Шантаж

Он поднес увесистый кулак к его холеному личику. После угрозы влиятельного человека вымогатель вытаращил глаза от испуга, точно блюдца, и повиновался, покорно уступив дорогу. Победовы терпеть не могли насилие, тем более неприкрытое хамство, однако по вынуждению они не церемонились с мерзавцами, не считаясь с чинами и положением в обществе. В этом смысле в молодости Арсений Филиппович слыл ярым защитником обиженных. После его ухода портье еще оставался на лестничной площадке некоторое время, затем на цыпочках подошел к номеру Шульца, приложил ухо к замочной скважине. Он настолько увлекся в попытке уловить малейший шорох, что забыл о какой-либо предосторожности и от внезапно открытой двери кубарем ввалился в номер, уткнувшись лбом в острые коленки постояльца. Шульц одарил портье испепеляющим взглядом. Тот вскочил и со скоростью перепуганного зайца исчез в глубине коридора. Портье молниеносно вернулся к стойке регистрации и принялся изображать бурную деятельность, ход которой нарушил адвокат.

– Вы имели неловкость обронить.

Шульц протянул пухлое портмоне консьержу. Его физиономия покрылась пунцовыми пятнами – то ли от страха, то ли от стыда. Он схватился обеими руками за бумажник и с жадностью притянул к себе, но Шульц не отпускал кошелек.

– Сколько уплачено вам за вашу неслыханную дерзость?

– Целковый, – неуверенно солгал портье, при этом его веко задергалось, и он еще раз попытался освободить портмоне.

Шульц отрицательно покачал головой и на секунду продемонстрировал вороватому служащему свой омерзительный мясистый раздвоенный язык. Оторопелый консьерж обмяк, потерял сознание и провалился за стойку регистрации. Проходившие мимо коридорные кинулись на помощь бедняге. В суете Шульц заложил злосчастное портмоне к себе во внутренний карман и направился в сторону ресторации. Там он без труда заприметил крупную фигуру Арсения, поглощающего рябчиков с неуемным аппетитом. Шульц без церемоний подсел к нему за стол. Арсений обратил пристальное внимание на его оттопыренный нагрудный карман. Адвокат раскрыл портмоне и положил перед Арсением его два червонца со словами, что портье возвращает долг, затем он подозвал человека и заказал бифштекс с кровью.

– Я – хищник, и мне требуется кровь. Она наполняет энергией, – начал разговор немец.

– Представьте, люди – не исключение.

– О да. Человек маниакально кровожаден. Поймите, превращение в людоподобную оболочку для меня весьма болезненно, и в данную минуту внешне я – человек, а органы ящера. Полное изменение состоится через сутки, поэтому прошу быть снисходительным, – протянул рептилоид и остановился в ожидании реакции собеседника, но ее не последовало. Тогда он продолжил:

– У бывалых представителей цивилизации серых, кто долго обитает на Земле, этот процесс занимает минуты, но я прибыл сюда относительно недавно.

– Когда?

– Лет пятьдесят назад. Я ожидал ваше появление, но не так скоро.

От откровений Шульца у Арсения Филипповича рябчик стал комом в горле, и он недовольный закончил трапезу.

– Я не испытываю какого-либо сострадания по поводу вашего недомогания.

– Это ожидаемо.

– Вам, серым, и всем остальным цветам радуги, настоятельно рекомендую прекратить преследование моих родственников.

– Это невозможно. Грядет скорая кровопролитная война. Нам требуются финансы.

– О какой войне идет речь?

– Между Западом и Востоком.

– Очередной крестовый поход?

– В своем роде.

– Когда?

– В условный день.

Где тот водораздел, по которому заканчивается противостояние Востока с Западом? Сколько судеб славянского народа повержено в битве за право существовать на своей земле. Этот не философский вопрос занимал Арсения все то время, пока он находился на службе в ведомстве контрразведки его Императорского Величества. И вот появляется очередная масонская ящерица и начинает блеять об угрозе какой-то там войны.

– Каков казус белли?

– Это не ведомо даже мне.

– В бытность моей службы в Персии я наблюдал, как местные ремесленники выделывают чудесные кожаные ремни из гадов.

Шульц едко усмехнулся. В это время появился метрдотель с внушительной порцией шипящего бифштекса и подал блюдо ящеру. Немец подцепил прибором ломтик любимого лакомства и с обожанием употребил сочную мякоть, при этом закатил глаза от удовольствия. После очередного изрядного куска он прервал трапезу и продолжил:

– Арсений Филиппович, поработайте на нас. И все ваше окружение останется в безопасности. Вопрос о ста тысячах снимется сам собой. Более того, вы будете иметь протекторат, когда наши доблестные войска придут к вам.

– Позвольте полюбопытствовать, что же вы хотите от меня?

– Ваш опыт, связи, вербовка членов правительства, передвижение и состояние войск, и многое остальное.

– Но я в отставке.

– Как только начнутся военные действия, вас призовут под знамена.

Арсений Филиппович когда-то сам занимался вербовкой видных специалистов и достаточно успешно. Некоторые до сих пор продолжают успешную работу – кто за вознаграждение, а кто по идейным соображениям. И вот наступил черед, когда пытаются рекрутировать его самого столь изощренным способом. В жилах заиграла кровь. Всем своим нутром он ненавидел склизкого ящера и готов был вонзить столовый нож в его худую шею. Он с усилием воли подавил возбуждение и предложил разыграть свою шахматную партию:

– Мне требуется время, чтобы подумать.

– Мудрое решение.

– Вы – посредник, а я бы предпочел обговорить условия сотрудничества прямо с магистром.

Шульц замолчал, обдумывая предложение. Он поднес ко рту еще один ломтик бифштекса, с которого стекла капля крови в тарелку, и сказал:

– Это возможно устроить, но их преподобие, герр Адлар Оффенбах, находятся в отъезде в Латинской Америке, и их приезд ожидается через месяц.

– Вот и договорились.

– Да, и вот еще что: чтобы вам лучше думалось, Анастасия Михайловна погостит в резиденции Оффенбахов.

– Что за бред?

– Пока мы с вами беседуем, княжна уже два часа как в поезде на Цюрих.

При этих словах Победов не сдержался и рванулся схватить за грудки иноземца, но тот выставил ствол маузера из-под скатерти. Во время переполоха тарелка с остатками бифштекса соскользнула и вдребезги разбилась. Вид направленного оружия охладил пыл Арсения, и он вернулся на место.

– Не стоит привлекать внимания. Я обладатель дипломатического паспорта, и вы мне ничего не сделаете. Княжна будет в полной безопасности, если вы примите верное решение. Мы будем ждать вас через месяц. До встречи.

Победов смял салфетку и с дикой ненавистью бросил ее в лицо Шульца, соскочил и твердым шагом проследовал к выходу. После устроенной выходки ящер обнаружил, что порезал ладонь об осколок фарфора. Из ранки сочилась слизь голубоватого оттенка на накрахмаленную, как снег, скатерть и расплывалась чернильным пятном. Это заметил официант, собиравший обломки блюда. Не без изумления гарсон помог перевязать рану салфеткой, на что Шульц ответил ему за молчание двумя червонцами, оставленных Победовым на столе. В тот же день адвокат покинул Санкт-Петербург, направляясь в неизвестном направлении.

Хрустальный склеп богини

Арсений лелеял надежду застать Миролюбову при своём брате, когда его экипаж вихрем проносился по заснеженным улицам Петербурга. Однако вышколенный лакей сообщил, что княжна покинула дом сразу после получения письма, доставленного курьером и подписанного самим Победовым.

– Что ты городишь? – резко переспросил Арсений.

Лакей принёс раскрытый конверт и хотел зачитать содержимое, но хозяин вырвал у него из рук бумагу. В послании, адресованном Анастасии Михайловне и якобы написанном Победовым, говорилось, что ей следует немедленно отправиться на Варшавский вокзал, где он её встретит и разъяснит суть происходящего. Несостоявшийся автор записки изумился, что текст выполнен его почерком, им же подписан и, более того, заверен фамильным оттиском в нижнем уголке.

– Что брат?

– Изволят почивать.

Не теряя ни минуты, Победов отправил проверенного человека к полковнику Ерандакову с запиской, в которой просил о немедленной аудиенции. Они встретились на конспиративной квартире, куда Победов, опасаясь слежки, вынужден был добираться окольными путями.

– Вот, полюбуйся, – он протянул свёрнутый лист бумаги, – какая неслыханная дерзость – воспользоваться моим именем!

Полковник окинул взглядом текст, затем внимательно выслушал подробнейший рассказ о рептилии и сделал неутешительный вывод: его друг оказался в капкане, выпутаться из которого Победовым самостоятельно будет крайне затруднительно, если вообще возможно, так как они попали в сферу интересов мирового синдиката. Он предположил, что княжну могли одурманить и вывезти обманным способом по подложным документам, хотя и сам считал это маловероятным. Для очищения совести Ерандаков заверил, что, конечно, задействует агентскую сеть в Европе для поиска Миролюбовой, но выразил уверенность, что княжна вовсе не покидала столицу и находится в заложниках в одном из злачных мест, а Шульц упомянул поездку княжны в Цюрих лишь для отвода глаз.

– Ты уж, ваше сиятельство, постарайся, заступись, накажи обидчиков.

– В этом нет сомнения. Шантаж Миролюбовой – это только вершина айсберга. Полагаю, что здесь задействована крупная шпионская сеть. И мне нужно её вскрыть, разумеется, не без твоего участия.

Если дело попадало в оборот полковнику Ерандакову, славному специалисту по тайному розыску, то будьте покойны – действие определённо увенчается успехом.

Вернувшись домой далеко за полночь, Арсения Филипповича ожидал очередной сюрприз в эпистолярном жанре. Впрочем, он не удивился.

– Неси, братец, – зычно приказал он лакею.

На этот раз в руках оказалось послание от Ломоухова. В нём учёный-естествоиспытатель умолял своего куратора как можно скорее прибыть на рудник под Тобольском, так как во время проходки горняки обнаружили в штольне загадочный артефакт, о чём упоминать в подробностях не следует. В послании Ломоухов буквально умолял отложить все дела и поспешить, так как горняки не могли возобновить работу без личного на то участия владельца. «Вот ещё незадача», – раздумывал озабоченный Победов. Поразмыслив, что в запасе у него имеется некоторое время, а пока полковник будет заниматься поисками, он успеет вернуться из поездки на рудники. Насыщенный день давал знать о себе, и в полудрёме он распорядился собирать чемоданы. Однако рано утром ему не удалось отбыть, так как состояние Константина значительно ухудшилось, и вновь призванный лекарь настоял на экстренной госпитализации. Арсений до глубины души сокрушался по поводу беды с его братом, он укорял себя за привлечение Константина к опыту. Однако теперь ничего не поделаешь – стоило уповать на Бога и блестящие знания профессуры Императорской медицинской академии.

Как только Арсений управился с обустройством брата, он прямиком отправился на вокзал, где на отдельной платформе ожидал подготовленный для него роскошный вагон особенной конструкции: его отличал астрокупол в крыше вагона для наблюдения за окрестностями, что вызывало особенный восторг у пассажиров. Вагон подцепили к составу; его путь пролегал до Тюмени, откуда далее для переезда использовали речной и гужевой транспорт, но Арсений предпочёл до Тобольска тарантас высокой проходимости, там он пересел на мотосани. Сани на лыжных полозьях неслись с бешеной скоростью по замёрзшей глади Иртыша; монотонный гул и снежный вихрь из-под пропеллера наводили ужас на диких животных в дремучих лесах по берегу.

Ещё при подъезде, или, вернее, при подлёте к окраине посёлка рудника, он обратил внимание на знакомую конструкцию из предыдущего крайне неудачного эксперимента Ломоухова. Очевидно, уныние от гибели установки покинуло учёного, и он погрузился в исследование. Окончательно замёрзший и сердитый владелец прииска отогревался второй кружкой чая на травах в конторе управляющего и чинил допрос: что могло такое неслыханное произойти, что его потребовали так срочно из Петербурга в столь неудачное время.

При тяжёлом разговоре присутствовал Ломоухов. Он ёрзал на стуле, готовый вступить в беседу, единожды он попытался перебить управляющего, но суровый взгляд хозяина пригвоздил его к стулу окончательно. Согревшийся Арсений Филиппович удовлетворился ведением добычи, и они условились, что ближе к лету будет снаряжена экспедиция по вывозу золота в банк Константина с усиленным охранением на случай лихих людишек. Об обстоятельстве, принудившем срочно остановить разработку золотой жилы, управляющий предпочёл не распространяться и передал слово Ломоухову, так как у человека науки это получится на порядок лучше.

– Ну, теперь ты?

Но у обрадованного учёного толком не вышло. Ломоухов с энтузиазмом принялся рассказывать что-то невпопад, путал слова, захлёбывался от экстаза и активно жестикулировал.

– Ничего не понимаю. Что с ним?

– Люди напуганы. Горняки отказываются спускаться в штольню, – пояснил управляющий, – даже сторожевые собаки просятся в дом, поджали хвосты и жалобно скулят от страха.

При слове «собака» пес по кличке Вьюга, который всё это время находился под столом, громко зевнул, завилял хвостом и положил пушистую морду на колено Арсения, выпрашивая ласки. Арсений разломил сушку с маком и сунул в пасть зверю, но сушка ему не очень понравилась.

– Соберись и давай по порядку, – повторно обратился к нему Арсений и налил ещё чашку бодрящего чая.

– Да что тут рассказывать? Извольте поглядеть сами, – наконец произнёс Ломоухов что-то членораздельно.

К шахте они пробирались через буквально вымерший посёлок, все попрятались по домам, не раздавался привычный вой лаек на морозе. В атмосфере чувствовалось излишнее напряжение. И только к заиндевевшим окнам прижались беззаботные ребятишки и с любопытством разглядывали барина. Управляющий отворил ворота штольни, сам он наотрез отказался спускаться, поэтому Арсений продолжил путь в сопровождении Ломоухова в темную горловину неизвестности. Они пробирались через поваленные вагонетки, спотыкаясь о брошенные в панике кирки и молотки. Чувствовался леденящий ужас, охвативший старателей от увиденного ими нечто. По мере спуска потолок прохода становился всё ниже, далее им пришлось пробираться, согнувшись в три погибели, через отвалы породы. Во мраке чернильной глубины становилось невыносимо жарко и сыро; чавкающая грязь под ногами налипала тяжёлыми комьями на обувь. Арсений Филиппович до этого так глубоко никогда не забирался в подземелье. Он почувствовал, как пульс учащается по мере приближения к чему-то таинственному; со лба обильно стекали крупные капли пота. Он сбросил шубу и, запыхавшись, спросил:

– Ну, долго ещё?

– Здесь, уже скоро, – раздался приглушённый голос Ломоухова откуда-то из глубины могильной бездны.

Он продолжил движение, с усилием цепляясь за отсыревшие выступы в стенах, при этом пальцы то и дело норовили соскользнуть, а ноги дрожали от напряжения. Арсений потерял счёт времени и начинал проклинать себя за то, что согласился на эту авантюру. Вдруг его нога зацепилась за что-то – он не удержался и неминуемо упал, болезненно ударившись о камни. К его ужасу, фонарь выскользнул из руки и вдребезги разбился. В кромешной тьме Арсений взывал о помощи, но неугомонный напарник уже подался далеко вперёд. Арсений нащупал в кармане коробок спичек, зажёг одну. В тусклом свете он определил, куда двигаться дальше, и наощупь продолжил движение, время от времени чиркая спичками, пока снова не споткнулся и не выронил спичечный коробок прямо в лужу. Он зычно чертыхнулся, но, к великой радости, приметил блуждающий луч фонаря Ломоухова где-то в расщелине и ещё раз окликнул владельца спасительного источника света. На этот раз торопыга услышал отчаянный зов о помощи и вернулся.

– Ты почто, подлец, бросил благодетеля своего?

– Я? Так я… – пытался найти слова теоретик, наконец сообразил, – надобно помочь?

Арсений оперся на него, обрёл устойчивость и продолжил путь, выверяя каждый шаг. Они добрались до конца шахты, где в стенке зияла узкая расщелина. Худощавый Ломоухов юркнул в неё, а вот грузному Арсению пришлось потрудиться, чтобы протиснуться. Напарник кряхтел и буквально втаскивал его, упёршись ногой в стенку. Окончательно разодрав верхнюю одежду, Арсений ввалился в пещеру и прижал собой молодого учёного, из-за чего тот крякнул и ещё несколько минут лежал, пытаясь прийти в себя. Он широко открывал рот, жадно глотая воздух, которого явно не хватало на глубине. Отдышавшись, Ломоухов включил дополнительные светильники, которые стояли в разных местах подземной галереи. В свете предстали сталактиты, свисавшие бахромой, и высокой гребёнкой выстроились сталагмиты. Звуки изредка падающих капель воды наполняли пространство подземелья. То, что предстало взгляду Арсения, заставило его впасть в неописуемый ужас. Сначала он, пятясь спиной, отступил к расщелине, чтобы поскорее покинуть жуткое подземелье, и даже занёс ногу обратно в лаз, но Ломоухов вернул беглеца. Что ж, реакция предсказуема, когда понимаешь, что тебя привели в склеп, где в центре покоится гроб. Ломоухов суетился подле, будучи уже привычным к артефакту. Но что ещё более поразило Арсения, так это серебристый сигарообразный объект размером не меньше железнодорожного вагона за гробом. Учёный не вмешивался, он терпеливо ожидал, когда испуг его благодетеля обратится в принятие. Непонятно, зачем Арсений достал часы на цепочке, потряс над ухом.

– Не тикают.

Он еще раз встряхнул механизм.

– Сломались.

– Здесь нет времени, – спокойно ответил Ломоухов, не отводя взгляда от гроба, – оно замерло.

– Вот те на.

Арсений переключил внимание на саркофаг, прищурился, чтобы разглядеть.

– Он что в воздухе?

Действительно, гроб ни на что не опирался, он левитировал без видимых опор в метре от земли, изредка плавно покачивался.

– Она, – с благоговением произнес Ломоухов.

Таким трепетным благодетель еще никогда не видел своего протеже, тот степенно приблизился к саркофагу, аккуратно переступая каждый выступ, будто боясь разбудить младенца, и рукой подозвал Арсения. Гроб покрывала крышка из сверкающего хрусталя. Перед ними предстала не мумия, а женщина изумительной красоты со славянскими чертами лица, будто живая. Тонкий стан хозяйки пещеры был облачен в белый сарафан до пят, украшенный солярными знаками. Длинные волосы уложены в косу с вплетенными живыми цветами. Арсений захотел направить луч фонаря в лицо усопшей, чтобы рассмотреть подробнее, но Ломоухов резко отвел его руку в сторону и громким шепотом сказал:

– Что вы? Она же дремлет.

Арсений вопрошающе посмотрел на него.

– Анабиоз, – пояснил ученый, – погружение в длительный сон.

– Зачем?

– Способ выживания, наверно.

Приглядевшись, Арсений заметил едва поднимающуюся грудь девы, словно она дышит. Каменный саркофаг украшали неведомые резные узоры, отдаленно напоминавшие коловрат, в различных ипостасях.

– Удивительно, – ахнул Арсений, – кто она?

– Сложно предположить. Подобные могильники раскапывали еще в допетровскую бытность. Многое разграблено и утрачено.

– А это что за сигара?

Арсений осветил зеркальную поверхность объекта за саркофагом, луч фонаря отразился и ослепил исследователей.

– Полагаю, что это астра или колесница богов.

Умозаключение Ломоухова окончательно привело в замешательство Арсения. Колесница, как заметил Арсений, также левитировала, колеблясь в пространстве, будто ее привязали невидимыми нитями к полу. Они обошли корабль, пролезли под ним, но ни входа, ни намека на какой-либо люк не обнаружили в цельной обшивке.

– Так, пора выбираться отсюда, – сказал Арсений, отряхивая колени, – думать будем на поверхности, что с этой музыкой делать. Он бросил последний взгляд на саркофаг и подошел к расщелине. Ломоухов затушил светильники.

– Давай, ты первый, – приказал он, – протащишь меня.

Ломоухов успешно протиснулся в лаз, и как только Арсений, втянув живот, собрался последовать за ним, они почувствовали, что земля задрожала под ногами, откуда-то из глубины шахты донесся грохот мощного горного удара. По ту сторону расщелины, где находился Ломоухов, свод стал осыпаться. Холодный пот прошиб Арсения, когда догадался, что происходит, он схватил ошалевшего Ломоухова одной рукой за грудки и едва втащил его обратно, как порода завалила расщелину и осыпалась в галерею, наполнив ее едкой пылью. Обвал был настолько мощным, что несколько громоздких сталактитов обрушились возле погребенных заживо и разбили несколько светильников.

– И что теперь прикажешь делать? – в кромешной тьме сокрушался Арсений, закашлявшись.

Рядом раздался глуховатый голос спасенного Ломоухова.

– Очевидно, опора подломилась. Шахту не обслуживали уже неделю.

– Боюсь, надолго мы здесь.

– Если вообще выберемся. Горняки очень боятся спускаться.

– Давай, голова, думай, что делать.

Арсений снова извлек из кармана брегет, открыл крышечку, и циферблат, покрытый красной фосфорной краской, заиграл яркими огоньками цифр в ночи. К их удивлению, стрелки часов возобновили ход, отбивая мерным тиканьем остаток их жизни. Ломоухов по наитию пополз на четвереньках, разыскивая последний работающий светильник, который, по его расчетам, оставался возле саркофага. При этом он ударился головой об Арсения, а затем сломал сталагмит. Покалеченный, он сумел-таки найти фонарь, включил и тусклый свет наполнил галерею.

– Батарея разряжается, – констатировал он, – хватит еще на полчаса не более.

В ответ он не услышал слов порицания Арсения, да и вообще не последовало никакой вербальной реакции. Вместо этого Ломоухов взирал на своего остолбеневшего благодетеля, который, словно застыл и не мог двинуться с места от оцепенения. Арсений издавал звуки, напоминавшие блеяние, часы выскользнули из его руки, как будто он смотрел на что-то леденящее кровь. При этом явлении Ломоухов находился возле гроба спиной и не мог понимать, что происходит позади, пока не почувствовал, как на плечо ему легла мягкая холодная женская ладонь. Озноб прошел через одежду, как электрический разряд. Волосы его встали дыбом, бедный ученый не выдержал, его ноги подкосились, и он упал в обморок. При падении он повредил последний светильник, на секунду тьма окутала галерею, но, как в театре после представления, зал постепенно наполнился мягким светом сияния от ореола владычицы склепа. За Ломоуховым последовал Арсений, словно подрубленное дерево, повалился навзничь.

***

Очнулся Арсений за поселком возле сосны, от нежного поцелуя, как ему показалось, однако едва он открыл глаза, – почувствовал на щеке шершавый язык добродушного охотничьего пса, вилявшего хвостом. Собака громко залаяла, призывая хозяина. Ломоухов оказался подле в сугробе. Сколько времени они пробыли в таком состоянии на обжигающем морозе, неизвестно, но, как позже признавался Арсений, он вовсе не чувствовал холода, даже наоборот: изнутри исходил согревающий жар, как если бы он употребил нечто горячительное. Пес продолжал громко лаять и весело вертелся возле Ломоухова, облизывая его и приводя в чувство. На зов собаки сбежались жители поселка. За свои заслуги пёс получил лакомство и умчался обратно в посёлок.

Очутившись в конторе управляющего, они еще долго рассуждали о том, что произошло. Оба помнили все мельчайшие подробности до момента пробуждения владычицы склепа, а вот после – провал в сознании. Во власти какой неведомой силы они оказались? Каким образом были спасены?

Немного прояснилось, когда управляющий поведал о событиях на поверхности. В поселке услышали раскат грома из-под земли, грунт ходил ходуном и изрядно просел вдоль прохода штольни. Горняки все-таки отважились приблизиться к шахте, которую наглухо завалило из-за обвала, они забыли о страхе и принялись выручать хозяина. Приблизительно через час разборов, гул повторился, он исходил из конца шахты, откуда вырвался на поверхность огненный сноп, и сигарообразная форма покинула подземелье, оставляя за собой ослепительный хвост яркой кометы. Астра исчезла в небесах и образовала глубокий оплавленный кратер в месте выхода из штольни. Горняки в ужасе попрятались кто куда.

– Это просто чудо, что вас нашла Вьюга. Как вы там оказались? Ума не приложу.

В свою очередь, Ломоухов показал свое плечо, на которое легла десница упокоенной. На нем явствовал красноватый отпечаток ладони и утонченных перст владычицы. Плечо не болело, но пульсировало от ожога холодом. Сочинитель Ломоухов необузданно фантазировал, выдвигая нелепые теории, пытаясь объяснить произошедшее приключение. Он искренне пообещал впоследствии написать книгу и обязательно сообщить об астре Циолковскому Константину Эдуардовичу, основоположнику теоретической космонавтики.

– Про книгу забудь, братец, – прервал его задумчивый Арсений, – не было ничего.

– Как же не было? – взбунтовался ученый и соскочил со стула.