Хрущевка княжны Соколовской #2

Полина Змееяд

Хрущевка княжны Соколовской #2

Глава 1

Тарковский удивленно вздернул брови, не выказывая ни капли гнева.

– Неужели? – он отложил журнал и даже немного подался вперед. – Не вы ли выставили меня таковым, отослав обратно мой подарок и билеты в театр? Я со своей стороны сделал все что мог, чтобы доказать, что тот… случай – вовсе не обыкновенная вольность с моей стороны, и что я отношусь к нему со всей серьезностью.

Со всей серьезностью?! Служанку присылать – это по его мнению серьезно?

Я плюхнулась на стул, позабыв об элегантности. Стоять перед Тарковским, как школьнице перед строгим учителем, мне уже надоело.

– Как переменчивы ваши настроения, князь, – я улыбнулась, но хотелось выругаться. – То «нет», то «да». Как юная девица, честное слово. Сейчас уже ни ваши приглашения, ни ваши подарки ничего не значат. Я была в тот день не в себе и плохо понимала, что происходит. А вы подло этим воспользовались, и даже не явились ко мне лично, чтобы извиниться. Не только подлец, но еще и трус, получается.

Я отвернулась, сочтя тему исчерпанной. Добавлять сейчас о том, что я больше не собираюсь редактировать научные статьи, будет наверное глупо.

– Мне прекрасно известно, какова ситуация в вашем доме, из-за которой вы не слишком любите принимать знатных гостей. Я лишь не хотел вас стеснять, и очень надеялся увидеться с вами на следующий же день, перед спектаклем, – спокойно пояснил Владислав, хотя в его голосе уже проскальзывали рычащие нотки. Неужели и его можно вывести из душевного равновесия?

– Допустим, – кивнула я, не слишком убежденная его оправданиями. – И все же это не имеет значения. Даже явись вы лично с цветами и поклонами, мой ответ бы не изменился.

Я окончательно отвернулась и потянулась к стопке документов, которые скопились на моем столе. Намеревалась разобраться, что с ними делать, но похоже, Тарковский посчитал, что тема не исчерпана. Встал над столом, как гора, и только сейчас я поняла, насколько высокий у него рост и насколько он широк в плечах, несмотря на все свое изящество.

Прибьет и не заметит, даже пискнуть не успею.

Впрочем, кровожадным князь не выглядел. Даже сейчас, когда злился, он сохранял во всем своем виде какое-то неуловимое достоинство и даже благородство.

– В таком случае приношу свои извинения и обещаю, что впредь ничего подобного не повторится. По крайней мере без вашего на то согласия, – произнес он несколько церемонно и опустил передо мной небольшой пакет из коричневой бумаги. – Прошу, примите это.

В ответ на мой возмущенный взгляд он мягко улыбнулся.

– Ни к чему вас не обяжет, уверяю, – и поспешил ретироваться, очевидно заметив, что я уже готова обложить его матом похлеще, чем пьяный грузчик.

Пару минут я сидела и потягивала кофе, пытаясь вернуть себе душевное равновесие, и старалась вообще не смотреть в сторону пакета. Но любопытство победило и я все же осторожно сунула туда нос.

Презент действительно оказался чисто символическим: какой-то травяной чай и темный шоколад с орехами. Приемлемо, сойдет за извинения.

Я поспешила спрятать пакет в ящик стола, и как раз вовремя: в кабинет вплыла Юлия Петровна. Она тепло поприветствовала меня и рабочий день начался.

К обеду я не чувствовала себя такой уставшей, как в другие дни работы на кафедре. Возможно потому, что сегодня никаких статей на проверку мне не выдали, и я могла сосредоточиться на основной части работы. К обеду решила не забивать голову книгами и просто посидеть в столовой. Но насладиться спокойствием не удалось: Тарковский, заметив меня за крайним столом у окна, не спрашивая позволения опустился рядом.

Да чтоб тебе искалось, назойливый какой!

Мой возмущенный взгляд не укрылся от внимания князя. Оправдывало его только то, что другие столы в обеденный час заняли студенты. Что ж, ладно, пусть сидит. Лишь бы молчал.

Владислав действительно не пытался завязать беседу какое-то время, но именно в тот момент, когда я поверила, что мы просто спокойно пообедаем и разойдемся, он все же нарушил тишину.

– Вы наверняка много слышали о некоей восходящей звезде публицистики, которая пишет под псевдонимом «Эхо»? – как бы невзначай спросил он.

Я подавила вздох, пытаясь придумать, как бы увернуться от этого разговора.

– Очевидно слышала. Вам это должно быть известно, если вы читали недавние новости, – о моем якобы знакомстве с «Эхо» растрепали во всех газетах.

– Что вы думаете о недавней его публикации? – продолжил князь светским тоном, но за этой необременительной беседой мне чудился какой-то подвох.

– Оригинальный ход мысли, – медленно ответила я. – Хотя, возможно, немного опережающий время. Впрочем, как представительница работающей аристократии я не стала бы спорить с тем, что утверждается в этой статье.

– В самом деле? – саркастично улыбнулся князь. – Вы готовы согласиться с тем, что созидательный труд – это благо и право каждого человека, независимо от происхождения?

Я прикусила губу, осознав, что попалась. Что ж, переобуваться в прыжке и утверждать, что я «вовсе не это имела в виду», уже поздно.

– Всем людям в той или ной степени свойственно желание трудиться и творить. Реализовать его – потребность и да, она должна быть таким же неотъемлемым правом, как право на жизнь и безопасность, – кивнула я и спрятала раздражение за чашкой чая.

– Практика показывает обратное, – продолжил настаивать Тарковский, а я все еще не понимала, на кой черт он вообще завел эту беседу? – Дамам из высшего общества, например, никакая страсть к труду явно не свойственна.

Князь замолчал и взглянул на меня испытующе. Я не удержалась и фыркнула в кружку: тоже мне аргумент.

– Разве? А как же бесконечные перемены нарядов, балы и приемы, благотворительность, налаживание дружеских связей, полезных супругу или детям? По-моему, в рамках дозволенного дворянки делают все что могут, и даже больше. Конечно, многие из них сублимируют жажду деятельности, гоняясь за новыми фасонами платьев и сплетнями, но лишь оттого, что подвержены общественным стереотипам больше, чем некоторые их подруги, – выдала я.

Подняв взгляд на князя, вдруг поняла, к чему он затеял эту беседу. Подавила желание выругаться и прикусила кончик языка, наказывая себя за глупость.

Ну ладно тот журналист на собрании – он плохо знал меня и в целом интеллектом не отличался. Он не догадался, что «Эхо» – это я. Но Тарковский, который за несколько недель совместной работы прекрасно изучил мою манеру говорить и писать, и изменения в характере видел из-за того, что мы сидим буквально за соседними столами – он то обо всем догадался.

Владислав, очевидно, заметил мой страх. В его взгляде искрился смех, хотя лицо оставалось совершенно серьезным.

– Не волнуйтесь, я никому не расскажу, – заверил меня он.

Я медленно выдохнула, расслабляя плечи. Да что за идиотская привычка держать спину так, будто кол проглотила, когда нервничаю? Явно принадлежит Маргарите, не мне.

– К чему же тогда все это? – я подцепила маленькой ложечкой край пирожного, которое все же решилась взять на сдачу. С учетом моих утренних пробежек, на талии оно вряд ли отложится.

– Во-первых, мне стало любопытно, – улыбнулся князь. – Во-вторых, я хотел бы немного помочь вам в вашем занимательном начинании.

С чего бы?

– Разве не вы утром сказали, что я выставила вас подлецом? – настала моя очередь саркастично изгибать бровь.

– Так и есть, однако вынужден признать, что вы поступили как честная девушка, – не выдержав моего взгляда, Тарковский отвернулся и устремил взгляд в окно, на хмурое осеннее небо.

Вот это да! Он только что признал, что неправ. Нелегко, должно быть, расписываться в этом перед какой-то нищей пигалицей вроде Марго. Наверное, надо бы поощрить этот искренний душевный порыв? Нам обоим будет лучше, если недопонимание останется в прошлом. И хоть гнев еще не утих до конца, я решилась сделать ответный шаг к примирению.

– Чем же вы можете мне помочь? – уточнила я, видя, как во взгляде князя разгорается азарт.

Остаток обеда мы потратили на обсуждение моих материалов. Тарковский посоветовал несколько более авторитетных изданий, которым подойдут мои заметки, и несколько книг по социологии, о которых я прежде не слышала. Мысленно прибавив их в стопку литературы на домашнем столе, я едва не застонала.

Возвращаясь в кабинет, не могла не признать, что князь дал очень дельные советы. Я, может, кое-что знала благодаря прошлой жизни, могла припомнить философские концепции и переложить на местные реалии свои знания, но мне недоставало информации именно об особенностях этого мира и его устройства. И тут Тарковский оказывал мне огромную услугу, разъясняя важные детали. Я даже почти перестала злиться на него, однако продолжала ожидать подвоха.

Впрочем, напрасно: вечером, когда я сообщила, что не могу больше выполнять работу корректора, он даже меня поддержал и напомнил возмущенным коллегам, что на соседней кафедре философии секретарь с удовольствием возьмется за эту работу.

Когда я добавила, что к нему даже необязательно ходить и материалы можно отправлять по внутренней университетской Сети, к которой подключены компьютеры, дело решилось миром.

Правда день на этом не закончился: дома меня поджидал очередной сюрприз.

Глава 2

Еще только приближаясь к подъезду, я заметила огромный черный внедорожник, которого прежде не видела на парковке. Да здесь вообще кроме выкидышей старого отечественного автопрома никогда ничего не стояло.

Дурное предчувствие кольнуло грудь, и почти сразу же оправдалось: из автомобиля вылез, тяжело дыша, Яринский. Когда он свешивал короткие ноги и спрыгивал с заднего сидения, выглядел донельзя комичным. И зачем, спрашивается, такая машина, если она неудобна? Какие комплексы скрывает этот уже немолодой круглый мужчина?

Впрочем, смеяться мне совершенно не хотелось: очевидно, предстоял очередной непростой разговор. И хорошо, если только разговор.

– Маргарита Алексеевна! – Яринский, увидев меня, обрадовался так, будто и не ожидал застать возле моего же дома. Будто не сам приехал ради удовольствия меня увидеть.

Я расплылась в фальшивой улыбке.

– Константин Георгиевич, здравствуйте, – выковыривать из памяти его имя оказалось так же неприятно, как его произносить. – Какими судьбами?

– Так… Тридцатое ревуна, Маргарита Алексеевна. Я как всегда-с, о проценте напомнить, – Яринский ответил так, будто я сама должна знать, о каких процентах речь.

Но я не помнила. Смутно догадывалась, что речь идет об очередном долге Маргариты, пыталась найти в ее воспоминаниях что-нибудь о нем, но почти все, что связано с деньгами, подергивала будто серая дымка. Такая же лежала на информации о родителях и, как ни странно, о самом Яринском.

Я вежливо улыбнулась и пригласила незваного гостя выпить чаю, рассчитывая, что он откажется. И он не разочаровал.

– Ну что вы, не смею вас стеснять, – в его ответной улыбке так и читалось презрение и насмешка, намекающие на неблагополучные, по мнению местных богатеев, условия жизни княжны. – Я лишь документы новые показать хотел. Вот, взгляните, чтобы не с моих слов. Сами убедитесь, что все по закону.

Неловко повернувшись, Яринский достал из машины дипломат, открыл его и, выудив оттуда какие-то листы, сунул их мне.

Я взяла, заинтригованная и напуганная. Скользнув взглядом по строчкам, почувствовала, как голова кружится и перед глазами темнеет. Даже, кажется, покачнулась, но незваный гость тактично сделал вид, что этого не заметил.

Два миллиона. Долг Марго, вернее, отца Марго, перешедший на нее, составлял два миллиона рублей. По местным меркам – сумма просто заоблачная. Мне такую ни за что не заработать: я еще с долгом перед комиссией не расплатилась! Кредит на такие огромные деньги мне никто не даст, клад я вряд ли отыщу… Интересно, что полагается за неуплату? Разве с такой огромной задолженностью я не должна уже сидеть в тюрьме или отправиться на какие-нибудь работы?

Яринский, похоже, мыслил примерно в одном со мной русле: насладившись эффектом, который произвели на меня бумаги, он забрал их и деликатно кашлянул в кулак.

– Разумеется, я понимаю ваши обстоятельства, Маргарита Алексеевна. И учитывая, что вы дама… княжна, в конце концов, не смею обращаться к компетентным органам с просьбой об аресте. Тем более, вы не покидаете город и вносите время от времени платежи… И все же, поймите, я не могу ждать вечно. Здоровье уже не то, а хотелось бы и деток понянчить. Разумеется, после свадьбы ни о каком долге не может быть и речи: я за вас в приданое три миллиона дам. Два в погашение долга и один – на ваши девичьи желания…

Он говорил, а я сосредоточилась только на том, чтобы на ногах устоять от таких новостей. Мне только начало казаться, что все налаживается: Снежин окончательно опозорился, девочки начали спокойнее принимать мои странности, Краузе обещал с завтрашнего дня начать обучение. Даже с Тарковским худо-бедно поладить удалось. И тут такое.

– Я… – хотелось отказаться, хотелось выгнать мерзкого старика пинком, но решимости не хватило. Если мне все же придется сдаться и выйти за него, то давать заднюю после резкого отказа будет более позорно, чем после обещания «подумать» или чего-нибудь в этом роде.

– Понимаю, вам нужно еще немного времени, – Яринский покровительственно похлопал меня по плечу. В уголках его полных губ пряталась довольная улыбка: уж он то уловил перемену в моем настроении.

– Благодарю за понимание, – справившись с собой, я осадила ростовщика ледяным взглядом и отвернулась. – Хорошего вам дня.

И не давая ему ни времени попрощаться, ни возможности последовать за мной, скрылась за дверью подъезда.

Как только оказалась в квартире, на меня сразу же налетели сестры.

– Что хотел этот мошенник? – с возмущением спросила Марта, помогая мне стянуть пальто.

– Да ясно что, пришел бумажками своими трясти, поддельными, – фыркнула Марина, впрочем, в ее тоне я слышала нервные нотки.

– Ты же его прогнала, как всегда, да? – с надеждой уточнила Марта, заглядывая мне в глаза, как верная собачка.

– Да. Сегодня – да, – кивнула я, все еще не до конца справившись с шоком.

Уверенность в своих силах и в завтрашнем дне стремительно рушилась под напором новых обстоятельств. Меня совершенно не страшила перспектива прожить остаток жизни, работая секретарем на кафедре. А вот стать женой такого склизкого человека, как Яринский, я, оказывается, боялась до дрожи, почти суеверным ужасом. Ложиться с ним в постель, рожать от него детей – таких же коротконогих, склонных к полноте маленьких свинов – оставить все привычные занятия и вести «жизнь, приличествующую знатной госпоже». Что может быть хуже?

– Не волнуйся, Марго, полиция наверняка во всем разберется. Ты же заявление на него писала, они обязательно все выяснят. Только надо еще немножечко продержаться, – Марина, заметив, что я вовсе не так уверена, как хотела бы показать, погладила меня по руке.

– Пойдем ужинать, мы картошку пожарили. Даже не пригорела! – похвасталась Марта, хватая меня под руку с другой стороны.

С картошкой девочки действительно справились на отлично: нарезали кривовато, зато обжарили до приятного золотистого цвета и хруста, но не высушили, и с маслом не перестарались, как в прошлый раз.

– Молодцы, – искренне похвалила я, с трудом выныривая из тяжелых и хаотичных размышлений. Сестры сидели на удивление гордые столь простым успехом.

Марина начала рассказывать, как они с самого обеда решились готовить, как долго чистили картошку и как ссорились о том, кто будет ее резать, но я слушала в пол уха.

Что же делать? Может, ну его все к чертям собачьим: сбежать куда-нибудь подальше, на восток, к границе с Китаем? «Потерять» документы, сменить имя… Нет, бред какой-то. Взять кредит? Да кто мне его даст! На вторую работу устроиться? Не пойдет, я помру быстрее, чем накоплю нужную сумму. Ну или меня посадят, что более вероятно. Или Яринский не вытерпит и найдет другой способ меня принудить.

Девочки верят, что наш долг незаконный, но наверняка это просто наивное нежелание смотреть правде в глаза. И стереотипная убежденность в том, что все ростовщики – мошенники. Однако это ведь не так.

С другой стороны, какого черта я не нашла никаких документов о задолженности среди вещей Маргариты? Разве у меня на руках не должно быть копий? И те бумаги, что привез сегодня, Яринский забрал с собой. Дал только ознакомиться, но в руках я их держала не очень-то долго.

Это немного подозрительно. Заявиться что ли к нему в контору и потребовать свои копии? Почему нет? И проверить их – обязательно сходить к нотариусу и проверить. И в полицию сходить: наверняка они даже не брались за расследование этого дела, но только прочтя заявление Маргариты я смогу понять, в чем именно она обвиняла Яринского: сама не могу вспомнить, как бы не пыталась.

Когда план действия начал постепенно выстраиваться в голове, даже дышать стало легче. Я как будто нащупала нитку, дающую направление, или взяла след, как ищейка, и теперь, воодушевленная необходимостью раскрыть самую настоящую тайну, даже приободрилась. Однако мысль об огромной сумме все равно страшила до мурашек. И о способе ее погашения натурой думать тоже совершенно не хотелось.

Вечером, лежа в полумраке, я от тревоги ворочалась с боку на бок и бездумно скользила взглядом с потолка на заклеенные выцветшими обоями стены. Мечты о новом диване и ремонте, которые уже начали казаться вполне осуществимыми, тоже пошли прахом.

Из-за тучи выглянула Луна, заливая комнату неживым серебристым светом, в котором на стене ярко выделился отклеенный угол обоев. Раздраженная тем, что он торчит поперек, я села на кровати и попыталась хотя бы пригладить его. Под рукой что-то захрустело.

Заинтригованная, я отогнула уголок и увидела, что под обоями скрыта пожелтевшая страница газеты.

Глава 3

Решив, что комната не станет выглядеть еще хуже из-за оторванного кусочка обоев, я потянула за уголок, чтобы рассмотреть текст.

«А. В. Соколовск…» – как только заметила свою фамилию в середине текста, подскочила и отыскала на столе ножницы.

В документах Марго я не находила даже паспортов ее родителей. И никакой другой информации о них – тоже. Только в свидетельстве о рождении значилось, что отец Маргариты – Алексей Витальевич Соколовский, мать – Наталья Сергеевна Соколовская. А газета обещала приоткрыть хоть какую-нибудь информацию о семье, которую прежняя владелица моего нового тела очевидно совершенно не желала вспоминать.

Я рассчитывала срезать лишь небольшой кусочек аляповатой бумаги, но чем дальше он отходил, очень плохо приклеенный и легко отстающий от газетной бумаги, тем больше вырезок открывалось взгляду. В результате, потратив около получаса, я освободила от обоев почти половину стены над диваном. На ней пестрели разной степенью желтизны вырезки из периодических изданий.

Когда я закончила и сбросила остатки бумаги на пол, в зал пришли сестры. Обе как правило уже спали в это время, но сегодня их, наверное, разбудил шум.

Увидев стену с газетными вырезками, Марта прикрыла рот ладошкой. Марина включила свет, и только теперь я заметила, что глаза у обеих на мокром месте.

– Марго, зачем ты… – прошептала младшая сестра, но задохнулась от волны эмоций.

– Идите спать. Незачем вам смотреть на это, – я подошла к выходу из комнаты, не позволяя девочкам пройти ближе.

Судя по их шокированным лицам, прежняя Марго никогда не сделала бы того, что сделала я. Но почему тогда они не собрали эти вырезки и не выбросили их? Загадка, но о ней явно не стоит спрашивать сестер. Они и так испуганы.

– Но ты же сама говорила, что все это вранье, и что читать эти бредни бессмысленно, – пробормотала Марина, впрочем не особенно уверенно.

– Однако я их не выбросила, – подчеркнула я очевидное. – Просто тогда я еще не готова была взглянуть в лицо фактам.

– Так ты думаешь, что все это, – Марта махнула рукой на стену, и по ее щеке покатилась слеза. – На самом деле правда?

– Я не знаю, – честно покачала головой и обняла сестренку, крепко прижимая к себе и позволяя выплакаться. – Но пора выяснить.

– Думаешь, где-то в этих желтушных статьях может быть подсказка, которая поможет обличить аферу Яринского? – Марина обняла Марту с другой стороны и погладила светлые волосы.

Честно говоря, я о таком даже не думала, лишь последовала за порывом любопытства. Но теперь надо внимательно все прочитать и для начала хотя бы понять, как так вышло, что отец Марго взвалил на себя столь огромный долг. Так что я кивнула и мягко подтолкнула Марту в сторону спальни.

– Идите, отдыхайте. Если среди этих… бредней я найду что-то стоящее, то обязательно вам расскажу, – еще раз покосившись на стену с газетными вырезками, желтыми и в прямом, и в переносном смысле, Марта помогла мне вывести сестру из комнаты.

Дождавшись, пока девочки улягутся, я вернулась к дивану и встала прямо на него. Читать со стены оказалось неудобно, так что я начала отклеивать газетные листы от штукатурки и раскладывать в хронологическом порядке.

К полуночи, когда, порвав парочку листов, я все-таки выстроила их по годам от самых старых к самым новым, упала в кресло и приступила к чтению. Поначалу плохо понимала, к чему ведет меня череда записей о больших банкетах и благотворительных вечерах, которые давала семья Соколовских, но чем дольше читала, тем отчетливее проступала в них печальная история.

По-видимому, местные газетчики любили обозревать торжественные мероприятия, проводимые дворянами, так же, как в моем мире журналисты с восторгом описывали подробности вечеринок, устроенных знаменитостями. И поначалу, пятнадцать лет назад, все выглядело хорошо: богатые столы, лучшие рестораны, пожертвования в сиротский приют – у князей Соколовских была прекрасная репутация.

Затем мелькнула короткая заметка о смерти Виталия Ильича Соколовского – дедушки Маргариты, после которой на протяжении года его наследник не появлялся в свете, видимо, соблюдая траур. Проблемы начались, когда Маргарите было примерно десять лет. Первые газетные заметки, обличающие походы князя Григория Соколовского в казино и его крупные проигрыши, появились именно в это время.

Правда, через несколько месяцев в газетах прекратили об этом писать. После того, как в одной из них появилось объявление о продаже загородного особняка. Деньги с него, по-видимому, и пошли на покрытие долгов.

Потом семья продала еще один особняк, находившийся за чертой города, на высоком берегу реки, в довольно живописном месте, судя по фотографии. Затем – большой пакет акций какого-то солидного завода. Князь вложил деньги в красильную мастерскую, которая обанкротилась спустя три года после начала работы, затем в какою-то сомнительную частную галерею, которая, кажется, действовала до сих пор, но прибыли тогда не приносила почти никакой. Потом последовала череда из еще нескольких неудачных вложений и карточных проигрышей, и кажется, где-то в тот момент, когда Марго было пятнадцать, глава рода все-таки взял взаймы денег у Яринского.

Судя по тому, как сильно газеты к тому моменту потрепали его репутацию, приличные организации займ ему уже не давали. Он обратился к молодому предпринимателю, коим тогда был Константин Георгиевич. И снова прогорел, а долг рос.

Последняя из газетных заметок в красках расписывала бедственное положение рода и смаковала тот факт, что у некогда состоятельной семьи осталась всего одна квартира, капитал князя истаял, как снег под весенним солнцем, и теперь пять человек ютятся в квартале, построенном когда-то для рабочих, в жилье, которое прежде занимала прислуга семьи.

Я прикрыла глаза и потерла переносицу. Да уж, ситуация. Банальная донельзя, но такая же безвыходная: дед, по-видимому, что-то в делах понимал, но как только его не стало, отец с упорством танка принялся уничтожать то, что было заработано многими поколениями его предков. Интересно, на что он рассчитывал, ввязываясь в очередное предприятие? И как вышло, что в итоге три сестры остались сиротами?

Еще раз пробежавшись по газетным вырезкам, я убедилась, что никаких сообщений о катастрофе, унесшей жизни князя и княгини Соколовских, в них нет.

Получается, записи собирала не Марго, иначе она включила бы сюда и информацию о гибели родителей. Ей лишь не хватило духу ни избавиться от этой жуткой коллекции, ни смотреть на нее, но заботливо клеил вырезки на стену кто-то другой. Уж точно не сестры. Но кто и зачем?

Еще раз вернувшись к той части истории, в которой отец взял займ у Яринского, я пробежала взглядом по двум заметкам. Первая говорила о продаже еще части акций, следующая – о том, что князь Соколовский вложил пятьсот тысяч рублей в деревообрабатывающее предприятие. Которое, конечно же, тоже закрылось.