Воплощенные

– Ну хорошо, – сказал Поль. – Собирать информацию о делах Глеба Сергеевича мы не будем. А что со списком, который он тебе дал, Яника? Есть что-то необычное?

Я достала измятый лист и разгладила его на столе.

– Имен немного. В одной комнате с Ангелиной живёт Таня Демидова. Тотально незрячая, если я правильно использую понятие, но профессор убеждён, что девочка не при чём. Воображения лишена также тотально, болезнь грани обыденности ей не расшатала. Видишь? Он её даже вычеркнул.

Ещё в интернате постоянно живут Даниэла и Вика Арсеньевы. Сёстры, двоюродные, кажется. И Стася Смирнова. Имя последней обведено в овал с пометкой – «Тал. Художник, зачаточное воображение имеет».

Из числа сотрудников, не считая Глеба Сергеевича, в школе сейчас находятся: директор, шесть преподавателей, уже знакомая тебе Даша и работники кухни. По вторникам приходит пассионарий-натурщик. В классах проводят уроки анатомии, кажется.

– С соседкой мы всё равно поговорим аккуратно, если ты не против, но, Яника, разве здесь не рисовать учат? Прости, но человек без зрения как будет краски смешивать? Как догадается, что солнце окрашивает кроны лип и летом они похожи на грозди полупрозрачного винограда? Что смотришь и ждёшь – «Прорежет порывом ветра тонкую кожицу, и улицы утопит, сок впитается в тротуары». Это впечатление и зрячему объяснить… – сказал Поль шёпотом.

Описывал природу напарник с восторгом начинающего фотографа и не замечал, как уходит от темы, а я слушала и не спеша допивала вторую чашку чая. Ответила, когда запал в его речи сошёл на нет:

– Ну, Клод Моне с двадцати семи лет страдал от катаракты. Солнце ему хрусталик опалило, пейзажи вокруг размывались до пятен, а от операций он долго отказывался, кричал, что это уже не будут глаза художника. Знаешь, вера сработала. Каждый глаз Моне после вмешательства видел цвета по-разному. Может, с живописцем поделились глазами какие-нибудь боги искусства или чересчур добрые големы. Их много. Хотя полностью слепым он не был, конечно, так что спросим, как подружку нашей Ангелины занесло в интернат. И ты прав – опрашивать придётся всех.

– Ты веришь, что Моне был демиургом? – выдохнул Поль, почему-то удивлённый.

– Почему нет? В учебниках сказано, что демиурги появились во времена первой цивилизации, а может, ещё раньше. К тому же он идеально подходил на эту роль. Человек с тягой к абстракции, которому пламенеющая готика руанского собора величием не выжгла глаза. Скучным обывателем его точно не назовёшь.

Поль покачал головой, и я перевела тему.

Мы расплатились по счёту и вышли. Если я надеялась, что прогулка взбодрит напарника, то напрасно. Ни одного щелчка фотоаппарата или восклицания, что именно эта сосна невероятно подсвечена светилом. Поль шёл привычно, подстроившись под мои неосторожные шаги. Волоокие олени услышали бы меня за десять километров, и их дивные венценосные головы никогда не упали бы на лесную подстилку, если бы я опустилась до охоты. Подошвы напарника, кажется, земли не касались вовсе, ни одна ветка не хрустнула жалобно под его весом. Может, поэтому так недоставало его болтовни.

К нашему возвращению под навесом рядом с джипом стояла белая машина с японским прищуром. На водительской двери царапины, словно кто-то с усилием вжал железный гребень, и свежие вмятины.

Глава 4

Я провела по крылу кончиками пальцев, словно пыталась наиграть мелодию на клавишах пианино, но внутренним ухом услышала фальшь. Инструмент расстроен, исполнителю больше варган подошел. Считала я верхний слой ощущений. Обиду, нервную спешку, от которой подрагивали пальцы на руле. События нельзя было рассмотреть точнее, словно вид загораживал гигантский папоротник.

– Вам, наверное, придется подождать, совещание еще не закончилось. Если хотите, то могу принести вам кофе?Потревоженный воздух пах суетой, спешкой, почему-то опилками и антисептиком скорее как больница перед приходом проверяющего, чем как обитель творчества и детской непосредственности, веселенькие плакаты с геометричными человечками впечатление только усиливали. Я подошла к стойке администрации и подождала, пока секретарь ответит что-то дежурное телефонной трубке на вопрос о прибывших журналистах. Я опустила взгляд к стойке, невольно сосредотачиваясь на обстановке: на столешнице сколы, сквозь них проглядывала чернота, стопку папок-конвертов уныло пастельных оттенков бросили здесь недавно. Единственное яркое пятно ручка кислотного салатового цвета, привязанная к подставке пружиной пластикового шнура как дрессированный богомол. Девушка-секретарь обернулась, неестественно улыбаясь Я поняла, что погорячилась, мысленно называя скучным интерьер: девушка явно сбежала с венецианского карнавала. Рукава изумрудной блузки с буфами и яркий вечерний макияж, подвижная мимика и даже мушка – черный силуэт месяца словно вздрагивал, как живое отражение в воде дополняли образ коломбины оказавшейся в офисе случайно. Я затерялась в своем воображении и прослушала, что именно успел солгать Поль, их легенды нередко обрастали невообразимыми подробностями. Улыбка в их сторону на пару градусов потеплела к концу короткой беседы. Он без усилий нравился людям. Притягивала не внешность, просто Поль верил, любой собеседник интересная и многогранная личность, а слушал так, словно ты тайны вселенной и всего такого ему открываешь по доброте необъятной души. И он не притворялся. Оптика в его глазах была особая. Сокрушительный вид обаяния и магнит для потерянных душ. Девушка, кажется, совершенно запуталась в замысловатых оборотах и улавливала общий смысл. Словно рассматривала пятна Роршаха. Наконец, в щебете я уловила главное.

Я кивнула в знак абсолютно ненужного подтверждения – смотрела секретарь только Поля, а он от кофе конечно же отказался, утащил к ряду пуфов– ждать и делиться новостями.

–Что ты ей наплел? – Нужно же понимать, сколько новых томов нужно дописать к нашей легенде.Я мстительно без разрешения достала кнопочную раскладушку напарника, чтобы напечатать

–ни единой фразой не дополнил неизобретательное, придуманное для нас вранье. Мы по-прежнему приехали написать статью о знаменитом художнике нашего края, лучших учениках и преподавателях блестящего учебного заведения, для этого мы должны поговорить с учениками и всеми сотрудниками, а также заглянуть в архив передовой школы-интерната, хотя зачем тебе знать насколько я расширил легенду, если ты ее все равно никогда не читаешь?Поль слегка напоказ отвернулся и отстукивал сообщение, наверное, минут пять.

Я прошептала

– Сообщения не обязаны своей длинной соперничать со Старшей Эддой, ты знал? Поль захлопнул крышку телефона и убрал в карман. Я поерзала, чиркая по ламинату мысками кроссовок, хотелось подложить рюкзак на колени и проспать монотонное ожидание, но глаза слипались, а сон на лавке в коридоре плохо стыкуется с амплуа гениев журналистики вместо позорного почти привокзального сна. Я огляделась на напарника – не всерьез, я его задела? Он делал вид, что дремлет, опустив голову на грудь и волнистые волосы закрывали лицо, но я готова была спорить, что Поль не спит, а до умопомрачения хочет курить. Свет дерганной люминесцентной лампы слепит без перерыва.

Совещание затянулось на сорок минут. Я чуть не рехнулась, от скуки перебирала амулеты. Два уже успела использовать, осталось четыре. Черт, надо вовремя запасы пополнять. Когда секретарь сообщила, что директор готова их принять, Поль вскочил с места и на ходу уверяет Викторию, что все в порядке, а Я пыталась удержаться от цитирования сетевого мультфильма из начала нулевых. Коломбина растаяла, как гонимые ветром клубы кострового дыма. Я выудила из переднего кармана рюкзака небольшой квадратный блокнот и остро наточенный огрызок мягкого карандаша. Сегодня я биограф, отстранено делающий заметки, говоря откровенно, голем прекрасно справился бы один.

Кабинет не напоминал больничный бокс, скорее просторный актовый зал сельской школы, куда на время ремонта принесли и сложили грудой ненужную мебель. У глухой стены стояли стеллажи из поддонов, на которых ровными рядами, словно порталы в параллельную вселенную, располагались чёрные квадратные коробки из плотного картона. Они напомнили фотоателье, а развешенные грамоты в деревянных рамах эффект только усиливали. Я подошла ближе к этому алтарю славы шесть грамот за городские конкурсы были вручены Ангелине.

В этом месте соседствовали остроугольные компьютерные столы из «Икеи» и трюмо как минимум позапрошлого века, словно позаимствованное из театрального будуара.

– Добрый день, Инга Васильевна. Спасибо, что согласились встретиться с нами и дать интервью. Моя коллега Ульяна. Подающий надежды молодой журналист. Вы не возражаете, если она будет вести записи и также задавать Вам вопросы? Ничего провокационного, разумеется. Ульяне необходим опыт для прохождения практики.– Поль улыбнулся на мой взгляд абсолютно обезоруживающе, а я замаскировала кашлем истерический хохот. Вечно говорит, что я легенды не запоминаю, а сам похоже забыл, что на этот раз по документам я ему не только коллега, но и tradwifeДиректор худая и высокая женщина чуть за пятьдесят. Увидев посетителей, она подняла взгляд от бумаг и, обойдя стол, пожала руки по очереди. Глаза казались меньше из-за густых накладных ресниц. Тональный крем

– Мы счастливы, что на плодотворную деятельность нашего интерната на работы нашего знаменитого земляка обратили внимание СМИ.Затуманить мозги директору оказалось не так просто. Она окатила напарника настолько презрительным взглядом, что тот аж опешил с непривычки. Хотя в тоне женщины злоба не отражалась. Только самодовольство.

– Я уверен, что Ульяна вовсе не отрицает значимость работ Ивана Моисеевича, Ульяна тонко чувствует искусство и сама захотела сопроводить меня в этой командировке, но она переволновалась. – выгородил меня Поль и пришлось наскоро соорудить серьезное выражение лица. Для верности я нарисовала в блокноте грустный смайлик. Хорошо все-таки, что Поль не видит мои каракули.– Большое упущение нашей газеты не сделать этого раньше! – подхватил Поль. – немногие художники отличались такой смелой и экспрессивной техникой, удивительно, что сотрудники других телеканалов не устраивают полуночные бдения пред Вашим порогом. Все еще делая вид, что записываю цитаты для будущей статьи, я не удержалась от смеха, представив как галдящие телевизионщики с камерами, набиваются в класс для занятий и озаряют вспышками сиротливый поднос с пластиковыми фруктами или гипсовую голову утомленного Давида. – Как видите, не многие понимают ценность нашей работы. – сказала Инга Васильевна абсолютно верно поняла мою реакцию.

– Да, и нам бы очень хотелось пообщаться с каждым педагогом– встряла я – поговорить с теми, кто применяет передовые обучающие техники.

– Я полагал, что интернат получит заслуженное признание после публикации, но придется уезжать ни с чем. Ульяна, материала для статьи слишком мало. Вряд ли они зачтут это в качестве практического задания. – виновато сказал Поль, обращаясь ко мне.– К сожалению, это невозможно. В нашем интернате проводится ремонт и большинство воспитанников отправлены домой на каникулы. Педагогический состав также в оплачиваемом отпуске.

***– Неужели ничего нельзя сделать? – Я накрутила светлую прядь на палец и жалобно посмотрела на женщину снизу вверх. Даже играть не пришлось заваленная несуществующая практика огорчала не меньше реальной. – Может быть Вы сможете показать нам фотоальбомы с фотографиями бывших воспитанников? Директор задумалась, глядя на меня изучающе. Как детсадовец на дохлую крысу, а затем кивнула.

Отогнать сон, пока Анна вещала о проблемах с расписанием и классным руководством не удавалась. Кофе не помогал. Я кивала, изредка вставляла междометия в монолог. Собеседницу односторонняя беседа не смущала. Если Я бы милосердно подменило зеркало в раме, то Анна бы не заметила подмену, разве что перестала бы периодически отводить взгляд от чужого шрама. Очередность уроков или обязанности педагогов волновали демиурга мало. Кто же знал, что ей придется слушать радио на единственной волне? Надеялась расспросить женщину о бывших сотрудниках интерната – если искать проблему в Воплощённых, то лучше разматывать историю с конца. Обаяние заменяло легкое внушение, благодаря ему, Анна достала со стеллажа десяток фотоальбомов. Выпускных. В кадр, естественно, попадали и учителя. Сейчас Я бегло просматривала их, слушая болтовню, спутанную с пояснениями. Никакая магия не укротит болтуна, можно только сосредоточиться и представить белый шум. Стараясь не морщиться от подступающей головной боли я посмотрела на свою собеседницу: Женщина сама напоминала призрака или греческую кариатиду: одетая в белое пляжное платье и туфли. Полные ноги обтягивали белые чулки с вышивкой. Густо подведённые карандашом черные глаза выделялись на круглом лице, красивом, если бы не эта суетливая говорливость.

Уловив в потоке речи, что увольнений за последние пять лет не было, что на взгляд Я почти неправдоподобно, я уже собиралась поблагодарить за деловитый и досадно краткий разговор и уйти, но Анна раскрыла альбом прошлого выпуска на последней странице. Выяснилось, что единственным, практически не появлявшимся на работе человеком был смотритель. Когда его вызывали покрасить крыльцо или заменить лампочку, он приезжал на желтой «Ниве». Остальное время он предпочитал проводить в лесной сторожке неподалеку от интерната.

Я Взмахнула рукой, и остывший кофе выплеснулся на столик, переливаясь через край на платье. В этот момент раздался визг и ругательства, на удивление детские, детсадовские даже, если учитывать, как витиевато могут материться вейперы-пятиклассники – Я быстро заслонилась рюкзаком.Путешествие к лесной тишине казалось сейчас избавлением, даже окажись догадка ложной. Я бы гоголевских чертей укрощать поехала, если бы ей сказали, что языка их кто-нибудь лишил.

– Если сейчас пятна застирать в туалете, платье можно будет спасти. – соврала я. Ровным. Чеканящим слова голосом. Тряпку оживить и превратить в стаю летучих мышей-альбиносов проще, чем избавится от кофейных брызг.

Анна оборвала речь, сонно протянула руку, и черты застыли, но лицо казалось моложе. и мне стало не по себе. Под установкой сминались барьеры, убеждения и табу, поставленные жертвой. Яне казалось, что она запускает пальцы в мозг незнакомца как пекарь в пласт теста.

Зашелестела ткань – Анна возилась с тонкими завязками на спине. На счастье ловкости ей не хватило и Яна успела её остановить до того, как одежда спадет не пол. Вряд ли обнаженная натура уместна, даже в художественном классе.

Я встряхнулась, торопливо, “с мясом” выдрала страницу с фотографией из альбома и аккуратно сложила её в рюкзак. На ходу, она набрала Поля и спустилась ждать в холл. Почти по-детски надеясь, что Поль убедит меня, что я поняла все неправильно и ошибаюсь.