Атомный «Маяк» – проблема на века. Третье издание переработанное и дополненное

The book will be useful both for specialists and for those who are interested in the history of the Soviet atomic project.

Yakimets V. N., Candidate of Technical Sciences (PhD),

Senior Researcher at the «Institute of System Analysis of the Russian Academy of Sciences»;

Список сокращений

АН СССР Академия наук СССР;

АПЛ Атомная подводная лодка;

АЭС Атомная электростанция;

ВАО Высокоактивные отходы;

ВАСХНИЛ Всесоюзная сельскохозяйственная академия им. В. И. Ленина;

ВВЭР Водо-водяной энергетический реактор;

ВНИИ Всесоюзный научно-исследовательский институт;

ВНИИЭН Всероссийский научно-исследовательский институт энергетики;

ВНИИПИЭТ Всероссийский научно-исследовательский институт проектных энергетических технологий;

ВУРС Восточно-уральский радиационный след (в некоторых источниках встречается название «восточно-уральский радиоактивный след»);

ГРАО Газообразные радиоактивные отходы;

ГУЛАГ Главное управление лагерей – часть системы госбезопасности, занимавшаяся организацией использования заключённых на строительных и других тяжёлых работах;

ГХК Горно-химический комбинат в г. Железногорск (в прошлом Красноярск-26);

ЖРАО / ЖРО Жидкие радиоактивные отходы;

«Завод 20» Химико-металлургический завод, также назывался «завод В», «объект В»;

«Завод 23» Одна из двух площадок на территории «Маяка», где располагаются атомные реакторы (как действующие, так и снятые с эксплуатации) «реактор АВ-1», «реактор АВ-2», «реактор Л-2» («реактор Людмила») и «реактор Руслан», прежние названия – «объект А», «завод А», также – «завод 24»;

«Завод 25» Радиохимический завод, другие названия – «объект Б», «завод Б», РХЗ, «хозяйство Точёного», «хозяйство Громова», «хозяйство Демьяновича», после пуска в 1959 г. второй («северная нитка») производственной линии, названной «завод 35», стал называться «завод 235»;

«Завод 35» Вторая очередь радиохимического «завода Б», называемый в настоящее время «завод 235»;

«Завод ДБ» Вторая очередь радиохимического «завода Б», другие названия – «ДБ», дублёр «завода Б», «завод 35», называемый в настоящее время «завод 235»;

«Завод РТ» Завод для переработки отработавшего ядерного топлива от АЭС и от транспортных установок атомных подводных лодок, построенный на базе выведенного из эксплуатации «завода 25»;

ДОАнас Допустимая для населения среднегодовая объемная активность;

ЗАТО Закрытое административно-территориальное образование;

ИГКЭ «Институт глобального климата и экологии»;

ИДК Индивидуальный электроионизационный дозиметрический контроль;

ИФК Индивидуальный фотографический дозиметрический контроль;

Лаборатория №2 Первоначальное название Института атомной энергии им. И. В. Курчатова (в настоящее время – Российский научный центр «Курчатовский институт», Москва);

Минсредмаш Министерство среднего машиностроения СССР;

Минздрав Министерство здравоохранения СССР;

МСО 71 Медико-санитарное отделение №71;

МЧС Министерство по чрезвычайным ситуациям;

НАО Низкоактивные отходы;

НКВД Народный комиссариат внутренних дел СССР;

НПО Научно-производственное объединение;

НРБ Нормы радиационной безопасности;

«объект А» Группа из 7 реакторов-наработчиков плутония и трития, также назывался «завод А», «завод 23»;

ОЛБ Острая лучевая болезнь;

ОНИС Опытная научно-исследовательская станция;

ОТВС Отработанные тепловыделяющие сборки – другое название тепловыделяющих элементов, содержащих ОЯТ;

ОТК Отдел технического контроля;

ОЯТ Отработавшее (иногда говорят «отработанное») ядерное топливо;

ПГУ Первое главное управление при Совете народных комиссаров СССР;

ПДН Предельно-допустимая норма (загрязнения);

ПДУ Предельно-допустимый уровень (загрязнения);

ПО «Маяк» Производственное объединение Комбинат «Маяк»;

РАО Радиоактивные отходы;

РПМ Резерв превентивных мероприятий;

РСФСР Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (прежнее название Российской Федерации);

РХЗ Радиохимический «завод 25», другие названия – «хозяйство Точёного», «хозяйство Громова», «хозяйство Демьяновича», «объект Б», «завод Б», после пуска в 1959 г. второй очереди производства, названной «завод 35», стал называться «завод 235»;

САНО Санитарный отдел «базы №10 строительства МВД» – так на первых порах назывались будущий Комбинат «Маяк» и город Озёрск;

САО Среднеактивные отходы;

СИЧ Спектрометр излучений человека;

СУЗ Система управления защитой (реактора);

СЦР Самопроизвольная цепная реакция;

ТВС Тепловыделяющие сборки – другое название тепловыделяющих элементов (ТВЭЛов);

ТВЭЛ Тепловыделяющий элемент;

ТПЭ Трансплутониевые элементы;

ТРАО Твердые радиоактивные отходы;

Третье ГУ МЗ СССР Третье Главное управление Минздрава СССР;

ФИАН Физический институт Академии наук;

ФИБ-1 Филиал №1 Института биофизики Минздрава СССР, в настоящее время – Филиал №1 Государственного научного центра Российской Федерации «Институт биофизики», расположен в Озёрске;

ФИБ-4 Филиала №4 Института биофизики Минздрава СССР, в настоящее время – Уральского научно-практического центра радиационной медицины Минздрава России, расположен в Челябинске;

ФНПР Федерация независимых профсоюзов России;

ХДМ Хранилище делящихся материалов;

ХЛБ Хроническая лучевая болезнь;

ЦЗЛ Центральная заводская лаборатория комбината «Маяк»;

ЯЭУ Ядерная энергетическая установка;

Глава 1. Общие сведения о месте событий

1.1. Комментарии к источникам информации

1.1.1. Время догадок

В СССР, где произошли крупнейшие атомные аварии, писать о них в открытой печати до начала девяностых годов было запрещено органами государственной безопасности. Помогали им в соблюдении государственных тайн о радиационных авариях близкие к данной проблеме правительственные и научные учреждения. Возникавшие в ходе подобных инцидентов радиологические проблемы детально исследовались узким кругом особо засекреченных ученых. Их результаты публиковались в отчетах, доступ к которым, благодаря различным грифам секретности, был невозможен как для независимых исследователей, так и для большинства ведомственных ученых и специалистов.

Среди специалистов, не имевших доступа к полученным данным, даже существовало мнение, что результаты исследований уничтожаются с целью сокрытия реальной картины случившегося и последствий подобных аварий для окружающей среды и здоровья людей.

Если ученые ещё могли о чем-то догадываться, то простые граждане вообще не имели представления о степени опасности, порождаемой предприятиями атомной промышленности. Размеры страны были столь велики, а режим секретности столь жесток, что даже западные разведки и их эксперты не могли представить масштабов экологического бедствия, постигшего центральный Урал.

Наиболее драматичным результатом тотальной секретности стало то, что даже проживающие в зоне радиоактивного загрязнения люди ничего не знали о происходивших авариях. Они не могли вовремя получить необходимую помощь или хотя бы просто немедленно уехать из загрязненной зоны, снизив тем самым степень вредного воздействия радиоактивности на организм.

Не следует забывать, что создаваемая атомная промышленность входила в структуру Министерства государственной безопасности СССР, возглавляемого Л. П. Берией, который был известен своей подозрительностью и жестокостью. Он лично курировал процесс работ над атомным оружием и тщательно следил за возможными каналами утечки любой информации со строящихся атомных объектов. Именно поэтому работы по созданию атомного оружия и все сопутствовавшие этой цели исследования носили характер строжайшей государственной тайны. Разумеется, секретность в военной промышленности вполне объяснима, но в СССР она носила патологический характер.

1.1.2. Первые публикации

Несмотря на строжайшую секретность, в открытых специальных малотиражных журналах иногда появлялись статьи по радиобиологии, которые могли натолкнуть внимательного читателя на размышления о местах проведения описываемых экспериментов и исследований. Также публиковались специальные сборники научных статей, позволявшие предположить, что где-то проводятся достаточно широкомасштабные наблюдения за людьми и эксперименты с животными, подвергшимися различным видам радиационного поражения. Передо мной лежит сборник, опубликованный «Атомиздатом» в 1971 г. тиражом 1.730 экземпляров. Называется он «Отдаленные последствия лучевых поражений». Это чисто научная книга, которая в то время могла быть интересна лишь для узких специалистов в области радиологии и для «вражеских разведчиков и шпионов».

Разумеется, в опубликованных там статьях нет ни географических названий, ни объяснения цели описываемых экспериментов. Но внимательный читатель обязательно спросит себя – зачем было нужно делать ингаляцию плутония в органы дыхания крыс (стр. 333) или кроликов (стр. 340), откуда могла взяться группа облучённых в производственных условиях людей числом 3.321 человек (стр. 62), и вообще – где и для чего проводятся все описываемые эксперименты и наблюдения. Разумеется, всё это непосредственно относилось к деятельности и авариям на предприятиях Советского атомного военно-промышленного комплекса. И раз не было прямых данных на эту тему, неизбежно должны были появиться исследования, анализирующие все эти научные публикации.

Одним из первых опубликовал результаты своего научного расследования по теме уральской радиационной катастрофы советский биолог Жорес Александрович Медведев (1925—2018), с 1973 г. живший в Англии и сотрудничавший с «Лондонским Национальным институтом медицинских исследований» («National Institute for Medical Research in London»). Впервые его работа, написанная на основании публикаций в открытых советских научных журналах, появилась в ноябрьском номере журнала «New Scientist» за 1976 год. Немного позже – в 1979 г. вышла его книга на ту же тему «Ядерная катастрофа на Урале» («Nuclear Disaster in the Ural»).

Предположение о столь масштабной и абсолютно неизвестной радиационной катастрофе вызвало недоверие у западных специалистов, заподозривших автора в мистификации. К сожалению, описываемые им события действительно имели место. Об этой катастрофе было известно Центральному разведывательному управлению США, хотя его эксперты неверно оценили причину аварии. Взрыв в хранилище жидких радиоактивных отходов на «Маяке» имел такую мощность, что дал повод сделать предположение об аварии на самом реакторе-наработчике оружейного плутония. Разумеется, информация, которой располагали западные эксперты была весьма расплывчатой – недаром в СССР работал «Комитет государственной безопасности» (так после переименования и изменения статуса стало называться «Министерство государственной безопасности»), охранявший тайны атомной промышленности.

В то же время внутри самой страны-виновницы катастрофы не было даже той обрывочной информации, которой располагали зарубежные эксперты. Большинство ученых-атомщиков в СССР по-прежнему могли лишь догадываться о трагедии, произошедшей на Урале на заре атомной эры. Даже они не были допущены к собранным материалам для анализа причин и последствий крупнейшего на тот период выброса радиоактивности в окружающую среду.

1.1.3. Плоды «гласности»

Только через пятнадцать лет после первого выступления Ж. А. Медведева в западной печати на тему неизвестных атомных катастроф, завеса секретности над советской атомной промышленностью стала понемногу рассеиваться. Произошло это после второго сильнейшего взрыва на советском атомном объекте – катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Случайно это происшествие совпало с первыми неуверенными попытками нового советского руководства и коммунистической партии Советского Союза реанимировать социализм путем «перестройки» его фасада. Дарованная гласность открыла перед журналистами возможность писать о запрещенных ранее проблемах. Критике стало подвергаться не только прежнее руководство страны, но и методы, которыми оно пользовалось для укрепления мощи социализма. В том числе – тотальная цензура.

Именно в это время случилась Чернобыльская катастрофа, скрыть которую у ослабевшей государственной власти просто не хватило сил и материальных ресурсов. Атомная промышленность оказалась под огнем критики, началась охота за секретной информацией и из тумана государственных тайн постепенно стали вырисовываться контуры Уральской радиационной катастрофы, имевшей место на заре атомной эры.

В 1990 г. произошел первый массовый прорыв публикаций об авариях, имевших место на комбинате «Маяк», в открытую печать. В январском, февральском и мартовском номерах научно-популярного журнала Президиума Академии наук СССР «Энергия: экономика, техника, экология» впервые на русском языке были опубликованы главы из упоминавшейся выше книги Ж. А. Медведева «Nuclear Disaster in the Ural», впервые опубликованной в 1979 г. в Нью-Йорке, и фрагменты из незадолго до этого переставшего быть секретным доклада группы советских врачей под редакцией А. И. Бурназяна «Итоги изучения и опыт ликвидации последствий аварийного загрязнения территории продуктами деления урана» (Антропова и др., 1990-а). В этом же году названный доклад вышел отдельной книгой (Антропова и др., 1990-б). А в февральском и майском номерах научно-популярного журнала Академии наук СССР «Природа» были опубликованы две статьи на ту же тему (Никипелов, Лызлов, 1990; Никипелов и др., 1990).

В том же 1990 г. была опубликована книга «Ядерный след», в которую вошли материалы советских и японских журналистов, незадолго до этого впервые посетивших «Маяк». Как считают авторы этой работы, взрыв на «Маяке» был засекречен потому, что выводил на реакторы-наработчики плутония. В конце восьмидесятых годов один из них был демонтирован в присутствии американских наблюдателей. Так что необходимость прятать след отпала (Ядерный след, 1990). После этого в разных изданиях стали время от времени появляться публикации, посвященные деталям происходивших на Урале событий, но это было уже количественное накопление информации. Качественный прорыв случился все-таки в 1990 г.

Оказалось, что ещё на первых этапах становления атомной промышленности в СССР, её руководители, во главе с Игорем Васильевичем Курчатовым (1903—1960 гг.), уделяли немалое внимание развитию дозиметрии и медицинским аспектам воздействия радиации на живые организмы. Практически одновременно с созданием в Москве «Лаборатории №2 АН СССР» (ставшей позднее «Институтом атомной энергии им. И. В. Курчатова», в настоящее время – «Российский научный центр «Курчатовский институт») неподалеку был основан «Институт биофизики» «Министерства здравоохранения СССР», занимавшийся исследованием воздействия радиации на живые организмы. При этом институте имелось клиническое отделение, в котором медики лечили пострадавших от облучения людей, одновременно изучая характер протекания различных заболеваний, связанных с радиацией (Ларин, 1996-а).

После того, как на Урале был создан крупнейший центр для производства оружейного плутония (впоследствии получивший название Производственное объединение «Комбинат Маяк»), там был открыт «Филиал института биофизики №1» (ФИБ-1). Врачи этого подразделения контролировали здоровье сотрудников, связанных с работой во вредных условиях. Позднее, когда появились признаки радиационного поражения населения окружающих комбинат районов, в областном Челябинске был открыт «Филиал института биофизики №4» (ФИБ-4), где лечились и длительное время наблюдались люди, не связанные по роду своей деятельности с работой на «Маяке», но проживающие в зоне его воздействия. Впоследствии наблюдение было распространенно и на их потомков (Ларин, 1996-а).

В названных институтах проводились исследования, связанные с воздействием радиации на здоровье людей. Одновременно с практическими работами в этой области проводились и более глубокие, фундаментальные исследования, связанные с воздействием радиации на растения и животных, а также с миграцией радионуклидов по трофическим цепям. Кроме того, ученых интересовало воздействие радиации на генетический аппарат живых организмов. Работы в этом направлении возглавлял известный генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский (1900—1981 гг.), долгое время работавший в Германии. Для этих исследований там же, на Урале, неподалеку от города Касли, была создана специальная лаборатория.

Правда не следует забывать, что в начале пятидесятых годов в советской науке происходили широкомасштабные чистки, связанные с именем Трофима Денисовича Лысенко (1898—1976 гг.). Особенно серьезные потери понесла генетика, официально признанная «лженаукой». Именно поэтому широкомасштабные генетические исследования на территории Уральского региона, пострадавшей в результате радиационных катастроф, стали проводиться только в начале шестидесятых годов, когда уровни хронического облучения заметно снизились. Так что для восстановления полной картины возможных генетических изменений в организме человека и природных экосистемах потребовались не только полевые исследования, но и лабораторные эксперименты.

Собираемые в ходе подобных исследований и экспериментов данные считались информацией военного характера и потому все или практически все результаты получали грифы секретности. Формально, специалисты, в силу своих служебных обязанностей имевшие отношение к исследованиям в области радиологии, могли пользоваться собираемыми данными. Но на практике система получения допуска для ознакомления с содержанием секретных публикаций была столь сложна, что воспользоваться ею могли лишь люди, приближенные к системе госбезопасности. И использоваться подобный допуск мог в весьма ограниченном объеме – лишь для подготовки таких же секретных публикаций.

После Чернобыльской катастрофы, находясь под давлением международного общественного мнения, руководители советского государства и атомной промышленности были вынуждены снять грифы секретности с части информации, посвященной ядерным авариям на территории СССР. Но даже рассекреченную информацию непросто найти, собрать, обобщить и выделить наиболее достоверные данные. Именно эту цель поставил перед собой автор данной книги.

Серьезная сложность в работе над книгой заключалась в том, что основная часть данных о радиационных авариях и их последствиях, а также большинство информированных специалистов находятся в Озёрске – городе, до настоящего времени закрытом для свободного посещения посторонними. Он располагается за рядами колючей проволоки и охраняется вооруженными солдатами.

Благодаря любезной помощи руководства «Минатома» и «Маяка», разрешение на посещение города и промзоны комбината «Маяк» автором было получено. Но мало увидеть – нужно понять, найти обоснованные аргументы, а для этого необходимы цифры, подтверждённые факты, разъяснения и воспоминания специалистов.

Нередко во время бесед со специалистами комбината «Маяк» и связанных с ним подразделений приходилось слышать просьбу не упоминать их имён в печати. Соответственно, перед автором встала проблема – не использовать полученные таким путем данные, или приводить их с указанием на то, что это «частное сообщение». Поскольку многие полученные таким путём данные представлялись автору вполне достоверными и поступали из надёжных источников, было принято решение использовать такую ссылку.

1.1.4. Воспоминания о цензуре

Для тех, кто за последние годы3 успел подзабыть, что такое секретность, цензура и каковы были масштабы засекречивания всего в СССР, я хочу кое-что напомнить. В нашей стране существовали различные грифы секретности издаваемых официальных материалов. Грифы «секретно» и «совершенно секретно» скрывали всё, что хотя бы отдаленно напоминало о наших делах и достижениях в области передовых технологий (разумеется, военного назначения). К счастью, с ними мне не приходилось сталкиваться. А вот гриф «для служебного пользования» (ДСП) встречался постоянно, поскольку стоял практически на всей мало-мальски интересной информации научно-технического характера. Причем совсем необязательно отечественной.

Скажем, в «Госкомстате СССР» на американских статистических ежегодниках стоял гриф ДСП. Зачем? Чтобы данные оттуда нельзя было использовать для подготовки публикаций в открытой печати. Такой же гриф стоял на всех остальных издаваемых материалах «Госкомстата», «Госкомгидромета», «Минздрава», и т. д. Это означало, что ни одна цифра, ни один факт из этих сборников, ежегодников и прочих материалов не могли появиться в открытой печати. За этим следили «уважаемые» люди, сидевшие в каждом издательстве в комнатах с решетками на окнах и дверях, и называвшиеся цензорами.

В 1981 г., когда на четвёртом курсе института я писал курсовую работу на тему «Современное состояние атомной энергетики и её влияние на окружающую среду» (Ларин, 1982), мне впервые пришлось столкнуться с практически полным отсутствием данных по атомной проблеме в СССР. Тогда меня ещё удивляло, почему наши ведущие специалисты рассматривают достоинства атомной энергетики на зарубежных примерах. Только после Чернобыльской катастрофы (и то не сразу) научные журналисты и независимые эксперты буквально вырвали у цензуры право публиковать в открытой печати статьи о реальном состоянии дел в атомной промышленности нашей страны.

Даже сейчас, в 2000 г. видя на книге «Ядерная энергетика – проблемы и перспективы. Экспертная оценка», опубликованной в 1989 г. штамп «для служебного пользования», я задаю себе чисто советский вопрос: а могу ли я использовать приведенные там данные для подготовки открытой публикации в 2000 году? Формально, меня в любой момент могут обвинить в разглашении государственных тайн – ведь другой, разрешительный штамп на книге не стоит. Пожалуй, я не буду брать из неё данные… Тем более, что все эти «проблемы и перспективы» показывают лишь недальновидность подготовивших эту книгу специалистов.

Любая статья в научно-популярном журнале прежде чем попасть к цензору, должна была пройти экспертизу и получить заключение – «акт экспертизы». В том акте обязательно указывалось, что материал не содержит сведений, включенных в перечень тем, составляющих предмет государственной тайны. Это должно было облегчить работу цензору. Кроме того, каждая статья направлялась на рецензию какому-нибудь известному специалисту (в крайнем случае – доктору наук, чаще – действительному члену Академии наук).

С публикацией фотографий было ещё сложнее. Только нейтральные пейзажи без подписи редактор мог опубликовать, не запрашивая специального разрешения. Любые промышленные объекты и съемки с точки, «расположенной выше пятого этажа», требовали разрешения военной цензуры. Когда мне, в качестве иллюстрации, надо было опубликовать снимок заполярной тундры, сделанный с вертолета – пришлось за разрешением обращаться в военную цензуру. Что уж говорить о фотографиях московских реакторов, сделанных из окна собственного дома.

Именно этим можно объяснить тот факт, что на заре «эпохи гласности» появлялись толстые книги по экологическим проблемам бывшего СССР, написанные исключительно на основе газетных публикаций. А в газетах той поры преимущественно публиковались слухи и домыслы. Хотя запреты на публикацию экологических материалов были уже сняты, но источники достоверной информации никто открывать не торопился. Формально, сейчас вся информация экологического характера может публиковаться открыто. Но журналистов, знающих, где можно найти достоверную информацию по интересующей теме, до сих пор слишком мало. А случаи судебного преследования экологических журналистов вселяют подозрение о вероятном возврате цензурных ограничений4.