Полная версия
Яна не чувствовала себя в физической и эмоциональной безопасности в семье.
Появление Макса было вопросом времени.
Не он, им стал бы кто-то другой, для отдушины…
2060, 11 января
– Я охрану позову, если ты не уйдёшь! Здесь нельзя находиться посторонним! – вспылил Макс.
Он был рассержен. Яна никогда его таким не видела раньше. Нервно достал сигареты из кармана куртки, отодвинул дверной засов, вытащил связку ключей и открыл замок, толкнул плечом тяжёлую металлическую дверь лаборатории – склада с запасным выходом на улицу. Быстро чиркнул зажигалкой на крыльце и затянулся дымом несколько раз подряд. С улицы пахнуло холодом по ногам и в лицо. Макс выдохнул и прикрыл дверь.
– Здесь же нельзя курить, – сказала Яна с удивлением.
Кивнула на противопожарный датчик на потолке, почти над головой, на жёлтую трубу с красной стеклянной ёмкостью.
– Мне можно, – отрезал Макс с раздражением.
– Нас засыпет белым порошком. Представляешь, как будет красиво? – Яна постаралась перевести напряжённый разговор в шутку.
Макс снова затянулся. Его пальцы дрожали, мышцы лица мелко дёргались.
– Мне надо работать. Уходи, Яна. Я позову охрану…
– Не надо! – отрезала она тихим низким голосом, каким сказала бы: "КА-зёл!" – с обидой и раздражением, потому что животное тут было совершенно не при чём. – Я уйду.
Она почувствовала боль от его слов, как от укуса пчелы.
Развернулась, и быстро вышла прочь из магазина, проскочив мимо его начальницы за кассой, склонившейся над журналом и бухгалтерскими документами. Вперёд, по длинному коридору на улицу, через центральный вход. Отдышалась на крыльце. По лицу катились слёзы. Белый пар изо рта клубился на морозе в неоновом свете рекламы. Яна старалась задержать дыхание, чтобы не расплакаться навзрыд.
– Он уже меня боится? – тихо произнесла она. – Докатились! Трус. "Посторонним"! Это я-то! Посторонняя уже тебе…
2060, 3 Января.
Яна и Макс пили вечером у него на работе зелёный полынный напиток и фотографировались. Она была счастлива. Макс удалил через программу оригиналы файлов, чтобы не вызвать подозрений и не оставлять следов цифрового кода в рабочем компьютере.
Начальства не было в это время, и клиентов пришло всего пара человек за весь день.
Яна унесла электронную копию архива снимков на флешке с собой. Позже, у себя на работе, распечатала несколько штук на бумаге.
Они виделись ещё пару раз с того дня. И каждая короткая встреча заканчивалась для неё новой порцией боли.
Иллюзии, что «всё ещё впереди», «ещё будет всё хорошо», «вот-вот, скоро», «надо ещё подождать и немного потерпеть, сгладить острый угол», разбивались одна за другой.… Как капли принца Руперта без хвостика. Только что была форма, слезинка. Дзинь! И стеклянная пыль в руках…
Макс быстро шагал на остановку возле ТЦ. Яна задыхалась от бега, морозного воздуха и усталости.
– И как мы теперь будем? – спросила она, наконец, чуть отдышавшись.
В его взгляде в сторону был январский холод, ещё больший, чем на улице.
– Никак мы не будем, – бросил Макс на бегу, едва повернув голову в её сторону.
Он в три шага преодолел последние метры до маршрутки, поднялся по ступенькам в салон.
Яна остановилась. В глазах её были слёзы. Дыхание перехватывало от боли, задыхалась от чувства нехватки воздуха. Хлопнула дверца. Чёрная кожаная куртка на мгновение появилась в окне. Маршрутка тронулась и отъехала.
Он снова её перехитрил. Сбежал!
2. ЛомкаА дальше наступил новый день.
Новая ночь и новый день.
Яна ходила по городу, как сомнамбула, не чувствуя холода, забывая надеть шапку и варежки в минус тридцать. Боль в животе и в горле была теперь непрерывной. Временами добавлялась боль в голове, усиливающаяся под вечер, ближе к ночи. Яна допоздна мучилась от бессонницы.
На работе Яна теперь большую часть дня неподвижно сидела за монитором, сонно кивала, вздрагивала, или смотрела в одну точку часами на экране. Плакала. Покупателей в праздничные дни было совсем мало.
Через неделю дата внесения арендной платы за помещение, а денег не хватало ещё много. Ещё одна клиентка вернула заказ, – сроки выдачи безнадёжно сорваны. Она была разочарована, попросила внесённую предоплату обратно. Яна вернула.… Всё равно…
– Ну и пусть. Пусть все уходят! – проговорила она с досадой, когда женщина вышла из магазина.
Я тут никому не нужна, думала Яна с горечью и тоской.
Тишина звенит. Нет, это сенсорный монитор. Только бы никто не приходил!
Яна сидела на офисном стуле в позе креветки-рачка с перебитым хвостом. Обессиленные руки лежали на коленях, кисти свешивались вниз. Слёзы текли по лицу непрерывно. Не было сил их вытирать, наклониться под стол, чтобы достать из сумки платок и высморкаться.
Она зачем-то оставляла комментарии к новым фотографиям Макса на его странице в социальной сети. И читала комментарии его коллег. Девушки из ТЦ открыто насмехались над её словами, деструктивно критиковали за внешность, или выражали недоумение.
– Она что, совсем?
– На авочке поза закрытая. Руки некрасиво получились. Что у неё с волосами?
– Это не признак большого ума.
– Задавлю интеллектом, – пообещал с угрозой Макс в ответном комментарии.
Он выложил в открытый альбом фотографию Яны с тонной фильтров, чтобы заценили его старания.
– Как ты её заставил, чтобы она сфотографировалась…?
– (смайлики).
Яна прокомментировала его новую аватарку, после чего Макс написал грубый текст и добавил её страницу в Чёрный список. Яна разозлилась, и сделала то же самое с его страницей, вслух послав Макса в длинный путь. Без стакана воды и корочки хлеба, вверх по лестнице на башенный кран.
Сегодня, зайдя в мессенджер «Лизу», Яна не увидела больше его номера, кода доступа и знакомое лицо. Список номеров был пуст, как первая Пропись первоклашки на 1 сентября. Единственный контакт исчез. Макс заблокировал ей доступ отправлять ему сообщения. Яна удалила бесполезный теперь мессенджер с компьютера.
Всемирная Сеть для неё опустела без его сообщений.
Их было много, очень много поначалу, потом поток уменьшился вдвое, потом сообщения отправлялись по великому одолжению, и теперь совсем прекратились. Наступила глухая, безразличная к её слезам и чувствам, страшная тишина.
А потом полетела операционная система Windows.
– «Дрова» слетели, …, – выругалась Яна, глядя на голубой «экран смерти».
Собрав остатки сил, чертыхаясь и проклиная это чипированное дешёвыми аналогами железо, Яна вставила установочную карту и переустановила систему, драйвера и видео кодеки, потратив на это полдня. Но, потом случилось самое страшное: встал принтер. Замигал красным индикатором – необходимо ТО, сброс счётчика через программу, введите код. Вместе с принтером встала и работа. Вдобавок, на следующий день вновь слетела пиратская «Винда». Прямо с утра, после включения компьютера в Сеть.
– Сисадмин из меня, как из балерины лошадь, на лицензию денег нет. На ключ «Касперского Охранника», "программу-кошку", всем миром собирали!… – сердилась Яна на себя, доставшую рутину, бесконечные авралы и срывы.
Яна смотрела на сломанную технику, стоявшую на столе и под столом. Техника требовала срочного ремонта. Ремонтом и настройкой занимался Макс. С его бегством замерло, стало выходить из строя одно за другим, всё оборудование.
В отчаянии она звонила ему снова, и снова. Он не отвечал на звонки, сбрасывал. Наконец, ответил, но только для того, чтобы, выслушав её просьбу, сквозь слёзы, помочь с ремонтом, сказать:
– Яна, тебе нужен мастер-наладчик, а не я, – в его голосе звучал упрёк и обида. – Обратись в Сервисный Центр, где офисную технику ремонтируют, – дал он напоследок непрошенный, очень ценный совет, и отключил связь.
«Абонент вне зоны действия Сети…». Повтор по-английски для тех, кто не понял русский.
Яна перестала спать, потеряла счёт времени, какая сегодня дата, и время суток… Тело испытывало невыносимую боль. Возможно, боль, похожую на ломку наркомана, когда его лишили дозы. Яна не принимала наркотиков, только видела в кино, как эти несчастные люди корчатся и мучаются от приступов. Сравнивать больше не с чем.
Как объяснить терапевту поликлинники, что именно болит? Ломка прекращается мгновенно от улыбки человека, от его прикосновения, от тёплого слова! Зависимость от конкретного человека-наркотика. А человека – НЕТ…
Болит всё. Словно умер близкий родственник. Примерно, такую боль она чувствовала, когда умерла любимая бабушка.
Но все живы, в том-то и дело. Руки, ноги, голова, – всё цело.
Тоска…
Потеря смысла ко всему происходящему. Абсолютно ко всему вокруг. Внутри бесконечная серая пустота. Безразличие. Одно и то же время суток – сумерки.…
– Сколько я уже не сплю? – шёпотом произнесла Яна. – Трое суток, неделю, больше?.. Сплю, но не высыпаюсь… Всё бесит.
День, ночь, день, ночь. День или ночь? За окнами снова тот же непонятный синий цвет неба. То ли вечер, то ли утро.
– Ты три дня не была на работе, – напомнил встревоженным голосом Стас. – Звонили с работы, Люда из соседнего киоска-ячейки. Клиенты у неё спрашивали, когда придёшь.
Яна отмахнулась.
– Я имею право приходить, когда захочу! Я – частник, – напомнила она мужу. – Пред-при-ниматель. Хоть, совсем никогда. Им лишь бы аренду за ячейку вносили вовремя. Я хочу спать.… Дай поспать, а…
Им – это арендодателям. Владелец крупной Сети супермаркетов в городе, в одном из которых Яна арендовала торговое помещение под свой розничный магазин.
День, ночь, утро, вечер…
– Она совсем плохо выглядит! Спит?.. Ты не видишь, что ли, совсем ослеп? Со своей выпивкой!.. Да я вижу, что шары залил!
Голос мамы доносится будто сквозь стену, откуда-то издалека. Встревожена. Спрашивает у меня, когда проснусь. Откуда мне знать, когда я проснусь… Смешная!
Яна лежала на кровати дочери, укрыв лицо одеялом от слепящего света лампы. Улыбалась улыбкой идиотки, маленькой девочки: "Мама пришла…" Глаза не хотели открываться.
Нет сил, даже открыть глаза…
– Поешь, – говорит Стас. – Я тут принёс из магазина.
Яна приподнялась на локтях в постели, повернула голову.
На блюдце лежала нарезанная на ломтики копчёная грудинка. Мама отправила его в продуктовый, чтобы еды домой принёс. Он принёс. Хорошая закуска сало с мясом, на случай, если жена откажется.
Яна смотрела на этот деликатес, как на блюдо от шефа в ресторане "Мишлен".
– До денег далеко, чего шикуем? – спросила она у Стаса удивлённо.
– Тёща дала… – сообщил по секрету муж тихим голосом, и зачем-то обернулся на дверь.
Тёщи дома нет, уже уехала, но он побаивался её, вдруг ещё вернётся.
– Надо поесть, хоть чуть-чуть, – добавил Стас после паузы. – Ты ничего не ела за эти три дня.
Яна взяла малюсенький ломтик с тарелки. Вкус противный. Приглушённый чесноком, аромат химии, напоминает запах испражнений, мясо пахнет очень странно… Солёными зелёными помидорами, протухшими оливками, потными носками, сыром с плесенью…
– Я не хочу, – устало сказала она мужу. – Ты кушай сам, кушай.… Спать хочется.… Дайте поспать, ну, хоть немного! – это уже крик отчаяния, а не просьба. – Завтра! Всё завтра….
Яна снова легла, отвернулась к стене и моментально, едва прикрыв глаза, провалилась в серую пустоту….
А на другой вечер пришли ОНИ, и Яна поняла: это – конец. Не то слово.…
В тот момент она и подумать не могла, на сколько, он большой. Конец. И куда везёт эта машина, без управления и тормозов….
3. Галлюцинации
Яна проснулась. День или ночь?.. Выключен верхний свет. Горит ночник.
В зале дым. Белый. Стелется по полу облачком… Дочка сидит за столом перед тарелкой с макаронами. Ноги в этом облачке по щиколотки. Почему-то ужинает в зале, а не на кухне. Уже вечер? Утро? Вечер, да…
– Откуда дым? – громко спросила Яна, приподнявшись на диване на локтях.
Муж смотрит на неё удивлённо.
– Его тут нет, – проговорил Стас растерянным голосом. – Не горит ничего, я не чувствую запаха.
Стас принюхался. У него был испуганный взгляд.
– Ты уже минут десять донимаешь меня этими вопросами про то, что день сейчас или ночь, и откуда дым в квартире. И я уже отвечал.
– Не помню…– она мотнула головой. – Да посмотри же! – вскрикнула Яна нетерпеливо и с раздражением. – Вся комната в дыму, в белом тумане!.. Мы сгорим! Надо бежать, уходить отсюда. Немедленно!.. Дочка, пойдём!..
Яна встала на пол, и подошла к ней. Обняла её за плечи. Голос прозвучал встревоженно, истерично со слезами, с отчаянием. Яна сама удивилась… Приоткрыла дверь на балкон, проветрить комнату. Душно.
Мариша смотрит испуганно. Не знает, то ли это шутка и надо смеяться, то ли встать из-за стола и идти за мамой. Улыбается, продолжает ужинать, есть свои макароны с кетчупом, наматывает их на вилку.
– Всё хорошо, – сказал Стас. – Здесь нет никакого дыма. Всё хорошо.
Яна чувствовала запах кислой капусты.… Нет, она ВИДЕЛА запах кислой капусты. Он как белая слизь, как дрожащий воздух, он на лице у Стаса.
– Ты пил, да? – спросила Яна у него с вызовом в голосе. – Это пойло, опять!
Стас пожимает плечами в ответ, будто речь идёт о съеденной втихаря конфете.
– Ну, пил. И чЁ? – спросил он с искренним удивлением, даже с вызовом.
Яна увидела объект преступления на полу, задвинутую в угол под столом полуторалитровую бутылку синего "Медведя", уже на две трети пустую.
В этот момент Стас каким-то странным высоким голосом произнёс, или скорее пропел, слова детской песенки-считалочки:
На палубе матросы
Курили папиросы…
– Откуда ты её знаешь? – спросила Яна удивлённо, нежным голосом. – Мы её в детском саду разучивали!.. Вы тоже? – Яна смотрела ему в глаза и улыбалась.
В голове Яны прозвучал её собственный очень тихий детский голосок:
– Мне шесть лет, и я хожу в детский сад. Я помню, я её слышала сегодня дома, и выучила! Дядя её всего один раз рассказал, а я – запомнила. Там продолжение ещё есть…
Она хвасталась маме, вот какая она хорошая!
Яна улыбалась нежной улыбкой, пересматривая в памяти вызванное воспоминание…
– Чего? – переспросил Стас, уже вполне своим обычным голосом.
– Песенку эту! Считалочку про матросов, – сказала Яна.
– Каких матросов? – Стас смотрел на неё с недоумением.
– Ты пел, только что… – напомнила Яна.
– Я не пел, – сказал муж. – Я не умею петь. Мне в детстве медведь по ушам протоптался, – пошутил Стас. – По обоим. Меня даже из школьного хора выгнали. Я в заднем ряду стоял, и сбивал весь класс с ритма. Учитель пения сказала, чтобы я больше не приходил на её уроки… Э-э-э-э…
Стас изобразил грубым низким голосом свой вокал.
Дочка весело засмеялась.
Шатаясь от слабости и головокружения, хватаясь за косяки и стены, Яна медленно пришла на кухню. На двери в ванную комнату висело, сушилось детское одеяло. На белом одеяле были чёрные пятна.
– Не отстиралось, что ли? – проговорила Яна задумчиво. – Или на пол падало и замаралось? Зачем тогда повесили? Надо было в машинку закинуть…
Яна подошла и потрогала эти пятна пальцем, поскребла ногтем.
– Плесень! – догадалась Яна. – Чёрный гриб мукор, как на хлебе, испорченном плесенью… Или это пятна чёрной краски? Копоть, сажа…
Что-то же горело тут, накидывали одеяло, чтобы потушить огонь! А потом повесили сушиться… Пятна чёрные. Мигают чёрным цветом, пульсируют, как живые.… То появляются, то пропадают, снова появились, но уже другой формы… Растянутая шкура коровы. Точно, Милкина шкура! Ворсинки даже видно… У свекрови корова, Милка… Её же на телевизор обменяли. Погоди, её продали же.… Нет, это одеяло, вот строчки прошитые…
– А почему одеяло в пятнах тут висит? – спросила Яна громко.
Стас пришёл из зала. Смотрит на одеяло на двери.
– Где? – спросил он удивлённо.
– Вот, – Яна ткнула пальцем в чёрное пятно.
И оно вдруг исчезло! Одеяло вновь белого цвета…
Стас пожал плечами. Ушёл обратно в зал. Потом вернулся на кухню через минуту, прошёл мимо. Яна услышала, как он достаёт сигареты и чиркает зажигалкой. Курит, жадно затягиваясь, у открытой форточки…
Яна стояла на кухне. Смотрела в окно. День. Светит солнце. За мутным стеклом привычный индустриальный пейзаж: заводская труба на горизонте, мусорные контейнеры под окнами, голая тополиная роща с пустыми гнёздами на ветках, дорога, соседний дом и крыша соседнего дома с рыжими трубами и косыми рогатками антенн 4, 6, 8-G связи.
Дым из трубы завода вдруг из светлого становится угольно чёрным, густым, как выхлоп из трубы ретро локомотива!.. Столб дыма стал выше, ветер потянул его в сторону окна. Небо разом потемнело, наступила ночь!
Яна испугалась и отпрянула от окна. Загрохотал маленький стульчик под ногами, опрокинутый на пол.
Её взгляд упал на кухонную дверь. Вернее, то место, где она раньше была. Стас дверь снял с петель, и, – Яна это точно помнила, где эта дверь сейчас, – она лежала на балконе, на боку, загораживая решётку. И вот эта самая дверь была теперь ЗАКРЫТА! Висела на петлях на своём прежнем месте. А в углу на полу копошилась чёрная масса…
Яна сильно зажмурилась. Открыла глаза. Укусила себя за указательный палец.
Масса зашевелилась. Чёрная кожаная куртка Макса! Волна душного страха прокатилась по телу.
– Это ты?! – шёпотом спросила Яна с удивлением.
– Ну, я, – отозвалось где-то в памяти его голосом Эхо.
Или, это Яна ответила самой себе? Яна чувствовала, как шевелит губами, произнося слова.
Куртка задрожала, приподнялась над полом, упала на пол. И исчезла…
И дверь тоже исчезла. Вместо неё был теперь открытый тёмный проход, ведущий в прихожую мимо ванной комнаты. В проходе возник стеной от пола до потолка чёрный дым, – этот выхлоп от двигателя! Яна видела, как он клубится, колышется, но в кухню не попадает, а так вот, стоит ровной стеной, как будто за стеклом…
И за окном он, всё ещё темно. Яна чувствует, он там.… И здесь, в квартире теперь…
Только в маленькой кухне его нет, немного воздуха осталось.
А муж в зале!
Там же нечем дышать! Ему нужно бежать!
– Ааааа!..
Яна закричала. Крик не получился. Застрял в горле. Вошло немного воздуха – спазм в гортани, – и вышел из груди звук, похожий на хрип. Так кричит человек во сне, когда снится кошмарный сон, и старается вдохнуть.
В кухню вошёл Стас. Дым позади него исчез…
Стас поднял с полу стульчик и сел на него. Выражение лица удивительно спокойное, будто ничего не произошло. Чиркнул зажигалкой, хвостик пламени лизнул кончик сигареты. Затянулся, выдохнул облачко.
– Ты был в зале сейчас? – спросила Яна.
– Ну, да. Телек смотрел. Приходи, – пригласил он.
– А с кем я тогда сейчас разговаривала? – еле слышно произнесла Яна, едва шевеля губами от страха.
Он пожал плечами.
– Не знаю.
Яна взглянула на окно позади него. Темнота исчезла также внезапно, как и появилась. Светило яркое солнце. Небо было почти белое, ослепительно чистое.
Стас докурил, потушил сигарету в пепельнице. Включил вытяжку. Снова сел. Притянул жену к себе и усадил на колени. Яна обняла его за шею.
– У тебя так сердечко колотится! – вдруг сказал он. – Часто-часто!.. Прям, выпрыгнет сейчас!
Он прикладывал ухо к её груди. Слушал. Яна чувствовала запах его волос.
За окнами потемнело, наступил вечер.
Стас завязал пакет с мусором. Обулся, накинул дублёнку и нахлобучил на макушку меховую формовку. Открыл входную дверь.
Яна метнулась из кухни к нему, взяла его за руку.
– Я скоро приду, – сказал Стас. – Я мусор вынесу и вернусь.
– Приходи поскорей! – просила Яна.
– Я скоро, – ответил он.
Яна закрыла дверь. Приложила ухо к дверной щели, и прислушалась к удаляющимся шагам на лестнице. Потянуло сквозняком.
Яна снова ввела код замка, открыла дверь и выглянула на лестничную площадку.
Никого. Тихо.
Внизу хлопнула входная железная дверь.
Яна закрыла дверь обратно. Вошла на кухню.
Посмотрела в окно.
За окном вдоль улицы стелился густой белый туман. Или дым… Полосами по земле вдоль шоссе.… Всё кругом было утоплено в нём.
Фонарь освещал тёплым молочным светом улицу и часть кирпичной стены напротив. Соседний дом стоял тёмным пятном с жёлтыми и голубыми квадратами окон.
Прошла целая вечность времени…
Яна принесла картошку из холодильника, раскрыла пакет, достала холодные клубни и положила на стол.
Какой странный рисунок на кожуре… Муравьи… Мелкие такие, рыженькие! Выглядывают из прогрызенных дырочек, усиками шевелят… Муравьи? Зимой?.. Рисунок… Точно, какая-то мордочка из дырочек. Похожа на что-то знакомое… Тигриная голова, точно! Год Тигра по Китайскому календарю… Тигрёнок.
Яна отложила один клубень обратно в пакет с картошкой, а его – спрятала под подушку.
Собрала очистки со стола. Открыла входную дверь и выбросила их на площадку.…
Несколько шкурок упало на пол в кухне, несколько рассыпалось у неё под ногами в прихожей.
Яна закрыла входную дверь. Постояла в коридоре около минуты. Вернулась обратно на кухню.
Порезала клубни, скинула картошку на сковородку. Включила печку.
Масло скворчало, брызгалось. Вкусно запахло жареным картофелем.
Принесла яйца из холодильника.
– Утро в деревне.… Кричит петух на зорьке. Просыпаются коровы и поросята. Хозяйка идёт доить корову… будет молоко!
Яна произносила эти слова очень тихо, едва слышно.
– Встречайте Масленицу! Весна красна, к нам идёт! Хозяйка жарит блины. Разбила яйца, добавила молока, замесила тесто…
Яна разбила яйцо, вылила его в сковороду с картошкой, перемешала. Порезала сосиску на монетки.
Откуда-то донёсся ворчливый голос старухи соседки:
– Мусора кто-то накидал! А убирать кому?.. Не ты обронил?
Ей ответил низким басом мужской голос. Вернулся Стас, он уже стоял у входной двери. Защёлкал поворачивающийся замок, муж приложил электронный ключ.
Стас зашёл домой, закрыл за собой дверь на замок.
– Я не рассыпал кожуру, – ворчал он возмущённо. – С какого якоря я буду убирать!
Он справедливо сердился, ругался на вредную бабку.
– Кожура?.. В подъезде? – удивлённо спросила Яна, пожав плечами. Усмехнулась. – Странно. Откуда?
Соседка тихо ворчала. Было слышно, как она метёт веником по площадке. Шур. Шур. Шур.
Вскоре щёлкнул замок её двери. Ушла к себе.
Картошка дожарилась.
Они сели ужинать за стол. Яна сидела, Стас ел картошку. Яна смотрела, как он ест.… Положила дочке картошки в тарелку. Самой есть не хотелось.
– А Масленица скоро? – спросила Яна.
– Весной, – ответил Стас. – Сейчас январь.
– Блины надо печь, – сказала Яна.
– Блины – это хорошо, – поддержал идею муж. – Блины я люблю! Я только за. Я – за любой кипишь. Кроме голодовки!
Он часто повторял эту шутку. Яна засмеялась. Улыбнулась, вернее. С лицом что-то… Кожа натянутая, твёрдая, на лбу особенно. И в уголках губ, на щеках.… Словно, лицевые мышцы судорогой сводит. Хочется улыбнуться, а получается гримаса, лицо кривит…
– Поешь, – сказал Стас взволнованно. – Тебе надо набираться сил. Я беспокоюсь за твоё здоровье.
– Не беспокойся, – ответила Яна с теплом в голосе. – Всё будет хорошо.
Яна стояла в ванной комнате, смотрела в зеркало на своё лицо. На неё смотрел угрюмый незнакомец.
– Я, и не я… – произнесла она шёпотом.
Яна ощупала щёки, глаза, волосы.
– Всё-таки, я.
Отражение в зеркале тоже потрогало себя.
Яна открыла воду. Поток хлынул в ванну. Яна наклонилась, чтобы сполоснуть рыжий налёт со стенок.… Упала с полки ультразвуковая зубная щётка в воду. Яна подобрала щётку, очень медленно положила обратно на полочку.
– Разноцветные щётки… Розовая, голубая, серая…
Яна повернула их на полочке на полный оборот 180 градусов, и сложила параллельно друг другу.
– Указатель.… Когда придёт свежий ветер…
Яна положила параллельно синий бритвенный безопасный станок мужа и чайную ложку, рядом со щётками.
Вода шумела, пузырилась, уходила с бульканьем в сливное отверстие.
Яна смотрела на неё.
– Воронка вращается по часовой стрелке. Мы живём в Северном полушарии… Вода чистая… Руки чистые… Вода. Её всегда чуть-чуть не хватает.… Там, где мучает жажда.… Один глоток воды из этого дома, да…
Яна села на край ванной.
На полке стоял стаканчик-непроливайка с жёлтой крышечкой. Дочка рисовала, отмывала кисточки в нём. Принесла вылить и оставила. Яна взяла этот стакан и выплеснула тёмную воду в ванную. Зачерпнула стаканом обратно немного воды из ванной и отпила глоток…
Вода чистая… Руки чистые…
Поставила стакан обратно на полку к щёткам.
Зачерпнула в пригоршню воды из ванной и сделала глоток…
– Я в пустыне. Жарит белое солнце. Кругом песок. А тут оазис. Вода! Живая вода!
