе оставалось всего несколько записей, но я решил оставить их на завтра, полностью сосредоточившись на том, что принесла Алена. Там действительно было на что посмотреть: отчёты, сводки и прочая документация по моим закрытым клиентам. Всё это нужно было свести в таблицы. Почему начальство не делает этого сразу, используя тот же туду, я не понимал. Но такие были прихоти руководства – вся документация велась в письменном виде и лишь потом сводилась в таблицы для отчетности. Это было ужасно муторно и непонятно, но такая уж была часть моей работы.

На часах был около двух часов дня. Приближалось время обеда. А я так и не вышел перекусить, лишь пил воду из кулера. Еда в меня не лезла, вызывая сразу рвотный рефлекс. Ближе к концу дня я всё-таки запихнул в себя химический «кружку бульон» и продолжил перебор.

Их было шесть штук, и, по моим прикидкам, к утру я должен был всё закончить. Но я не расстраивался, так как и раньше оставался в офисе допоздна. Охранник дядя Саша знал меня, и мы даже могли перекинуться парой слов, поэтому я спокойно допил свой чудо-бульон и принялся за работу.

На часах была почти полночь. Когда я откинулся в кресле отбросив свою муторную работу, и размял затекшее тело и прислушиваясь к боли. Она понемногу уходила, но её отголоски всё ещё продолжали терзать моё сознание. Выпив ещё две таблетки анальгина, я решил пойти к кулеру и заварить себе ещё одну кружку бульона. Аппетит начал возвращаться, и это меня радовало – значит, я иду на поправку.

Идя по офису в направлении к кулеру, я снова заметил в поле зрения цифры и странные символы.

– Вот чёрт, – выругался я вслух и остановился. Глюки так и не пропали, а я уже успел о них забыть. Нужно завтра показаться врачу, после того как отосплюсь. Видать, меня ударили по голове так сильно, что начались такие вот проблемы.

– Исчезни! – зло выкрикнул я, и всё действительно пропало. Я остолбенел. Вот это да. Значит, всё так просто? Я усмехнулся и пошёл дальше. Почти дойдя до кулера, я внезапно остановился и чуть не упал, споткнувшись. Перед глазами полыхнули красные символы, на этот раз заполнившие всё видимое пространство, как будто напирая на меня. Это заставило меня отшатнуться назад, чтобы попытаться сосредоточиться на том, что было написано. А там было следующее:

Перестройка интерфейса…

Что? Какого интерфейса? Это сон? Я, наверное, много работаю. Точно, после такой драки мне нужно было сразу идти к врачу. А что сделал я? Правильно – пошёл на работу.

– Ну всё, к чёрту это.

Я развернулся и быстрыми шагами направился к своему рабочему месту.

– К черту всё это – работу, отчёты, всё потом.

Надпись не исчезала, закрывая обзор и мешая нормально видеть, так что мне приходилось поворачивать голову, чтобы разглядеть что-то впереди. Быстро двигаясь и стараясь не задеть ничего на пути, я подошёл к своему рабочему месту. Подхватив куртку и закинув сумку на плечо, я направился к выходу. Охранник дядя Саша что-то пытался мне сказать на прощание, но я не обратил на него внимания, выбежав в дверь, которая вела на лестницу запасного входа, даже не дождавшись лифта.

Я бежал вниз, несмотря на боль и гул в висках. В глазах всё расплывалось, накатывала тошнота, но я не останавливался. Надпись продолжала мигать красным, мешая обзору и не давая сфокусироваться.

– Мне срочно нужно домой и спать, – сказал я вслух, не обращая внимания на то, что надпись перед глазами снова изменилась:

Оценка состояния тела…

Я никогда не употреблял наркотики, да и пил всего один раз в жизни – в институте, на первом курсе, при знакомстве с группой. Тогда это было просто частью ритуала, знакомого всем новичкам, не более. Но сейчас всё было иначе. Впервые в жизни мне действительно хотелось выпить, и не просто немного – я хотел много. Это желание возникло внезапно, как будто внутри меня что-то щёлкнуло, словно рефлекс на всё то дерьмо, что обрушилось на меня в последнее время. Казалось, что только алкоголь сможет выпустить эту накопившуюся негативную энергию, словно вытекание через горлышко бутылки, а дым от забытой сигареты развеет этот тяжёлый осадок, который осел на душе.

Я попытался отмахнуться от этих странных мыслей, тревожно нависших над сознанием, но общая тревога не исчезала. Я чувствовал себя отвратительно, хуже некуда. Мой воспалённый мозг показывал какие-то надписи, и я не мог ничего с этим поделать.

Остановившись на очередной лестничной площадке, я тяжело перевел дыхание, стараясь его успокоить. В висках гудело, и каждый удар сердца отзывался болезненной пульсацией, словно оно готово было вырваться из груди. Я пытался взять себя в руки, но напряжение только нарастало. Внезапно надпись перед глазами снова изменилась, мигая ярким светом и приковывая моё внимание. Передо мной чётко высветилось:

Восстановить тело перед инициацией. Да/Нет?

Я точно сошёл с ума.

«Это всё просто плод моего воображения, – пытался я себя успокоить, но надпись перед глазами упорно не исчезала, словно издеваясь надо мной. – За что мне всё это? Что я сделал не так? Почему я остался тогда работать допоздна, зачем вообще обратил внимание на тех ублюдков? Вышел бы с вагона, перешёл в другой, и всё было бы в порядке. Но нет, это проклятое чувство справедливости, вперемешку с каким-то странным ощущением долга – перед кем, черт возьми?»

Я чувствовал, как мысли в голове клубятся и давят, не находя выхода. Внутри нарастало раздражение, которое граничило с отчаянием. Ситуация казалась безвыходной, и это сводило меня с ума. Надпись перед глазами, как насмешка, продолжала мигать, настойчиво требуя моего внимания.

Я уставился на неё, не зная, что делать. Разговаривать с самим собой, как тогда в офисе, когда я приказал надписям и цифрам исчезнуть и всё пропало?

– Исчезни! – крикнул я в отчаянии. Но ничего не произошло. Надпись перед глазами лишь снова мигнула, словно насмехаясь надо мной, требуя сделать выбор.

– Да! – сорвалось с губ. Я не выдержал напряжения. Будь что будет, раз я уже дошёл до того, что разговариваю сам с собой. Хуже всё равно не станет.

И вдруг, словно по волшебству, надпись исчезла. Вместе с ней ушли боль, которая терзала моё тело, и все неприятные последствия вчерашней драки. Ощущение было настолько внезапным и резким, что я на мгновение замер, не веря своим ощущениям. Неприятная пульсация в висках прекратилась, мутная завеса перед глазами рассеялась, оставив за собой ясное, почти облегчённое чувство.

Я ощутил, как моё тело постепенно наполняется лёгкостью, словно напряжение последних часов, а может, и дней, испарилось, оставив только странную пустоту.

Не веря своим ощущениям, я выскочил в вестибюль ближайшего этажа, сердце колотилось, но боль куда-то ушла. Направился к зеркалу возле лифта, стараясь двигаться как можно быстрее, словно боясь, что это странное облегчение вот-вот исчезнет. Подойдя ближе, я остановился, собираясь с духом. Внутри всё дрожало от напряжения, и, наконец, я решился взглянуть на своё отражение.

Взгляд упал на зеркало, и я замер. Там, где я ожидал увидеть разбитое лицо, полное синяков и запёкшейся крови, я увидел себя… обычного. Кожа чистая, глаза не опухшие, губы в порядке – никаких следов недавней драки. Даже синяков не было. Нос ровный, как и прежде, а глаза, хотя и были широко распахнуты от удивления, выглядели совершенно нормально.

Я медленно провёл рукой по лицу, ожидая, что, возможно, это просто иллюзия, что боль вот-вот вернётся. Но ничего не произошло. Всё было настоящим. Моё лицо было в полном порядке, как будто вчерашний кошмар никогда не происходил.

– Это… невозможно, – прошептал я, едва сдерживая себя, чтобы не закричать от облегчения и ужаса одновременно.

Я отступил на шаг, продолжая пристально смотреть на своё отражение, и снова провёл рукой по щеке, проверяя, не сон ли это. Но ощущения были реальными. Всё, что я чувствовал – мягкую кожу, лёгкое покалывание после прикосновения – всё это было настоящим.

Как такое могло произойти? Мои мысли метались, стараясь найти хоть какое-то рациональное объяснение, но ответов не было. Лишь один вопрос звучал всё громче в голове: что со мной происходит?

– Это всё… – выдохнул я. – Мне конец. Теперь прямая дорога на Димитрова.

У нас так говорили, когда кто-то начинал чудить или вести себя так, будто у него белочка или приступ шизофрении. «Прямая дорога на Димитрова» – это было как сказать: «Совсем поехал, что ли?».

Я судорожно сглотнул, всматриваясь в своё отражение, которое выглядело слишком хорошо, слишком спокойно для человека, который вчера был на грани. Страх медленно поднимался изнутри, оседая холодным комом где-то в груди. То, что происходило со мной, было настолько необъяснимым, что я действительно начинал сомневаться в своём здравомыслии.

Начат процесс инициации…

Претендент номер 4226878/1089,

Будет перемещен в зону испытания…

Новые символы вспыхнули перед глазами, прервав мои путаные мысли и заставив остановиться.

"Какой ещё процесс? Инициация…" – эта мысль прошла сквозь сознание, вызывая странное, почти незабываемое чувство. Тревога и любопытство переплелись, добавляя остроты происходящему.

Всё становилось только хуже. Нужно было срочно добраться до дома. Метро уже отпадало, слишком поздно. Я решил вызвать такси, пусть стоит и ждёт возле офиса. Плевать, что это будет дорого – центр города и всё такое, но мне было всё равно. Я был в отчаянии, и единственное, чего хотел, – это добраться до своей кровати и забыться.

Развернувшись к лифту, я начал лихорадочно нажимать на кнопку вызова, словно надеясь, что от этого лифт приедет быстрее. Не останавливаясь, продолжал тыкать на кнопку и следить за табло, на котором убывали номера этажей.

Переводя взгляд с кнопки на табло, я вдруг заметил что-то странное в отражении металлической двери лифта. Обернувшись, я замер в недоумении. Передо мной стремительно раскрывалась тёмная воронка, которая буквально пожирала пространство вокруг. Я инстинктивно повернулся к лестнице, но воронка уже перекрыла проход к ней. Слева коридор тоже был полностью поглощён этой тёмной субстанцией. Единственным выходом оставалось ждать лифт. Я прижался к дверям, продолжая жать на кнопку.

Позади раздался знакомый звук колокольчика – лифт наконец-то прибыл. Я обернулся, но не смог сдвинуться с места. Тело словно парализовало. Я пытался пошевелиться, но ничего не выходило. Лихорадочно перебирая в голове мысли, я пытался найти выход, но не успел – тёмная воронка накрыла меня, затянув в своё жуткое чрево. Меня поглотил вихрь всполохов, сменяющихся разноцветными линиями, которые стремительно окружали и затягивали всё глубже в бездну.

Глава 2

Я проснулся. Снова на полу, снова в чем-то мокром. Первым делом подумал – может, это был всего лишь сон? Поджав руки под себя, медленно поднялся. Вокруг – темно, сыро, воздух тяжёлый от влаги. Холод пробирал до костей. Я стоял в луже. На этот раз это была просто вода – никакой мерзости, как тогда. И всё же легче от этого не становилось.

Оглядевшись, я понял, что нахожусь в тёмной и сырой пещере. Каменные своды слабо освещались светом, пробивающимся через трещины в стенах. Где-то вдалеке что-то капало с потолка, звук эхом разносился по всей пещере, создавая ощущение пустоты и заброшенности. Впереди тянулся тёмный туннель, уходящий в черноту. Не ужели мне предстояло туда направиться?