Кубик Рубика

Мать пыталась дать советы после свадьбы, Синди слушала их вполуха:

– Держись от свекрови на расстоянии, не надо целовать, обнимать и угождать, достаточно уважения. Не лезь к ней в душу и к себе не подпускай.

– А как же насчет второй мамы?

– Понимаешь, мы с тобой прощаем друг другу все раздоры и забываем обиды, а с ней вы – чужие люди, одна ссора может многое изменить. Молчи и не огрызайся, но и не стелись ей под ноги. Не пытайся быть хорошей для всех, в том числе и для золовок. Знай, что они могут позволить себе сидеть, а ты должна выполнять работу. Такова жизнь замужней женщины. Жаль, если не сложатся с ними отношения: станет сложно и тебе, и твоему мужу. Особенно тебе.

Сейчас Синди с раздражением вспоминала советы своей матери. Неправильные советы. Почему бы ей не сказать тогда, чтобы дочь знала себе цену, а не угождала. И фраза напоследок, как выстрел в спину: «Замуж выходят один раз и навсегда. Не позорь нас с отцом разводом или неподобающим поведением!»

Северное море, на берегу которого жила Синди, казалось равнодушным к ее проблемам. Чайки кричали о своем, ныряли в волны и истошно голосили, упустив добычу. Птицы с распростертыми крыльями были зловещими и напоминали свекровь, которая также боялась упустить свою добычу и старалась удержать их в своем клюве.

Глядя на мечущих птиц, Синди вспомнила, как отдыхали с мужем в Италии. Стояла ужасная жара. Отель, переполненный отдыхающими, не смолкал ни днем, ни ночью. Но больше всего их беспокоил детский плач, доносившийся из соседнего номера: каждое утро на рассвете крик разносился по всему отелю, и казалось, что ребенок вот-вот задохнется. Как изумилась Синди, когда она увидела огромную чайку, которая кружила во внутреннем дворике и кричала. Кричала детским голосом. Притворялась. И вообще чайки казались красивыми только издали, но вблизи красота их меркла. Как-то на море одна из них бросилась с высоты на Синди.

– Даже чайки любят тебя, – смеялся Сэм, спокойно наблюдая за пикирующей птицей и женой, которая кричала и размахивала руками от страха.

– Ага, мозги чуть не выклевали. Кому нужна такая любовь.

Может быть, свекровь, бывшая свекровь, тоже хочет выклевать ей мозги, чтобы вдова не забыла покойного мужа? А Синди в страхе отбивается от нее.

В последний приезд старуха расселась на диване, распростерла руки над старшей внучкой Леей и что-то ей нашептывала. Седые волосы, подобраны аккуратным пучком на затылке, прямой нос с еле заметной горбинкой, тяжелые веки и хищное тело, устремившееся вперед. Еще немного – и она ухватит добычу, чтобы растерзать ее острым клювом. «Мозги промывает девочкам и меня сейчас начнет терзать. Может быть, разом поставить точку? И рассказать ей все?» – подумала Синди и уже открыла рот, но свекровь не дала ей произнести ни слова: тяжелым взглядом оглядела сноху, бывшую сноху, с ног до головы и процедила сквозь пластмассовые зубы, пожелтевшие от табака:

– Поздновато домой приходишь, дети без присмотра.

– Задержалась на работе.

– На работе, – ухмыльнулась старуха, по-хозяйски пошла наверх и громко захлопнула за собой дверь гостевой комнаты.

Уже лежа в постели, Синди ужаснулась своей глупости, которую чуть было не совершила: «Если расскажу правду, она отберет детей!»

Ее мысли прервала Рина:

– Мамочка, можно к тебе? Лея ушла к бабушке, мне страшно одной.

– Можно.

– Мамочка, а бабушка зашила нам в подушки что-то, сказала…

– Давай спать, завтра расскажешь, – прервала она дочь, успев перед тем подумать, что свекровь опять забрала Лею в свою постель.

Знать бы тогда Синди, что сделала старуха, вырвала бы дочерей из клюва хищной чайки и не позволила бы ей даже приближаться к ним.

Но этого не случилось, и дом заснул в тишине, объятый нездоровыми сновидениями двух женщин, воевавших между собой даже после того, как Сэм упокоился в вечном сне.

Дочери, совершенно разные, отличались и внешне, и по характеру. Лея родилась крепкой, очень здоровой. В первый день, когда выписались из роддома, свекровь по бельгийскому обычаю посадила в саду ясень:

– Дерево будет оберегать Лею, чтобы с ней ничего не случилось.

– А где дерево Сэма?

– Нигде, не успела посадить. Он родился в другом месте, мы жили в горах. – Помолчала и добавила в порыве откровенности: – До Сэма у нас умерло три мальчика. Мы уехали оттуда ночью, заколотили двери и окна.

– Они болели?

– Нет.

Дерево посадили в том месте, где Сэм когда-то сделал ей предложение руки и сердца:

– Я сделаю тебя счастливой, – торжественно клялся жених, заглядывая ей в глаза.

– Да! – немного помолчав, согласилась Синди. Удивилась своему ответу. Зачем? Наверное, созрела для замужества.

Он крепко прижал ее к себе, она подняла голову, чтобы увернуться от мокрого поцелуя жениха, разглядывала нежные лепестки яблоневых цветов, осыпавших их. В душе не испытала ничего, кроме любопытства к следующему этапу своей жизни.

В разгар их отношений, Сэм пригласил девушку к себе домой. Это случилось на через месяц после их знакомства.

– Мне неловко.

– Но тебе все равно придется с ней познакомиться. Лучше сейчас. Привыкать будет легче вам обеим.

Он ласковым взглядом окинул ее и обнял за талию. Рука поднялась выше, потом задержалась на спине. Сэм изучал иностранные языки и готовился стать переводчиком. Синди поражалась его памяти: он читал наизусть стихи и поэмы восточных поэтов, цитировал философов и свои сочинения.

– Вот увидишь, мама полюбит тебя, – продолжил он начатый разговор.

– Хорошо, – согласилась Синди.

Полюбила ли его мать будущую жену сына? Ответ на этот вопрос стал понятен сразу после свадьбы, которую спешно справили в фамильном имении Деккеров. Отец Сэма скончался много лет назад. Правила всем его мать.

Будущая свекровь продемонстрировала достаток семьи и роль снохи в своем «царстве-государстве». Синди решила терпеть, помня наставления матери, и ни с кем не пререкалась, не принимала самостоятельных решений, даже бытовых. Но однажды осмелилась включить батареи в гостиной на самую высокую отметку и заснула перед телевизором от непривычного тепла.

– Кто включил батареи? – раздался гневный голос свекрови.

– Я, – удивилась Синди.

– Ты что, с ума сошла? На ночь включила отопление.

– Холодно же.

– Одеялом укрывайся. Надо же, тепла ей захотелось.

После скандала Синди стала кутаться в теплый плед, спала в шерстяных носках и шапочке, как будто превратилась в клоуна или гнома. И училась экономить воду. Воду в доме берегли так, будто жили в Аравийской пустыне, а не в благополучной европейской стране: заскакивали в душ и вылетали оттуда пулей, мыли посуду в двух раковинах, с холодной и горячей водой, наспех окунали и наспех ополаскивали тарелки и кофейные чашечки.

Посудомойка и стиральные машины работали на режиме «эконом» поочередно в определенные дни. В комнатах выключали свет и сидели при свечах летом, у камина зимой. Не копейка, а вода и свет берегли рубль.

«Когда переедем в свой дом, включу на полную мощность все батареи, особенно в спальне!» – мечтала Синди. Так она и сделала после переезда, но через месяц долго разглядывала счет за электричество. И впервые поняла свекровь, бегавшую из одной комнаты в другую, чтобы выключить свет.

Сэм часто говорил, что каждый бельгиец рождается с камнем в желудке, мечтая построить свой дом. Зачем он нужен, если становишься рабом каменных стен? Синди вспоминала о своем доме, где отец утеплил стены и провел такой дымоход, что камин отапливал все комнаты. Зимой она расхаживала в легком халатике и не спала в чепчике под одеялом, стеганным гусиным пухом. Вспоминала и надеялась, что скоро они отделятся от свекрови. Слава богу, прожили с ней всего год, показавшийся ей бесконечно долгим, нескончаемым.

Подумав, они выбрали местом жительства небольшой городок на побережье Северного моря, где Синди проходила журналистскую практику после окончания университета.

– Ну что, стажер, будет желание, приезжай к нам работать. Место для тебя всегда найдем, – искренне пообещал главный редактор.

– Смотрите, вот как приеду к вам насовсем, – пригрозила она в шутку.

Пригрозила и приехала. Коллеги обрадовались, приняли с распростертыми объятиями: Синди не увиливала от поручений, не была букой или болтушкой, не влезала в разборки, не переносила услышанное от одного к другому. В общем, пришлась по душе всем – не то, что в семье мужа.

Она никак не могла привыкнуть к его родне, которая любила посмеяться. Особенно над ней. Иногда даже Сэм поддевал ее при всех, и тогда раздавался дружный, донельзя довольный хохот золовок, свекрови и младшего брата мужа. Синди пыталась растянуть губы в улыбке, преодолевая желание расплакаться. Минуту спустя гордо вскидывала голову с копной рыжих волос и пристально смотрела на Сэма. Свекровь переводила взгляд с сына на сноху и хмурилась. Однажды сказала без обиняков:

– Не любишь ты его, взгляд, как у змеи.

– Вам кажется, – ответила Синди и отвернулась.

Муж чувствовал себя виноватым, начинал юлить:

– Хватит тебе дуться, ну пошутил немного неудачно.

– Я никогда не буду такой свекровью, как твоя мать. Никогда!

– Доживи до ее лет.

Совсем скоро отношения супругов испортились настолько, что реанимации уже не подлежали. Когда Синди по глупости пожаловалась свекрови на мужа, та резко ответила, что мужчина пить без причины не будет и выразительно посмотрела на сноху.

Сэм больше всего на свете любил себя и маму: хлопоты до дому великодушно доверял жене, издерганной работой и бессонными ночами с малышкой. В девять утра Синди везла шестимесячную Лею в частный детский садик, выгружала сумку, набитую памперсами, бутылочками для кормления, и уезжала на работу. Чтобы попасть в этот престижный садик, будущие родители заняли очередь сразу, как только узнали, что в семье появится малыш.

Зато теперь Синди могла работать, а не сидеть дома в обществе мужа, от которого разило перегаром:

– С утра уже выпиваешь?

– Голову надо привести в порядок, опохмелиться, – отвечал он, с удовольствием делая большой глоток домашнего вина.

Сэм не горел особенным желанием работать: с удовольствием сидел дома, читал книги, рассуждал о тонкостях работы переводчика и в свободное время писал трактаты о восприятии современным человеком Древнего мира. Удивительно, но именно в это время, когда брак их совсем разваливался, была зачата вторая дочь. Синди решила рожать: вдруг муж возьмётся за ум. После свадьбы мать предупредила ее: надо терпеть, одной с ребенком жить несладко.

В отличие от первой беременности, живот рос не по дням, а по часам. Главный редактор как-то пошутил, пропуская ее в дверях:

– Похоже, ты сразу двоих родишь!

– Наговорите вы сейчас, – вырвалось у Синди с раздражением.

Может быть, виновата была нервозность из-за постоянных споров с мужем, может быть, физические перегрузки, но роды начались преждевременно. И если Лея появилась на свет с большим трудом, только на вторые сутки, то Рина родилась быстро.

– Кто? – спросила Синди, увидев малышку в руках акушерки.

– Не шевелитесь, там еще ребенок.

– Как?

– У вас двойня.

«Накаркал!» – вспомнила она некстати слова главного редактора. Двойня. Не близняшки. Совсем разные: одна весом 1900, другая – 2200. Не умевшие сосать грудь восьмимесячные малышки – синюшного цвета, размером с маленькое полено. Полено, почти помещавшееся в ладони.

Ее накрыло отчаяние. Глубокое и безысходное, как полная темнота, кромешная, жуткая. Как тогда. Когда в один из безоблачных дней замужества они с Сэмом поехали в супермаркет, чтобы купить продукты и отпраздновать первый день лета. Тогда ей нравилась традиция празднования дней: летних, осенних, зимних, весенних.

Летом сидели у костра и смотрели в небо, усыпанное яркими звездами. Зимой топили камин, над которым горделиво красовалась голова льва, вылепленная из глины и дополненная витыми буквами: «Для тепла и уюта в семье». Сэм подбрасывал дрова в камин, ворошил длинной железной кочергой угли, подливал в бокалы глинтвейн и тянулся к жене. Осоловелые от жаркого огня, липучего напитка и поцелуев, супруги верили в бесконечность тепла своего дома и в прочность семейных уз.

Дни осени и весны выпадали на семейные торжества в доме у свекрови. После застолий Сэм увлекал жену в сад, и они прятались в дальних участках, чтобы не слышать наставлений грозной прародительницы. Весной деревья осыпали все вокруг розовым цветом, сотворенным из нежности, осенью дарили яблоки с красными боками, просвечивающими на свету. Запах яблоневого сада уносил ее наверх, заставляя на время забывать о мелких ссорах.

Одни в раю, совсем одни, как Адам и Ева. Покорная и послушная, Синди хотела верить, что она сотворена из седьмого ребра Сэма. Шел первый год их совместной жизни, сладкой, медовой, яблочной.

Так вот, в то утро она тормошила мужа, чтобы поехать за продуктами в соседний супермаркет.

По дороге в магазин Синди услышала по радио, что в Голландии в нескольких городах по неизвестным причинам полностью отключилось электричество. Удивилась, что такое возможно в век технических достижений.

Оказалось, что такое возможно не только в Голландии. Она шла между рядов супермаркета, когда внезапно погас свет.

– Что это? – Синди вздрогнула в кромешной темноте.

– Аварийная ситуация. Сейчас исправят.

Аварийная ситуация затягивалась и наполняла ее паникой: как отсюда выйти, если входные двери закрываются и блокируются автоматически? Вдруг они останутся надолго во тьме с жуткими тенями, задвигавшимися вдоль полок с товаром? На ощупь, что ли, они выбирают? Сердце билось, и внутри все мелко дрожало. Страшно захотелось в туалет. А куда? Наверное, есть служебный. Она пыталась скрасить страх смехом, перевести ситуацию в комическую:

– Сэм, от голода не умрем, продуктов полно.

– И от жажды тоже спасемся, воды много на полках.

– В туалет хочу.

– Надень памперс, они в следующем отделе. Это будут самые соблазнительные трусики, буду медленно снимать их прямо здесь.

Супруги захихикали, чувствуя, как рассеивается напряжение. Медленно двинулись вперед, толкая перед собой пустую тележку.

– Слушай, а как живут слепые? Всегда без света, – Синди вздрогнула.

– Фантазерка моя, – рука Сэма легла ей на плечи. – Не бойся, я для тебя свет, который будет гореть всегда.

– Вроде маяка? Чтобы не заблудиться?

Глава третья. Отчаяние Синди

Прошло совсем немного времени, когда супругов опять накрыла тьма, как тогда в супермаркете. Только та темнота длилась полчаса, а сейчас наступила беспросветная: малышки, совсем еще слабенькие, плакали постоянно. Синди брела впотьмах на их голоса и тянула к ним руки. Одна. Маяк потух. Сэм начал пить запоем.

– Маменькин сынок, – бросила она ему в сердцах.

– Не твой же, – ухмыльнулся он, покачиваясь на ногах.

Синди смотрела на мужа и поражалась: как она могла любить избалованного маменькиного сыночка? Надменное лицо, испорченное гримасами опьянения, блуждающие глаза и тонкие ноздри, подергивающиеся при каждой гримасе. По этим подергиваниям она безошибочно угадывала, сколько муж выпил и в какой стадии опьянения находился. Темные волосы падали ему на лоб, он откидывал голову гордым движением и смотрел прямо на нее. Серые глаза с поволокой потеряли теплоту, стали холодными и безжалостными.

«Актеришка. Позер», – зло думала Синди, наблюдая, как он подносит изящные пальцы к вискам, изображая мученика, читая наизусть стихи. А по ночам требовал причитающиеся законные ласки:

– Ты должна! Забыла, что жена?

– Устала, спать хочу.

– А я хочу тебя.

Он грубо тискал ее, больно хватал за грудь и наваливался сверху. Синди спихивала его и убегала в гостиную – жить без любви становилось невыносимо и мерзко.

– Думаешь, убежала от меня? Запомни, никогда от меня не отделаешься, даже от мертвого.

– Отстань! – шипела Синди и перебегала на балкон.

Супруги бегали по три круга почти каждую ночь: спальня, гостиная, балкон, снова балкон, гостиная, спальня. Только к утру Сэм успокаивался. Засыпал и просыпался ближе к полудню, когда Синди металась от одной двойняшки к другой.

В августе малышки попали в больницу. Третий раз за пять месяцев. Воспаление легких, сердечная недостаточность и много других сопутствующих заболеваний по причине недоношенности. Их срочно госпитализировали и через день выписали: домой вернулась только Рина. Мари осталась в больнице на холодном столе. Синди увидела, как на малышке задралась фланелевая рубашка в горошек, как посинело и вытянулось личико, как выпрямились пальчики, худые и тонкие, словно лапки у воробышка.

Она смотрела и смотрела, пока вечер не скрыл очертания тела, едва видимого в темноте. Прижав руки к груди, Синди приказала себе забыть, задвинуть в самый дальний угол сердца пять месяцев, которые провела с Мари, похожей на ангелочка. Получится ли не вспоминать свою бедную девочку?

Синди кричала и тянула изо всех сил Рину наверх, провалившуюся в могилу, в ту самую, где лежала Мари. Резким движением вырвала дочь наверх, измазанную в липкой жидкости, и закричала. Закричала – и проснулась от своего крика. Села на кровати, задыхаясь от страха, и поняла, что это был сон. На ватных ногах прошла в детскую комнату и немного успокоилась: Лея и Рина спали, за оконной рамой повис краешек бледной луны, как будто подсматривал за ними. Синди задернула шторы и посмотрела на часы: стрелки показывали пять утра.

Сны. Она до жути боялась их, отчетливых и ясных, зыбких и расплывчатых; ночные видения, полные странных аллегорий, преследовали и заставляли думать о непонятном и страшном. В тот год, когда случилась авария и умер Сэм, ей приснился медведь. Бурый зверь почему-то стал оседать на задние лапы и просить о помощи. Желтая слюна текла из его оскаленной пасти, круглые глазки под шерстью наполнились влагой, похожей на слезы. Синди взвалила его на себя и не смогла подняться. Осела, как и он, под тяжестью звериной туши.

– Сына родишь, должна на свет произвести наследника, – грубо ответила свекровь, когда Синди рассказала ей о странном сне.

– Решила взвалить медведя на себя, но не осилила.

– Осилишь, куда ты денешься.

– И туфли новые примерила, впору оказались.

– Замуж собралась? Туфли она мерила, надо же, – возмущенно посмотрела свекровь на Синди, и зло опять повторила: – Туфли мерила.

Через неделю Сэм умер. Груз для Синди оказался непосильным.

Сегодня впервые за пять лет ей приснилась Мари, вернее могилка, куда провалилась по пояс Рина. Синди испугалась и позвонила подруге. Идоли посоветовала поехать к астрологу, ее хорошей знакомой. И вот она ехала к незнакомой женщине, поглядывала в окно и вспоминала, как дурачилась в молодости. Морочила голову парню, который решил познакомиться с ней в поезде, – напустила на себя важность и отвечала со всей серьезностью:

– Да, я замужем, то есть была замужем.

– Не сошлись характером?

– Он умер. Разбился на мотоцикле.

– Какой ужас! А дети?

– Две дочери.

Парень отодвинулся от нее и больше не задавал вопросов. Синди сама не знала, зачем выдумала несуществующего мужа, который разбился на мотоцикле и оставил ей двух дочерей, зачем нарисовала свою судьбу, такую горькую и страшную. Слова сами вылетели и сложились в историю, сбывшуюся в действительности.

Может быть, это Боженька присел к ней на минутку, представился случайным попутчиком и запомнил ее слова? Глупая. Почему не сказала, что мечтает о преданном спутнике жизни, о большой семье, где дети будут радоваться и смеяться, и о любви, ее любви, которой хватило бы на всех? Сожаление тянулось за ней все годы после случившегося.

А пока каждую ночь потолок ухмылялся, глядел на молодую вдову и несмятые простыни:

– Каково тебе, голубушка? Спокойно ли спится?

– Лучше, чем прежде, – отвечала она и передергивалась от воспоминаний о ночных гонках. Передергивалась, а сны снились сладкие: низ живота постанывал и изливался влажной тоской. По утрам ей приходилось спешно убирать с лица остатки сладких видений, напускать строгий вид и собирать Лею и Рину в школу.

В одну из таких ночей Синди дала себе слово: никогда больше, если вдруг она выйдет замуж, не станет вести с мужем алкогольную войну; пусть пьет, сколько заблагорассудится, хочет – водку, хочет – вино, хочет – брагу. Она страстно желала встретить мужчину, жить с ним в любви и согласии, чего бы ей это ни стоило. И постель, постель не станет колоться одиночеством. Но опять гнала свои надежды знакомой до боли поговоркой: «Как бы замужем не пропасть!» Однажды она уже пропала.

Разбередив душу беседой с астрологом, Синди по пути назад вспоминала свои вопросы и ее ответы:

– У вас остались вещи покойного мужа?

– Да. В шкафу висит костюм. Летний, – уточнила она, как будто это имело какое-то значение.

– Избавьтесь от него. Очиститесь от всего, что связано с покойным мужем. Странно, как будто в доме у вас находится… Короче, будьте внимательны. И дети, вы сказали, что две дочери, но их три.

– Мари, одна из двойняшек, умерла в пять месяцев.

– И вы забыли о ней, вычеркнули из своей жизни. Это грех. Неоплаканное забытое дитя тревожится, не находит покоя. Молитесь и помните об умершей, тогда оставшаяся в живых проживет две жизни: за себя и за ту девочку.

– Я хочу сказать…

– Не надо. – перебила ее собеседница. – Придет время, и сердце подскажет, что вам делать с тайной. А пока пусть остается так, как есть. Пришла пора задуматься о себе.

– Пришла пора, – машинально повторила Синди, потрясенная тем, что астролог знала о тайне. Но откуда?

Глава четвертая. Знакомство

Синди ехала от астролога со странным чувством, как будто та чего-то ей недоговорила. Слова крутились в голове, не давали покоя. И вдруг на полном ходу машина дернулась, чихнула, остановилась. Синди торопливо открыла дверцу, вышла наружу, боясь подойти к задымившемуся капоту. Что делать? Хотела же заняться техосмотром, но все откладывала, и вот тебе на. Пляши теперь. Просить некого. Ближайшее селение далековато, пешком за помощью не добраться.

Когда через час она потеряла всякую надежду, послышался шум подъезжающей машины. Синди выбежала на середину дороги и, подпрыгивая от волнения, отчаянно замахала изо всех сил руками. Громко заскрипели тормоза, стекло опустилось, и недовольный голос резко произнес:

– Зачем под колеса-то бросаться!

– Помогите, помогите, пожалуйста. – Сложила руки в молитвенном жесте и зачастила: – Машина поломалась, мне домой ехать надо, дети одни остались!

Мужчина немного помедлил и открыл дверцу:

– Не уверен, что помогу.

– Спасибо большое, – улыбнулась она радостно, как будто он уже согласился.

– Я еще ничего не сделал.

Немного подумав, он припарковался рядом и вышел из автомобиля. В белой футболке и джинсах, высокий, невообразимо красивый, он медленно подошел к капоту, наклонился и стал что-то рассматривать. Синди стояла рядом, пытаясь следить за его действиями, но не видела ничего, кроме крепких, сильных рук и длинных, ловких пальцев. Запах мотора смешивался с запахом чужого тела и едва уловимым ароматом мужского парфюма.

Она разволновалась до такой степени, что пот выступил на лбу: машина с задранным капотом, незнакомый мужчина и страх, что он скоро исчезнет. Что с ней?

– Заводите, – произнес он, не глядя на Синди.

– Сейчас, сейчас. – Она быстро села за руль.

Двигатель завелся без капризов, как миленький. Острое чувство сожаления охватило Синди. Сейчас, вот сию минуту, незнакомый мужчина уедет, и никогда они больше не встретятся. Даже если она будет караулить его день и ночь на этой дороге.

– Все! – коротко сказал спаситель, вытирая руки салфеткой.

Он уже открыл дверцу, когда Синди неожиданно для себя подбежала к нему и протянула визитку:

– Спасибо огромное! Возьмите, вдруг смогу отблагодарить вас, в жизни всякое бывает.

– Рад помочь. Да, в жизни всякое бывает, как сегодня, – улыбнулся он первый раз за все время.

Этот день, украшенный неожиданной встречей с мужчиной, разволновавшим ее, показался Синди прекрасным. Какое сегодня число? Она вздрогнула и нахмурилась: ровно пять лет назад в этот день умер Сэм. Погиб в аварии, случившейся в этих местах.

Машина спасителя скрылась за бугром, а Синди все стояла на месте, вспоминая день, который поставил точку в ее неудавшейся супружеской жизни, сделал вдовой, почти черной вдовой, с двумя маленькими детьми семи и девяти лет. Пять застывших лет, застывших от чувства вины за случившееся с мужем.

Ветер трепал подол зеленого сарафанчика и лохматил рыжие волосы; она смотрела вслед скрывшейся машине, в которой сидел незнакомый мужчина, так разволновавший ее. Смотрела и думала, что должна воспитать дочерей, выдать их замуж и прожить рядом с ними долгую и счастливую жизнь. Как-то оно все сложится? Синди отчаянно хотела любви, потому что даже дети не могли спасти от одиночества и пустоты.