Моя невеста из Сан-Диего

Максим улыбнулся, глядя на закат за окном. Он уже искал Sunset High на DVD ради Джессики Парк, их общей шутки. Взял Над пропастью во ржи. Их книжный клуб через океан был чудом. Рейчел, с её осторожной искренностью, стала его гаванью, несмотря на её недоверие. “Непарадная Москва”… Значит, она хочет знать больше.

Глава 4. Тихая гавань перед бурей

Максим жил будто в новой песне – мелодия вроде знакомая, где-то уже слышал, но цепляет так, что не выкинешь из головы. Москва гудела своим: пробки, серое небо, метро, где езда в вагонах похожа на работу отбойного молотка рядом. А в нём – сплошное калифорнийское лето. Утро начиналось с телефона: не мигнул ли экран сообщением из её мира, на десять часов позади? Вечера тонули в их болтовне – он про институт, друзей, она про океан, что то шепчет, то орёт, или про очередной съёмочный фейл, где режиссёр орал громче шторма. Они строили мост через океан, слово за словом, и, чёрт возьми, это работало.

На работе он пялился в монитор с дурацкой ухмылкой – не из-за кода, а из-за её последнего сообщения: «Макс, ЧП! Чайка сперла хот-дог прямо из рук туриста! LOL! Видел бы ты, посмеялись бы вместе».

– Вчера посмотрел Sunset High, готовился к худшему, но всё не так плохо. Есть где посмеяться, есть где посочувствовать. Остальное на совести режиссёра, – написал он ей вчера, и её ответ, полный смайликов, всё ещё грел.

Коллеги начали коситься. Бородач-тимлид Вадим, с юмором острым, как его борода, заглянул через перегородку.

– Максим, ты чего лыбишься, будто миллион баксов нашёл? Или в код свой влюбился? – подмигнул он, жуя бутерброд.

– Да так, – Максим покраснел, мигая в мессенджер, будто его застукали за чем-то неприличным. – Просто… хорошее настроение.

– Ага, настроение! – Вадим хохотнул. – Это баг починил или что-то другое?

Максим только хмыкнул, но улыбка не сползала – упрямая. Код он писал хорошо, проблемы отлавливал и исправлял, но в голове жило ожидание – её слов, её историй. Он выскальзывал на перерывы, чтобы глянуть телефон: вдруг она там? Мир стал ярче. Кофе в офисе пах, как её байки про забегаловки у океана. Облако над Москвой напоминало её профиль с той фотки на пляже. Всё было живее, всё напоминало её.

Он решился позвонить родителям в Ростов. Редкое дело – не только километры разделяли, но и миры. Мама схватила трубку на втором гудке, голос тёплый, но с тревожной ноткой, как всегда.

– Максимка, сыночек! – пропела она. – Ты чего такой… весёлый? Голос прямо звенит! Всё в порядке в твоей Москве?

– Да, мам, всё нормально, – Максим потёр шею, чувствуя, как жар подбирается к щекам. – Просто… познакомился. С девушкой.

– Ой, девушка! – мама ахнула так, будто он сообщил о выигрыше в лотерею. – Кто она? Из офиса? Красивая? Умная? Ну, рассказывай, не томи!

Максим замялся, слова вязли, словно он жевал ириску. – Её зовут Рейчел. Она… не местная. Американка. Из Сан-Диего.

Тишина на том конце была как перед громом. Отец кашлянул, перехватывая трубку, голос низкий, с подозрением.

– Сан-Диего? Это где вообще? Америка? На другом конце света? – он фыркнул. – Как ты её нашёл? Через этот ваш интернет, наверное, где же ещё? Максим, там же полно всяких… аферистов! Прикидываются, знаешь, кем угодно!

– Пап, она не аферистка, – Максим закатил глаза, откидываясь на компьютерном кресле. – На Facebook познакомились. Она настоящая. Актриса, но не из тех, что в журналах. Обычная. Смешная. Умная. Мы болтаем – о книгах, о жизни. Легко.

– Актриса? – мама охнула, в голосе смесь восторга и паники. – Это что, в кино? Максимка, это же… ветреная жизнь! Они там все за славой гоняются, да? И Америка! Другой мир, другие нравы. Вдруг она просто… играет с тобой?

– Мам, она не играет, – Максим почти рассмеялся, но вышло устало. – Она не дива какая-то. Сёрфит, читает Мураками, ненавидит буррито. Мы про настоящее говорим – про дождь на Тверской, про мои фейлы на работе. Она… живая.

– Что она делает? – недоуменно спросила мама. – Сёрфит? Что за неведомого зверя читает? – немного ехидно она спросила.

– Сёрфит. Значит, стоит на доске и ловит волну в океане, – буднично ответил Максим, все эти новые слова, пришедшие в Россию в девяностых и двухтысячных, давались родителям с трудом. – А Мураками – крутой писатель с нелинейными сюжетами в книгах своих.

Отец хмыкнул, явно не впечатлённый. – Ну, допустим. Но через экран? Это что, отношения? Переписка, сынок, не любовь. И что дальше? Ты в Америку рванёшь? Или она в Москву к тебе приедет? А её семья что? Намерения? Ты ж у нас доверчивый, как котёнок.

– Пап, без плана пока, – Максим повысил голос, но тут же сбавил. – Мы просто общаемся. И мне… хорошо. Давно не было так. Разве этого мало?

– Ох, Максимка, – мама вклинилась, смягчая. – Мы просто волнуемся, ты же наш. Хотим, чтобы ты был счастлив. Но осторожно! Пообещай? И расскажи про эту Рейчел. Она по-русски-то хоть говорит? Какая она?

– Учила русский в колледже, – Максим улыбнулся, невольно. – Пытается, выходит мило. Ломает грамматику, но старается. У неё глаза, мам, как море перед бурей. И она смеётся над моими шутками, даже над тупыми. Она… настоящая.

– Глаза, шутки… – отец буркнул. – Поэзия, сын. А как жить будете? Через океан? Ерунда какая-то!

– Да дай ему просто радоваться, Олег! – мама шикнула на отца. – Максимка, расскажи ещё! Она что, в больших фильмах снимается?

– Всякое разное – от комедий до серьёзного. С Томом Хэнксом даже работала, роль маленькая, но всё же, – Максим хмыкнул, гордость пробилась сквозь неловкость.

– Хэнкс?! – мама ахнула. – Это ж тот, из Форреста Гампа! Максимка, это серьёзно! Женись на ней! – пошутила она.

– Ну, пока не настолько, – он засмеялся. – Просто… она мне нравится. Очень.

Они ещё поболтали, мама выпытывала подробности, отец ворчал про «русских девушек поближе». Когда Максим положил трубку, в нём бурлили тепло и раздражение. Они не понимали – да и как им? Их мир – Ростов, тесные квартиры, ясные планы. Рейчел была искрой, другим миром. Но их тревога осела в груди, как пыль.

Вечером он встретился с Андреем в «Да Винчи» – кафе у Парка культуры, с потёртыми столами и борщом, знаменитым борщом со свёклой, салом и пампушками. Андрей уже торчал там, развалившись, листая телефон с ухмылкой, будто нашёл мем про конец света.

– Макс, чёрт тебя дери! – он махнул рукой, как циркач. – Ты светишься! Выкладывай, что там с твоей американской принцессой? Всё ещё шлёшь ей сонеты про волны?

Максим плюхнулся напротив, заказав кофе. – Её зовут Рейчел. Сёрфит, снимается в кино – от зашкварных комедий до чего-то посерьёзнее. Нашёл пару её фильмов. Местами стыдно за сценарий, но она… милая. Очень. И да, болтаем почти каждый день.

– Снимается? – Андрей аж подскочил. – Погоди, она что, звезда? Имя давай, я загуглю!

– Рейчел Грейс, – нехотя выдал Максим. – Не прям звезда, но… снималась с Томом Хэнксом. Роль мелкая, но всё же.

– Хэнкс?! – Андрей чуть кофе не пролил. – Макс, ты замутил с девчонкой, которая тусовалась с Изгоем? Случайно не мяч играла? – Максим начал злиться на такую нелепую шутку. – Да не красней, как сеньор-помидор, я пошутил. Ты герой! Показывай фотку, не жмоться!

Максим закатил глаза, но открыл фото – Рейчел на пляже, смеётся, ветер треплет светлые волосы, глаза как море перед штормом. Андрей выхватил телефон, присвистнул.

– Мать моя! Это ж не просто красотка, это… живая Афродита! Не из этих гламурных кис. Ладно, понял, почему ты весь сияешь. Она просто секси! Но, брат, актриса? Из Калифорнии? Ты уверен, что она не просто так развлекается с русским парнем? Ну, знаешь, для разнообразия?

– Дрюня, она не такая, – Максим нахмурился, стукнув кружкой по столу. Пиво при этом запенилось и частично стекло на стол. – Она… настоящая. Мы про Сэлинджера болтаем, про Мураками, про мои фейлы на работе, про её падения с доски. Это не игра. Это… чёрт, не знаю, как объяснить. Это другое.

– Эй, не тушуйся! – Андрей поднял руки, сдаваясь, но глаза хитро блестели. – Верю, верю. Она звучит… не как все. Но, Макс, прикинь: она там, в своей Калифорнии, ловит волны, тусит с актёрами. А ты тут, в опенспейсе, ковыряешь код «Яндекс.Навигатора». Какой финал? Ты в Америку? Она в Москву? Или это просто… роман в чатике?

Максим уставился в кофе, размешивая его, будто там ответ. Слова Андрея, так похожие на родительские, царапали, хотя и принадлежали разным поколениям. – Не знаю, Дрюня. Плана нет. Но она заставляет меня чувствовать… что я не просто парень, который пашет в «Яндексе». А я, кажется, для неё – не просто очередной чувак из интернета. Она говорит, я настоящий. Этого… хватает.

Андрей хмыкнул, но без подколки, мягко. – Ну ты романтик, Полтапки. Всегда был. Слушай, я за тебя рад. Правда. Только не загонись, а? На расстоянии – это эмоциональный блендер. Но если она того стоит, держись за неё. – Он подмигнул. – А если приедет в Москву, я её уведу на кофе. Надо ж проверить, не фейк ли твоя звезда.

– Да или ты, Дрюня, – Максим рассмеялся, качая головой. – Но спасибо, стало легче.

Дома тишина квартиры легла на плечи. Родители, Андрей – их мир был реальным, осязаемым, скептичным. А Рейчел? Она была светом, что пробивался сквозь серость. Он открыл ноут, зашёл в Facebook. Утром она писала про тучи на горизонте, усилившийся ветер и планы снимать шторм для YouTube: «Макс, тучи сгущаются, обещают ветер сильнее обычного! Сёрферы в Оушен-Бич уже потирают руки – волны будут ого-го! Пойду снимать, это будет эпик!»

Он улыбнулся, представив её – волосы в карусели ветра, камера в руках, бесстрашная. Начал печатать: про родителей, их ворчание, про Андрея и его дурацкие подколы, про то, как их сомнения только делали её ближе. Её простота, её тепло делали его, неуклюжего, кодящего себя, – достаточным.

Он почти закончил, когда всплыло сообщение. От Рейчел.

Рейчел: Эй, Макс! Ветер тут разошелся не на шутку. жесть. Пальмы гнутся, как спички. Говорят, к ночи или завтра – ураган. Категория 2, может, 3.

Сердце Максима начало бешенно биться, словно выпил тонну энергетиков на голодный желудок. Ураган. Слово било в висок, пока ее слова – пальмы гнутся – не сделали его реальным.

Он кинулся гуглить «Ураган Сан-Диего».

Срочные новости: Ураган "Оливия" движется к Сан-Диего, объявлена угроза второй категории

Сан-Диего, Калифорния – Жителям Сан-Диего следует быть готовыми к худшему. Тропический шторм "Оливия", необычно сильный для этой широты, всё ещё не терял интенсивности, двигаясь к южному побережью Калифорнии – редкое явление, которое застало всех врасплох. Эксперты и власти предупреждают о значительном риске разрушений и жертв.

Что несёт "Оливия"?

Ожидается, что "Оливия" принесёт с собой смертоносное сочетание опасных явлений: ураганные ветры, штормовой нагон, масштабные наводнения.

Несмотря на то, что центр урагана ещё не достиг побережья, в различных районах Сан-Диего уже были зафиксированы торнадо. Это подчёркивает непредсказуемость и опасность "Оливии".

Рейчел: Свет моргает, как в конвульсиях. Скоро он погаснет, потом связь. У меня все по уму: вода, еда, батарейки. Фиби со мной. Просто… предупреждаю. Вдруг пропаду ненадолго.

Дом крепкий, не на первой линии. Но связь скоро сдохнет. Не хочу, чтобы ты решил, что я тебя бросила, Дорогой Макс!

И… Максим. Я буду скучать. По нашим разговорам. Очень. Береги себя в своем московском море. Напишу, как смогу. Обещаю. Жди.

Слова плыли перед глазами. Страх, холодный и цепкий, сжал грудь. Ураган. Категория 3. «Пропаду ненадолго». «Скучать. Очень». Ее слова – Дорогой Макс, сделали только хуже. Он видел ее: одна, в темноте, с ветром, что орет за окном. Его квартира была слишком тихой, Москва за окном – жалкой тенью той бури, что рвала ее мир.

Пальцы дрожали, он печатал, будто от этого зависела жизнь:

Максим: Рейчел! Новости видел. УМОЛЯЮ, будь осторожна! Не выходи, не снимай, ни за что! Пообещай!

Дом крепкий? Отлично. Вода, еда, батарейки? Фонарик? Радио? Фиби с тобой. Вдвоем вы справитесь. Думай о себе. Будь в безопасности. Пожалуйста.

Я тоже скучаю. Каждую секунду. Пиши, только когда безопасно. Обещай.

Я здесь. Жду. Будь сильной, Океанская Девочка.

Он отправил, глядя, как сообщения уходят. «Доставлено», но непрочитанно. Ответа нет. Минута. Пять. Он обновлял страницу. Ничего.

«Связь скоро сдохнет».

Тишина была не просто пустым экраном. Это был гул бури, что он чувствовал кожей. Он оттолкнул ноут и подошел к окну. Москва мигала огнями – машины, вывески, метро, пьяные песни. Но где-то там, за океаном, буря подкралась к Рейчел, его прекрасной Рейчел. Он прижал ладонь к стеклу, будто мог дотянуться.

– Будь сильной, Рейчел. Господи, пусть все будет хорошо у нее. – шепнул он в темноту. – Пожалуйста.

Расстояние стало болью, не просто цифрой. Она там, с диким ветром и водой. Он – здесь, с бессилием и отчаянием. Осталось только ее обещание: «Напишу, как смогу. Обещаю. Жди».

Он стоял, глядя на город, чувствуя, как волны Тихого океана бьют в его московское сердце. Гавань опустела. Была только буря.

Глава 5. Глаз бури

Сан-Диего, обычно залитый солнцем, с солёным бризом и ленивыми волнами, словно с открытки турфирмы, теперь был во власти шторма. Не апокалипсис, но ураган категории 2–3 хватало, чтобы город задрожал. Воздух стал тяжёлым, пропитанным сыростью, запахом мокрой земли и солёным дыханием океана, который взбунтовался против берега. Небо, грязно-серое, клубилось тучами, несущимися, как стая хищных птиц. Ветер выл, гнул пальмы, срывал вывески, швыряя их по улицам, как игрушки. Дождь хлестал под углом, превращая асфальт в бурлящие потоки, где плавали листья, пластиковые пакеты и чья-то потерянная кепка. Это не был конец света, но достаточно, чтобы сердце сжималось от страха перед тем, что могло стать хуже.

Рейчел защёлкнула последнюю ставню, металлический лязг резанул по ушам, как звук захлопывающейся ловушки. Руки дрожали, пальцы были ледяными, несмотря на липкий пот на ладонях. Адреналин бил в виски, сердце колотилось, будто пыталось пробить грудную клетку. Она чувствовала себя на грани, словно стояла на краю обрыва, где один порыв ветра мог унести всё. Рядом Фиби – воплощение небрежной грации, той, что заставляет задерживать взгляд. Её длинные каштановые волосы с рыжими бликами, будто солнце оставило на них свои отпечатки, струились по плечам, разделённые чуть неровным пробором. Бледная, почти фарфоровая кожа с лёгким румянцем выдавала жизнь, бурлящую под сдержанностью. Руки нервно теребили край свитера, костяшки побелели от напряжения. Хрупкая, но не слабая – в её прямой осанке с чуть наклонёнными плечами чувствовалась готовность броситься навстречу ветру. Спокойствие в ней было обманчивым: Фиби была как тихий ураган, который ещё не решил, где развернуться. Её зелёные глаза, обычно искрящиеся дерзостью, теперь были полны тревоги, зрачки расширены, как у загнанного зверя, но в них тлела искра – упрямая, живая.

– Рэйч, эти ставни точно выдержат? – Фиби почти кричала, чтобы перекрыть вой ветра, её голос дрожал. – Это ж… чёрт, я не подписывалась на такое! Ноги моей больше не будет в Калифорнии, клянусь, уеду в Нью-Йорк!

– Выдержат, Фибс, – Рейчел старалась звучать твёрдо, но голос предательски дрогнул. – Дом крепкий, бетон, стальные балки, построен с расчётом на ураганы. Мы не на первой линии. Только не психуй, ладно? И Нью-Йорк? Серьёзно? Там свои шторма, не лучше.

– Лучше, чем эта хрень! – Фиби резко махнула рукой, волосы качнулись, как занавес. – Там хоть небоскрёбы, а не эти коробки и пальмы, которые сейчас в окно влетят! Боже, Рэйч, я… – Она осеклась, голос сорвался, и она прикусила губу, сдерживая панику.

– Спокойно, – Рейчел сжала её плечо, но внутри у неё самой всё сжималось от страха. – Мы справимся. Держись меня, окей?

Они забились в гостиную – комнату без окон, где стены были единственным барьером между ними и хаосом снаружи. Пол устилали спальники и пледы, превращая пространство в импровизированный бункер, похожий на детский палаточный лагерь, где можно притвориться, что всё под контролем. На столе – их запас: бутылки с водой, орехи, батончики, аптечка с бинтами, йодом и валерьянкой, два фонарика, радио, которое трещало, но не ловило сигнал, и пачка батареек. У двери в подвал – мешок с песком, их защита от воды, если та решит пробраться внутрь. Они готовились, как могли, но шторм, даже не самый сильный, смеялся над их попытками.

Звуки снаружи были как оркестр хаоса. Каждый бил по нервам:

Низкий гул ветра, будто грузовик ревел под окнами, проникал в кости, заставляя зубы стучать от вибрации. Он давил на грудь, мешая дышать глубоко.

Свист – ветер находил щели в стенах и трубах, они пели в хоре, от протяжного стона до пронзительного визга, режущего уши.

Грохот – что-то тяжёлое, может, мусорный бак или садовая мебель, билось о стены, каждый удар отдавался в висках. Треск разносился по воздуху: ветки ломались, черепица срывалась с крыш, где-то вдалеке что-то рухнуло с глухим стуком.

Дождь хлестал по ставням, как град камней, барабаня так, что казалось, металл вот-вот прогнётся. У подвала булькало – вода, словно живое существо, искала лазейку.

Электричество мигало, свет то загорался, то гас, пока не умер с громким хлопком, погрузив их в темноту. Только лучи фонариков дрожали в руках, выхватывая их бледные, напряжённые лица.

За окном творился хаос. Дождь лил под углом, превращая улицы в мутные потоки, где плавали обломки – ветки, куски пластика, чья-то кроссовка. Пальмы гнулись, их листья трепетали, как флаги, готовые сорваться. Молнии вспыхивали, освещая разрушения: мусор кружился в воздухе, соседский забор накренился, машина на углу съехала в кювет. Гром бил с небольшой задержкой, но достаточно громко, чтобы стены дрожали. В какой-то момент молния ударила в трансформатор неподалёку – яркая вспышка, треск, и сноп искр осветил улицу, как сигнал бедствия.

Фиби сидела, обхватив колени, волосы упали на лицо, скрывая глаза. Её фарфоровая кожа побелела, румянец исчез, под глазами проступили тёмные круги. Она шептала, губы двигались быстро, слова сливались в ритм: «Господи, пожалуйста, пусть это закончится… пусть дом выдержит…» Пальцы сжали свитер, как спасательный круг.

Рейчел посмотрела на неё, пытаясь скрыть страх за насмешкой. – Фибс, ты чего, молишься? Дурочка, это ж не конец света, всего пара баллов! – Но голос дрогнул, шутка вышла вымученной. Она хотела подбодрить подругу, но внутри всё кричало от тревоги. Она сжала телефон, экран которого ещё светился, питаясь от последних процентов заряда батареи. На нём застыла надпись: «Максим печатает…». Он был в сети, когда шторм разорвал связь, как ножом. Сквозь помехи, будто ледокол через арктический лёд, пробился лишь обрывок его сообщения: «Я здесь. Жду. Будь сильной, Океанская Девочка». Остальное утонуло в пустоте – слова, которые могли быть спасением, признанием или просто его голосом, не дошли. Эти обрывки резали сердце, как осколки стекла. Что он хотел сказать? Что она нужна ему? Или что-то, чего она теперь никогда не узнает? Мысль была как удар – острая, сжимающая горло. Она хотела ответить, кричать через океан, видеть его слова, даже если это всего лишь буквы на экране. Он был её якорем, а она – его «Океанской Девочкой». Без него, без его слов, она чувствовала себя потерянной в этом воющем хаосе.

– Рэйч, я не дурочка, – огрызнулась Фиби, голос хриплый, но с ноткой стали. – Я просто… чёрт, боюсь, ясно? Это не кино, не дешёвый роман, это реально! Если крыша рухнет, я… – Она замолчала, шепча молитву, тонкие пальцы дрожали, но держались за свитер.

– Крыша не рухнет, – Рейчел сжала её руку, но её пальцы были холодными, как лёд. – Мы в крепости, Фибс. Этот дом пережил и похуже. – Она пыталась убедить себя, но страх грыз изнутри. Она думала о Максиме, об их переписках – о книгах, океане, её падениях с доски. Это было её убежищем. Теперь, без связи, она чувствовала, будто потеряла частичку себя. Она хотела сделать шаг – сказать ему больше, признаться, что их сообщения значат для неё больше, чем она готова была признать. Если они переживут шторм, она напишет. Не просто «привет», а что-то настоящее. Она обещала себе, сжимая телефон, который впивался в ладонь.

Глаз бури – пик шторма, когда ветер бил с такой силой, что дом скрипел, как корабль в бурю. Ставни дрожали, металл гудел под напором дождя. Гул ветра давил на лёгкие, каждый вдох был тяжёлым. Фиби прижалась к Рейчел, её хрупкое тело дрожало, но она шептала молитвы, голос едва слышен в вое шторма. Рейчел держала её руку, чувствуя, как их пальцы сплетаются, как два троса, удерживающие корабль. Она смотрела на телефон, на «Максим печатает…», и ком рос в груди – смесь страха и надежды. Она представляла его в Москве, у окна, набирающего слова, которые не дошли. Это было хуже шторма – не знать, что он хотел сказать.

Вдруг – тишина. Дождь стих до редкого стука, как капли в тишине. Гул исчез, оставив звенящую пустоту. Фиби открыла глаза, её зелёные зрачки вспыхнули в свете фонарика. – Это… конец?

– Глаз, – шепнула Рейчел, подбираясь к щели в ставне, сердце бешено стучало. – Это глаз шторма, Фибс. Самое спокойное место. Но вторая волна близко.

– Господи, ещё вторая волна? – Фиби вскочила, голос сорвался. – Рэйч, я не могу больше! Хочу домой, хочу, чтобы это закончилось! Я… не хочу умирать тут! – Её глаза блестели, слёзы были близко, но она сжала кулаки, хрупкая фигура напряглась.

– Мы не умрём, – Рейчел схватила её за плечи, голос твёрдый, но внутри она боролась с паникой. – Слышишь? Мы справимся. Ты же Фиби, чёрт возьми, сама как ураган! А я… я должна пережить это, потому что… – Она осеклась, глядя на телефон. – Потому что обещала себе написать ему. Серьёзно написать. Когда это закончится, я сделаю шаг. Я не могу просто… потерять его.

Фиби посмотрела на неё, зелёные глаза смягчились. – Твой русский? Рэйч, ты реально влюбилась в парня из Facebook? – Она хмыкнула, но с теплотой. – Ладно, если он заставляет тебя держаться, молись, чтобы шторм не унёс твой телефон. И меня заодно.

Рейчел слабо улыбнулась, но сердце сжалось. – Он не просто парень из чата, Фибс. Он видит меня. Не актрису, а ту, что падает с доски. Просто меня. И я хочу, чтобы это продолжалось. – Она сглотнула, слёзы жгли глаза. – Я должна пережить это, чтобы написать ему. Сказать, что… чёрт, не знаю, что скажу, но скажу!

– Тогда держись, – Фиби сжала её руку, тонкие пальцы холодные, но крепкие. – Я буду молиться, дурочка или нет, плевать. Главное, чтобы выбрались.

Рейчел кивнула, прижимая телефон к груди. Сквозь щель в ставне виднелся хаос: небо серое, в кольце чёрных туч, дождь падал ровно, как занавес. Улица была болотом: вырванные ветки, перевёрнутый мусорный бак, провода, свисающие, как мёртвые змеи. Дым от трансформатора поднимался струйками. Где-то лаяла собака, детский плач в соседнем доме резал сердце, сирена выла вдалеке. Это была пугающая тишина, затишье перед новым ударом.

– Шевелись! – скомандовала Рейчел, голос дрожал от напряжения. – Подвал, вода, еда, туалет. У нас минут пятнадцать, Фибс, не тормози!

Они рванули, двигаясь на автомате. Мешок у подвала был сухим, но они затолкали под него тряпки, укрепляя баррикаду. Съели по батончику, запивая водой, которая казалась безвкусной от страха. Сбегали в туалет, каждый шаг отдавался эхом в пустом доме. Радио трещало, выдавая обрывки: «…укрытие… вторая волна…». Телефон Рейчел показывал 25% заряда, сигнала не было. Она смотрела на «Максим печатает…», сердце сжималось. Она хотела написать ему, сказать, что жива, что думает о нём, что шторм не сломает её. Она хотела сделать шаг – не просто переписка, а что-то большее, что пугало её сильнее бури.

Порыв ветра вернулся, резкий, злой. Гул накатил, дождь хлестал по ставням, как кулаки. Вторая стена шторма ударила, слабее первой, но достаточно, чтобы дом скрипел, а ставни дрожали. Что-то на крыше треснуло, звук, как выстрел, заставил Фиби вздрогнуть. Подвал забулькал громче – вода искала путь внутрь.

– Рэйч, я не могу! – Фиби шептала молитву, голос дрожал, но в нём была решимость. – Господи, дай нам выбраться…

– Дурочка, – Рейчел попыталась улыбнуться, но губы дрожали. – Молись, если помогает. Но мы справимся. Я должна. Ради него. Ради нас. – Она сжала телефон, «Максим печатает…» стало её мантрой, её обещанием. Она переживёт шторм, напишет ему, скажет, что он значит для неё. Она сделает шаг, даже если это пугало больше, чем буря.

Страх отступал, сменяясь усталостью и упрямством. Они пережили первую половину, вместе, плечом к плечу. Дом держался, несмотря на скрипы. Фиби, чья небрежная грация теперь была пронизана стальной решимостью, шептала молитвы, но её рука в руке Рейчел была твёрдой. Рейчел прижала телефон к груди, представляя Максима, его слова, которые не дошли. Она выживет – ради Фиби, ради себя, ради того, чтобы написать ему, чтобы их переписка стала чем-то большим. Это была её гавань в хаосе. Она сжала руку Фиби, чувствуя, как их пальцы сплетаются, как два троса, и ждала конца шторма, который был близко, но всё ещё казался недостижимым.