Там, где надломленные семена растут. Семейная драма

Все вокруг словно замерло в ожидании. Бабушкин фотоаппарат Leica лежал на столе в потертом кожаном футляре. Последняя ценная вещь, которой они владели, – его билет на свободу. Он провел пальцами по металлическому корпусу, прохладному и твердому, единственному реальному предмету в этом доме призраков.

Доски пола скрипели под его ногами, когда он шел в ванную. Он избегал смотреться в зеркало, брызгая на лицо холодной водой – боялся, что глаза Сэма все еще ждут его там. Вода стекала с его подбородка, когда он наконец заставил себя поднять глаза. Его собственное лицо – исхудавшее, с темными кругами под глазами, но, несомненно, его – смотрело из отражения. Он испытал облегчение.

Дэниел вернулся в комнату, натянул джинсы и чистую футболку, аккуратно спрятал камеру в рюкзак и вышел в коридор. Долорес стояла на кухне – маленькая фигурка в выцветшем халате казалась почти прозрачной после вчерашнего инцидента, волосы растрепаны, руки неуверенно дрожали. Она налила кофе в белую, безымянную кружку, пододвинула ее к нему через стойку.

«Ты спал?» – спросила она, не глядя в глаза.

«Немного». Дэниел обхватил кружку руками.

«Я звонила в больницу сегодня утром. Они сказали, что его состояние стабилизировалось». Она говорила клиническим тоном, как будто обсуждала незнакомца. «Они хотят оставить его для наблюдения на семьдесят два часа, не меньше».

Дэниел кивнул и отпил горький кофе. Они стояли в тишине некоторое время. Отчетливо был слышан звук кухонных часов. Наконец Долорес подняла глаза, которые выражали лютую неприязнь.

«Ты действительно собираешься уйти?»

Врать не имело смысла. «Да».

«Из-за того, что случилось?»

«Из-за всего».

Ее лицо сморщилось, а затем стало каменным. «Так вот оно как, да? Ты просто… что же? Убегаешь от семьи? Сейчас, когда настали трудные времена?»

«Мама…»

«Нет.» Она хлопнула ладонью по столешнице, кофе расплескался по столу. «Ты думаешь, что ты лучше, чем мы? Просто потому что кто-то прислал тебе письмо? Думаешь, тебя ждет какой-то там волшебный мир за окном?» Слова лились из ее уст набирая обороты язвительности. «Вот увидишь. Миру нет дела до таких, как мы. Мы для них невидимки. Здесь, в этом доме, по крайней мере, ты существуешь. По крайней мере, ты…»

«Кто я?», слова вырвались сами собой, прежде чем он успел опомниться. «Тот, кто убирает рвоту? Тот, кто оплачивает счета, о которых ты забыла? Тот, кто звонит 911, когда брат пытается пробить дверь в ванной?»

Долорес вздрогнула, как от пощечины. «Он болен», – прошептала она. «Он ничего не может с этим поделать».

«Я тоже не могу. Я ждал, мама. Я так долго ждал, что все наладится, но так и не дождался». Дэниел аккуратно поставил свою кружку.

Ее поза смягчилась. Она подошла к нему и положила руку на его ладонь – редкое прикосновение. «Дэнни, пожалуйста. Мы сможем разобраться с этим вместе. Мы всегда это делали раньше».

На мгновение Дэниел вздрогнул. Сон промелькнул перед его глазами – лицо Сэма в зеркале. Поднимающаяся вода. Он осторожно убрал ее руку.

«Я должен идти».

Ее лицо мгновенно изменилось – льстивая нежность превратилась в ледяную отстраненность. «Хорошо. Иди. Только оставь эту чертову камеру. Мы ее продадим. Это единственное, что ты все еще можешь сделать для своей семьи».

Она подошла ближе, голос понизился до дрожащего шепота. «Как же ты можешь так легко уйти, после всего того, что я для тебя сделала… Какой же ты сын после этого?» Ее слова повисли в воздухе, тяжелые, как градины льда. Дэниел почувствовал, как они осели на его плечах, тяжелее, чем рюкзак с камерой.

«Это был бабушкин подарок…»

«Твоей бабушке было бы стыдно за тебя», – прошипела Долорес. «Бросаешь семью, когда она больше всего в тебе нуждается».

Он не ответил. Ему нечего было сказать в ответ. Вместо этого он развернулся и направился в свою комнату чтобы закончить собирать вещи.

Дэниел двигался по дому, словно под водой. Каждая комната представляла собой музей из моментов истории – экспонатов той жизни, которую он собирался оставить позади.

В гостиной кресло отца стояло пустым. Дэниел приостановился и провел пальцами по подлокотнику. У него остались лишь самые смутные воспоминания об отце – высокая фигура, запах лосьона после бритья, крики на маму, из-за которых он прятался под кроватью. Чувствовал ли он то же самое когда-то? Эту ужасную смесь горя и облегчения когда уходил? Его не было уже семнадцать лет, но кресло осталось недвижимым – трон для призрака, который казалось никогда и не уходил.

Взглянув через окно, в саду разбитых вещей его матери, горел утренний рассвет – частички керамики, расколотые статуэтки, осколки вазы, которую она вчера разбила. Дэниел мысленно коснулся одного из осколков. Добавит ли Долорес его в эту коллекцию, когда он уйдет?

В коридоре он остановился у двери Сэма. Она была слегка приоткрыта – необычно для комнаты, которую Сэм так ревностно охранял. Дэниел замешкался, затем толкнул дверь. Сначала его встретил запах нестираной одежды, а после, тошнотворно сладкий запах энергетических напитков, которые Сэм употреблял по случаю. Стены были полностью завешаны иконами – святые и спасители, смотрящие со всех сторон. Под ними были приклеены библейские выкладки – одни написаны судорожным почерком Сэма, другие распечатаны из Интернета. «БОГ ВИДИТ ВСЕ. ГОСПОДЬ ИСПЫТЫВАЕТ ПРАВЕДНИКОВ. ОКРОПИ МЕНЯ ИССОПОМ, И БУДУ ЧИСТ; ОМОЙ МЕНЯ, И БУДУ БЕЛЕЕ СНЕГА».

На полу лежала надорванная тетрадь поэзии Сэма, страницы разбросаны, как опавшие листья в кошмарном сне. Дэниел опустился на колени и поднял страницу. На ней было начертано – иногда аккуратно, иногда размашисто:

Брат, который ходит с закрытыми глазамиВидит только землю под ногами.Ни неба, ни цветущего дерева.Ни ребенка, который тянется к его руке.Брат, который считает только серебро,Слышит только звон монет.Ни птицы, ни журчание воды.Ни голос, который зовет его по имени.

Рядом с кроватью, между стопкой набожных книг и миской с недоеденными хлопьями, Дэниел заметил небольшой терракотовый горшок. Внутри него хрупкий зеленый росток робко тянулся к полузакрытому окну. Рядом торчала самодельная бирка, сделанная из картона. На ней детским почерком Сэма было написано:

«Для Дэнни – чтобы ты помнил, что есть настоящее».

Дэниел осторожно прикоснулся к одному листу. Он затрепетал, нелепо живой в удушливой комнате. Земля, согретая солнцем, слабо пахла базиликом. Это вернуло его в сад их бабушки – запах свежескошенной травы под ногами, смех Сэма, теплое солнце.

Он простоял так гораздо дольше, чем собирался. Росток – хрупкий подарок от того, кто был слишком надломлен, чтобы произнести эти слова вслух. Он присел на край кровати, вспоминая брата до того, как видения взяли над ним верх: Сэм играл с ним в видеоигры, Сэм защищал его от хулиганов, Сэм читал ему сказки, когда их мать работала в позднюю смену.

В груди Дэниела сердце сжалось.

Появилась мысль – а что, если я останусь? Хотя бы на время. Пока Сэму не станет лучше.

«Мы одинаковые, Дэниел». Прозвучал голос в его голове.

Чем дольше он смотрел на саженец, тем труднее ему было двигаться дальше.

Вернувшись в свою комнату, Дэниел собрал вещи – одежду, несколько книг, ноутбук. Все самое необходимое для того, чтобы начать все сначала. Перекинув рюкзак через плечо, он в последний раз окинул взглядом комнату в которой спал с детства. Он поднял фотоаппарат, вглядываясь в видоискатель: его старый стол, за которым он столько лет мечтал сбежать, выцветшие постеры, спутанные простыни. Щелчок затвора прозвучал невероятно громко в утренней тишине.

На кухне Долорес стояла у раковины с напряженной спиной. Она не повернулась, когда он вошел.

«Я ухожу», – мягко сказал Дэниел.

«Ну уходи». Ее голос был ровным, без эмоций.

«Я позвоню, когда устроюсь. Проверить, как там Сэм».

«Не беспокойся». Она повернулась, глаза покраснели, но были сухими. «Ты сделал свой выбор. Живи теперь с этим».

Дэниел замер, подыскивая слова, которые могли бы перекинуть мост через эту пропасть. Но ничего не находилось.

На мгновение что-то смягчилось в ее лице – мелькнуло воспоминание о матери, которой она могла бы быть в другой жизни, без горя, истерии и нищеты. Затем это мгновение прошло, и ее рот сжался в тонкую линию.