Молчание степей

Когда мы стали его осматривать, то первое, на что обратили внимание, были руки, потому что на них не было кистей. По всей видимости, сила взрыва была настолько велика, что она их попросту вырвала, а значит, боеприпас был у него в руках. По последнему признаку мы и смогли определить, что доносившаяся до нас версия о «разобранном снаряде» действительно являлась таковой.

"Вот мудак", – высказался один из наших, с досадой глядя на его закоптившееся тело, –" таких мужиков завалил, всего один разбор боеприпаса…"

Надо еще сказать, что того, не успевшего получить медаль, хорошо знали, а потому даже к погибшему виновнику относились все равно с каким-то пренебрежением. От его рук погиб действительно очень хороший и ответственный медик, на котором держалась медицина всего штурмового батальона. Его утрата была довольно-таки чувствительна. Причем, человек смог уцелеть в течение двух месяцев, находясь в составе передовых групп, а тут потерял жизнь по какой-то крайней нелепости и от рук своего. От последних доводов и складывалась столь ненавистное отношение к учинителю того несчастья.

На какое-то время про него и вовсе забыли, потому что к нам привезли первого тяжелораненого из состава той эвакуационной группы. Раздетое тело сорокалетнего обреченного на медицинском языке уже «доходило», и помочь ему, в общем-то, было нечем.

Сейчас трудно предположить, что конкретно с ним было, но, вероятнее всего, его жизненная сила угасала от внутреннего кровотечения. Он просто сопел и еще какое-то непродолжительное время дышал, тяжело всхлипывал на брезентовых носилках, а потом и вовсе сник.

В момент оказания ему помощи нам сообщили, что на точке подрыва заряда имеется еще один погибший, однако вместо него к нам везут другого раненого, того самого командира группы. Тогда мы даже воодушевились, что все может быть не так плохо, как думалось. Однако командира привезли в тяжелом состоянии, и большой надежды на его спасение не было. Как помню, один из медиков на меня тогда стал сердиться за то, что я высказал мысль о безнадежности раненого. " И что, мы же его не оставим тут, надо попытаться его спасти", – сказал он с некоторой злобой, продолжая его перевязывать.

А что я? Если я и был неправ, то только в отношении некоторых выражений, которые в тот момент были попросту неуместны, а в остальном я не ошибся. После того как с головы раненого сняли давящую повязку, то из области его переносицы стала сочиться кровь. Кровотечение было настолько обильным, что малые капли на полу нашей машины сразу же образовали небольшую багровую лужу.

Для меня тогда было поразительно, что тому человеку вонзился через переносицу какой-то маленький осколочек, да такого диаметра, что входное отверстие-то было практически незаметным. Всего один маленький осколок, а стал отнимать такую большую жизнь. И, конечно, мне уже стало предварительно ясно, что, если пошло такое обильное течение крови, то дела у него были плохи.

То же самое подтвердил и наш приезжий, который взялся отвозить его тело. По его словам, они только успели отъехать, и всего через десять минут раненый скончался. Так и погибла в полном составе вся группа эвакуации штурмового батальона, погибла при нелепых обстоятельствах. Конечно, многие были подавлены, некоторые даже рассуждали о том, как о случившемся рассказать родственникам погибших.

– Да ничего не нужно говорить, – сказал один из ближних, – ты сам-то подумай, жене и так тяжело будет, а каково ещё будет узнать, что ее мужа свой же завалил? Нельзя. – Правда правдой, а пусть это останется между нами, – завершил он. Так мы все и решили.

Эти рассуждения пришлось оставить при себе, потому что передавать награду погибшего предстояло именно мне. Умолчать правду о произошедшем и выдумать другую, какую-нибудь более подходящую версию гибели. И, конечно, о том нужно было заранее подумать, потому что встреча со вдовой явно не закончится одной только передачей награды, между нами, наверное, завяжется какой-то разговор. Во всяком случае, нельзя было исключать беседы, и я к ней заранее подготовился.

Сам адрес и контакты вдовы я нашел от какого-то близкого погибшему, и, предварительно списавшись с женщиной, определился со временем встречи. Как помню, от центра города мне пришлось ехать к вдове покойного на такси. Это был спальный район, который находился в достаточном отдалении от окружного шоссе.

Подъехал я к нему уже ближе к вечеру, и подойдя к подъезду одной из многоэтажек, стал ожидать звонка. Шло время, однако мне никто не звонил, а сообщения в телефоне оставались непрочитанными. Через некоторое время я недалеко от себя увидел женщину с коляской. Сначала были сомнения: она или не она? А после, по какой-то интуиции, я сообразил, что приехал именно к ней.

"Один ребенок", – подумал я, глядя на нее, но тут же поправил свои мысли, потому что за женщиной еще семенила маленькая девочка, по всей видимости, это была ее дочка. Ребенок очень сильно капризничал и, наверное, не смог бы нам дать спокойно поговорить, если бы ее сразу же не стала занимать какая-то женщина. Последняя, скорее всего, была соседкой, и она намеренно вышла из подъезда со своим ребенком, чтобы хоть как-то развлечь или отвлечь дочку своей подруги. И хотя дочка периодически подходила к маме, обстановка для диалога была более чем приемлемая, и женщина захотела завести беседу.

Сама по себе она выглядела уверенно. Судя по ее речи, по отсутствию драматического тона в диалоге, стало понятно, что свое она уже отплакала. Даже, когда я стал извиняться за упоминание недвусмысленных слов по отношению к ее супругу, даже несмотря на это, на ее лице не было ни тени печали.