Полная версия
Светлана Загребельная-Мамсурова
Чёрная королева
Глава 1
Замок был величественный!
Настоящее произведение архитектурного искусства. Каменные кружева и кирпичная вышивка создавали впечатление его потустороннего происхождения, и возносили над округой чуть ли не до небес и вызывал трепетное благоговение у всякого взирающего на него. А страшные истории и легенды, ходившие о этой загородной резиденции королевы-блудницы, привлекали интерес к загородной и от толп туристов, ежедневно посещавших замок, не было отбоя. Эти страшилки, гулявшие в народе, ежедневно притягивали толпы любознательных посетителей. Сюда один за другим подъезжали переполненные экскурсионные автобусы – изношенные и тарахтящие, и новенькие комфортабельные. И каждый круизный пароход, проходя по реке мимо замка, обязательно причаливал и выпускал из своих недр очередную порцию посетителей замка-музея.
Сам замок был признан национальным наследием и потому содержался в идеальном состоянии. Но окружающие его флигеля случайно или по недомыслию, а может быть и по лености ответственных лиц не вошли в реестр памятника архитектуры. И и на их содержание денег не нашлось. Чтобы спасти постройки и потерять их окончательно, местная администрация решила передать эти флигеля под детские дома отдыха. Идея выглядела блестящей и остроумной: вроде бы доброе дело сделали, и одновременно с этим сняли со своей шеи это ярмо – передали постройки в другие руки, вот пусть у новый владелец и беспокоится о их поддержании в приличном состоянии.
Но, решив таким образом проблему, администрация получила новую головную боль. И имя этой головной боли было Элеонора Викторовна. А должность у этой неугомонной дамочки была заведующая домом отдыха для детей-сирот. Причём нервы Элеонора Викторовна трепала не только администрации, но и всему окружающему её персоналу. Она постоянно ругалась с кухарками, требуя, чтобы для приготовления завтраков, обедов и ужинов использовались только свежие продукты.
Кухарки ещё долго помнили, какой она устроила скандал, когда случайно увидела, как в мясорубку вместе со свежим мясом полетела ещё и плесневелая котлета.
Помнила о крутом нраве Элеоноры Викторовны и кладовщица. Иначе чем «мымра» она её не назвала. Правда, только за спиной. А причиной разлада было требование выдавать нормальное постельное бельё, и совет стелить истлевшие простыни, пододеяльники и наволочки себе, а не детям.
Стонали от неугомонной заведующей и работники, проводившие недавний ремонт здания.
Зато дети её очень любили! Любили Элеонору Викторовну и старосты – студенты пединститутов и педучилищ, подрабатывавшие в доме отдыха на летних каникулах, одновременно с этим они набирались опыта и профессионального мастерства.
Будущих педагогов поражало, как дети, не видевшие в своих интернатах ни от одной учительницы или воспитательницы, справедливости, заботы и уважения, начинали доверять Элеоноре Викторовне, а к концу смены просто влюблялись в неё.
И строгий характер заведующей – крупной, черноволосой пятидесяти пятилетней женщины не мешал их любви.
Да, она была ласкова с детьми, но, если у «цветов жизни» баловство било через край – вмиг показывала крутой нрав. Особенно ей не нравилось, когда крепыши поколачивали хиляков. Она имела удивительную способность – появлялась в самый разгар потасовки, и тогда неловкие оправдания «Я ничего не делал» были бесполезны и драчуны получали взбучку.
А любители травить безответных неизбежно получали жёсткий отпор от Элеоноры Викторовны умевшей одним острым словом вогнать насмешников и злословцев в краску, в результате чего они краснели, что спелые помидоры.
При этом питание было отменное, порции не микроскопические, как везде в интернатах, уютные комнаты на четыре человека, вместо огромных спален, рассчитанных на десятки человек, просторная комната отдыха с огромным телевизором и великое множество настольных игр. Только карты заведующая не выносила. А ещё были кружки́ по увлечениям и кинопроектор на случай плохой погоды. Богатая библиотека со множеством интереснейших книг ждала юных читателей.
В общем, жить в доме отдыха для детей-сирот было и весло, и «весело», причем, всем.
И результат был соответствующий: дом отдыха для сирот под началом Элеоноры Викторовны Кондратьевой, которую подчинённые за спиной называли ещё и Кондрашкой, был лучшим домом детского отдыха во всей стране, даже несмотря на то, что находился не на морском побережье, а располагался всего лишь на берегу реки.
Абсолютно все коллеги – и начальство и подчиненные считали заведующую конфликтной особой. Но никто и не подозревал, скольких душевных сил отнимала у Элеоноры Викторовны её работа, как она уставала орать на всех нерадивых работников, на тех, у кого ручки были липкие. И скольких седых волос у неё прибавилось от её работы. Она и сама не считала, сколько раз, спрашивая себя, почему люди не понимают по-хорошему, и никогда не выполняют свои обязанности так, как надо, пока не получат на орехи. Эля много раз начинала писать заявление об увольнении по собственному желанию. Даже успевала свою подпись поставить. Но подать своё заявление она не успевала – вспоминала о детях. Не простых детях, а сиротах, которых некому защитить и поэтому на них стараются экономить все – начиная с начальства и заканчивая кухработницей. Не просто сэкономить, а сэкономить в пользу своего кармана. Проще говоря, детей объедали все, кто мог дотянуться. У сирот и так жизнь не сахар, а тут ещё большие дяди и тёти, думая только лишь о своих чадах, обрекают детей, не имеющих защиты, на нищее, полуголодное существование. И заявления об уходе в скомканном виде летело в корзину для бумаг, а Элеонора Викторовна, она же «мымра», и она же Кондрашка, оставалась на работе, которая уже давно не была любимой. И продолжала орать на нерадивых работников.
***
Автобус был старенький и зачуханный. Он полз по дороге, как раненная улитка, и сидящим на лавке старостам, даже было слышно, как это древнее достижение автопрома задевало «пузом» дорогу.
Наконец автобус подкатил к высокой ажурной калитке. Оказалось, что дверь автобуса даже не автоматическая, ей привычным движением поворота ручки вручную открыл первый пассажир, покинувший автобус. Остальные медленно потянулись к выходу. Подростки выходили из автобуса измученные и уставшие. С маленькими рюкзачками за спинами они неловко спрыгивали с подножки автобуса на бетонные плитки подъездной дорожки.
Глядя на дверь автобуса старший староста очень удивился. Уже давно в двери на всех автобусах – автоматические. Автобусы с ручными дверьми он видел в последний раз в детстве и до этого момента не мог себе представить, что настолько старые автобусы ещё эксплуатируют. «А ведь возит он детей, – с укором подумал молодой человек, – А ну как тормоза откажут, или мотор заглохнет где-нибудь в безлюдном месте?»
Последней из автобуса вышла сопровождающая воспитатель с папочкой в руках. Она вежливо поздоровалась со всеми старостами, и, в сопровождении старост-девушек, направилась в административный флигель, к Элеоноре Викторовне – поставить штамп и нарисовать закорючку в графе «подпись». Когда документы будут оформлены, с сопровождающего воспитателя будет полностью снята ответственность за подопечных и переложена на «мымру», она же Кондрашка. Так что, если детишки на следующий день провалятся в тартарары, с воспитательницы взятки будут гладки.
А подростки нестройной колонной вслед за парнями-старостами потянулись к длинному одноэтажному зданию под красной черепичной крышей.
Красивый подъезд с колонами в виде атлетов в набедренных повязках, с надутыми мышцами и широкие ступени как-то не вязались с приземистостью флигеля. Такой подъезд больше подошёл бы дворцу. Впрочем, у замка, возвышавшегося за хвойными посадками, подъездбыл ещё роскошнее.
Когда дверь была отперта, и гурьба вошла внутрь, дети зашептались, а старосты довольно переглянулись между собой. Нет, роскошных интерьеров здесь не было – ни позолоченных потолков, ни мраморного пола, но было здесь уютно. Намного приятнее, чем в интернате. И очень бросалось в глаза, что всё что было здесь – всё было для удобства детей.
Они прошли узкую прихожую и остановились напротив раскрытых настежь дверей ведущих в общую комнату отдыха. Здесь были невысокие столы для настольных игр, низкие стулья с мягкими сидениями и спинками, и массивными ножками, диванчики, кресла. На стенах тёплого персикового цвета висели пасторальные картинки. В углу возвышался огромный телевизор.
– Интересно, а он цветной? – шёпотом спросил один из новоприбывших.
– Да, – громко ответил один из старост, – Здесь ещё и кинопроектор есть! Видите, вон тот оранжевый куб? Он – внутри. Пошли дальше.
Все прошли в другие двойные двери, расположенные прямо напротив тех, через которые они вошли. Следующее помещение оказалось столовой. И никаких торчащих вверх ножек стульев, поставленных на столы, не было. Кондрашка такого не любила, заявляя, что торчащие вверх ножки делают помещение казённым и убивают весть уют, и очень ругалась, когда уборщицы, помыв полы, забывали поставить стулья вновь на пол.
Здесь было очень уютно.
– Не так как у нас в интернате в столовке, – шептались между собой подростки. В их голосах слышалась обида. И обида эта была направлена на директрису интерната, в котором они воспитывались.
Стены были выкрашены в приглушённый, тёплый розовый цвет. В одной стене было пять больших, но узких окна, пятой была стеклянная дверь, ведущая во двор. Все окна были занавешены телесными капроновыми занавесями и ночными шторами из бежевого бархата. Во второй стене было окошко раздачи, сквозь которое были видны стеллажи с посудой. На третьей стене были натюрморты с рассыпанными вокруг ваз с виноградом яблоками, а на иных картинках в вазах лежали наоборот – яблоки, а вокруг вместо винограда валялись сливы. Обеденные столы были накрыты клетчатыми скатертями, на которых стояли пластмассовые ослики, навьюченные корзинами, из которых торчали баночки с солью и перцем.
– Гля, – прошептал чей-то восхищённый шёпот, – такие забавные солонки-перечницы восхитили и очень удивили ребят.
Прибывшие зачарованно вертели головами, то и дело издавая тихие возгласы. Мысленно один из старост отметил, что эти «детишки» самые тихие из тех детдомовцев, которые здесь бывали на его памяти – видать директриса интерната, в котором они воспитываются, держит их в железных перчатках. Ещё он отметил, что среди них нет ни одного пухляша, и все какие-то осунувшиеся.
– Так, – сказал он громко, чтобы отвлечься от печальных мыслей, – Сейчас мы вам покажем ваши комнаты, потом расскажем о распорядке нашего заведения, а там как раз и обед подойдёт. Сегодня на десерт будет мороженное, мы уже узнали.
И вот тут подростки зашумели:
–Что, правда будет мороженное?
– А Вы не шутите?
– А мороженное точно будет?
– Это не шутка?
– Нет! Не шучу! – громко ответил староста, – А сейчас пойдём, распределим вас по комнатам.
– А что мы не в одной будем жить? – последовал новый вопрос.
– Нет, мальчики налево, девочки направо. Сейчас вернутся Илона с Зоей и покажут девчонкам их комнаты.
В комнату, тихо переговариваясь между собой, вошли девушки-старосты.
– А вот и они! – радостно сказал Андрей и представил вновь прибывших ребятам: – Зоя и Илона. Так, девчата – идите в гиникей, – он ехидно усмехнулся, вряд ли кто из ребят знает, что гинекеем в древности называлась женская половина дома.
–Никита, – продолжил Андрей, – пока можешь отдыхать. А ещё лучше электрочайнк поставь, а я – пацанов распределю по комнатам. Пошли.
Подростки разделились на две группы и пошли в сопровождении старост заселяться в комнаты, которые станут их обителью на ближайший месяц.
Ведя пацанов по коридору, староста объяснил им, что двери в коридоры мальчиков и девочек будут закрываться на ночь. Показал, где ванная и туалет, сообщил, что тут есть горячая вода. Потом он стал их водить по комнатам, заодно и распределяя места.
Пацаны, разглядывая всё вокруг, смотрели расширившимися глазами. Девчонки в своей половине здания реагировали на интерьеры точно также. Да и сами интерьеры были похожи. Разница была только одна: на женской половине рисунок обоев представлял красные розы на жёлтом фоне, у парней – обои рисунком походили на джинсовую ткань.
А вот всё остальное – точь-в-точь: коридор пастельных тонов с рельефными изображениями деревьев, украшенные искусственной листвой. На полу красная ковровая дорожка с зелёными листьями по бокам. В комнатах было ковровое покрытие, так что можно было ходить босиком. В каждой комнате был встроенный трёхдверный шкаф, три кровати, да не сеточных, а матрасных, три очень симпатичные тумбы и небольшой стол с тремя стульями – такими как в общей комнате. С потолка свисал вентилятор, а осветительными приборами служили белые шарики – бра, висевшие над каждой кроватью.
И вот, наконец, все места распределены. Можно с Никитой и чай попить, пока подопечные будут устраиваться.
– Я в туалет хочу, – объявил один из последней тройки пацанов.
– Ну так иди, – ответил староста и вышел из комнаты.
Парнишка последовал за ним.
– А в интернате мы все спим в одной большой комнате, – признался мальчик, идя след в след за старостой и глядя ему в спину.
Студент сначала остановился, потом оглянулся и удивленно посмотрел на подопечного:
– Вам же всем по пятнадцать, верно?
– Да.
– Очень странно, что вы все спите в одной комнате, в вашем-то возрасте. Будь вам всем по пять лет – было бы понятно. А так… – молодой человек вновь пошёл вперёд, а пацан следом.
– А почему наши двери на ночь закрываются? – вновь спросил подросток.
– Элеонора Викторовна очень боится, чтобы ничего такого не случилось, – ответил староста намёком и вновь пошёл вперед.
– Да, ладно, – проворчал пацан в ответ, – они всё рано все завхозу дают…
Студент резко развернулся, и, слегка пригнувшись, столкнулся со следовавшим за ним парнем нос к носу. И тут тот понял, что сболтнул лишнего.
Староста покраснел, парнишка побледнел.
– Только, пожалуйста, не говорите никому, – тихо запричитал мальчик, – директриса меня со свету сживёт. Она меня на две недели в карцер упечёт, на хлеб и воду, я оттуда живым не выйду.
– Так, пошли, – сказал студент и, взяв парня за руку, и, протащив через почти всё здание, вывел во двор. Напрочь забыв о том, что парнишка хочет в уборную. Там, под сенью огромного, раскидистого дерева с толстенным стволом и усадил за пластиковый стол.
Мальчик чуть не плакал.
– Она меня со свету живёт, – тихо повторил он, – Завхоз её муж.
– Рассказывай, – велел староста, – я сделаю всё, чтобы никто не узнал, что это именно ты рассказал.
И он всё рассказал.
Староста слушал молча.
У него сначала похолодело сердце, а потом появилась злость и эта злость зачесала молодому человеку кулаки. Он сцепил челюсти и, сжал кулаки под столом.
А мальчик тихо рассказывал: директриса поставила это на поток: девочки «должны отрабатывать свой хлеб» – так директриса говорит девчонкам, достигшим 12-ти лет. Клиенты приходят после 9-ти вечера. Несговорчивые получают карцер – комнатку без окон, со шконкой без постельных принадлежностей на хлеб и воду. Находиться там очень тяжело, но хуже всего зимой – там нет отопления. Не многие могут осмелиться артачиться. А вот завхозу платить не приходится – так как это вотчина его жены. А девчонкам? А от них не убудет… Директриса так и говорит: «От моря не убудет, если собака из него полакает». Правда хрустики исправно в карман кладёт. И ещё на девчонках по разному «отыгрывается», говорит: «Сучка не захочет – кабель не вскочит».
– Тебя как звать-то? – спросил студент, когда подросток окончил свой рассказ.
– Кеша, – ответил тот, – А Вас как?
– А меня зовут Андрей. Ладно, пошли пока нас не потеряли.
Подростки сходились в общую комнату. Теперь предстояла процедура знакомства и ознакомление с распорядком дня. Андрей уже был готов к тому, что «граждане отдыхающие» начнут громко протестовать против подъёма в 6-00. Но эти подопечные его удивили. Эту новость, которая и его самого не радовала … поначалу, подростки восприняли молча.
– Итак, придётся нам вставать рано поутру. За дворцом находится база отдыха для богатых. Викторовна смогла выбить для вас право посещать бассейн, чтобы те, кто не умеют плавать – научились, но пускают только тогда, когда постояльцы спят. Ещё здесь неподалёку есть конный завод, и Викторовна выбила для вас право посещения. В 6- 15 завтрак, потом в бассейн и на конный завод. В 12-00 обед, потом обеденный сон 2 часа – прямо как в детском садике, потом речка, но только для тех – кто умеет плавать, кто не умеет – будет на берегу париться. Вечером кино. Потом свободное время и отбой. И да: здесь есть библиотека, и каждый, кто успеет прочесть книгу за неделю – получит в воскресенье шоколадку.
Обычно в этот момент дети кричали «Ура» и бежали в библиотеку, обгоняя друг друга, чтобы поскорее схватить какую-нибудь книгу, а в конце недели получить вожделенную плитку. Эти промолчали. И тут один девичий голос спросил:
– И что мы должны за это сделать?
Сначала Андрея удивил этот вопрос: ведь он только что сказал, что для этого нужно сделать – прочесть любую книгу. Викторовна не смогла придумать другой способ побудить детишек к чтению. Но в следующую он минуту вспомнил, что девочкам из этой группы пришлось пережить.
– Для этого вы должны прочесть книжку на свой выбор, чтение этой книги должно уложиться в неделю, иначе ничего не получите. В субботу вы должны будете рассказать эту книгу в доказательство того, что книга действительно прочитана. А в воскресение получите приз. Никаких первых, вторых и третьих мест не будет – шоколадку получают все прочитавшие.
Выслушав всё, что им сообщил Андрей, подростки разошлись по комнатам: застелить постели бельём, которое им оперативно выдали, разложить вещи по шкафам…
… Андрей, Никита и девушки-старосты сидели за одним из столиков в столовой и пили чай. Вошла круглолицая, щуплая девочка с мокрыми волосами и в летнем платье. Андрей невольно обратил на неё внимание. Когда ребята из нынешнего потока только сошли с автобуса, она сразу привлекла его внимание своей неряшливостью: в несвежей одежде, с грязными и какими-то нечёсаными волосами и сама какая-то занюханная – неряха. И смотреть на неё было неприятно.
И теперь она предстала перед старостами в новом облике: было видно, что она искупалась и помыла голову, сменила несвежие затёртые и занюханные джинсы, и растянутую майку на дешёвое и изрядно поношенное, но чистенькое лёгкое платье весёленькой расцветки, фасон которого скрывал недостатки тощей фигуры и подчёркивал достоинства. Вообще-то девочку можно было бы назвать симпатичной, только старое платье делало ей как будто незаметной. Если встретить такую на остановке среди толпы ожидающих транспорт людей, или в магазине среди ходящих туда-сюда покупателями, то можно было бы и не заметить. Но сейчас она привлекла к себе его внимание именно переменой облика – слишком уж эта перемена была разительна. «Неужели, – подумал Андрей, – эта девочка неряшливостью защищается от посягательств? Умно. Главное, чтобы не превратилось в привычку и не стало частью натуры.» Пренебрежительное отношения Андрея к этой девочке сменилось уважением.
– А где у вас библиотека? – спросила она весело.
Андрей приподнял брови:
– Вот что шоколад с людьми делает! – пошутил он.
Девочка оценила его шутку и вежливо улыбнулась. Но потом всё же ответила:
– И это тоже. Но я люблю читать.
– Тебя как звать-то?
– Маргарита, – ответила девочка, внимательно глядя на него.
– Пойдём, Маргаритка, я отведу тебя в библиотеку и заодно к Викторовне зайду, – Андрей поднялся из-за стола, допил залпом свой чай и поставил чашку в мойку.
Молодой человек и девочка вместе вышли из жилого флигеля и пошли аллеей, засаженной раскидистыми, старыми деревьями к зданию администрации дома отдыха. На первом этаже этого двухэтажного небольшого здания и располагалась библиотека.
– А почему директрису Кондрашкой называют? – спросила Маргарита, когда они неторопливо шагали по фигурным бетонным плиткам, которыми была вымощена аллея.
– Откуда ты знаешь? – удивился Андрей.
– Вы оговорились! – ехидно сообщила девочка.
– Поварихи её так назвали, а завскладом подхватила. А всё потому, что она здесь спуску никому не даёт: ругает поварих, когда они продукты тырят, а в блюда всякую дрянь суют. С кладовщицей гавкается, за то, что она хочет за счёт детей свои финансовые дела поправить, и пытается выносить новые полотенца и постельное бельё. Она умеет всех на уши поставить.
Они подошли к новенькому двухэтажному зданию из силикатного кирпича.
– Вон видишь, с торца маленькое крылечко и дверь. Вот это и есть библиотека. Зайдёшь, запишешься, и после этого тебе дадут книгу. Кстати, здесь библиотека богатая и книги хорошие – Викторовна сама выбила, – Андрей легонько подтолкнул девочку в нужном направлении, а сам направился к главному входу и поднялся на второй этаж.
С Элеонорой Викторовной ему предстоял трудный разговор, и мысленно он строил фразы, с которых начнёт его.
Глава 2
Элеонора Викторовна как раз заканчивала обед. Каждое утро она вставала в 5 утра, чтобы проконтролировать поваров и поэтому завтракала чуть раньше. Но и вечером она ложилась спать тоже раньше.
Андрей постучал в дверь и, открыв, спросил разрешения войти.
– Входи, – сказала Элеонора Викторовна и спросила, – Кофе будешь?
– Я чай попил.
– А я попью, – сказала она.
Женщина не любила обедать за письменным столом, как это делают все обедающие на работе. В её понимании бумаги – должны быть отдельно, а еда – отдельно. Размеры её кабинета позволяли поставить ещё один маленький, полированный столик, на котором во время обеда раскладывалась маленькая вышитая скатерть с бахромой и удобный стул. На низкой тумбочке в углу располагалась кофеварка.
– А ты чего хотел-то? – поинтересовалась Элеонора Викторовна и убрала пустую тарелку на маленький подносик, стоящий на на краю, стола стены. Пасмурное выражение лица Андрея встревожило её.
Молодой человек знал, что заведующая ест то же, что и дают детям. Просто любит есть отдельно. Однако, начальство не ест – начальство восстанавливает силы и начальство не пьёт, в том числе и кофе, начальство дегустирует.
Андрей выдохнул и … забыл свою речь. Он смотрел на Элеонору Викторовну и молчал, не зная, как начать. А она, молча, смотрела на него, всё больше и больше тревожась.
– Ну же! – воскликнула женщина, потеряв терпение.
– Бордель, – выдавил Андрей.
– Где? – в первый момент Элеонора Викторовна подумала, что ослышалась, и хотела переспросить «что?», но получилось почему-то «где?».
– В интернате, где живут ребятишки, приехавшие сегодня. Сегодня один парниша проговорился. Оказывается, их директриса приводит девчонкам «клиентов». Я пообещал никому не говорить и пришёл к Вам.
«Опять?!» – подумала заведующая, а вслух сказала:
– Надеюсь, ты никому, кроме меня? Когда эту дамочку посадят, её родственники не её будут винить в том, что «села», а парнишу: что из-за него её посадили и со свету его сживут.
Андрей поразился тому, что они оба – и Викторовна и Кеша произнесли одну и ту же фразу – «со свету сживёт». А ещё он обратил внимание, что Викторовна сказала, что «когда посадят», словно это было уже решено.
– Ладно, Андрюша, иди, возвращайся к своим обязанностям, а я сообщу куда следует, – и подумала: «Сразу же!».
Когда дверь за молодым человеком закрылась, Эля услышала звуковой сигнал, пискнувшей кофеварки, и выключила. Пить кофе совершенно расхотелось. Аппетит пропал напрочь. В какой-то момент она даже пожалела, что успела поесть. Эта дурная новость разрушила всё её наслаждение, навеянное чувством сытости.
Женщина встала, подошла к двери, ведущей на маленький балкончик, заставленный длинными контейнерами с цветами, и остановилась на пороге. Она смотрела на верхушки деревьев и водную гладь широченной реки Вены за ними и вновь подумала: – «Снова».
Корыстная тварь, набивающая карманы при помощи юных тел совсем молоденьких девочек, которых некому защитить и при этом даже не задумывается о том, что ломает им жизни в самом начале и рушит психику молодых девчонок.
Воспоминания нахлынули на женщину и заставили увлажниться глаза: когда-то давно, сразу по окончании школы она попала в плен к бесам … и раскормила одного из них, боясь абьюза. Эля тогда смогла спастись, а её одноклассница – нет. Её тело так и не нашли.
Спасаясь от ненависти, от обвинений в том, что не спасла ту, которая её бросила одну на берегу, и спасаясь от слов «лучше бы ты, а не она …» Эля уехала из родного города навсегда. Просить родителей переехать было бесполезно, и Эля поехала учиться. Однако учёба была только поводом покинуть родные места. Сначала она поступала в пединститут, но не набрала проходной балл, педагогический техникум тоже оказался ей не по зубам. Поступить она смогла только в педучилище. С той категорией, которую получали выпускники, можно было работать только в детском саду. Но зато у педучилища было бесплатное общежитие и столовая. Из дома Эля не получала и копейки и подрабатывала уборщицей … в детском саду.
