Белая слива Хуаньхуань

– Я встречалась с наложницей Чжэнь всего два раза, – фэй Дуань не теряла хладнокровия и спокойно отвечала враждебно настроенной фэй Хуа. – Первый раз был на праздновании дня рождения принцессы Вэньи, а второй раз – ночью во время банкета. Мне кажется, или ты подозреваешь, будто я говорю все это, лишь бы только защитить цзеюй? – Наложница покачала головой. – У меня нет столько здоровья и сил, чтобы тратить их на вранье и защищать того, кого я едва знаю.

Многие из тех, кто стоял рядом, осуждающе покосились на наложницу Хуа, которая своими сомнениями огорчила страдающую от болезни фэй Дуань.

– Что ты, я совсем так не думала. – Хуа пришлось отступить. – Я бы не посмела подозревать нашу благородную сестрицу Дуань.

Сюаньлина мало волновала перепалка двух наложниц. Он подошел и протянул руку, чтобы помочь мне подняться.

– Моя наложница не уступает в преданности самому Вэй Шэну, который погиб, обнимая сваю моста, – сказал он, глядя мне в глаза [30].

Я вздохнула с облегчением, хотя и не чувствовала ног, которые затекли от долгого стояния на мраморном полу. Чтобы подняться, мне пришлось опереться одной ладонью на отполированную плитку, а другой ухватиться за руку Сюаньлина. Стиснув зубы, я попыталась встать, но ноги меня не слушались. Они словно стали ватными. Покачнувшись, я оказалась в объятиях императора.

Как же мне было стыдно! Я опозорилась на глазах у всех. Мои щеки тут же вспыхнули, и я почувствовала жар, быстро растекающийся по лицу. Фэй Хуа недовольно скривилась и отвернулась, чтобы не видеть, как меня обнимает император.

Императрица же тихонько рассмеялась и сказала:

– Тебе надо для начала присесть, а потом позволить лекарям тебя осмотреть. Для здоровья вредно долго стоять на холодном полу в тонкой летней одежде, – сказав это, государыня покосилась на наложницу Хуа.

Проворная служанка тут же подала мне стул, и я уселась рядом с наложницей Дуань. Сюаньлин отпустил мою руку, только увидев, что я села и мне больше не грозит унизительно упасть на пол.

Моя спасительница оглянулась на служанок, которые прятались за спинами наложниц. Пару раз кашлянув, она осторожно заговорила:

– Я понимаю, почему сестрица Хуа не сразу мне поверила, ведь только что те две девицы утверждали, что видели, как цзеюй Чжэнь шла в сторону двора Яньюй. Я думаю, что нам надо сразу разобраться с этим, чтобы во время расследования не возникло путаницы. А вы как считаете, Ваше Величество?

– Я полностью тебя поддерживаю, – ответила императрица. Строго посмотрев на неровный строй служанок и евнухов, она велела: – Служанки, которые только что свидетельствовали против цзеюй Чжэнь, выйдите вперед.

Две девицы тут же вышли и упали на пол, громко стукнувшись коленями о мраморную плитку. Они склонились до самой земли, пряча побледневшие от страха лица.

– Вы двое своими глазами видели, что цзеюй Чжэнь входила во двор Яньюй? – спросила императрица.

– Ваша рабыня видела лишь то, как цзеюй Чжэнь шла в сторону двора Яньюй, но входила ли она… Просто мне показалось… – дрожащим голосом ответила первая служанка.

– Что значит «показалось»? Получается, ты ничего не видела и обвинила наложницу Императора, потому что тебе «показалось»? – Императрица была недовольна. – А что насчет тебя? – спросила она у второй служанки.

Та ударилась лбом об пол и тихонько пролепетала:

– Я видела только то, что госпожа Чжэнь была одна.

Государыня их уже не слушала. Она повернулась к императору:

– Что прикажете, Ваше Величество?

Сюаньлин с явным отвращением посмотрел на распластавшихся по полу служанок.

– Пусть императрица сама решает, как их наказать, – произнес он. – Только помни, что не следует потворствовать тем, кто любит выдумывать на пустом месте. Это дурная привычка.

Императрица повернулась к Цзян Фухаю:

– Забери их и проследи, чтобы они сами себе дали по пятьдесят пощечин. Пусть это будет уроком для других.

Вскоре за окном раздались звуки пощечин и тихий плач наказанных служанок. Наложница Хуа невинно похлопала пушистыми ресницами, сделав вид, что ничего не слышит, и совершенно спокойно уселась рядом с цзеюй Цао, словно бы не она совсем недавно обвиняла меня в тяжком преступлении.

Наложница Цао, покачивая принцессу Вэньи, смущенно посмотрела на меня и сказала:

– Сестрица Чжэнь, прости меня, пожалуйста. Зря я поспешила и начала тебя упрекать.

– Не надо извиняться, – ответила я, покачав головой. – Я прекрасно понимаю, что, когда дело касается ребенка, матерью начинают управлять чувства, а не разум.

Фэй Хуа, услышав извинения Цао, через силу улыбнулась и обратилась ко мне:

– Я неправильно все поняла. Я так беспокоилась о принцессе, что сделала поспешные выводы. Надеюсь, ты на меня не обидишься.

– На что мне обижаться? Я прекрасно понимаю твои чувства, – ответила я, пристально глядя в глаза наложницы Хуа.

Она хотела сказать что-то еще, но мои слова выбили ее из колеи, поэтому она произнесла лишь:

– Я рада, что ты все понимаешь.

Атмосфера в зале все еще оставалась напряженной. Наложница Дуань, решив отвлечь всех от опасной темы, откинулась на спинку стула и обратилась к императору:

– В ту ночь я слышала, как из зала Фули доносится прекрасное пение. Голос показался мне знакомым, но я так и не поняла, кто же тогда пел.

Императрица опередила растерявшегося на мгновение Сюаньлина:

– Это была наложница Ань, которую недавно повысили до мэйжэнь. А голос показался тебе знакомым, потому что именно она в последнее время поет для императора.

Императрица посмотрела на Линжун и велела той выйти и поприветствовать фэй Дуань.

Старшая наложница взяла мою подругу за руку и какое-то время молча разглядывала.

– Прелестная девушка, – наконец сказала она. – Поздравляю, Ваше Величество, вы снова обрели свою красавицу.

Сюаньлин довольно улыбнулся и кивнул. А вот я удивленно замерла, услышав похвалу Дуань. Раньше мне казалось, что она просто болезненная, хрупкая женщина, но сегодня она доказала, что тоже умеет плести интриги и достойно отвечать на нападки. Вот только если дело касалось комплиментов, она почему-то использовала одну и ту же фразу: «Вы снова обрели свою красавицу». Именно так она сказала про меня, когда увидела в первый раз. И теперь она снова повторила ее, но уже говоря про Линжун. Почему она не сказала что-то другое?

Сюаньлин лично проводил меня до павильона Ифу, а затем удалился в свой дворец, чтобы заняться государственными делами.

Я выждала немного, подсчитывая в уме, сколько времени понадобится наложнице Дуань, чтобы добраться до моста Цяньцзин, что располагался неподалеку от Ифу. Позвав с собой Цзиньси, я поспешно вышла из павильона и направилась к озеру. Я оказалась права: почти сразу же я увидела паланкин своей защитницы.

Я, согласно правилам этикета, отошла в сторону и стала ждать. Увидев меня, Дуань приказала слугам остановиться и вышла из паланкина, используя плечо служанки как опору.

– Какое удачное совпадение! – сказала она мне. – Не желаешь ли прогуляться вместе со мной?

Я сразу же согласилась. Наш путь пролегал сквозь густые тени тунговых деревьев и заросли бамбука, верхушки которого напоминали хвосты феникса. Чем дальше мы уходили, тем тише становилось вокруг. Мы молчали, прислушиваясь к щебету птиц. Я выждала момент, когда личная служанка фэй Дуань останется немного позади, и взяла старшую наложницу под руку.

– Матушка, большое спасибо, что помогла мне сегодня, – прошептала я. – Ты меня спасла. Вот только…

Мы прошли еще несколько шагов, прежде чем она ответила:

– Можешь меня не благодарить. Я помогла тебе, потому что того требовала моя совесть.

Меня удивили ее слова:

– Ты веришь, что я невиновна?

На лице наложницы Дуань появилась улыбка и тут же исчезла, как проплывшее по небу облачко.

– В ту ночь ты проходила мимо моего дворца, и я видела, что ты идешь со стороны террасы Тунхуа. Я подсчитала время и поняла, что виновница не ты.

– Матушка, прости меня. Я так спешила, что не заметила тебя и не поприветствовала должным образом.

– Не извиняйся. Меня трудно было заметить. Я пряталась в тени ворот и слушала чудесную песню, доносившуюся из зала Фули. – Наложница Дуань вздохнула и сказала с грустной улыбкой: – У мэйжэнь Ань такой юный голос, что, услышав его, я ощутила, как же быстро летит время.

– Матушка, ты в полном расцвете сил! Ты прекрасна, как цветок! – Я тихонько рассмеялась. – Почему ты вздыхаешь и говоришь о пролетевшем времени?

– Если и цветок, то уже увядший, – сказала она и пристально посмотрела мне в глаза.

– Что ты, матушка Дуань! – воскликнула я, хотя мне было не по себе от ее взгляда.

Недовольство быстро исчезло с ее лица и сменилось ласковой улыбкой.

– Вот ты действительно прекрасна, цзеюй Чжэнь. Я совсем не удивлена, что император полюбил тебя.

– Матушка, не шути так.

Фэй Дуань остановилась, чтобы передохнуть. Обняв высокий стебель бамбука, она какое-то время любовалась прекрасным видом на озеро.

– В ту ночь ты очень спешила, но я успела заметить отпечаток грусти на твоем лице. Что тебя тогда опечалило? – Я не спешила что-то говорить, и Дуань поняла, что не услышит от меня ответ на свой вопрос. – Можешь не отвечать. Пускай обычно я и держусь подальше от людей, но это вовсе не значит, что я ничего не знаю о происходящем при дворе.

Я неосознанно перебирала узлы, что украшали концы шелковой ленты, служившей мне поясом. Несмотря на то что половина лотосов на озерной глади успели завянуть, вид все равно потрясал красотой и дарил умиротворение. Я молчала, ожидая, когда фэй Дуань заговорит о чем-нибудь другом.

Но она посмотрела на меня своими ясными, как небо в хорошую погоду, глазами, и я поняла, что она обо всем догадалась. Я отвела взгляд и засмотрелась на изумрудные серьги, от которых на ее щеки падала зеленоватая тень.

– Цзеюй, разве есть смысл в твоей грусти? Я человек далекий от страстей этого мира и не мне тебе об этом говорить, но… Ты должна сама понимать, что сердце мужчины непостоянно. «Оно, словно солнце, весь день бежит по небу; утром оно на востоке, а вечером уже на западе» [31]. Что уж говорить о повелителе целого государства? Если ты будешь об этом переживать, то сделаешь себе только хуже.

Я была не согласна с ее суждениями.

– Неужели не было ни одного императора, который всю жизнь любил бы одну женщину? – Я задала вопрос, прежде чем поняла, что именно я сказала.

Судя по тяжелому дыханию, наложнице Дуань с трудом давались длительные беседы, но она все так же смотрела на меня с доброй улыбкой.

– Покойный император отдал свое сердце гуйфэй Шу, но вспомни о том, что после него осталась и тайхоу, и несколько тайфэй [32], не забывай и про детей. Чувства государя намного изменчивее, чем у простого мужчины. Не стоит принимать это близко к сердцу, иначе ты понапрасну изведешь себя.

– Матушка, ты все правильно говоришь. Я простая наложница и должна прислушиваться к твоим советам.

– Правильно или неправильно, это дело второе. Главное, чтобы ты сама это поняла.

Старшая наложница замолчала и стала наблюдать за тем, как в озере резвятся большие и маленькие карпы. Я же, отломив ивовую ветку, повертела ее в руках и стала водить ею по поверхности озера, гоняя туда-сюда мелкие зеленые водоросли. Увидев, как маленький карп повсюду следует за большим, фэй Дуань задумчиво произнесла:

– Принцесса Вэньи – такая очаровательная девочка. Жаль, что ее ждет печальная судьба.

Мне было странно это слышать. Я неловко рассмеялась и сказала:

– Почему ты так говоришь? Хотя она и слаба здоровьем, но в ней течет императорская кровь. Боги будут следить за ней с Небес и оберегать ее.

Дуань нахмурилась и брезгливо скривила губы.

– Боги, о которых ты говоришь, с удовольствием наслаждаются ароматом сжигаемых нами благовоний, но им совсем нет дела до страданий простых людей. А уж маленькая девочка для них просто песчинка. Боюсь, что они даже пальцем не пошевелят ради нее.

Я потеряла дар речи. Я не ожидала, что у этой хрупкой с виду женщины окажется такой сильный характер. Она начинала мне нравиться.

– Дочка у Цао Циньмо недоношенная, – продолжила фэй Дуань. – Она родила ее раньше срока. При этом плод во время родов находился в неправильном положении. Циньмо чуть не умерла тогда. Поэтому император относится к Вэньи с таким трепетом. – Наложница с грустью вздохнула. – Все думают, что дети, рожденные во дворце, не знают бед, но на самом деле те дети, что родились у простых родителей, намного счастливее императорских.

Я знала, что фэй Дуань уже много лет не могла забеременеть, поэтому тема детей для нее была болезненной.

– Матушка, у тебя очень доброе сердце, но не стоит так переживать о других. Лучше позаботься о своем здоровье, и однажды ты обязательно родишь императору принца или принцессу.

Я хотела ее утешить, но получилось наоборот. Дуань с горечью во взгляде усмехнулась и сказала:

– Спасибо за добрые слова, но боюсь, что мне не суждено познать счастье материнства.

Меня опечалили ее слова, но я не сдавалась:

– Матушка, ты в самом расцвете сил. Не стоит так говорить, иначе сама на себя накликаешь беду.

Наложница Дуань посмотрела на небо.

– Если мое желание исполнится, я готова отдать десять лет своей жизни, – негромко сказала она, словно бы разговаривала не со мной, а с теми, кто был выше нас. Потом она повернулась ко мне, и я в очередной раз подивилась тому, насколько бледным было ее лицо. Оно было похоже на белый лист бумаги, на котором кто-то нарисовал очень грустные глаза. – Вот только боюсь, что даже если я отдам половину своей жизни, мое желание так и не сбудется.

«Неужели она болеет чем-то настолько серьезным, из-за чего не может забеременеть?» – подумала я. Мне было ее очень жаль, но я старалась этого не показывать.

– Тебе бы самой прислушаться к собственным словам, – вдруг заявила фэй Дуань. – Тебе надо переживать за себя, а не за других. На этот раз мне удалось защитить тебя, но я не смогу все время быть рядом.

– Большое спасибо за помощь, матушка. Когда у меня будет время, я обязательно тебя навещу.

– Не стоит, – она покачала головой. Видимо, она совсем ослабела, потому что ее и так тихий голос стал еще тише. – Тебе не обязательно меня навещать. Да и мне не нравится, когда меня видят во время болезни. К тому же… – Она сделала паузу и внимательно посмотрела на меня. – Будет лучше, если мы не будем встречаться лишний раз.

Хотя я и не поняла, почему она так сказала, я чувствовала, что за ее поведением и неожиданными словами скрывается нечто большее, что у всего этого есть свой смысл.

– Хорошо, – ответила я и вежливо поклонилась.

Во время беседы дыхание фэй Дуань становилось все более частым, и к этому времени она дышала уже совсем с трудом. К ней подбежала служанка и достала фарфоровую склянку, из которой высыпала пару черных, как смоль, пилюль.

– Простите, госпожа цзеюй, но хозяйке пора принимать лекарство, – объяснила она мне.

Я поняла намек. Низко поклонившись, я сказала:

– Матушка, прости наложницу за беспокойство. Желаю тебе всего наилучшего.

Фэй Дуань чуть заметно улыбнулась и кивнула. Последние силы она потратила на то, чтобы с помощью служанки дойти до паланкина и забраться внутрь. Вскоре у озера остались только я и Цзиньси.

Глава 5

Медовый аромат

Уже через три дня стало известно, кто на самом деле виноват в отравлении принцессы Вэньи. Евнух Тан, отвечающий за приготовление десертов, признался, что по невнимательности перепутал порошок из водяного ореха и маниоковую муку.

Эту новость я услышала, когда мы с Линжун трудились над двусторонней вышивкой на белоснежном шелке, натянутом на каркас из черного дерева. Двусторонняя вышивка – трудоемкое изделие. Вышивальщицы должны не только мастерски управляться с иглой, но и уметь видеть общую картину, складывающуюся из многочисленных стежков, при этом все концы нитей обязательно должны быть спрятаны под рисунком. Любой неаккуратный стежок – косой, кривой или просто лишний – мог изменить рисунок или вовсе его испортить.

Мы вышивали картину под названием «Долгое путешествие по весенним горам». Спустя час работы у меня зарябило в глазах от обилия зеленого на белом и слегка закружилась голова. Я отвела взгляд от вышивки и посмотрела на окно. Сквозь светло-зеленые занавески виднелись темные силуэты. Это Цзиньси вместе с младшими служанками сушила ткани, присланные из Министерства двора. Потревоженные ими бабочки репницы [33] вылетали из своих укрытий в тени и кружили в воздухе, словно провожая своим танцем уходящее лето. Я поднялась и потерла основание шеи, затекшей за время работы. Сделав глоток освежающего напитка из сянжу [34], я спросила у Линжун:

– Что ты об этом думаешь?

Линжун слегка улыбнулась, не отвлекаясь от нитей, которые рассматривала на свет, чтобы подобрать нужный оттенок:

– Как сказала матушка Хуа, это просто случайность.

Я усмехнулась:

– Почему ты не можешь прямо ответить на простой вопрос?

Линжун отложила нитки и посмотрела на меня, недовольно поджав губы:

– Ладно, я отвечу, раз ты приказываешь. Мне кажется, что Сяо [35] Тана подговорили признаться, и сделал это тот, кто не хотел, чтобы император продолжал расследование. – Линжун замолчала и посмотрела на меня с сомнением. – Неужели император и правда приговорит Сяо Тана к избиению палками до смерти?

Я сжала пиалу с напитком обеими руками и задумалась над ответом, наблюдая за суетившимися за окном служанками.

– Да, я уверена, что он его казнит. Если император продолжит расследование, пойдут опасные слухи, о которых обязательно доложат яньгуану [36] и вдовствующей императрице. Слухи могут привести к тому, что чиновники и народ усомнятся в величии императора. Даже мы с тобой поняли, что произошло на самом деле, поэтому у меня нет никаких сомнений, что император знает правду. Просто сейчас он не может наказать ее.

Линжун посмотрела на меня с недоумением. Она не поняла, что я имела в виду. Но как только я указала на окно, выходящее на юго-запад, она тут же кивнула и сказала:

– Император – сын Неба, но даже он не всесилен.

Я пригладила волосы на висках и, смакуя каждое слово, произнесла:

– Когда заяц убит, охотничьего пса варят в котле [37]. Я жду не дождусь того дня, когда семья Мужун станет бесполезной и с ней наконец-то перестанут считаться.

Линжун взяла ароматную виноградинку и положила в рот. Медленно разжевывая ее, она задумчиво смотрела в мою сторону.

– Ты так стараешься, сестрица, – наконец сказала она.

– Как же не стараться, если на кону мое благополучие и любовь?

Моя подруга рассмеялась и захлопала в ладоши.

– Но ведь в последние дни император невероятно добр к тебе! – воскликнула она. – Он очень хорошо к тебе относится.

Мне было приятно это слышать. Я сразу вспомнила о том, что сказал Сюаньлин пару дней назад.

В тот вечер он посадил меня к себе на колени и предложил поесть водяные орехи. Мы сидели, прижавшись друг к другу висками, чистили орехи и болтали о пустяках. Это была настоящая семейная идиллия!

Я прижалась губами к его уху и прошептала:

– Сылан, почему вы поверили, что ваша Хуаньхуань невиновна?

Император сосредоточенно очищал очередной орех, но по остающимся на белой мякоти красным пятнам кожуры было понятно, что он не привык этим заниматься.

– Ты же моя Хуаньхуань, а я твой муж. Как я могу тебе не верить?

На душе стало тепло и спокойно, но я сделала вид, что недовольна тем, как он ответил.

– Только поэтому? Видимо, не зря наложницы говорят, что рядом со мной вы забываете о беспристрастности.

Сюаньлин отложил орех, который пытался почистить, и сказал:

– Я знаю, что моя Хуаньхуань не может так поступить, – а потом он накрыл ладонью мою руку и добавил: – Можешь вырвать мое сердце и сама посмотреть, к кому я питаю особую страсть: к тебе или к другим.

Я моментально покраснела от смущения и воскликнула:

– Вы же государь нашей страны! Как вы можете такое говорить? Это совсем не смешно!

Сюаньлин молча улыбнулся, дочистил орех и положил его мне в рот.

– Вкусно?

Недовольно нахмурившись, я с трудом раскусила орех и проглотила.

– Он немного шероховатый, и попадаются кусочки кожуры, – честно ответила я. – Сылан, я понимаю, что в ваших руках находится целое государство, поэтому вам некогда было учиться такой мелочи, как чистка водяных орехов. Давайте я сама этим займусь, так будет быстрее.

Я быстро сняла красноватую кожуру и вложила в руку императора белую сердцевину.

– Какой он ароматный, сочный и необычайно свежий. – Сюаньлин довольно улыбался, рассматривая мое угощение. – Но насладиться его вкусом я могу только благодаря твоим умениям.

– Эти орехи привезли из Цзяннаня. Та местность всегда славилась спелыми и душистыми водяными орехами с необычным освежающим вкусом.

Пока я говорила, Сюаньлин успел съесть еще парочку орехов и теперь прикрыл глаза, наслаждаясь послевкусием:

– У них очень яркий, но при этом не приторный вкус. Эти орехи дарят мне такие же приятные ощущения, как твоя игра на цитре и танцы.

Я фыркнула, сдерживая смех:

– Вот правду говорили древние, что есть ненасытные люди, которые, заполучив область Лун, зарятся на Шу [38]. Я уже столько орехов для вас почистила, а вы теперь намекаете на то, чтобы я еще сыграла и станцевала?

– Никто не заставляет тебя танцевать. Я просто вспомнил об этом, и ничего более. – Император улыбнулся и хитро прищурился. – Даже если ты сама захочешь станцевать, я не позволю, потому что тогда ты вспотеешь и тебе будет не очень удобно в мокрой одежде.

– А-а, – протянула я, – значит, другие что феи, «чья плоть создана из хрусталя, а кости из яшмы, чьи тела настолько холодны, что не знают пота» [39], а я обычная девушка, в теле которой много воды, и потому постоянно потеющая? Вы смеетесь на мной, Ваше Величество?

Я обиженно отвернулась и сделала вид, что не обращаю внимания на его извинения. Но в конце концов пришлось смилостивиться и подарить императору задорную улыбку.

Приятные воспоминания пронеслись перед моим внутренним взором, но тут я осознала, что слишком долго молчу. Надо было что-то сказать, чтобы Линжун не подумала, будто я возгордилась и поэтому не желаю говорить с ней на эту тему.

– К тебе он тоже очень хорошо относится.

Я думала, она хотя бы улыбнется мне, но Линжун наоборот погрустнела и отвела глаза. Она рассматривала многочисленные зеленые стежки на нашей с ней вышивке и неспешно поглаживала шелковые нити. Я удивилась тому, как она отреагировала на мои слова. Сюаньлин выделяет ее среди других наложниц. Неужели она недовольна положением любимой наложницы императора? Линжун всегда была более чувствительной, чем другие, поэтому я не стала докучать ей вопросами. Через некоторое время она сама взглянула на меня и спросила:

– Сестрица, почему тебе захотелось вышить столь сложный рисунок? Для этого нужны не только умелые руки, но и острый ум.

Я встала рядом с подругой и присмотрелась к прорисовывающимся на шелке зеленым горам.

– Чтобы вышить этот рисунок, надо много сил, умений и терпения, – сказала я, проведя рукой по гладким шелковым нитям. – Но именно дела, требующие от нас усилий, проверяют ясность нашего ума и выносливость.

– Порой ты говоришь так, что я тебя совсем не понимаю. Объясни мне, как вышивка связана с нашим умом.

Я налила ей свежий чай, а сама снова уселась за вышивку.

– Порой непонимание становится основой нашего счастья, – сказала я. – Кое-что лучше вообще никогда не понимать.

Линжун не стала требовать от меня объяснений и сменила тему:

– Сестрица, зря ты начала двустороннюю вышивку. Даже не представляю, сколько дней займет эта работа, а нам совсем скоро возвращаться в столицу. Кажется, тебе стоит позвать больше вышивальщиц.

Я склонилась над тканью и, не отрываясь, следила за движениями иглы:

– Даже если я захочу перевезти в столицу, в пруд Тайе, завядшие лотосы, что плавают на озере рядом с Ифу, никто не посмеет сказать мне «нет». Что уж говорить о простой вышивке? Я просто возьму ее с собой.

Линжун рассмеялась и захлопала в ладоши:

– Да-да! Если ты прикажешь перевезти воду из озера Фаньюэ в пруд Тайе, император даже тогда скажет, что это прекрасная идея.

– И когда ты научилась так метко шутить? – спросила я и засмеялась вместе с подругой.

После долгого вышивания у меня начали потеть ладони. Я не хотела, чтобы пот испортил цвета вышивки, поэтому поднялась, чтобы помыть руки. Посмотрев в окно, я увидела Хуаньби в нарядном ярко-зеленом одеянии. Она напомнила мне листья лотоса, что покачиваются на волнах и поблескивают под солнечными лучами. Она надела жемчужные сережки, которые я ей недавно подарила, и при каждом движении они сверкали, словно маленькие звездочки. И тут я кое-что вспомнила. Как будто бы в тот день я видела подобный блеск в темных коридорах Шэньдэтана, но за этим сиянием скрывалась страшная и жестокая тень. Тогда я не осмелилась взглянуть правде в глаза, но больше я этого вынести не могла. Если все действительно так, как я думаю, это значит, что я сама пригрела на своей груди змею и повесила над головой острый нож. Я глубоко вдохнула и крикнула: