Полная версия
Там, где надломленные семена растут. Семейная драма
Там, где надломленные семена растут
Семейная драма
Лидия Вэйл
© Лидия Вэйл, 2025
ISBN 978-5-0067-3773-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог: между мирами
У каждого конца есть свое начало.
Как семена, спрятанные в зимней земле.
Темные, спящие, ждущие света,
который их оживит.
Гребок. Вдох. Гребок. Вдох.
Дэниел плыл по мутному озеру, рассекая толпу пловцов в неопреновых костюмах. Три четверти плавательного этапа IRONMAN Виктория, и его ритм оставался неизменным – каждый гребок был мастерски отточен. Он слышал только биение сердца, ощущал жжение в плечах, чувствовал слабый запах вазелина и озерной тины.
Гребок. Вдох. Гребок —
Боль. Раскаленная добела как сталь, вспыхнула в центре груди, сверхновой звездой пронеслась по левой руке, и потухла в онемевших кончиках пальцев.
Дэниел задыхался, заглатывая полный рот водорослей и загрязненной дизельным топливом воды. Правая рука замерла на середине гребка, мышцы закостенели как ржавые петли.
Не сейчас. Не здесь. Просто продолжай двигаться.
Тело начало тонуть. Небо над головой погрузилось в кромешную тьму. Все звуки исчезли. Пузыри унесли его последний вздох. Холод бездны принял его в свои объятия.
Затем наступила тишина. Совершенная, кристальная тишина, окутавшая его как одеяло.
Время остановилось, и в этой неподвижности он увидел своего брата. Солнечный свет играл в его кудрявых волосах, когда они бегали кругами по бабушкиному саду. Детский смех. Запах свежевспаханной земли. Что-то такое простое, что причиняло боль.
Воспоминание исчезло, рассыпавшись на быстро проносящиеся образы:
Его мать в выцветшем розовом халате, сидящая за кухонным столом. Ее пальцы дрожали, когда она решала, какие из счетов могут подождать еще неделю.
Финансовые графики, словно ядовитые водопады, обрушивались с экрана его ноутбука – зеленые пики и красные свечи, цифры, которые когда-то символизировали спасение, теперь стали бессмысленными иероглифами.
«Ты хотел быть ландшафтным дизайнером, – прошептал Сэм откуда-то издалека.
Спальня – частички пыли, плавающие в свете, проникающем через треснувшее окно. Разорванный поэтический дневник, страницы которого скручивались, как осенние листья. Хрупкие зеленые ростки, робко тянущиеся к свету на подоконнике.
Звук затвора.
Образы ускорялись затем резко замедлялись, сливаясь в одно яркое воспоминание:
Дэниелю было двенадцать, Сэму – десять. Они копались на грядке рядом с бабушкой в темной, богатой земле. Ее скрюченные артритом руки демонстрировали честную, суровую работу.
«Осторожно, – наставляла их бабушка. «Жизнь в начале хрупка».
«Вот так?» спрашивал Сэм, его ногти уже почернели от грязи.
«Идеально», – сказала бабушка. «Им нужно место, чтобы расти».
Пальцы Дэниела копировали их движения. Почва была прохладной и влажной, живой и многообещающей. Он вдавливал семечки в каждое углубление и осторожно прикрывал их.
«Корни растут вниз, прежде чем что-то вырастет вверх», – сказал Сэм, повторяя бабушкину мудрость.
«Правильно, Сэмюэль. Отличная работа!»
Дэниел улыбнулся широкой улыбкой. Он был свободен. Он был счастлив.
Сад начал темнеть. Трава под его коленями затвердела, превратившись в синтетический газон. Цветы завяли, их заменили цифровые графики – слишком идеальные, безжизненные. Почва под его ногами растворилась.
Он вдыхал аромат свежескошенной травы, пытался удержать момент, но он ускользал. Его последнее воспоминание о том, как он был маленьким. Чувствовал себя в безопасности. Целым и невредимым.
Из центра начал распространяться свет, смывая цвета, формы, само воспоминание.
И потом темнота.
И потом свет.
И потом – начало.
Шум, который мы предпочитаем не слышать
Дом дышит одолженным временем.
Каждая комната – это камера сердца,
которое забыло, как биться в ритм
с чем-либо, кроме выживания.
Цифровые часы мигали: «5:17 утра» когда Дэниел выскользнул из постели, ощущая привычную тяжесть усталости в конечностях. Холодные доски пола впивались в его подошвы как зубы. В его спальне стояла лишь односпальная кровать, письменный стол и узкое окно, обрамлявшее предрассветную тьму Астории, штат Орегон. Снаружи мост растворялся в утреннем тумане. Он мог видеть этот путь, тянущийся на противоположный берег, но, никогда не пользовался им. Внутри дома, сквозь стены, был слышан постоянный гул автострады – настойчивый, сводящий с ума звук, который, казалось, никто больше не замечал.
Дэниел любил утреннее время – когда в доме еще не воцарился хаос. Когда он мог дышать спокойно. На крыльце медленно мигал фонарь. Мягкий пульс реки Колумбия напоминал о своем присутствии. Где-то в этой тишине он чувствовал край чего-то недосягаемого – мира, который он мог слышать, но никогда не мог ухватить.
Он продвигался через тусклую кухню с эффективностью давней привычки. Овсянка с яблоками – дешево, но сердито. Запах подгорелой каши расплылся в маслянистой дымке попкорна из микроволновки. Воспоминание вспыхнуло мигом – смех брата, хруст сырных чипсов Cheetos, щелканье контроллеров видео приставки.
Настоящий момент напомнил о себе, когда раздался слишком громкий стук ложки. Он остановился, прислушиваясь. Капал кран. Брат храпел. Лаяла соседская собака. Он взглянул на письма, спрятанные за банкой с мукой – три красных конверта с надписью «ПОСЛЕДНЕЕ ИЗВЕЩЕНИЕ», которые его мама проигнорировала как всегда. Один конверт на прошлой неделе чуть не улетел в мусорную корзину – письмо из университета. Она утверждала, что подумала, будто это мошенничество. «Сейчас они обманывают людей, выдавая им фальшивые стипендии», – сказала она с широко раскрытыми глазами. Дэниел не стал перечить. Он никогда не давил.
Международный женский день. Вчера он увидел его на календаре в библиотеке. Он осмотрел гостиную с ее скоплением грязной посуды, разбросанными газетами и остатками позднего «ночного переедания» хлопьев его брата. Чистый дом – вот что он мог ей подарить. Что-то легкое, что могло бы развеять вечное облако недовольства, нависавшее над ней изо дня в день.
Пока Дэниел протирал столы и собирал мусор, гул автострады, казалось, усиливался, в то время как за окном светало. Забавно, как можно жить поодаль с таким звуком так долго, что перестаешь его замечать, до тех пор, пока он вдруг не начинает вибрировать в твоих костях. Как ругань и вспышки гнева, которые сотрясали эти стены. Как эпизоды его брата. Как мамин плач, который тихо раздавался за дверью.
Убирая дом, он заметил, старый поэтический дневник – обложка потрепана, страницы обветшались. Единственный дневник его брата, заполненный стихами, которые никому не разрешалось читать. На мгновение он почувствовал запах сырного аромата чипсов и увидел старые кнопки контроллеров Dendy.
Он расставлял последнюю чистую посуду, когда услышал, как закрылась дверь ванной. В коридоре послышались шаркающие шаги его матери.
«Дэнни?» Ее голос, все еще сонный, выражал удивление. «Что ты делаешь в такую рань?»
Долорес Мерсер стояла в дверях в своем выцветшем розовом халате, волосы нечесаные, глаза опухшие. В свои пятьдесят три года она выглядела на десять лет старше – жизнь отпечаталась на угрюмых уголках ее рта и оставила глубокие борозды разочарования на лбу.
«С международным женским днем, мама». Дэниел жестом указал на убранную кухню, чувствуя себя при этом глупо.
«Я подумал, что могу как-то… ну, в общем вот».
Что-то мелькнуло на ее лице – призрак улыбки, которая была когда-то, когда Дэниел был маленьким. Когда еще не было вечной борьбы со счетами, лекарствами и изматывающей заботы о завтрашнем дне.
Она подошла к кофеварке, дрожащими руками наливая себе кофе.
«Ты мог этого не делать, ты же знаешь!»
Дэниел молчал, внимательно изучая признаки хорошего или плохого дня.
«Как ты спала?»
Она пожала плечами, повернувшись к нему спиной. «Как обычно. Это шоссе становится все громче изо дня в день, ей Богу». Она повернулась, зажав кружку с кофе в обеих руках.
«Ты не забыл о рецепте на лекарство для Сэма?».
Вот оно – мгновенное переключение на беспокойство, на следующую проблему, требующую решения. Дэниел кивнул, сглатывая разочарование.
«Я уже позвонил. Вы можете забрать его сегодня днем».
«Эта женщина из консультативной клиники». Долорес неопределенно махнула рукой, а затем принялась с ненужной энергией протирать стол. «Они работают над его настроением. Навыками овладения собой. Или как они там это называют. Они больше не говорят „психическое расстройство“ – теперь это „регуляция поведения“».
В ее голосе прозвучал сарказм, она не поднимала глаз от пола.
Дэниел замешкался. «Она врач?»
«Не знаю. Может быть. У нее есть кушетка и мягкий голос. Для некоторых людей этого достаточно».
Она отпила кофе, бросив взгляд на окно где утренний туман отступал, открывая серо-голубой блеск гавани между домами. Дэниел знал, что она не любовалась видом – она подсчитывала расходы, считала дни до следующего поступления средств из социального обеспечения, прикидывала бесконечные логистические схемы выживания.
«Надеюсь, когда-нибудь ты найдешь его». Дэниел сделал паузу.
«Кого найдешь?»
«Того, кто сделает тебя счастливой. Партнера. Любовь».
Она звонко рассмеялась – резко, без юмора. «В моем-то возрасте? С таким-то багажом?» Она неопределенно махнула рукой в сторону двери Сэма. «Я больше в это не верю, Дэнни».
Прежде чем Дэниел успел ответить, из ванной раздался грохот, и они оба поспешили на резкий звук падения чего-то твердого. Дверца шкафа была оторвана, туалетные принадлежности были разбросаны по кафельному полу. Сэм застыл среди этого хаоса, с зубной щеткой в руке, выражение его лица выражало смесь растерянности и невинности.
«Она не открывалась», – пробормотал он, как будто это все объясняло.
В свои двадцать два года Сэм был физически крепким – высоким и широкоплечим, но, в его глазах читалась искренняя неуверенность ребенка. Его немытые волосы торчали под разными углами, футболка была вывернута наизнанку.
«Господи, Сэм!» Их мать поставила свой кофе на стол с такой силой, что жидкость полилась по ободку. «Это уже третья вещь, которую ты сломал за эту неделю!»
Лицо Сэма потемнело. «Она уже была сломана. Я просто завершил начатое».
«Ты хоть представляешь, сколько стоит замена этих вещей?»
Дэниел встал между ними в привычную позицию. «Я все починю, мам. Петля просто разболталась. Я смогу подобрать несколько шурупов…»
«Дело не в этом! Ему нужно понять…»
«Ты опоздаешь к тете Мардж, если не начнешь собираться», – перебил Дэниел, отчаянно пытаясь разрядить обстановку. «Ты помнишь? Ужин в честь праздника?»
Гнев матери, казалось, немного поутих, сменившись новой тревогой.
«О Боже, это сегодня? Сколько сейчас времени?»
«Почти семь. Времени еще достаточно».
Она кивнула, потирая лоб. «Точно. Хорошо. Сэм, пожалуйста, просто… просто убери этот беспорядок и оденься. Что-нибудь приличное, только не эти твои рваные джинсы».
Когда Долорес удалилась в свою спальню, Дэниел наклонился чтобы помочь Сэму собрать упавшие вещи.
«Не надо меня защищать», – пробормотал Сэм, поднимая с пола бутылочку с антацидами. «Я не ребенок».
«Я знаю это».
«Нет, не знаешь. Никто из вас не знает». Пальцы Сэма сомкнулись вокруг небольшого металлического предмета – сломанного штыря петли шкафа. Он изучал его с необыкновенной сосредоточенностью. «Знаешь, что забавного в петлях, Дэнни? Они – самое слабое место любой двери, но без них дверь бесполезна. Просто кусок дерева».
Дэниел сделал паузу, пораженный этим наблюдением.
«Люди точно такие же». Сэм осторожно положил петлю на край раковины. «Мы ломаемся в местах соединения. Но это также единственные места, где мы можем раскрыться». Он посмотрел прямо на Дэниела. Поразительная ясность в его взгляде отражала печаль, слишком глубокую для его возраста.
Дэниел расставлял тюбики зубной пасты, слабо улыбнувшись в ответ.
К полудню дом наполнился ураганом активности. Нервозность его матери перешла в легкое помешательство, когда она искала свои лучшие серьги, потом телефон, потом десерт, который обещала принести. Зазвонил телефон – нетерпеливый, пронзительный голос тети Мардж требовал объяснений и Долорес, задыхаясь от извинений, пыталась успокоить тетушку.
«Дэнни, ты можешь проверить, хватит ли у нас денег на автобус?» спросила Долорес, входя на кухню с переполненной папкой – документы сыпались из всех карманов. Она разложила их на столе – счета, помеченные красными печатями, лотерейные билеты, купоны, срок действия которых истек несколько месяцев назад. «Кажется, я положила сюда двадцатку».
Дэниел наблюдал, как она перебирает бумаги беспокойно дрожащими пальцами. Она никогда не доверяла дебетовым картам, и технологиям в общем, настаивая на оплате наличными. Вся ее финансовая жизнь была собрана в этой хаотично скрепленной папке.
«Этот просроченный», – тихо сказал Дэниел, взяв в руки счет за электричество двухмесячной давности.
«Ты его оплатила?»
«Конечно оплатила», – огрызнулась она. «Иногда они просто присылают их дважды. Пытаются обмануть людей, чтобы они платили повторно».
Дэниел сдержал вздох. Она искренне верила в эти заговоры, так же как верила, что ее лотерейные билеты когда-нибудь спасут их из петли этого дома.
Четвертый звонок от тети Мардж остался без ответа. Долорес пошла в ванную. Когда телефон зазвонил в пятый раз, Сэм поднял трубку.
«Мы можем взять с собой нашу еду», – объявил Сэм, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух. «Мы вчера купили много продуктов».
Дэниел поморщился, уже понимая, к чему это приведет.
«Нет, Вам не нужно ничего готовить. У нас уже есть еда», – упрямо продолжал Сэм. «И кстати говоря, Вы можете забрать свой диск…»
Дверь в ванную распахнулась и из облака пара и дешевых духов появилась их мать. Она выхватила телефон у Сэма.
«У нас все в порядке, Мардж!» – рявкнула она, закрывая трубку рукой.
«Что ты ей сказал?» – зашипела она на Сэма.
Сэм пожал плечами. «Только то, что она может забрать свой диск и…»
Дом затаил дыхание. Дэниел наблюдал за тем, как дрожат губы матери, как стекленеют ее глаза.
«Это был подарок!» Ее голос рикошетом отразился от линолеума.
«Подарок! Ты не отдаешь подарки обратно!»
«Но если она сделала его для тебя, чтобы ты наслаждалась, а тебе не нравится…»
«Мама, твое давление!» предупредил Дэниел, глядя на ее раскрасневшееся лицо.
«Дэниел, не надо!»
Сэм продолжал настаивать, не обращая внимания на признаки опасности.
«Но ты всегда говоришь, что мы должны экономить деньги и…»
«Жопа ты! Вот кто ты. Жопа ты с ручкой!» закричала Долорес, ее самообладанию пришел конец.
Она с размаху ударила рукой по столу, отправив вазу с увядшими розами на пол. Осколки стекла с блеском разлетелись в разные стороны – прекрасное дополнение к тому, что Долорес называла своим «садом разбитых вещей». Все началось после разрыва с отцом. Вместо того чтобы ухаживать за территорией, она начала собирать поломанные вещи – разбитые чашки с распродаж, треснувшие горшки, оставленные на обочинах. Долорес склеивала их, небрежно смазывая эпоксидной смолой, а затем втыкала в землю, как будто им там самое место: ветряные колокольчики, сделанные из разбитых тарелок и рыболовной лески, ванна для птиц, треснувшая посередине. Когда-то любимый сад их бабушки превратился в уродливую могилу печали и скорби.
Сэм уставился на разбитую вазу. Его лицо скукожилось под влиянием эмоций, которые он не мог переварить.
«Я просто медлительный», – сказал он, неожиданно тихим голосом. «Время всегда уходит быстро. Это не моя вина».
Их мать отвернулась и заговорила в трубку искусственным голосом. «Мы будем там через двадцать минут, обещаю».
Дэниел стоял среди обломков которые напомнили о том, что видел этот дом. Пятна от воды, оставшиеся после не устранённой прошлой зимой протечки. Никаких сбережений, чтобы залатать дыры. Несочетаемую мебель с развалов и дворовых распродаж. Стену с карандашными отметинами о росте до семи лет, когда измерения прекратились после ухода отца. Даже почтовая служба иногда проезжала мимо их улицы, забыв оставить почту.
«Давай я помогу тебе надеть пальто, Сэм», – наконец сказал Дэниел, пробираясь к прихожей. «И тебе, мам. Я все уберу, когда вы вернетесь».
Его мать кивнула, внезапно выглядя измученной. «Спасибо, Дэниел. Я не знаю, что бы мы без тебя делали».
В этих словах должно было чувствоваться что-то хорошее – одобрение, признательность. Но вместо этого они осели как камни в его животе. Под ними скрывалась невысказанная истина: «Ты всегда будешь здесь с нами. Всегда будешь следить за порядком. Ты единственный на кого я могу рассчитывать.»
Пока они одевались, Дэниел заметил на приставном столике нераспечатанную утреннюю почту. На верхнем конверте был изображен герб университета, который он сразу же узнал.
Сэм проследил за взглядом Дэниела и задержался на нем на секунду. На мгновение – всего лишь на мгновение – его глаза просветлели, как будто он понял, что это могло бы значить. Сэм застыл, как будто хотел что-то сказать.
«Мам, я не могу найти второй ботинок», – пробормотал он.
Когда они наконец уехали, шум шоссе явил свое лицо в полной красе. Постоянное напоминание, что мир проносится мимо них. Через окно, мост Астория-Меглер полностью проявил себя, чистыми линиями пересекая могучую Колумбию. Дэниел мог видеть только его начало, но не его конец. Но и этого было достаточно, чтобы напомнить ему, что мосты существуют, что выход есть, что где-то за пределами постоянного шума и хаоса может быть тишина – и в этой тишине – покой.
Дэниел стоял в гостиной. Тяжесть ветхого дома, хрупкое здоровье матери, непредсказуемый ум брата – давили на него, как руки на горло.
Он подошел к столу и взял в руки конверт на котором было выведено его имя.
Это было не просто письмо – это была дверь.
А он был петлей.
Дэниел провел большим пальцем по запечатанному конверту.
Если он откроет его, что-то обязательно сломается, как тот ящик.
Он не знал, что это будет – семья или он сам.
Тяжесть выбора
Надежда – самое жестокое наследство.
Она делает из отчаявшихся – узников.
Учит их считать прутья,
как будто это перекладины на лестнице.
Дэниел стоял босиком на холодном кафельном полу, одной рукой держась за столешницу. Нож ритмично двигался по разделочной доске, каждый новый ломтик лука щипал глаза. За окном наступил вечер пока он готовил ужин – очередную порцию для семьи, которая только потребляет, но редко насыщается.
Три дня. Всего три дня до крайнего срока оплаты за обучение. Эта мысль пульсировала в его сознании с каждым ударом ножа – метроном тревоги, который нарастал с каждым часом. Три дня до того, как исчезнет путь к спасению. Три дня до того, как захлопнется дверь в другую жизнь.
От закипающей воды для спагетти поднимался пар на запотевающее окно. Дэниел протер его рукавом и мельком взглянул на свое отражение – впалые щеки, глаза, несущие бремя несбывшихся мечтаний.
Университет. Его имя в списке. Разум в движении, а не в плену.
Он видел все как наяву: грифельные доски, командные проекты, солнечный свет, просачивающийся сквозь высокие окна библиотеки, людей, которые не знали его истории, не шептались за его спиной и не смотрели на него с усталой жалостью.
На секунду все стало настолько реальным, что у него физически защемило в груди.
«Еще один, – прошептал он, высыпая порезанный лук в сотейник для соуса. «Один маленький шанс доказать, что я чего-то стою».
Из гостиной голос матери прорезал стены, острый, как лезвие бритвы. «Конечно, это он! Это он это сделал! Ты не ждешь от мужчин признаний, дорогая моя. Ты наблюдаешь за ними. Они всегда покажут тебе сами, что они из себя представляют».
Нож Дэниела остановился на середине доски. Яд в ее тоне – он не был направлен на героя детективного сериала. Она снова говорила о его отце, о призраке, который преследовал их жизнь, как будто из прошлой жизни. Он сжал челюсти, продолжая резать, на этот раз томаты, лезвие ударяло по доске с точностью стаккато.
Семья вернулась раньше, чем ожидалось: Долорес жаловалась на холодное мясо, Сэм шептал Священное Писание – не в молитве, а словно расшифровывал что-то, что мог услышать только он. Низкий, постоянный гул автострады проникал сквозь стены, как звон в ушах – фантом, волочащий цепи за гипсокартоном. В доме возобновился привычный ритм. Дэниел вернулся к своей постоянной роли – повара, уборщика, наблюдателя.
Он бросил взгляд в сторону гостиной, где работал телевизор его матери – очередная криминальная драма, громкость, как всегда, выше необходимого. Даже когда он был один на кухне, вокруг всегда был шум: библейское бормотание Сэма наверху, Долорес, напевающая какую-то древнюю рекламную мелодию, передвигаясь по гостиной. Слои звуков боролись за господство, не позволяя тишине существовать.
Положив спагетти в кипящую воду, Дэниел позволил себе десять минут отдыха. Он достал из кармана телефон и надел наушники, пытаясь создать хрупкий пузырь уединения.
Видео на YouTube начиналось с триумфального пересечения финишной черты – триатлет IRONMAN, руки подняты в знаке победы, лицо сияющее от радости.
«Я был никем», – говорил мужчина после соревнования. «Работал на захудалой работе, утопал в долгах, но в один день решил все изменить. Выносливость – это не только физическая сила. Выносливость заключается в том, чтобы контролировать свое тело, когда разум хочет все бросить и сдаться».
Контролировать. Это слово очень понравилось Дэниелу. Контроль над своим телом. Своим будущим. Над своим разумом.
«В начале меня спасла дисциплина тренировок», – продолжил он. «Затем появились криптоинвестиции, которые навсегда изменили мою финансовую реальность».
«Не все могут так», – пробормотал Дэниел, хотя надежда опасно теплилась в его груди. Он снова проверил свой банковский счет: 1212,47 доллара. Счет за обучение: 13 800 долларов. Расчет был такой же безжалостный, как и вчера, как и позавчера.
На экране промелькнуло уведомление. На глаза попалась открытая вкладка – он и забыл о ней. Какая-то статья во время чтения поздним вечером. Заголовок вверху гласил: «Психопатология: когда стоит обратить внимание».
Он замешкался, затем медленно пролистал страницу вниз.
«Необычный распорядок дня… нарушения сна… повышенная замкнутость… религиозный или грандиозный характер речи…»
Глаза Дэниела поднялись к потолку. Сверху доносился слабый гул молитвы. В последнее время Сэм делал это все чаще – не только по вечерам, но и по ночам. Зажигал свечи в своей комнате. Переставлял мебель. Смотрел на распятие в прихожей, словно оно говорило ему в ответ.
Вернувшись к экрану, одна строчка заострила внимание: «Поначалу симптомы часто незаметны – их легко принять за стресс или эксцентричность».
Он долго смотрел на нее, потом быстро выключил телефон.
Просто любопытство, сказал он себе. Просто небольшая статья.
Томатный соус начал интенсивно бурлить. Дэниел бросился регулировать температуру и ударился локтем о стопку почты. Собирая разбросанные конверты, он наткнулся на выцветшую фотографию – улыбаясь, его бабушка стояла в саду, на шее висел фотоаппарат.
«Бабушка», – прошептал он. Внезапный спазм сжал его горло.
Воспоминание нахлынуло как волна – ее голос, мягкий, но решительный: «Сынок, учись, ты должен учиться!» Ее последние слова, обращенные с больничной койки, рука, сжимающая его руку с удивительной силой.
Глаза Дэниела наполнились слезами – на этот раз не от лука.
Если он уйдет, кто будет следить за оплатой счетов? Кто помешает маме купить еще одну треснувшую ванну для птиц вместо продуктов?
Он механически помешивал соус и в его сознании всплывало лицо бабушки.
«Я стараюсь, бабуль», – сказал он вслух и голос сорвался. «Но я не знаю, как это сделать».
Соус будет готов через двадцать минут. Достаточно времени для поисков.
Он открыл нижний кухонный ящик чтобы взять фонарик. Среди резинок и старых батареек лежала выцветшая голубая папка – старая мамина лицензия медсестры, датированная еще до рождения Сэма. Он слегка коснулся ее, а потом оставил в покое. Она никогда не говорила об этом – никогда напрямую. Но однажды, много лет назад, он слышал, как она бормотала про себя во время ссоры с работником коммунальной службы: «Я могла бы быть кем-то, если бы не встретила его». То, как она произносила слово «его», сказало все, что ему нужно было знать.