В тебе есть я!

Видя ее, и вместе с ней видя ее подруг, Тимофей всегда приравнивал ее к ним, к крутым и горделивым! К которым вряд ли подойти, и вряд ли подойти в обличии, простого паренька. Но нет, не Вера! Все это оказалось просто мимо нее. Но как же ненависть, которую он так самозабвенно взращивал. Не может же быть такого, что это серьезное чувство улетучилось мигом, как только она зашла к нему, в мастерскую, и при этом, не почувствовав ненависть!

За столом мама как всегда интересовалась о том, как прошел его день, на что Тимофей как всегда отвечал общими фразами, дабы не грузить маму, которая сама тоже работала и временами подрабатывала. Ведь проработав среди мужчин полтора года, Тимофей понял, что не все случаи должны были обсуждаться дома, у мужского коллектива есть особые каноны, которые женщинам не стоило бы знать.

Нанизывая макароны на вилку, которых перед этим он промокнул в густом, томатном соусе, он не понимал, от чего его аппетит то пропал. Вроде работал, как и другие дни до полного изнеможения, и съедал чуть ли не всю порцию, любовно приготовленное матерю, а то иногда просил и добавки. Но сегодня случилось что-то другое, потому что никак ни вилка, ни макарон, ни ломтик хлеба, вообще ничего, в рот не лезли. Буркнув что-то себе под нос, он положил вилку и отбросил салфетку и встав со стола и сообщив матери, о том, что завтра ему придется заглянуть в мастерскую, он удалился в свою комнату, оставив ее в недоумении, от того что он почти не прикоснулся к еде.

Но прежде чем он встал со стола, мама решилась, дать ему, как она посчитала дельный совет:

– Сынок, теперь ты всего себя должен отдать учебе, через полгода начнутся экзамены, и полгода уже не за горами! К ним надо готовиться, притом очень тщательно! Я получила образование, и отец твой получил, но так не пойдет, если ты не получишь! – вздохнула глубоко мать, и посмотрела на сына, так, будто, человек смотрит через всю вселенную, – я это веду к тому, чтобы ты отбросил все свои мысли, неважно какие они, хорошие они или плохие, и тем более те мысли, о том, кто же виноват в смерти твоего отца! Да, его уже нет с нами, и смерть есть смерть. Но может было и так суждено, чтобы его не было с нами, чтобы мы его еще больше любили…

Спустя два года я поняла, что ненависть тоже орудие смерти, но человек этим орудием, не убивает другого, а убивает себя!

Глаза Тимофея бороздились по лицу матери, которое когда-то искренне улыбалось, без причин радовалось. И казалось от той незабвенности и счастья не осталось и следа былого. Как и не осталось крепости тела. А ведь она была так подвижна! Ее сильные руки, никогда не отпускались, ее нрав всегда был весел и жизнерадостен, и казалось, ничто не сокрушит ее!

Внезапно Тимофей осознал, что все это время, что его подстегивало и придавало сил, была ненависть к Вере. И наличие этого, никак нельзя было отрицать, ведь оно стало, неким невидимым столпом у него внутри. И что если он перестанет ненавидеть Веру, что если это теперь уже и вовсе не ненависть!

Квартира была не столь просторной, столь светлой. И это ощущение делало все, что было в этом пространстве большим и широким. Новомодной мебелью она, тоже конечно, не была обставлена, но та мебель, которая была, создавала больше уюта, чем та, которая стоила бы минимум как пол квартиры, и готова была бы испугать своей помпезностью, даже тех еще сибаритов. Его комната находилась рядом с гостиной, достаточно широкой, и достаточно широким балконом, где обустроилась замечательная оранжерея, вход которую был открыть постоянно. Ведь там были хорошо ухоженные цветы в горшках, и длинные вьющиеся растения, и все это источало такой аромат, и так радовало глаз, что никакая непогода казалось за окном и в городе, не испортит всю эту красоту.

Свою комнату Тимофей не спешил превращать в мальчиковскую берлогу, с постерами из рожиц, не пойми каких игровых стратегий, и постерами полуголых девиц, которых он никогда в жизни не встретит. И у него в комнате, невозможен был бардак, не потому что он там не сорил, а потому что, он разрешал себе разлениваться.

Под широким окном расположился письменный стол, а поодаль от него расположился шкаф темно-коричневого цвета, рядом с которым был комод, в секции три, четыре. А напротив них была кровать, немаленькая и небольшая. И все было так, что полкомнаты было бы легко велосипедом объехать. Но велосипедом он конечно не орудовал, это место было отдано его силовым нагрузкам, ведь ту работу которую он делал, требовала особой сноровки и не дюжинных сил.

Кинув свое усталое тело на кровать, он несколько минут крутил мысли в голове о событиях сегодняшнего дня. День выдался как весьма обычным, работа, работа, перерыв на перекур, хотя он сам не курил, и снова работа. Нет, он ее не проклинал, и даже не испытывал к ней отвращения, он просто привык к ней и еще, она не давало повод разогнаться всем его мыслям.

Зарплата мамы, точнее медсестры это не была той зарплатой, на которую можно было бы содержать семью, пусть даже из двух человек. Учитывая современную жизнь, с ее реалиями деньги теперь были нужны даже там, где лет десять назад такое не было и в помине. Так что, его к себе устроил дядя, мамин брат, человек честный и порядочный и очень справедливый. Зная что подрастающему пацану нужно работать и найти свое место в жизни и правильно расставить приоритеты.

Работа на первых порах показалось тяжеловатой, но со временем он привык. Когда как многие его сверстники, торчали в клубах, или вообще в злачных местах, и ничего тяжелее кроме гаджетов и бутылки пива и в руках-то не держали, и ничего объемного кроме сторис постов не читали, он успевал и работать, как лошадь ломовая и учиться, как проклятый. А когда родители принялись подыскивать репетитора, Тимофей, сказал им, что усидчивость он уже заработал, а всему остальному репетиры не нужны. И так было на протяжение полутора лет, и этот балласт должен отброшен к сегодняшнему дню.

Но последние полчаса его наконец-то уже завершенной подработки, внесли свои коррективы, и внесли так круто, что он не на шутку раздосадовался. Нахмурив брови и сдвинув лопатки, он как ошарашенный встал с кровати и руками оперся о дверные наличники, и впился в них так, что хруст можно было услышать и в соседней комнате.

Его разгоряченному телу иногда требовался холодный душ, потому что иногда приходилось так работать, что к концу дня сводились не только руки и ноги, но и все мысли. Стоя под холодным душем, он погрузился в свои воспоминания, в которых очень сильно ненавидел Веру. И потом через запутанные мысли в голове, который начал постепенно развязывать, он понял, что ненавидеть Веру, в последние полтора года, превратилось в его самое любимое дело.

Его отвлек сигнал от смартфона. Обычно в это время звонил дядя и спрашивал о том, произошли ли какие либо чрезвычайные происшествия за день. На что он почти всегда отвечал, что все в порядке. Но сообщение оказалось не от дяди, а от Веры: «Спокойной ночи, Тимофей! Сладких тебе снов!», и он понял, что чрезвычайное наступает, для него самого! Он, конечно же, ожидал в сердцах звонка от Веры, но он не ожидал это от сегодняшнего дня, от последнего дня, в своей полутра годовой изнурительной, тяжелой подработке.

–

Войдя в дом, Вера старалась казаться спокойной, родители ни в коем случаи не должны были догадаться, что машины нет и что она подбита, ведь столь дорогой подарок, всегда надо беречь. И сказать родителям, что тебя сбил и вправду какой-то кретин, когда ты всего лишь, дня два-три за рулем, и даже если с социальными навыками у тебя, до этого не было проблем, будет сложновато. Так что надо было приложить все усилия, чтобы никто об этом не узнал и не догадался. Даже подруги не должны были знать, услышь хоть одна из них, новость конечно не сразу распространилась бы, скорее всего распространилось бы сочувствие, а из этого непременно вытекли бы домысли приведших к этим обстоятельствам. А вот мстить Егору, делом было бы трудноватым. Вряд ли, она его снова встретит, поскольку такие как он, тут гости не частые, и на долго они тут не задерживаются.

Шестилетний Игорек всем взглядом, всеми фибрами уперся в телевизор, где один мультяшный герой, бегал за другим мультяшным героем, создавая шум и грохот на экране. Что же может интересовать ребенка, в таком возрасте? Разумеется это то, что двигается, издает звук, то что съедобное и то что, блестит. Вот и собственно сейчас это и составляло жизнь, этого маленького озорного мальчугана. И учитывая все это, и безумно его любя, все члены семьи подстроились, под его режим дня и причуды.

И восседая на диване, в то время как мать, так сильно боролась со сном, Игорек не заметил, как зашла Вера.

– А папа еще не пришел? – тихонько спросила Вера.

Облокотившись на диване, в своей розовой ночной сорочке, мать покачала головой, уж больно сон навалился на нее такой силой, что она не в состоянии была и говорить.

– Ладно, я тогда к себе, завтра его поцелую!

Но помимо сна казалось, будто еще что-то ее тревожит, не то что, отец пропадал ночами на работе, этому кстати, тоже была причина. Куча бумаг как уходили на работу, как обратно и возвращались с работы, и с этими обстоятельствами, тоже не хотелось мириться, уж больно часто отец с ними возился. Но уверовав всех, что такое случается раз в несколько лет, он успокоил своих родных, но думалось, что сам он не успокоился.

– Вера, завтра будут гости! – с полусонным, еле слышным голоском заявила мать, – отца придет навестить его старый друг вместе с сыном, – и добавила, после того как Игорек радостно, воскликнул, от того, что ему наверное завтра будет с кем поиграть, – они с ним дружат с самого детства! Так что, поможешь мне!

– Непременно помогу! – отозвалась Вера, и с облегчением вздохнула, от того, что мать, тревожат пока что, только завтрашние гости, а Игорька тревожит радость, от того, что ему будет, кому показать свои новые машинки.

Поднимаясь к себе в комнату, она еще раз взглянула на мать, которая уже изо всех сил старалась не смыкать глаз и изо всех сил старалась присматривать за Игорьком, у которого в отличии от матери, было бодрое настроение. Наверное, гость уж больно непростой человек, подумала про себя Вера, если мать так ушла в себя и так сильно боролась со сном.

Ее комната находилась на втором этаже, как и комната Игорька. И находилась она в конце коридора, и была обставлена по-девчачьему, везде все розовое, мятное, пушистое вплоть до гардин. Мебель тоже таковая, расставленная по всем углам, лишь кровать с мягким изголовьем стояла в центре. Естественно все это обставляла мама, ведь когда они переехали в новый дом, Вере еще не было и семи, и за границу они пока еще не ездили и всемирная паутина, была доступна, только жителям мегаполиса. Сама Вера, конечно не задумываясь, убрала бы все это царство, розового убранство, но она так привыкла к их мягкости и выносливости, что грех было их распороть, а еще страшнее было то, что таких теперь не выпускали.

Зайдя в комнату и закрыв дверь, она легла на кровать и начала восстанавливать события сегодняшнего вечера. Лица Егора и Тимофея поочередно начали всплывать в памяти. Как в памяти всплывает плохое и хорошее одновременно. И она заключила интересный факт, как же один отличался от другого, а как один не похож на другого. Странно, как-то показалось ей, тот у кого, есть все, ничего не значит, а тот, кто лишен многого, может дать многое. А ведь парадоксально, зачем девушке дорогая одежда и тачки и этот дорогой мир, если ее не уважают, относятся к ней плохо, как к какой-то бездушной вещи, которое потом, обязательно бросят, вдоволь поигравшись. И тут у нее возник абсолютно другой вопрос, надо ли ей было обязательно повстречать несогласующемся с устоями общественной морали имбецила, чтобы она увидела, что-то и хорошее, кого-то хорошего! Итак, за каких-то, пару часов одного январского вечера, она поняла, что хорошее, без плохого не воспринимается.

Поняв, что Егор, относится далеко не бедным, как и она сама тоже людям, она подумала, что неужели, тоже к кому-то проявляло хамское отношение, оскорбила кого-то хоть когда-то, чувствуя вседозволенность и безответственность. А этот скромный парень Тимофей пришел ей на помощь, при том, явно уставший и далеко не за день, и далеко не надеясь на что-то. Поймут ли девушки, поступок Тимофея, и проступок Егора, явно не сопровождавшимся благонамеренностью. Если Тимофей оказался тем парнем, о котором выдумывают и говорят, но не видят, то Егор оказался тем, который видится всем девчонкам подряд, если даже он в радиусе невидимом. Ведь он просто собирательный образ, всех девичьих грез. Красивый-да, богатый-конечно, умный-может быть, хороший-да, у него хорошие костюмы. Но за всем этим, кроется что?

После того как Вера отправила сообщение Тимофею, и когда сомнения улеглось, мигом стерлись все мысли, и ей казалось что она в каком-то волшебном месте, где-то очень, очень далеко. Место это находилось в каком-то другом измерении, в каком-то другом мире.

Место это утопало в зелени, в деревьях и в цветах, зелень была повсюду, и солнце могущественное ласкало каждое дерево своими прямыми до неприличия лучами. Воздух казался таким чистым и был переполнен такой прохладой, которая свойственна бывает лишь тем местам, куда еще долгое время не доберется рука человеческая. Все вокруг было красиво, так красиво, что невозможно было бы описать его словами, и не нашлись бы краски, с которыми их надо было бы передать. И была там такая умиротворённость, что казалось, что не хочется думать ни о чем, даже о себе.

А цветы, которые были в этом невероятном месте, просто чаровали. Большие и величавые, маленькие и пестрые, цветы всех цветов и оттенков невероятным образом дополняли и так всю сказочную красоту. Но было там и еще одно солнце, которое приближалось и приближалось…

Она уснула.

–

После того, как Егор показал всю свою «мочь» Вере, он где-то часа на два, пропал с поле зрения. Что он делал, мы не узнаем, а он и подавно не вспомнит, но пришел он домой абсолютно трезвым! Войдя через главную дверь, при этом стараясь не шуметь, он усердно оглядывался по сторонам, дабы удостовериться, что не попадется на глаза отца, и что в очередной раз не будет слушать нравоучение, которые ему и так опостылели.

Главный вход дома был частью гостиной, у которого окна выходили на переднюю, узкую террасу, перед которой была маленькая дорожка, вымощенная четырехугольными плитами и пара тройка вечнозелёных кустов, а по краю забора возвышались железные фонари. Служебная квартира, которая была предоставлена по службе отца, была уютной, но не обжитой.

Когда отец объявил Егору о переезде в город своего детства, это новость для него оказалась, как известно неожиданной. Это означало лишь одно, что кончились его деньки, где он принадлежал себе сам, и вытворял то, что нравилось только ему самому, причин и без причин напиваясь в хлам, теряя самоконтроль и уважение ко всему. Теперь домой он не мог прийти в состоянии опьянения и состояний котических и также, не мог притащить с собой дружков и девиц, ведь отец теперь каждый вечер будет дома, и не будет теперь пропадать как раньше днями, а то и месяцами.

Свернув на право, по коридору, где расположилась его новая комната, он заметил тусклый свет в кабинете отца, которая находилась в противоположенной стороне. Очень надеясь, что отец уже спит или не услышит его, он помимо бесшумных движений старался и не дышать, заключив в себе весь заранее набранный воздух. Но все было тщетно, отец глубоким басом окликнул его:

– Егор! Ты пришел?

Егор, разочарованно вздохнув, ответил:

– Да!

С виду выглядевши весьма мирным, Олег Константинович был все-таки человеком строгого нрава. Он был из той колеи людей, которые чтили старое, и крайне критично относились к новому. И из нового, что могло бы порадовать такого человека, было рождение нового человека, или изобретения нового препарата, который имел бы функции искоренять всю дурь сразу и навсегда, и облагородить человека безвозвратно. Конечно, это мысли человека фантаста, но он так любил человека и верил человечеству.

По работе встречая обычно умственно отсталых и эмоционально не зрелых личностей, он тоже бы относил Егора к этой категории, если бы он был не его сыном. Уж больно Олег Константинович был недоволен им. Его гулянки и абсурдные выходки, проходили, конечно мимо его взгляда, но они не проходили мимо его ушей. Как бы он не старался, направит Егора на путь праведный, все вело к тому что, праведнее становился только лишь он сам.

Мнение Егора об отце тоже не отличались ноткой прославления. Он скорее не терпел, а потворствовал. После смерти своей жены, матери Егора, Олег Константинович трудно смирился с этим, и стал человеком замкнутым, что конечно отразилось и на Егоре, но как-то не так. Он вдруг вспомнил, что сын тоже является тем человеком, которого нужно не только учить и записывать на все курсы и кружки подряд и набивать его карманы, из раза в раз, и каждый раз стараться, вразумлять его, а быть ему отцом, настоящим, по духу. И начал общаться с ним, как с тем, кто внезапно стал родным.

Внешность Олега Константиновича была респектабельной. Высокий мужчина с широкими плечами, в юношестве который был увлечен спортом и здоровом образом жизни, походил на кинозвезду старых добротных фильмов, жгучий брюнет с проседью в голове, еще не потерявши востребованность у женщин. И Егор, конечно же, желал, чтобы отец женился снова или завел бы какую-нибудь интрижку на стороне, пока его физиология не уснула окончательно мертвым сном. Но этого не хотел сам отец, считая вновь приобретение новых родных, никак не решить проблемы с теми которые уже есть. И вообще он еще считал это бегством, от ответственности. А когда его попросили возглавить одну из высоких должностей в госструктурах, то он и вовсе отказался, ссылаясь на то что, сын ему дороже всех кресел и регалий, тем самым удивив даже не закоренелых карьеристов.

– И где ты пропадал? – присущим ему, строгим тоном спросил Олег Константинович, отодвинув стопку папок в сторону.

– С Вадимом кое-куда заглянули, – готов был Егор принять осунувшийся вид, если отец вновь начнет свои нравоучения.

– И куда же? – иронично заинтересовался Олег Константинович.

– Ну, в хорошее местечко,… в клуб!

– Ах, в клуб! – удрученно промолвил Олег Константинович, зная что других хороших местечек, Егор никогда не предвидит, – и как там, в клубе? – тяжело вздохнув, спросил он.

– Как обычно! Клуб, клуб! – нехотя ответил Егор.

– Думаю Вадим не пьющий парень! – теперь уже сам, желая отстраниться, тихо промолвил Олег Константинович.

– Это, да! Он не пьет! Хотя маленько может позволить себе!

– Рад за него… и за его отца! – уныло произнес Олег Константинович, и тот час, не то что, что-то предчувствовав, а вообще зная, что может еще кое-что случиться, спросил, – надеюсь, ты там ничего не натворил? Я то, тебя знаю!

На что Егор покачал головой и самозабвенно уперся взглядом на стопку папок, которые отец вот-вот отодвинул. Прекрасно зная, что его не интересует ни те папки, ни то, что там внутри, а еще прекрасно зная, что его не интересует ничего, ему пришлось лишь высказать только одно:

– Наверняка заметил, что девушки тут красивые! И заметь, у них естественная красота! Не то, что в столице, где другую, от второй никак не отличишь,… и от третьей и от четвертой тоже! – неоднозначно произнес Олег Константинович.

– Да красивые! Даже очень! – тихо согласился Егор.

– Если найдется хорошая, а она не сомневаюсь, найдется, женю! – вдруг с того не всего заявил Олег Константинович.

И тут же на лице Егора появилось крайнее удивление вперемешку с мрачной задумчивостью «Вот удивлюсь, если эта будет одна из сегодняшних дур!».

–

Утром последующего дня, Тимофей написал сообщение, где просил Веру подойти к часам десяти, а сам явившись не свет не заря, тут же принялся за ее машину. Ничего особого конечно и не требовалось, всего то лишь пару зажимов и креплений в определенных местах, но ему так хотелось, чтобы машина все-таки приобрела свой первоначальный вид, будто она и ни сходила с конвейера.

Надев зимнее серое шерстяное платье, и завязав волосы в пучок, Вера накинула темно зеленую куртку с капюшоном и вышла через боковую дверь, от туда где был вход в гараж. Она была так счастлива, что родители не заметили отсутствие машины, хотя при этом в голову начали приходить и двоякие мысли, это почему же родители не заметили отсутствие машины, и что же им помешало увидеть отсутствие машины. Ей это конечно показалось достаточно странным, но странным скорее было бы то, что машина все-таки отсутствует. Но ей пока не куда было об этом думать, надо было спешить, возвращать ее, машину.