Атомный «Маяк» – проблема на века. Третье издание переработанное и дополненное

На нашем участке объёмы раствора в производственных «аппаратах» были небольшие – от 50 до 100 литров, а на начальных этапах растворения ёмкость аппаратов составляла до шести кубометров (6.000 л). И когда из такого аппарата случалась протечка, то терялось по две-три тонны высокоактивного раствора. Собрать такой объем тряпкой уже было невозможно.

Никто из нас не знал, что предстоит работать в условиях повышенной радиоактивности, и что все эти продукты, с которыми мы имели дело, повлияют на наше здоровье. Поэтому лезли в каньон и убирали всё сами. Причем виноват всегда был оператор, во время дежурства которого случился разлив радиоактивной жидкости. Хотя, наказывали и начальников смены.

Задача нашего участка заключалась в разделении урана и плутония, находившихся в растворе. В осадке должен был оставаться плутоний, а в растворе – уран. Этот процесс осаждения всегда шёл плохо, хотя все процессы происходили под присмотром операторов. Причем смотрели глазами, а не посредством каких-нибудь приборов. Все решения принимались на глазок.

– Прозрачный раствор? – Спрашивал начальник смены у оператора.

– Да вроде прозрачный. – Отвечал оператор.

– Можно сливать?

– Сливай, пожалуй…

Однажды в 1953 г. пластмассовый аппарат ёмкостью примерно 200 литров, в котором шло осаждение, сам собой развалился. Пластмасса не выдержала экстремальных условий эксплуатации. Став хрупкой, она треснула и радиоактивный раствор разлился. Мы всю радиоактивность собрали, отчистили, вымыли полы. Конечно, нахватали большие дозы, а когда закончили – у проходной нас уже ждал «черный воронок». После смены всю ночь мы писали объяснения в конторе госбезопасности – как это произошло.

Очень часто на трубах, по которым подавался радиоактивный раствор, образовывались свищи. Иногда трубы были плохо сварены. Иногда на вентилях выбивало прокладку. Открывает оператор вентиль, чтобы с помощью давления или вакуума перекачать раствор из одного аппарата в другой, а из-под прокладки начинает течь раствор.

При вертикальном расположении «завода 25» положение технологического оборудования определялось в метрах от нулевой отметки – за которую бралась поверхность земли. На уровне 7,7 м проходил трубно-вентильный коридор, где были в ряд расположены многочисленные вентили от разных аппаратов. Из-под этих вентилей постоянно случались протечки радиоактивного раствора, и он был очень сильно загрязнен радиоактивностью. Коридор был очень узкий, и когда случалась протечка, я ложилась на живот и заползала в этот коридор, чтобы тряпкой собрать разлившийся раствор. А спиной стукалась о проходившие выше вентили и трубы. Из средств защиты были только резиновые перчатки. Часто радиоактивный раствор попадал на лицо и в глаза. А ведь это была не простая радиоактивность – это был раствор плутония в азотной кислоте с добавлением других крайне ядовитых жидкостей – включая плавиковую кислоту.

Позже, когда я набрала слишком большую дозу для того, чтобы продолжать работу на «аппаратах» для растворения облучённого топлива, меня перевели в дозиметрическую службу этого же завода. Там я была свидетелем другой разновидности радиационных аварий, связанных с транспортировкой облучённого топлива с реакторов «завода А» на «завод Б».

После того, как облученные в реакторе блоки выгружались из реактора, специальными вагонами их доставляли на «завод 25», где происходило растворение. Из-за ошибок в конструкции разных производственных узлов, проблемы возникали постоянно. А поскольку речь идёт о только что извлечённом из реактора топливе, то любая проблема сразу перерастала в радиационную аварию.

Труба, по которой «блочки» из вагона должны были ссыпаться в первый «аппарат», имела такую форму, что они постоянно застревали. Представьте себе трубу, в которой застряло несколько сотен килограммов свежеоблучённого топлива. Тогда со всей смены собирали мужчин и по очереди длинным железным прутом – «шуровкой» – проталкивая «блочки» в аппарат. А для этого нужно было как можно дальше просунуть руку с шуровкой в трубу. Единственной защитой были рукавицы и хлопчатобумажные комбинезоны.

Был случай, когда в принимающем аппарате взорвался водород, а в это время один из рабочих вручную проталкивал в аппарат-растворитель облученные блоки. Взрывной волной его далеко отбросило от принимающего отверстия. Он долго лежал в больнице, но это не помогло – он умер. Причина заключалась в спешке, которую ещё подхлестывало соревнование между бригадами – кто больше и быстрее выполнит задание. По технологии растворение «блочков» можно было начинать только после того, как закончилась их выгрузка. Но поскольку их выгружали постепенно, то для ускорения процесса все смены шли на нарушение. Растворение начиналось до того, как закончится выгрузка. По этой причине и произошел взрыв – процесс уже шёл, когда рабочий заканчивал проталкивать блоки в аппарат. Подобные случаи были нередки.

Ещё пример локальной радиационной аварии. На нашем этапе в технологическом процессе использовалась плавиковая кислота. Она растворяет всё, кроме драгоценных металлов. Поэтому не только аппараты, но и некоторые небольшие трубы были сделаны из золота. Когда такой аппарат выходил из строя, механики его вручную отмывали от радиоактивности, разбирали и взвешивали с точностью до тысячных долей грамма. Только после этого сдавали в ремонт.

В качестве уплотнителя использовалась резина, которая не выдерживала тех условий, в которых работали установки. Часто бывало – мы начинаем перекачивать радиоактивный раствор из одного аппарата, а в другой аппарат он не поступает. Значит, труба где-то забита резиной. Происходит задержка технологического процесса, а значит неизбежно наказание. Выход один – постепенно резать трубу в поисках места засора. Так и резали эту радиоактивную трубу, пока не находили в ней застрявший кусок резины. Вычищали, звали сварщиков, они снова все сваривали, проверяли качество сварки и только после этого мы продолжали работу. Разумеется, определить полученные нами дозы было невозможно. И вообще, радиационного контроля практически не было. Зачем он был нужен, если начальству и так было ясно – мы работаем при очень высоких уровнях радиации, а заменить нас некому.

На последнем этапе готовый «продукт» нужно было разлить в стеклянные бутыли перед отправкой на «завод 20» для получения из него металлического плутония. Из последнего производственного аппарата на нашем заводе раствор разливали по бутылям. Для этого к трубе подставляли бутыль, подтыкали ветошь для уплотнения и с помощью вакуума пересасывали раствор. Потом бутыль «бралась на пузо» и вручную переносилась в «каньон» – склад для готовой продукции.

На этом этапе были случаи самопроизвольной цепной реакции, когда раствор плутония принимал форму, близкую к сферической и происходил выброс нейтронов. Так в 1953 г. переоблучился начальник технического отдела А. А. Каратыгин, которому в результате были ампутированы ноги и пальцы на руках. Позже, в 1968 г. подобный случай произошел с Ю. П. Татаром. Полученная им доза общего облучения тела составила несколько сот бэр, на конечности пришлось несколько тысяч бэр. И все-таки он выжил и сейчас живет в Озёрске, хотя лишился обеих ног и правой руки (его историю мы приведём далее – В.Л.).

Персонал всегда был готов к наказанию. Если выполнять требования техники безопасности, то не удавалось в полном объеме выполнить производственное задание, а за это отправляли под суд. Если нарушать технику безопасности, то всегда был риск потерять не только премию, но также здоровье и саму жизнь. В таких условиях мы все работали. И кто во всем этом был виноват – я до сих пор не знаю» (Ф. Д. Кузнецова, частное сообщение; Ларин, 2000).

И. А. Размахова начала работать на «заводе 25» в 1948 г. – сперва оператором, потом начальником смены отделения, а позже исполняла обязанности заместителя начальника смены завода. Имеет официально учтённую дозу внешнего радиационного облучения более 700 бэр. Приводим её воспоминания о неизвестных радиационных авариях на радиохимическом заводе и анализ их причин:

«Те радиационные аварии, о которых вам рассказывают мои коллеги, происходили не по вине конкретных людей, а из-за несовершенства оборудования и неотработанной технологии. Люди, проектировавшие наше производство, рассказывали мне о том режиме, в котором они работали. Проектировщики работали до двенадцати часов ночи, затем их отпускали домой отдохнуть, а в восемь утра они должны были снова находиться на рабочем месте. У людей накапливалась усталость и в проекте появлялись ошибочные решения. Кроме того, преимущественно проектированием занималась молодежь, не имевшая производственного опыта. Поэтому в целом проекты технологических схем были весьма несовершенны.

Другая причина аварий заключалась в том, что технологические схемы проектировались в то время, когда многие радиоактивные элементы существовали в микро количествах, полученных в лабораториях. Это были миллиграммы и граммы, а в заводских условиях были тонны «продукта». Не всегда продукт в малом количестве вёл себя так же, как в большом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Полный оригинальный текст отзывов и рецензий представлен в Приложении 7;

2

The full original text of the reviews is provided in Appendix 7;

3

Эти строки были написаны в 1993 г. Сейчас – в 2025 г. всё вернулось…

4

Это тоже было написано в 1993 г. Сейчас – в 2025 г. тему цензурных ограничений обсуждать не имеет смысла – всё и так ясно;

5

2000 г.

6

Федеральный закон от 09.01.1996 N 3-ФЗ «О радиационной безопасности населения» (последняя редакция от 18.03.2023)