Полная версия
– Мария? – спросила женщина голосом, который звучал больше строго, чем приветливо. – Я Вера Николаевна, экономка. Вас ожидают.
Ее взгляд скользнул по Ане и Глебу с плохо скрываемым неодобрением.
– А это…?
– Мои друзья, – быстро ответила Мария. – Анна и Глеб. Они помогли мне добраться.
– Понятно, – Вера Николаевна поджала губы еще сильнее. – Александра Николаевна предупреждала только о вас. Но что ж… Входите. Я покажу вам комнаты.
Она отступила в сторону, позволяя им войти в просторный холл. Внутри усадьба выглядела так, будто время здесь остановилось в начале прошлого века: тяжелая деревянная мебель, потертые ковры, бронзовые канделябры и пожелтевшие от времени фотографии в массивных рамах.
Аня издала восторженный вздох.
– Это потрясающе! Как музей!
Вера Николаевна бросила на нее взгляд, в котором промелькнуло что-то похожее на презрение и жалость.
– Это дом, а не музей, – сказала она тише, чем хотела. – И здесь есть определенные… традиции. Александра Николаевна ценит покой и порядок.
Глеб опустил чемоданы на пол и огляделся. Его лёгкой настороженности и след простыл. Но он держался рядом с девушками, словно готовый в любой момент закрыть их собой от опасности.
– Когда мы сможем увидеть хозяйку дома? – спросила Мария, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
– Александра Николаевна ждет вас в библиотеке, – ответила экономка, машинально поправляя что-то под воротником блузки. – Но сначала, возможно, вы захотите освежиться с дороги?
Не дожидаясь ответа, она повела их вверх. Широкие деревянные балясины лестницы были покрыты резьбой – цветочные мотивы, перемежающиеся с птицами и странными, почти человеческими лицами.
– В «Серебряном тумане» есть определённые правила, – произнесла экономка, не оборачиваясь. – Завтрак подаётся с восьми до девяти, обед в час дня, ужин в шесть вечера. После десяти вечера в доме должна соблюдаться тишина – Александра Николаевна очень… чувствительна к нарушению покоя.
Они достигли площадки второго этажа. Здесь коридор расходился в две стороны – длинный, с тёмными панелями из дуба и рядом закрытых дверей.
– Ваша комната, Мария, – Вера Николаевна указала на дверь в конце правого коридора, и её рука едва заметно дрогнула. – Александра Николаевна специально выбрала её для вас. Это бывшая детская, с видом на сад.
Экономка окинула Аню взглядом, в котором читалось сожаление.
– Для вашей… подруги мы можем подготовить гостевую комнату рядом. А вот для мужчины… – она поджала губы, глядя на Глеба. – Мужчинам не разрешается оставаться на ночь в главном здании. Таковы… семейные традиции.
– Я не собираюсь оставаться, – спокойно ответил Глеб. – Просто хотел убедиться, что девушки благополучно устроились.
Он достал из кармана небольшой металлический предмет – старый армейский жетон на цепочке – и незаметно сунул его Марии.
– На всякий случай, – пробормотал он тихо.
– Да и я ненадолго, – быстро вставила Аня, явно разочарованная тем, что не сможет провести больше времени в таком колоритном месте. – Уеду, как только Глеб починит мою машину.
Оставив слова Анны без внимания, Вера Николаевна повернулась к Марии. Что-то в её лице на мгновение смягчилось.
– Александра Николаевна с нетерпением ждёт встречи с… – она запнулась, подбирая слова, – с новым членом семьи. Она очень обрадовалась, когда узнала о вашем существовании, Мария. Сказала, что в вашем лице видит… возможность.
В последнем слове звучало что-то такое, что заставило девушку сжать в руке жетон Глеба.
Экономка потянула за шнурок старинного звонка, и где-то в глубине дома раздался мелодичный звон.
– Агафья приготовит ваши комнаты, – пояснила она. – А пока вы можете оставить вещи здесь и пройти в библиотеку. Александра Николаевна… не любит ждать.
Пока они спускались обратно по лестнице, Мария заметила, как сгустились сумерки за высокими окнами. Сад погрузился в сизую мглу, и только силуэты деревьев чернели на фоне темнеющего неба. В доме зажглись лампы – не электрические, а настоящие масляные светильники с мягким, чуть колеблющимся пламенем.
– У вас проблемы с электричеством? – поинтересовалась Аня, но её обычная бойкость куда-то делась.
– Александра Николаевна предпочитает традиционное освещение, – ответила экономка, и в её голосе прозвучала едва уловимая дрожь. – Говорит, что электрический свет… нарушает особую атмосферу дома.
Они прошли через холл в другое крыло дома. Здесь потолки были ещё выше, а стены покрыты дубовыми панелями тёмного цвета, на которых висели старинные портреты. Мария невольно замедлила шаг, вглядываясь в лица изображённых на них людей – мужчин с суровыми глазами и тонкими губами, женщин с высокими причёсками и жемчужными ожерельями. Одна из картин особенно привлекла её внимание – женщина в тёмно-синем платье с поразительно голубыми глазами.
– Кто это? – спросила Мария, останавливаясь.
Вера Николаевна бросила быстрый взгляд на портрет, и что-то в её лице дрогнуло.
– Екатерина Варницкая, бабушка Александры Николаевны. Портрет написан в 1885 году. Говорят, она была… особенной женщиной.
Они подошли к высоким двустворчатым дверям из тёмного дерева с бронзовыми ручками. Экономка постучала и, не дожидаясь ответа, открыла двери.
– Александра Николаевна, к вам пришли, – произнесла она с почтительным наклоном головы.
Библиотека оказалась просторной комнатой с высокими окнами, выходящими на заднюю часть сада. Стены от пола до потолка занимали книжные шкафы, заполненные старинными фолиантами в кожаных переплётах. Камин из серого мрамора занимал центральное место у одной из стен; над ним висел ещё один портрет – на этот раз женщины средних лет, с тем же пронзительным взглядом голубых глаз, что и на портрете в коридоре. Пол был покрыт персидским ковром глубокого винного цвета с замысловатым узором, а в центре комнаты стоял массивный стол красного дерева, заваленный книгами, бумагами и какими-то старинными инструментами, напоминающими астролябии и компасы.
Тяжёлые бархатные шторы цвета спелой сливы были наполовину задёрнуты, оставляя узкую полосу вечернего света. В углу комнаты горел торшер с абажуром из цветного стекла, отбрасывая причудливые тени на книжные корешки.
У окна, в инвалидном кресле, сидела хрупкая фигура. Когда гости вошли, кресло медленно повернулось, и Мария впервые увидела Александру Николаевну Варницкую.
Ей было, должно быть, около девяноста пяти лет, но возраст, казалось, коснулся её лишь частично. Морщинистое лицо сохранило благородные черты – высокий лоб, тонкий нос с лёгкой горбинкой, изящно очерченные губы. Седые волосы были уложены в сложную причёску и закреплены серебряными шпильками. Но главное – глаза. Ярко-голубые, они светились таким живым блеском, что казались принадлежащими молодой женщине, случайно заточённой в старческое тело.
Хозяйка дома была одета в тёмно-бордовое платье старомодного покроя, с высоким кружевным воротником и длинными рукавами. На шее поблёскивало жемчужное ожерелье, а на груди – серебряная брошь необычной формы, напоминающая переплетённые ветви с ягодами.
Её руки лежали на подлокотниках кресла – удивительно ухоженные для такого возраста, с длинными пальцами, увенчанными несколькими старинными кольцами с драгоценными камнями.
– Мария! – голос старой женщины звучал неожиданно мелодично, с лёгким дрожанием, которое скорее добавляло ему очарования, чем выдавало немощь. – Дитя моё! Наконец-то ты приехала ко мне!
Она протянула руку с такой естественной грацией, что Мария, словно загипнотизированная, подошла ближе. Пальцы старой женщины оказались удивительно тёплыми.
– Здравствуйте, Александра Николаевна, – произнесла Мария, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Спасибо, что пригласили меня.
Старуха не отпускала её руку, внимательно изучая лицо девушки.. Неожиданно она подняла свободную руку и почти невесомо коснулась собственной щеки, словно сравнивая.
– Да, да… есть что-то общее в чертах лица… Хотя глаза… – она слегка нахмурилась, но тут же улыбнулась. – В кого у тебя такие тёмные глаза, дорогая? В нашей семье они всегда были светлые.
Мария почувствовала лёгкий холодок, но постаралась не показать своего беспокойства.
– Должно быть, от матери, – ответила она.
– Ах да, твоя мать, – Александра Николаевна кивнула с пониманием. – Жаль, что мы потеряли связь с той ветвью семьи. Так много лет упущено… Но теперь ты здесь, и это даёт мне надежду.
Последние слова прозвучали почти шёпотом, и в них слышалась какая-то особенная печаль.
Её взгляд переместился на Аню и Глеба, стоявших чуть поодаль.
– Молодого человека я помню… А эта прелестная девушка?
– Моя подруга Анна. Она помогла мне добраться сюда, а Глеб… Глеб был так добр, что подвёз нас, когда наша машина сломалась.
– Как добры молодые люди, – Александра Николаевна улыбнулась, и на мгновение её лицо осветилось почти материнской теплотой. – Подойди, милая, – она поманила Аню. – Позволь старой женщине полюбоваться на юность.
Аня нерешительно приблизилась к креслу старухи. Обычно уверенная и кокетливая, сейчас она выглядела стеснённой под изучающим взглядом Александры Николаевны.
– Какая красивая, – произнесла старуха, и в её голосе звучала искренняя нежность. – Такая… лучезарная. Напоминаешь мне себя в молодости. И волосы какого чудесного оттенка. Природный?
– Да, – девушка нервно улыбнулась, поправляя локон. – То есть… почти. Немного подкрашиваю для блеска.
– Понимаю, – протянула Александра Николаевна, и вдруг её голос стал печальным. – В молодости мне не требовались такие ухищрения. Природа была щедра…
Она снова коснулась своей щеки, и этот жест показался Марии трогательным и грустным.
Глеб остался стоять у двери, скрестив руки на груди. Его глаза внимательно следили за каждым движением хозяйки дома.
– А вы, молодой человек? – Александра Николаевна обратила свой взгляд на него. – Не хотите подойти ближе? Вы знаете, я не кусаюсь.
– Мне и отсюда хорошо, – спокойно ответил Глеб, не сдвинувшись с места.
Что-то похожее на одобрение мелькнуло в глазах старухи. На секунду задержав взгляд на молодом человеке она снова повернулась к Марии. – Присядь рядом со мной, дорогая. Мне так хочется узнать тебя получше.
Мария опустилась в старинное кресло с высокой спинкой, которое указала Александра Николаевна. Тёмная обивка пахла старыми книгами и едва уловимым ароматом высохших трав.
– Знаешь ли ты историю этого дома? – спросила старуха, не сводя глаз с лица Марии.
– Только то, что это довольно старый дом, – осторожно ответила девушка. – И что здесь когда-то жили ваши предки.
Александра Николаевна улыбнулась, и на мгновение она показалась Марии женщиной, которая просто делится семейными воспоминаниями.
– О да, построен ещё моим прадедом в 1847 году. Он был известным меценатом и большим оригиналом. Говорят, что специально выбрал это место из-за особой энергетики. Что-то в воздухе здесь способствует долголетию и ясности мысли.
Она сделала паузу, словно погружаясь в воспоминания.
– Видишь портрет над камином? Это моя мать, Елена Варницкая. Прожила сто три года и до последнего дня сохраняла удивительную бодрость духа. А мне… – она вздохнула, – мне всего девяносто пять, но иногда кажется, что прожила несколько жизней.
Аня наконец-то обрела дар речи и включила своё обаяние.
– Вы прекрасно выглядите! – воскликнула она с искренним восхищением. – Честно, я бы дала вам максимум семьдесят пять!
Старуха рассмеялась – звонко и молодо.
– Льстишь, милая. Но мне приятно это слышать. Знаешь, возраст… – она задумалась, – это такая относительная вещь. Особенно в этом доме. Здесь время словно течёт по своим законам.
Она повернулась обратно к Марии, и её взгляд стал серьёзнее.
– Я так рада, что ты откликнулась на моё приглашение, дитя моё. Понимаешь, у меня нет близких родственников, никого, кто мог бы… продолжить семейные традиции. А «Серебряный туман» требует особого внимания и заботы.
– Ухаживать за пансионатом? – переспросила Мария.
– За домом, за моими дорогими постояльцами, – кивнула старуха с неожиданной нежностью. – Все они стали мне родными за эти годы. Они для меня словно дети. Видишь ли, я подумываю о том, чтобы передать всё это кому-то из семьи. Дом, землю, ответственность за людей, которые доверили мне свою старость.
У Марии перехватило дыхание. Она не ожидала таких серьёзных разговоров при первой встрече.
– Но… вы же меня совсем не знаете, – выдавила она. – Почему именно я?
Александра Николаевна наклонилась вперёд, и в её глазах появилось что-то мечтательное.
– Потому что в тебе течёт наша кровь. А кровь помнит, дитя моё. Хотя… – она склонила голову набок, словно прислушиваясь к чему-то, – ты совсем не похожа на нас. И это, возможно, даже хорошо. Свежая кровь в старом роду.
В этой фразе было что-то, заставившее Марию почувствовать лёгкую тревогу, но старуха уже переключилась на Аню.
Та вмешалась, пытаясь разрядить атмосферу:
– А постояльцев у вас много? Должно быть, интересно слушать их истории!
– Сейчас немного, – ответила Александра Николаевна, и в её голосе появилась особая мягкость. – Всего шестеро. Удивительные люди, каждый со своей историей. Старые друзья, которые предпочитают тихую жизнь суете большого мира. Вы познакомитесь с ними за ужином.
Она вздохнула и откинулась на спинку кресла.
– Мария, твоя комната уже готова. Я лично выбрала для тебя бывшую детскую – самую светлую комнату в доме. Надеюсь, ты найдёшь здесь всё, что нужно для покоя и размышлений.
Глеб, молчавший всё это время, наконец подал голос:
– Мне пора возвращаться, – сказал он, но в голосе звучало нежелание. – Дорога в темноте непростая.
– Конечно, – Александра Николаевна кивнула с пониманием. – Вера Николаевна проводит вас. И спасибо вам за заботу о девочках.
Экономка, всё это время стоявшая у двери как тень, шагнула вперёд.
– Идёмте, – сказала она Глебу, и Марии показалось, что в её голосе было облегчение.
Когда они направились к выходу, Глеб повернулся к Марии и Ане:
– Я приеду завтра утром, – сказал он. – Хочу убедиться, что с машиной Ани всё в порядке.
После его ухода в библиотеке воцарилась особенная тишина. Александра Николаевна продолжала изучать Марию взглядом, но теперь в её глазах читалась не хищность, а какая-то печальная надежда.
– Ты такая молодая, Мария, – произнесла она наконец. – И в этом доме не звучали молодые голоса уже так долго… Надеюсь, твоё пребывание здесь станет благословением для нас всех.
В её тоне было что-то, что заставило Марию вспомнить о жетоне в кармане и крепче сжать его в руке.
Глядя в голубые глаза Александры Николаевны, Мария невольно вспомнила журнал на заправке и зловещие слухи об усадьбе. Но женщина перед ней казалась просто одинокой старушкой, которая цепляется за последнюю надежду на семейное тепло.
– Благодарю за ваше доверие, – сказала Мария искренне. – И постараюсь не разочаровать вас.
– О, я уверена, что не разочаруешь, – Александра Николаевна улыбнулась, и эта улыбка была полна тёплой бабушкиной нежности. – В конце концов, судьба сама привела тебя сюда, не так ли?
Прежде чем Мария смогла ответить на эту странную фразу, дверь библиотеки открылась, и вошла Вера Николаевна.
– Ужин будет готов через час, – объявила она, и её взгляд на мгновение задержался на Марии с выражением, которое можно было принять за тревогу. – Может быть, гости хотели бы отдохнуть?
– Да, конечно, – кивнула Александра Николаевна. – Пусть девочки освоятся. У нас впереди столько времени, чтобы… узнать друг друга получше.
Когда Мария и Аня вышли из библиотеки, следуя за Верой Николаевной, Мария почувствовала, как взгляд старушки провожает её тёплым, но каким-то слишком пристальным вниманием. Она невольно ускорила шаг.
Семичасовой звон старинных напольных часов разнёсся по коридорам усадьбы, когда Мария, наконец облачившаяся в простое чёрное платье, покинула свою комнату. После встречи с Александрой Николаевной она чувствовала смесь любопытства и беспокойства. Аня, разумеется, восприняла всё как захватывающее приключение.
– Ты готова к светскому ужину? – подмигнула Аня, выскользнув из соседней комнаты в ярко-красном платье. – Интересно, какие истории нам расскажут местные старожилы?
Но её обычная бойкость звучала немного натянуто, и Мария заметила, как Аня нервно поправляет волосы.
– Не будь такой легкомысленной, – нахмурилась Мария. – В этом доме есть что-то… особенное. Ты не заметила, как странно смотрели на нас? И эти разговоры о наследстве при первой встрече…
Аня попыталась рассмеяться, но смех вышел немного вынужденным:
– Ну да, атмосфера здесь своеобразная. Но старушка кажется милой, просто одинокой. И потом, ты действительно можешь ей помочь, разве нет?
Их диалог прервал звук шагов в коридоре. Вера Николаевна появилась как тень, её движения были настолько бесшумными, что казалось, она материализовалась из воздуха.
– Позвольте проводить вас в столовую, – произнесла она, и в её голосе звучало что-то похожее на извинение. – Александра Николаевна и наши постояльцы ждут.
Спускаясь по широкой лестнице, Мария ощутила, как воздух становится плотнее. В доме горели только свечи и масляные лампы, создавая игру теней на стенах. Она заметила, что её подруга тоже притихла, и её обычная уверенность куда-то делась.
Столовая располагалась в западном крыле особняка. Массивные двери из тёмного дуба открывались в просторный зал с высоким потолком и панорамными окнами, затянутыми тяжёлыми бархатными шторами. Центральное место занимал длинный стол красного дерева, сейчас сервированный для десяти персон. Хрустальная люстра, свисавшая с потолка на бронзовой цепи, дробила свет свечей на тысячи бликов.
Александра Николаевна восседала во главе стола в своём кресле. К удивлению Марии, она выглядела более оживлённой, чем днём, словно вечерние часы придавали ей энергии. Её волосы были уложены ещё тщательнее, а на шее вместо жемчужного ожерелья красовался кулон с синим камнем, который мерцал в свете свечей.
– А вот и наша дорогая гостья, – произнесла Александра Николаевна, и её голос звучал теплее.
Мария почувствовала, как на неё устремились взгляды всех присутствующих. Вдоль стола сидели шесть человек преклонного возраста – три женщины и трое мужчин. Все они смотрели на неё с выражением любопытства, смешанного с каким-то печальным пониманием.
– Позвольте представить вам Марию, – продолжила хозяйка дома. – Моя дальняя родственница, которая так любезно согласилась погостить у нас.
Мария заметила, что при слове «погостить» несколько постояльцев переглянулись.
– А это, – Александра Николаевна указала рукой в сторону сидящих, – наша маленькая семья. Ольга Петровна, Сергей Александрович, Лидия Михайловна, Иван Васильевич, Валентина Дмитриевна и Алексей Петрович.
Мария кивнула и заняла указанное ей место по правую руку от Александры Николаевны. Аня устроилась рядом, автоматически включив своё обаяние, но теперь её улыбка казалась менее естественной.
– Какое потрясающее место, – сказала Аня, оглядывая столовую, но её голос звучал чуть менее уверенно, чем обычно. – Как в историческом фильме!
Она инстинктивно потянулась к телефону, чтобы сделать фото, но почему-то передумала, оставив руку висеть в воздухе.
Сидящая напротив Ольга Петровна – хрупкая женщина с удивительно прямой спиной и длинной, тонкой шеей – повернула к Ане своё птичье лицо. Несмотря на возраст, её движения пронизывала грациозность. Серебристо-седые волосы были собраны в безупречный пучок на затылке, открывая высокий лоб с тонко прорисованными морщинками.
– Исторический фильм? – переспросила она, и в её голосе послышались отголоски былого сценического тембра. – Нет, милочка, это не декорация. Это настоящий дом, где каждая вещь помнит прикосновения многих рук… – её взгляд вдруг стал отстранённым, словно она видела что-то невидимое остальным. – Помню, когда я танцевала в «Лебедином озере» в Мариинском, декорации тоже казались живыми в свете рампы… Григорович сказал мне тогда… – она замолчала, моргнула, словно возвращаясь из далёкого прошлого. – Но это было так давно… или недавно?
Александра Николаевна мягко улыбнулась, и на мгновение её лицо озарилось почти материнской теплотой.
– Ольга Петровна была примой Мариинского театра, – мягко пояснила она. – Ее Одетта была признана лучшей в послевоенные годы.
Мария внимательно изучила пожилую женщину, подмечая детали, которые обычно ускользали от других. Несмотря на возраст, Ольга Петровна держала голову с гордостью настоящей балерины – подбородок слегка приподнят, плечи развернуты. Даже сидя, она инстинктивно держала стопы в первой позиции..
– Конечно, в петербургских особняках больше чувствовался имперский стиль, – продолжила Ольга Петровна, и ее голос приобрел певучесть, словно она декламировала. – На приеме у князя Юсупова… ах, какие там были люстры! Намного больше этой, с хрусталем цвета шампанского…
Мария нахмурилась. Что-то не сходилось в хронологии. Юсуповы покинули Россию в 1919 году, а Ольга Петровна, судя по возрасту, родилась не раньше 1930-х. Либо она путает факты из-за болезни, либо…
– Ольга Петровна, вы опять витаете в облаках, – грубовато прервал ее мужской голос.
Мария перевела взгляд на говорившего. Высокий мужчина, даже сидя выглядевший внушительно, с квадратным подбородком и короткой седой щеткой волос. Его глаза автоматически оценивали входы и выходы из комнаты, словно он и сейчас находился в зоне боевых действий. Военная выправка чувствовалась в каждом движении, но что-то в его позе казалось… наигранным. Слишком подчеркнутым.
– ЧТО ВЫ СКАЗАЛИ? – громко спросил он, наклоняясь к Ольге Петровне. – Я НЕ РАССЛЫШАЛ!
Он прекрасно слышал, когда она входила в столовую. Его глухота казалась избирательной – он буд то реагировал только на то, что считал важным.
– Я ничего не говорила вам, Сергей Александрович, – с легким раздражением ответила Ольга Петровна. – Вам следует наконец приобрести слуховой аппарат.
– АППАРАТ? К ЧЕМУ МНЕ АППАРАТ? Я ПРЕКРАСНО СЛЫШУ! – прогремел мужчина, стукнув кулаком по столу. – ВО ВРЕМЯ АФГАНСКОЙ КАМПАНИИ МЫ И НЕ ТАК ОГЛОХАЛИ. ПОМНЮ, В ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕМ, ПОД КАНДАГАРОМ…
Мария заметила, как остальные постояльцы поморщились. Но детали его рассказов были слишком общими – типичные фразы из военных сводок, которые можно найти в любой книге о той войне.
– «И звук один другому отвечает, как будто дальний отзвук дальней речи», – негромко произнесла женщина, сидевшая дальше по столу.
Такая же высокая, с благородной сединой и тонкими чертами лица. В ее облике чувствовалась привычка управлять вниманием аудитории. Цитата прозвучала идеально к месту – слишком идеально для случайного воспоминания.
– Извините? – слегка наклонившись к женщине прошептала Аня.
– Фет, милочка, – пояснила та девушке с мягкой улыбкой. – Афанасий Афанасьевич Фет. Замечательный поэт. Вы, современная молодежь, наверное, его не читаете? Предпочитаете свой интернет?
В тоне женщины звучало покровительственное снисхождение – роль мудрой наставницы была сыграна безупречно.
– Я читала Фета в школе, – робко возразила Аня. – «Я пришел к тебе с приветом»…
– О, это лишь самое поверхностное! – женщина оживилась. – Фет – это целый мир, целая философия! «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…»
– Лидия Михайловна, – мягко обратилась к пожилой даме Александра Николаевна, – постарайтесь сильно не давить на нашу гостью.
Женщина с пониманием кивнула, но тут же принялась увлеченно объяснять тонкости поэзии. Мари же, пользуясь устремленным к Лидии Михайловне вниманием, начала изучать остальных постояльцев пансионата.
В конце стола сидел худой, с глубоко запавшими щеками и внимательными темными глазами мужчина. Его руки дрожали, но дрожь усиливалась, когда он собирался что-то сказать. Вряд ли то была болезнь – скорее нервозность.
Поймав ее взгляд, мужчина слегка кивнул. В его глазах было столько осознанности, что девушка почувствовала: он изучает ее так же внимательно, как она – его.
– А вы давно здесь живете? – спросила Мари прямо.
– Время… – проговорил он тихим, но четким голосом. – Время здесь… течет иначе.
Мария вздрогнула. Точно такую же фразу она слышала от Глеба.
– Он следит за нами! За всеми нами! – раздался резкий шепот от буфета.
Предостережение исходило от худой, невзрачной пожилой женщины которая постоянно что-то теребила в руках. Но невооружённым глазом можно было заметить интересную деталь: несмотря на нервозность, ее движения были точными, а взгляд – острым.
– Кто следит, Валентина Дмитриевна? – снисходительно спросила Александра Николаевна.
– Он! – Валентина понизила голос. – Тот, кто в стенах. Я слышу, как он ходит ночами. Он хочет, чтобы мы все остались здесь. Навсегда.
