В тебе есть я!

– Как тебя…?

– Егор!

– Так вот Егор! Даже если бы ширина этого стола была бы в полгорода или соразмерно какому-нибудь архипелагу, это мы решаем, хватит ли вам тут места или нет!

– Девушки, надо уметь раздвигать границы!

– Когда начинают раздвигаться границы, потом начинают раздвигаться и ноги! – с иронией выразилась Вера, и на что Егору пришлось с иронией подавить свою ухмылку.

– Не стоит быть столь резкой. Ведь мы же еще не присели в полном составе!

– Даже в урезанном, мы не нуждаемся в претендентах на членство в нашу кампанию и во-вторых, предлагать алкоголь даже кретины бы не стали, – скрестив руки, не весело произнесла Вера, – ясно дело, решил завалить, тюкнуть или как вы там, такое называете? А теперь будь добр освободи наш стол!

Егор вытаращил глаза. Обычно ему не отказывали, точнее никогда не отказывали. Даже самые стойкие, не так грозно держали оборону. Хотя если быть честнее раньше, он к таковым и не подходил, если таковых вообще не замечал. А теперь, чтобы не умереть от скуки, в этом скучном городе, и чтобы не покрыться вековой пылью, встряхнутой от обветшалых шкапов, он решил нацелиться на ту, у которой композитная броня, и принципы железо-бетонные, но лишь до определенных секунд.

Тут он конечно в сердцах не удивился, что его все намерения, причем как он знал не хорошие, будут опрокинуты, как в реки опрокидывается валуны, но он весьма возмутился, что это случилось на самом деле. Ведь считая себя достаточно привлекательным, а еще и достаточно обеспеченным, он думал, что всего полно, что касаемо себя и касаемо девиц. Хотя теперь, что тут произошло такое, которое пока никак не спишешь на сбой системы или на полную глупость той самой Веры, которую все-таки рано величать дурой, он решил обратится к третьим лицам, точнее к девушкам, которые-то наверняка распознали его привлекательность, да что ж там еще и обеспеченность:

– А других не хочешь спросить?

– Не хочу! – ответила Вера, бросив на девушек строгий взгляд.

Егору в силу своего буйного нрава следовало бы быть деликатным, но он не мог быть таковым ни на секунду, и в таких мгновениях из него всегда вылезал черт. И трудно было понять, черт так был плох или он сам.

– Послушай?

– Вера! Меня зовут Вера! – злобно прервала она.

– Вера! Так вот Вера, поверь мне, мы очень хороши, во всем! – торжественно заявил Егор, играя желваками на лице и все еще старательно пытаясь сохранить дружественную гримасу, хотя начало у него, припирать всерьез.

– Верю! Безусловно, что оно так и есть! Жгуч, горюч, могуч! И все-все остальное! Но будь добр, еще раз, освободи наш стол!

Девушки, наблюдавшие полемику, решили не вмешиваться, не потому что Вера их попросила, а потому что они знали, причем твердо, что сама Вера справиться с этим прекрасно! Когда до Егора наконец-то дошло, не без помощи Вадима конечно, что свое общество девушки с ними делить не будут, он встал со стола, и бросил в сторону Веры слова гнусного содержания:

– У сук короны ломаются! А у праведных ржавеет!

– Не беспокойся за мою корону, тебе ее не видать, в каком либо виде! – стараясь не отстать от оппонента, ответила Вера.

–

Долго засиживаться они не собирались, несмотря на то, что завтра была суббота. Ведь с понедельника начиналось не только последнее полугодие в их школьной жизни, но и начинались подготовки к выпускным экзаменам. Учителя пообещали всех одиннадцатиклассников гурьбой запихнуть в актовый зал и тщательно их готовить к экзаменам. Дабы во время них, по словам учителей, ученики не посрамили себя, всенародное образование и их.

Перед тем как покинуть клуб, девушки все-таки удосужились осведомиться, о тех двух. В поле зрение, после того как Вера попросила их уйти они не попадались, хотя в клубе было много других красивых девушек. И вряд ли Егор не заприметил их, ведь их то, красавиц было так много, как клецек в чану. Не уж то ли, его напряг иссяк, если он, не придумал конечно, что-то мерзкое, подумала про себя Вера, и ей от этого стало немного не по себе. Но очень хорошо понимая, что приехав на двух дорожках, Егор не приехал мозгами, она быстренько все эти мысли отмела.

Плавно повернув руль своего нового авто, которая всего лишь пару дней назад, впервые соприкоснулась о гравийную твердь, Вера направилась домой. Перед ней начала открываться картина ночной автострады. Все вокруг окуталось мраком, лишь фонарные столбы освещали путь. Деревья стояли в ряд, пугаю своей строгостью, и казалось, вот-вот нагромоздятся на всю улицу и перекроют ее, не позволяя ей добраться домой. Такого рода страхи, отчего начали нагонять ее. Конечно, она понимала, что в этом ничего страшного нет, но она предчувствовала, что это веяние от чего страшного. Посмотрев на время, и мысленно поделив людей на две группы, на тех, кто не выбрался из ночных заведений и на тех, кто не выбрался из дома, так как девять уже было, а глубокая ночь пока не наступила, она предположила, что до дома она, скорее всего, доедет одиноким путником. А угнетает всего лишь темнота окутанная мраком и усталость от проведенного вечера в клубе.

До поворота в черту города оставалось метров двести. За знаком, предупреждающим о въезде в город, она заметила стоявшую у обочины точно такую же машину как у себя, только другой модели и другого цвета, с выключенными фарами и не горевшим изнутри салоном. Казалось, что она вот-вот рванет.

И да, она рванула… как бешеная, едва Вера, сравнялась с ней. Как-то так получилась, что и Вера поднажала на газ, сама от себя этого не ожидая. Так две машины немного проездили вровень, пока Вера не поняла, что это машина чего-то хочет от нее.

Затормозив, она уступила дорогу, в надежде, что тот исчезнет скорее. Но та машина, наоборот, стала поперек ее машине. Путь оказался подрезан. Маневры со стороны Веры оказались бы тщетными, так как та машина с легкостью могла закрыть объездные пути. А сворачивать назад она не собиралась. Мигнув пару раз фарами, машина подала некий сигнал, а Вера отвечать не стала. Поняв, что ответа не дождётся, водитель того авто медленно спустил стекло, за которой скрывался водитель, точнее Егор. Вера очень удивилась.

Указав пальцем на обочину, он хотел, наверное, поговорить о нелицеприятном знакомстве. Но Вера не хотела с ним говорить, и единственное что пришло ей на ум, произнести:

– Пошел ты, на…!

Видимо Егор умел читать по губам, так как на его лице сформировалась до жути дьявольская улыбка, и некое движение губ. Затем последовал удар, от которого она немного оцепенела. Не успев осознать, что Егор не только оказывается тот еще негодяй, но и засранец, Вера заметила, что его и след простыл. Так быстро он деру дал.

Не зная, что же могло сделать из такого красивого мальчика, ту еще сволочь, будь то дурная кровь или огрехи в воспитании или все вместе в совокупности, она знала, что из него сама готова сделать, если еще раз встретит его.

–

В глазах у нее появилась злость, а из уст исходили те слова, которые обычно пишут на заборах. Понадобилось где-то минут пять, чтобы покрыть чуть ли не все семейное древо Егора и самого Егора, неприличными словами. Потом где-то минут десять она пыталась завести мотор, и с каждой минутой это становилось все труднее и труднее. Казалось мотор зажигание еще чуть-чуть и даст ходу, но пока что, он никак не поддавался. И наконец, когда она смогла дать ход, и наконец, когда у нее получилось, сквернословие, что удивительно, уступило место молебну. Она просила встретить на пути мастерскую, в надежде что хоть одна из них работает в этот пятничный вечер, или хорошего человека, кто оттащить ее авто за своим.

Вера и ее подруги, так сказать были из схожих песочниц, и учитывая сей факт, в угоду родокам и в угоду своим нарастающим амбициям, им рано или поздно пришлось бы сдружиться. Ведь такое сплочение является наиболее крепким, среди всех человеческих сплочений, не считая ту, которая с годами все-таки превращается в привычку. Конечно же, все остальные считали, что их крепкая дружба результат приблизительной схожести их банковских счетов, или как выразиться по-другому, они одинаково богаты, и были в этом абсолютно правы, но с годами девушки так переплелись друг с другом, что казалось, что они и вправду сдружились.

Главной среди них, многие считали Лену, и делали вывод исходя из того что она, была не так скажем умна, скорее опытна в делах некоторых, и была и вправду невероятно эффектна и притягательна. И все это суммарно выставляло ее лидером, но это было не так. Вожаков не бывает, у тех, кто одинаково мыслит. Они все в равной мере несли свой вклад, к нерушимой на первый взгляд дружбе. И дело было не в том, что их дружбу можно было разрушить, просто их дружба не состояла, из девичьей наивности. А состояла из понимания, что подобное должно принадлежать подобному.

Проявление интереса Егора к Вере, не будет конечно же, обсуждаться среди них как новость номер один, таких как он много, и мусолить они ее не будут на каждом шагу, но этому будет место быть. Потому что есть данность, если подобное должно принадлежать подобному, то подобное тоже должно перепасть к подобному. Так что, пусть появится хот сто девиц испачканных золой, все равно сказка не превратиться в реальность.

На сторонней улице ее глазам показалась вывеска с рисунком желтого автомобильчика, на которой были нарисованы веселые глаза и жизнерадостная улыбка. Ей показалось что этот автомобильчик улыбается ей самой, что сама невольно улыбнулась, и обрадовалась тому, что ей не придется переть авто через весь город.

–

Копошась под капотом, Тимофей высунулся на призыв «Есть ли кто в мастерской?»

Эта оказалась девушка в очень высоченных каблуках, в коротком алом платье, и в еще более коротком пальто примерно такого цвета, на лице которой тревога чередовалась с беспокойством. Обычно юные особы не часто захаживали в мастерские, вместо них это делали родственники или знакомые мужского пола, а если и заходили таковые, то из женского у них оказывалась только оболочка. Так что это девушка оказалась в чрезвычайной беде или она чересчур смелая, подумал про себя Тимофей.

В провинциальных городах, если есть старые кирпичные постройки, которым еще долгое время не будет грозить снос или реструктуризация, не будут еще долгое время пустовать, ни для складов, ни для мастерских. Тут везде пахло бензином и маслами. На стенах висели железные, громадные полки, на которых были всякого рода и назначений инструменты, некоторые из которых были ростом с человека, а некоторые, бог знает, для чего были предназначены. Был и диван, в правом углу с потертой кожей, рядом с которым стоял деревянный круглый стол на длинных ножках, и на котором стоял достаточно большой бокал, из которого выходил пар, который мог бы означать, что парень работает каждый день и по долгу.

Руки у него были засучены по локоть, и на руках и на одежде были масляные пятна. А комбинезон и вовсе казался, что выцвел, выцвел не только от грязи и пыли, но и от бесконечных стирок. Но это все, не делало его неопрятным, а наоборот придавало ему серьезности и существенности.

Глаза как она заметила, были голубые, такие же как и у Егора, и с таким оттенком как у Егора, но с той лишь разницей, что у него в глазах было что-то непостижимое, в то время как в глазах Егора, она заметила пренебрежение, которое невероятно соседствовало с чем-то не далеким.

– Можешь ли мне помочь, машина не на ходу, – чуть ли не взмолилась Вера.

– Сейчас, руки вытру, и посмотрю! – сдержанно отозвался он.

Январский ветер не так сильно пронизывался, но холод чувствовался. Для крепкого тела Тимофея не понадобилась куртка, которая была брошена на диван часом ранее. Мастерская, расположившаяся в полосе точно таких же мастерских, но других предназначений, была маленькой. С обеих сторон висели только вывески, и кое-где был свет, а так почти полумрак. Лампа, горевшая над мастерской, не давала нужного освещения, но Тимофей и так понял, что машине нужен ремонт, пробоина с размером два кулака просто кричала об этом.

– Этот удар был преднамеренным? – строго спросил Тимофей, наматывая лоскуток ткани на руку.

– Нет, это зверь,… да в меня врезался зверь, – содрогнулся голос Веры.

– С человеческим лицом?

– М-да!… С человеческим лицом! – поняв, что этого молодого человека, ей явно не обмануть, краснея от того, что только что соврала, ответила Вера.

– С двумя ногами?

– Да!

– С двумя руками?

– Да!

– Тогда это не зверь! Это кретин! – заявил Тимофей и сильно огорчился, что он, этот кретин, не завершил свое дело до конца, потому что он знал Веру, и потому что он ненавидел Веру. Ее отец, отец Веры если был не и прямым, то был определенно косвенным виновником в смерти его отца, из-за чего, теперь ему приходится совмещать эту тяжкую работу с учебой. Владея фирмой, хотя и небольшой, на фоне финансового кризиса, фирма отца Веры, поглотила фирму отца Тимофея, отчего тот умер, не выдержав ни конкуренции, и ни последствий. Так что ему, искренне верилось, что есть, за что ненавидеть Веру.

Ростом он был выше Веры на пол головы, имел широкие плечи, крепкую осанку и сильные руки. И несмотря на то, что выглядел хотя он и молодым, но казался, что намного старше своего возраста, об этом говорили его, временами суровые, временами мудрёные глаза, и это чувствовалась очень. И еще казалось, что улыбка очень редко отражалось на его подтянутом и строгом лице, как и все веселое. Но было очевидно одно, нечто другое, что увиденное, услышанное или прочитанное навсегда оставались в нем, делая его человеком рассудительным и здравомыслящим.

Его светлые и взъерошенные волосы отдавались особым золотым блеском, хотя и были растрёпаны, а губы были сомкнуты, лишь иногда в движение приходили уголки рта. А широкие брови готовы были, тот час же устремиться к переносице, если что-нибудь пойдет не должным образом. Но почему то, его лицо, его взгляд, его внешность, его сущность никак не спугнули Веру.

Пришло время затаскивать машину, оставлять ее на улице было не лучшим делом, не потому что она новая и дорогая, а потому что она принадлежала девушке, и это так счел нужным Тимофей. Была бы другая машина, как внедорожник или фура, то Тимофей не забеспокоился бы, потому что они не влезли бы в мастерскую, и потому что, отвинтить от них что-то, мало кому захотелось бы.

В то время когда Тимофей затаскивал машину, Вера неожиданно поймала себя на мысли, в том что любуется им, синем, в весь в пятнах комбинезоне парнем, что весьма внезапно странным показалось ей. Ведь как он углубился в этот процесс, при этом стараясь соблюсти все нужные и не нужные тоже меры, и при этом стараясь как можно бережно отнестись ко всему, чему он прикасался, просто удивили ее. Другой бы на его месте, подумала она, успел бы бросить на нее несколько неоднозначных взглядов и сострить тупыми шутками, пару, тройку раз.

А вот что касаемо самого Тимофея, так он за это время, тоже успел подумать о том, не устала ли она стоять, на этих высоченных каблуках, которые, как показалось ему, наверняка, успели растянуть не одно сухожилие, и то что, не холодно ли ей в этот январский вечер, и то что, не будет ли она простужена, в конце-то концов. Конечно же, все это позарез не шло испытуемой к ней ненависти, но было то что, что в этой его той самой ненависти, не было место тому, чтобы она чахла или захворала.

– А…? – неловко протянул Тимофей, хотя прекрасно знал, как ее зовут и кто она такая.

– Вера, меня зовут Вера! – смущенно, слегка улыбнувшись, представилась она.

– Тимофей, рад знакомству! – сухо в ответ произнес он и тут же отвернулся от нее.

– Честно говоря, я тоже рада! – встрепенулась Вера, а потом тихонько призналась, – очередного выродка, извини, я уже не выдержала бы!

Хотя лицо Тимофея от этих слов ничуть не изменилось, но внутри у него все перевернулось вверх дном. Потому что его намерения никак не отличались, от намерений очередного как она высказалась, выродка! Ведь он, наверное больше всего хотел, чтобы ее сбил или в конце концов убил, какой-нибудь выродок, и не более того!

Но еще он так хотел, чтобы она, такая красивая, такая юная, не была бы сейчас, так мила и очаровательно, и так сильно не хотел, чтобы ее прекрасные большие серые глаза, смотрели на него и отяжеляли в нем то, что и так было тяжким.

О, да! С этими глазами он был знаком давно. И первое, что он захотел сделать после смерти отца, то взглянуть в них и понять, не чувствует ли Вера вину! Вину от того, что проделал ее отец с его отцом, и что проделал ее отец с его будущим, которое теперь сломано на долгие годы!

Проходя мимо него, со своими подругами, она конечно же не обратила на него внимание, и конечно же не имела понятие, ни о Тимофее, ни о его отце, ни о финансовом кризисе, ни о его последствиях, и кажется ни о чем. Но этим, он неожиданно для себя понял, что уловил каждую черточку на ее лице, и увидел эти губительной красоты глаза, которых позже, возненавидел всем сердцем, и всем чем мог. И то что его нутро проделало с ним такое, показались для него, чем-то предательским. Вера конечно же не была виновата, не в финансовом кризисе, не в ее разрушительном последствии, как и собственно в смерти его отца, но она была дочерью того человека, по вине которого, его отец отправился в могилу. Он понимал что бизнес дело опасное, и оно никого не щадит, и никого не жалеет, и ему все равно, кто ты и что ты. Но он все равно ненавидел Веру, так ненавидел, что ее образ засел в его голове так крепко, что не придумали еще то, с чем можно было бы вызволить его оттуда.

И когда они обменивались номерами, то она даже, не подозревала, что его сердце полно ненависти и вражды, так крепко он овладел своими нервами. Сказав, что обязательно позвонит, как только машина будет на ходу, он плотно сомкнул губы в тугую линию, что он на вопрос который далее последовал, не смог ответить достаточно быстро.

Вера спросила, где можно поймать такси, на что Тимофей грозно уставился на нее и твердо заявил, хотя совершенно не намеревался этого делать, все еще находясь на энтузиазме своей ненависти:

– Один кретин, тебе уже повстречался, не хочу, чтобы еще и очередной переплелся! Так что, сам тебя отвезу! И потом с таким штырем, – указывая явно на ее каблуки, – ты и до утра, не доберешься, до дома!

– Повезло твоей девушке! – глубоко вздохнув, произнесла Вера и смущенно опустила глаза.

– У меня нет девушки! – покраснев как помидор, заявил Тимофей.

Почему он это произнес, Тимофей никак не понимал, если один кретин не сбил ее, нашелся бы как он говорил, другой, который, точно завершил бы свое дело весьма успешно. Но почему то, он очень не хотел, чтобы ей было плохо, пока что сегодня,… пока что сейчас.

Этот город удобно устроился около лесного массива, чтобы ночью и днем вдыхать в себя весь его чистый воздух и в ночном бархате синего неба купаться в холодном сиянии Луны. Дома и здания, окутанные темнотой, здесь на окраине города, кажется уже согласовались с этим фактом, и конечно же не радовали свечением ламп. И тому кто окажется в этом месте, не хотелось бы думать это не от того, что они пусты, а от того что люди уже уютно расположились в своих пристанищах, в ожидании очередных скитаний своих снов.

В ожидании Тимофея, пока он приводил себя в порядок, Вера успела осмотреться, дрогнуть от холода, и удивиться тяжелой и протяжной работе молодого и на внешность, очень даже приятного парня. Парня, который мог бы сейчас быть в клубе, и потягивать что-то и озарить взглядом полсотни полуголых девиц и зародить в голове парочку непристойных мыслей. Но его взгляд, суровый и отстранённый, который тут же всплыл в ее голове, не позволил ей так подумать, и от этого так стало почему-то ей хорошо, даже несмотря на то, что ее машина подбита, и даже несмотря на то, что где она сейчас.

Мотоцикл оглушительно заревел и наполнил воздух углекислым газом. Он робко предложил ей сесть, но после того, как обвел взглядом ее хрупкий силуэт, и ее красивое лицо, что испугался. Испугался за себя, за нее, и испугался из-за того, что она чертовски прекрасна. А потом сам сел, и чуть ли не с содроганием в голосе, попросив обхватить его как можно крепче, потому что на дорогах колдобины, в которых можно с легкостью застрять.

Никаких колдобинах они конечно не застряли, но казалось как будто какая-та их частичка уже застряла в этой ночи, которая запечалится в их голове, даже когда их сердца перестанут биться и пересушится вся кровь в их венах. Всю дорогу она как могла, держала его крепко, что он ощущал ее каждой клеточкой своего сильного и подтянутого тела, которая закалилось тяжелой работой. И всю дорогу он то и дело отгонял, мысль о том, что бы она, как бы то, не подорвала испытуемую к ней ненависть, которую он так долго и самозабвенно взращивал в себе.

–

Когда они прибыли к дому Веры, Тимофей увидел почти похожие друг на друга дома, только с чуть изменёнными фасадами. Это была улица престижных построек, коих владельцы считались людьми весьма респектабельными и весьма обеспеченными. И дома в таком месте стоили, сорок его годовых зарплат, а потом прикинув еще немного, Тимофей понял, что наверняка не сорок, а дважды сорок.

Сняв шлем, Вера протянула его Тимофею:

– Спасибо что довез! – поправляя свое коротенькое платьице, тихо произнесла она.

– Без труда! – скупившись на ответные слова, выдержанно произнес Тимофей.

– А ведь не все парни, без какого-либо умысла, могут прийти на помощь!

– За всех парней я не отвечаю! – заявил Тимофей, спрыгнув с мотоцикла, и принялся подкреплять шлем, на заднем ремешке сидения.

– А я рада! Представь себе, не прикончил бы первый, нашелся бы второй! – как-то весело заявила Вера.

– А зачем, тебя нужно прикончить? – вздув ноздри и наполнив широкую, сильную грудь воздухом, спросил Тимофей, за багровев даже несмотря на холод.

– Не знаю за что, меня можно прикончить, – ухмыльнулась Вера, – но хотеть видеть рядом с собой хорошего человека, это не преступление. А отказать явному болвану, конечно не героизм, но стоит чего-то!

И он понял, что именно отказ, какому-то кретину, случилось причиной того, чтобы она заглянула в мастерскую, в котором он подрабатывал более полутора лет. Если бы не ненависть, которая глыбой застряла у него внутри, он подумал что, непременно поддержал бы ее:

– А кто это сделал? – процедив сквозь зубы, спросил Тимофей.

– Давай не будем о нем! Ведь вряд ли я его снова увижу! – едва сказала эти слова Вера, как неожиданно для себя споткнулась на ровном месте, на том месте где нет и камушка и где нет, хоть каких-либо выбоин. Но к ее счастью Тимофей успел ее подхватить, – таких как он… много, не всех перебьешь! – судорожно добавила она, оказавшись в крепких и сильных объятиях Тимофея.

Руки у него оказались сильными, и на мгновение она ощутила, что что-то током пробежало у нее внутри, заставив ее невольно встрепенуться. А у него так сердце заколотилось, от ее хрупкости, будто казалось, что она фарфоровая вазочка, у которой нет цены, и с рядом которой дышать запрещено. И все его вены, наперебой готовы были ввязаться в тугой узел, оттого, что она показалась ему невероятно красивой. А ее дыхание которое он ощутил в этот момент, казались вот-вот вскружит ему в голову.

Но очень сильно постаравшись и взяв себя в руки, он тихонько отодвинул ее, как бы то на место безопасное и поспешил ретироваться, сбежать. И сбежать как можно скорее, даже если она рухнет, ведь, если этого не сделать, казалось что рухнет вся его сила, которая годами и мгновениями копилась у него.

Перед поворотом на шоссе Тимофей остановился и оглянулся назад, сам не зная почему, увидев все еще его провожающий силуэт Веры. Он содрогнулся, содрогнулся от того, что она стоять может еще долго, в ночь, в холод… и делать это, ради него.

–

Каждый день повторял другой день, каждый день забывался, как и предыдущий, каждый день предвещал неизбежность последующего дня. За полтора года подработки Тимофей возвращался домой без чувств, без мыслей, опустошив все, что в нем было и есть, на работе. В будни после школы, он шел в мастерскую, выходные коротал тоже там, а на каникулах и вовсе, торчал без вылазки. Итак, изо дня в день.

И ненависть его к Вере, конечно, не вытачивалась, но и никак не уходила. А он так хотел, чтобы все ушло-улетело, как ветер в поле или испарилась как лужа в песке, не потому что, что это как-то мешала ему, а потому что он, устал от нее. Но сегодняшний день, вышел совсем иным, его нахлынула волна незнакомых ему чувств, которые неумолимо неслись к нему, к его мыслям. Еще и зародилось какое-то ощущение, ощущение опустошенности.

Дав себе слово, что до поступления в институт, ему придется стать полностью глухим, слепым и немым, он не подозревал, что это ему придется сделать как можно быстрее. Ведь не поддаться тому, что может с ним сделать красота Веры, не только ее внешняя красота, но и сама Вера, что очень конечно стало неожиданным для него, было невозможно.