Атомный «Маяк» – проблема на века. Третье издание переработанное и дополненное

На территории загрязненного радиоактивной пылью района был проведен ряд исследований, связанных с распределением радиоактивности на местности. Было установлено весьма неравномерное распределение радионуклидов, которое зависело от особенностей микрорельефа. Наибольшая плотность загрязнения была отмечена на целинных и задернованных участках, наветренных сторонах опушек леса и бугров. Минимальной плотностью радиоактивного загрязнения характеризовались дороги и пашни. Наряду с сушей, радионуклидами были загрязнены многочисленные водоемы (Корсаков и др., 1996).

Обследование уровня загрязнения жилищ, бытового инвентаря и одежды было произведено в двух наиболее пострадавших населенных пунктах – поселках «ОНИС» и Сарыкульмяк. Результаты измерений показали невысокий уровень загрязненности жилых помещений радиоактивными веществами (не более 5% от уровня загрязнения окружающей среды) (Корсаков и др., 1996).

Обследования на предмет содержания Sr-90 и Cs-137 в молоке, овощах, зерне и естественной растительности производились в населенных пунктах, оказавшихся в загрязненной зоне. В зависимости от плотности загрязнения территории все они были подразделены на две зоны:

– с плотностью загрязнения 0,2—0,5 мкКи/кв. м по Sr-90;

– с плотностью загрязнения 0,5—2 мкКи/кв. м по Sr-90 (посёлки Голубинка, Сарыкульмяк, Большой Куяш, Кировское отселение).

В течении всего вегетационного периода в обеих зонах производился отбор проб растительности с пастбищ. По результатам измерений было определено, что уровень загрязнения растительности первой зоны примерно в 5 раз ниже уровня загрязнения второй зоны. Причём в течении всего периода наблюдения было отмечено уменьшение загрязнения растительности. Эффективный период полувыведения (время, за которое содержание радиоизотопов снижалась в два раза) равнялся 10—15 дням. За первый вегетационный сезон уровни загрязнения травяного покрова снизились в 10—15 раз по Sr-90 и в 15—20 раз по Cs-137 (Корсаков и др., 1996).

Для оценки радиационной обстановки в населенных пунктах проводились измерения гамма-фона, уровней загрязнения населенных пунктов и жилищ, был организован контроль загрязнения продуктов питания. Поступление Sr-90 и Cs-137 в организм жителей оценивалось расчётными методами. Кроме того, проводилось измерение накопления Cs-137 в организме жителей поселка Сарыкульмяк с помощью гамма-спектрометра. Обследование проводилось каждые три месяца среди жителей старше 5 лет. Группа обследуемых составляла от 300 до 400 человек. За время наблюдения в 1967 г. произошло пятикратное повышение уровня внешнего гамма-излучения по сравнению с 1966 г. (Корсаков и др., 1996).

2.4.4. Засыпка «водоёма 9»

После катастрофического разноса радиоактивной пыли с берегов бывшего озера Карачай, руководством начали предприниматься меры для того, чтобы сделать невозможным повторение таких радиационных «инцидентов». Существовала и вторая проблема, требовавшая неотложного решения – уменьшить просачивание высокоактивных ЖРАО из «водоёма 9» в подземные водные горизонты и таким образом предотвратить опасность проникновения радиоактивности в речную систему региона. Глубина Карачая в настоящее время составляет в среднем 150 см, но его достаточно большая площадь не позволяет быстро решить проблему.

Такие машины со свинцовой защитой кабины водителя работают на засыпке бывшего озера Карачай («водоём 9») (фото Владислава Ларина, май 1999 г.)

Первые попытки засыпать «водоём 9» предпринимались еще в 1964 г., но только с 1986 г. началась планомерная работа, заключающаяся в перекрытии радиоактивных донных отложений бетонными блоками и пористыми материалами, а на последнем этапе – скальным грунтом (Радиационная обстановка…, 1996). Первоначально предполагалось закончить эту работу в 1994 г., но из-за финансовых проблем работы до настоящего времени не завершены.

Сразу после аварийного разноса радиоактивной пыли начались работы по снижение опасности повторения подобных «инцидентов». К 1971 г. по периметру была насыпана дамба, оконтурившая площадь 0,36 кв. км. Второй этап ликвидации водоёма был начат в конце 1984 г. В результате проведенных работ в 2000 г. площадь открытой водной поверхности сократилась до 0,11 кв. км (Ровный, частное сообщение, 2000). Данные о темпах засыпки «водоёма 9» приведены в Таблице 2.9.

Что касается продвижения внешней границы загрязненных радиоактивностью подземных вод (так называемого «ореола»), то сейчас ведутся работы по составлению прогноза, на основании которого будут предложены конкретные меры. Однако уже сейчас можно предположить, что одним из пунктов практических мероприятий по его ликвидации может стать технология, заключающаяся в перехватывании переднего фронта расползающегося «ореола», откачка и очистка загрязненных радиоактивностью вод и сброс очищенных вод в реку Мишеляк (Глаголенко и др., 1996).

Кстати, именно с озером Карачай была связана ошибка дешифраторов спутниковых снимков из ЦРУ США, повторенная позже Ж. А. Медведевым в его первых работах. Наблюдение за территорией комбината «Маяк» с американских спутников ведётся давно. По рассказам участников, руководство комбината было очень удивлено, когда на одной из конференций в начале 1990-х годов иностранные специалисты показали им подробную спутниковую карту территории «Маяка» и стали уточнять назначение изображённых на ней объектов. По результатам наблюдений и данным американской разведки, в какой-то момент было сообщено, что обнаружен засыпанный грунтом водоем, скорее всего являющийся озером Карачай (Ларин, 1996-б).

На самом деле, тогда были обнаружены золоотвалы Аргаяшской тепловой электростанции, снабжавшей электричеством и теплом комбинат «Маяк». Она расположена в 4 км от озера Карачай. А работы по засыпке «водоёма 9» всё ещё продолжаются. На этих работах используются грузовые автомобили «Урал», специально оборудованные для условий повышенной радиации. Для защиты водителя от вредного воздействия радиации кабина со всех сторон закрыта свинцовыми плитами, вес которых составляет около 5 т. Поскольку грузовику приходится вместе с грунтом перевозить лишние пять тонн свинца, работы продвигаются достаточно медленно. Тем более, что грунт привозят из карьера за несколько десятков километров на обычных грузовиках, а уже на берег Карачая его отвозят бронированные «Уралы».

Эта машина со свинцовой защитой кабины водителя укладывает бетонный блоки на дно бывшего озера Карачай («водоём 9») (фото Владислава Ларина, май 1999 г.)

2.4.5. Заключённые, водители и дозиметристы на берегах «водоёма 9»

Временами в прессе поднимается тема работы заключённых на засыпке бывшего озера Карачай. В то же время руководство «Маяка» утверждает, что никогда после окончания активных строительных работ в конце 1950-х – начале 1960-х годов труд заключённых там не использовался. Объект секретный, а с заключённых даже расписку о неразглашении государственной тайны не получишь… Зная некоторые факты, поверить в это трудно, но на работах по ликвидации «водоёма 9» они, скорее всего не использовались.

Когда в апреле 1993 г. и мае 1999 г. автор посещал берег «водоёма 9», то на работах по его засыпке были задействованы пять бронированных автомобилей «Урал». Но все пять машин одновременно никогда не работают – они часто выходят из строя по причине экстремальных условий эксплуатации, а перед каждым ремонтом необходимо проводить их полную дезактивацию. Кроме того, поскольку грунт приходится подвозить издалека, водители находятся в опасной зоне всего несколько минут за смену. И хотя уровень радиоактивности на берегу крайне высок, достигая 7 Р/час, всегда можно найти несколько отчаянных людей, готовых за деньги выполнять опасную работу. И это вполне может быть дешевле, чем содержать для таких работ «зэков».

Другая группа людей, которые время от времени подвергаются воздействию радиации на берегу «водоёма 9» – дозиметристы, в обязанности которых входит мониторинг динамики радиоактивности воды и донных отложений. Поскольку пробу донных отложений можно взять лишь зимой – со льда – то вся их защита состоит из ватной куртки, ватных штанов и респиратора.

Руководитель «Группы информирования общественности комбината «Маяк» Е. Г. Рыжков в прошлом работал на комбинате дозиметристом. Стоя на берегу Карачая, он рассказывал мне, как быстро ему приходилось бежать по льду излучающего радиоактивность водоёма от стоящей на берегу машины к тому месту, где должен быть произведен замер. Затем надо пробурить лунку во льду и взять необходимые пробы. Вся работа занимает несколько минут, но далеко не каждый может заставить себя ступить на радиоактивный лед. Некоторым людям кажется, что они чувствуют поток радиации, идущий со дна. Хотя специалисты, давно по роду своей деятельности связанные с радиацией, уверены: в таких ситуациях страх гораздо разрушительнее для здоровья, чем радиация.

Глава 3. Неизвестные радиационные аварии на «Маяке». «Неучтённый контингент»

Значительная часть материалов об атомном предприятии, называемом производственное объединение комбинат «Маяк», была опубликована в журнале Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология», в период с марта 1996 г. по июль 2002 г. А также в других периодических изданиях – «Бюллетень ЦНИИатоминформ», журнал «Белорусский климат», газета «Зелёный мир», журнал «Ядерное распространение». Впоследствии они были объединены в книгу «Комбинат „Маяк“ – проблема на века» (Владислав Ларин, Москва, КМК, 2001).

После публикации этой книги автор не прекратил исследования проблемы. В результате глава книги, посвящённая условиям труда сотрудников комбината, была дополнена двумя разделами. Первый – о неизвестных прежде радиационных авариях на «Маяке». Второй – о так называемом «неучтённом контингенте» – людях, которые работали на комбинате, но не попали в общие реестры сотрудников, обладающих льготами за работу в условиях радиационного загрязнения.

Раздел о неизвестных радиационных авариях был в сокращённом варианте опубликован в журнале Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология» (2001 г., №5), а ранее – в «The Bulletin of the Atomic Scientists» и перепечатан приложением к газете «The Guardian» – «The Editor – The best of the world’s media». Сейчас этот раздел мы публикуем полностью.

Раздел о «неучтённом контингенте» был практически полностью опубликован в журнале Президиума РАН «Энергия: экономика, техника, экология» (2008 г., №7)

3.1. Почему это не обсуждалось прежде

3.1.1. Новые подходы и определения

Мы уже говорили о том, что появляющиеся в последнее время публикации позволяют говорить о значительно большем числе радиационных аварий на «Маяке» по сравнению с теми, которые обсуждались на заре «эпохи гласности» – в начале девяностых годов. В изданных небольшим тиражом воспоминаниях ветеранов плутониевого производства и в их устных рассказах, в работах независимых исследователей, в некоторых официальных публикациях появляются интересные сведения на эту тему. Данная глава посвящена систематизации известных сейчас фактов относительно подобных радиационных инцидентов. Некоторые из них уже упоминались в публикациях, другие существуют лишь в рукописях и в устных воспоминаниях ветеранов.

Всё меньше остается людей, представляющих поколение, создавшее атомную отрасль советского военно-промышленного комплекса. Поэтому любое их свидетельство и воспоминание интересно для исследователей проблемы. Конечно, некоторые из подобных данных могут быть неточны или даже намерено искажены с учетом требований сегодняшней ситуации. Однако, в целом они представляют собой уникальный материал для исследователей.

Каковы же причины проявившейся в последние годы большей открытости ветеранов и руководства «Минатома» в области радиационных аварий на «Маяке»?

Во-первых, ветераны плутониевого производства, привыкшие за десятилетия секретности никому ничего не рассказывать о своей работе, начали понимать, что практически остались без материальной помощи того государства, ради которого жертвовали здоровьем, а порой и жизнью они сами, их близкие и знакомые. Им приходится доказывать, что они получили сотни бэр облучения организма и утратили здоровье не по собственной «халатности», а по причине новизны производства и спешки, в которой проводились все работы, связанные с созданием атомной бомбы. А это значит, им приходится говорить о реальном числе радиационных аварий разного масштаба, в которых они участвовали.

Во-вторых, после Чернобыльской катастрофы наконец-то появилось официальное определение – что же следует считать радиационной аварией. Прежде его просто не существовало. В результате стало ясно, что все те происшествия, которые прежде именовались «разливами», «утечками», «россыпью», «выбросами», «хлопками», «очагами» и т.д., на самом деле попадают под определение радиационной аварии. Само же определение в последней редакции выглядит следующим образом:

«Радиационная авария – потеря управления источником ионизирующего излучения, вызванная неисправностью оборудования, неправильными действиями работников (персонала), стихийными бедствиями или иными причинами, которые могут привести или привели к облучению людей выше установленных норм или к радиоактивному загрязнению окружающей среды»6.

В-третьих, руководство «Минатома» и комбината «Маяке» начинает понимать, что нет смысла скрывать сведения о былых авариях. Министерство давно располагает списками большинства аварий, имевших место на атомных предприятиях нашей страны, но следуя традициям секретности, старалось их не публиковать.

3.1.2. Письмо с «Маяка»

Мне впервые довелось побывать на «Маяке» в апреле 1993 г., готовя ряд публикаций о последствиях для здоровья людей и окружающей среды произошедших там радиационных аварий. Я встретил полную открытость руководства предприятия. Мне показывали многие производственные цеха, помогали встретиться с интересующими меня специалистами, разрешали фотографировать. Но когда я попытался в неофициальной обстановке встретиться с ветеранами производства, то почувствовал их настороженное отношение к себе. Они не хотели рассказывать о своей прошлой работе, об авариях и о полученных радиационных заболеваниях.

Письмо Виктора Сергеевича Сладкова (1997)

Разумеется, я понимал такое поведение – в течение десятилетий в сознание людей внедрялось представление о совершенной секретности плутониевого производства. Даже работники одного и того же производственного подразделения за пределами промзоны старались никогда не говорить о своей работе. Это запрет был в подсознании. Если о каких-то разговорах о своей «совершенно секретной» работе не донесёшь госбезопасности ты сам – другие донесут на тебя. Это было нормой советской жизни… Поэтому я был обрадован, когда после публикации книги «Комбинат „Маяке“ – полвека проблем» (Москва, 1996) мне пришло письмо от группы ветеранов предприятия. Они приглашали меня приехать для подробного разговора о действительном количестве аварий на «Маяке».

Вот что писал мне по поручению сотен ветеранов комбината «Маяк» Виктор Сергеевич Сладков, проработавший без малого 50 лет на радиохимическом «заводе 235»:

«…В печати (и, в частности, в Вашей книге) описываются только три радиационные аварии на ПО «Маяк». Имеющийся у администрации ПО «Маяк» список содержит десятки радиационных аварий. Не кажется ли Вам странным наличие при этом тысяч лучевых больных? Не стыкуются цифры количества радиационных аварий с количеством пострадавших.

На самом деле только на радиохимическом «заводе 25» (так называлась та часть производства, где начиная с 1948 г., производилось растворение облученного в реакторе ядерного топлива в азотной кислоте с целью дальнейшего выделения из раствора «оружейного» плутония) произошли сотни радиационных аварий с тяжкими последствиями. В том числе была и самопроизвольная цепная реакция. Разгадка тайны несоответствия количества радиационных аварий количеству пострадавших кроется в режиме секретности и в случаях сокрытия их персоналом от вышестоящей администрации во избежание дисциплинарных или судебных наказаний.

Вторая причина заключается в том, что прежде не было официального определения радиационной аварии. Впервые оно появилось только после аварии на Чернобыльской АЭС, а современное определение было дано в 1996 году, спустя полвека после пуска первого промышленного ядерного реактора на комбинате «Маяк». До того, как было сформулировано сегодняшнее определение, все радиационные аварии у нас именовались «разливами», «проливами», «утечками», «россыпью», «выбросами», «очагами», «хлопками» и т. д. И не имело значения, что в большинстве случаев речь шла о твердых, жидких, газообразных и аэрозольных радиоактивных веществах, над которыми был потерян контроль…».

Получив это письмо, я несколько раз побывал в Озёрске, где встречался с ветеранами «Маяка» и записал десятки их рассказов. Там я познакомился практически со всеми опубликованными к тому времени воспоминаниями ветеранов. Поговорил с руководителями предприятия, отвечающими за вопросы ядерной и радиационной безопасности производства. Познакомился с официальными документами, освещающими некоторые радиационные аварии. На основании всех собранных сведений подготовлена эта глава.

Личные записки-воспоминания В. С. Сладкова о своей работе на радиохимическом «заводе 25» и о его борьбе за признание у него заболеваний, связанных с радиацией и облучением в процессе работы, приведены в Приложении 10.

3.2. Аварии на реакторах

3.2.1. Условия труда персонала на «реакторе А»

Говоря о радиационных авариях в период становления плутониевого производства, следует помнить, что такого слова не было в языке атомщиков. Впрочем, также не существовало сегодняшних привычных терминов – «реактор», «плутоний», «облученное ядерное топливо», «радиоактивность» и многих других. Существовали «аппараты», имевшие каждый свой номер и производимые этими аппаратами «продукты» – тоже с номерами. Облученное в реакторе топливо на производственном жаргоне называли «блоками» или «блочками». Вся радиоактивность называлась «грязью». Запомнив все это, давайте вернемся на пятьдесят лет назад – в первые дни и месяцы работы комбината «Маяк».

На «реакторе А» основные дозы получались персоналом в центральном зале, возле бассейнов-хранилищ в которых выдерживались облученные ТВЭЛы и при транспортировке облученных урановых «блочков» к местам дальнейшей переработки. Уже в первые дни работы реактора были составлены картограммы радиационных полей, служившие основой для определения допустимого времени нахождения персонала в разных помещениях. Но спешка и непрерывно возникавшие «непредвиденные обстоятельства» заставляли людей нарушать инструкции.

Дело в том, что на первых порах применялись материалы, не прошедшие проверки на предмет устойчивости к коррозии в условиях радиации. Поэтому происходившие в реакторе процессы вызывали ускоренную коррозию используемых материалов. Например, сейчас алюминиевые оболочки «блочков» и ТВЭЛов анодируют для повышения их коррозионной устойчивости. На первых порах этого не делали, что приводило к ускоренному разрушению оболочек и спеканию «блочков» с массой графита, составлявшей основную часть реактора. Разрушение алюминиевых труб в «активной зоне» реактора и оболочек урановых «блочков» приводило к появлению радиоактивности в воде, охлаждающей «активную зону» реактора. Кроме того, что загрязненная радионуклидами вода сбрасывалась в окружающую среду, она ещё попадала на графит, служащий замедлителем нейтронов в «активной зоне» реактора. В результате цепная реакция в реакторе прекращалась. Жизненно важный для государства процесс наработки плутония останавливался. Приходилось сушить графит, заменять разрушившиеся каналы, перегружать урановые «блочки». На все эти работы уходило много времени, а персонал при их выполнении получал очень высокие дозы облучения.

Как правило, спекание оболочек урановых «блочков» с графитом приводило к прекращению подачи охлаждающей воды. Охлаждение реактора прекращалось, часть «активной зоны» расплавлялась и стержни застревали в толще графита.

Такая авария произошла в первый же день работы «реактора А» на проектной мощности. Случилось это 19 июня 1948 г., когда на площадке влагосигнализации начальником дозиметрической лаборатории была зарегистрирована повышенная радиоактивность воздуха – превышение составило более 300 «доз». Как выяснилось, в одном из каналов реактора прекратился приток охлаждающей воды и произошло частичное расплавление «активной зоны». Реактор был остановлен и до 30 июня производились работы по очистке каналов от сплавленных частей графита, урана и алюминиевых оболочек (Круглов, 1994).

Менее чем через месяц авария повторилась – следующее частичное расплавление «активной зоны» произошло 25 июля 1948 г. Для ремонта требовалось остановить реактор и прекратить наработку плутония. Руководители проекта сочли такое промедление недопустимым и было принято решение о прочистке каналов в активной зоне реактора без его остановки. Сейчас даже представить трудно, что люди вручную прочищали каналы работающего реактора. Разумеется, это привело к сильному загрязнению помещений и переоблучению персонала. Во время ремонтно-восстановительных работ режущий инструмент охлаждался водой. Кроме того, вода использовалась для снижения выбросов в центральный зал реактора радиоактивных аэрозолей и пыли из прочищаемых ячеек. Это усилило коррозию элементов активной зоны и в конце 1948 г. началась массовая протечка труб, что вызвало намокание графита. Работать в таких условиях реактор не мог и 20 января 1949 г. он был остановлен для капитального ремонта (Круглов, 1994).

Необходимо было выгрузить облучённые высокоактивные урановые «блочки» из реактора и только после этого приступить к ремонту. Для этого, согласно технологической схеме, облучённые «блочки» требовалось протолкнуть в расположенное под реактором специальное помещение, откуда они должны были направляться на переработку. Из-за крайне высокой радиоактивности извлечённых из «активной зоны» «блочков» транспортировку предполагалось осуществлять без участия людей. Но, поскольку другой партии урановых «блочков», готовых для загрузки в «активную зону» после ремонта в то время приготовить не успели, руководством проекта было принято решение сохранить облучённые в реакторе высокоактивные «блочки», чтобы после ремонта загрузить их обратно.

По оценке ведущего специалиста атомного проекта Ю. Б. Харитона, для проведения полноценного ремонта реактора в нормальных условиях требовалось не менее одного года. Таким временем на ремонт реактора руководство атомного проекта не располагало, поэтому было принято решение о проведении «ускоренного» ремонта. «Ускорение» ремонтных работ было достигнуто благодаря извлечению облученных «блочков» вверх – в помещение центрального зала реактора с последующей их загрузкой после окончания работ обратно в «активную зону». Всего было извлечено, а затем помещено обратно 39.000 урановых «блочков». Эта операция привела к переоблучению всего мужского персонала объекта, привлечённого к работе. В то же время такой способ ремонта позволил уже 26 марта 1949 г. начать вывод реактора на проектную мощность (Круглов, 1994). То есть вместо двенадцати месяцев ремонт был закончен за два месяца.

Кстати, Ж. А. Медведев считает, что на этих работах неизбежно должен был использоваться труд заключённых. Прямых упоминаний об этом найти не удалось, однако он считает, что переоблучение работников было слишком велико, если бы им не помогали заключённые. Едва ли руководители атомного проекта были готовы пожертвовать всем персоналом единственного в то время реактора на «Маяке». Проверенных спецслужбами и подготовленных для этого секретного дела людей, как и злополучные урановые «блочки», заменить было нечем (Медведев, частное сообщение, 2000).

Неприятности продолжались ещё несколько лет. Одной из главных проблем оставалось застревание облучённых «блочков» в каналах «активной зоны» реактора, после чего их приходилось проталкивать вниз для разгрузки специальным металлическим стержнем – «пешнёй» или «шуровкой» длиной около 25 м и диаметром 32 мм. Трое рабочих, склонившись над каналом из которого било жёсткое излучение, работали «пешнёй» – проталкивая вниз застрявшие свежеоблучённые «блочки» (Круглов, 1994).

Другой проблемой была транспортировка контейнеров с облучёнными «блочками» от реактора на радиохимический завод. Теоретически, она должна была осуществляться без участия людей, но в реальных условиях тележки с «блочками» нередко застревали и рабочим приходилось спускаться под реактор и вручную устранять неисправности тележек, на которых лежало только что выгруженное из реактора облучённое топливо. В результате персонал получал очень высокие дозы облучения. Бывали и смертельные случаи. В первые годы работы реакторов более 32% персонала получили дозы от 100 до 400 бэр. У некоторых работников полученные дозы были гораздо больше (Круглов, 1993).