Ходжа Насреддин и Посох Моисея

Лейтенант Дегре

Ходжа Насреддин и Посох Моисея

Аль-Фатиха («Открывающая книгу»)

Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!

Аллах создает творение в первый раз, а затем воссоздает его. А после этого вы будете возвращены к Нему.

В начале своей книги автор должен дать некоторые важные пояснения касательно происхождения данного текста.

Один мой друг, не так давно служивший в Ираке, зная мой интерес к подобного рода вещам, прислал мне копию некоей виденной им рукописи. Он просил не распространять копии оригинала, ставшего ему доступным среди материалов для служебного пользования. Впрочем, это могли быть и секретные материалы: на месте «грифа» там был белоголовый орлан и надписи на непонятном для меня арабском языке. Где и при каких обстоятельствах были добыты материалы, спрашивать у друга совершенно неуместно и бессмысленно. Я полагаю, где-то в Багдаде или в Мосуле, но это лишь мои домыслы.

Материал представлял собой очень плохую по качеству фотокопию, видимо, сделанную буквально на коленке, впопыхах и при скудном освещении. В архив были запакованы тысячи фото станиц. На фотографиях присутствовал английский рукописный текст, написанный, по большей части, довольно разборчивым почерком. (Сейчас – в наш электронный век – так писать почти никто уже не умеет.)

Вникнув в содержание, я понял, передо мной оказался не вполне законченный роман, написанный одним из английских офицеров времен Первой Мировой войны. Автор не был писателем в полном смысле слова, но, как многие образованные англичане того времени, был не чужд литературному творчеству. По своей композиции книга, вероятно, должна была представлять нечто подобное «Рукописи, найденной в Сарагосе» Яна Потоцкого или сказкам «Тысячи и одной ночи». Единый роман составлен из нескольких повестей, объединенных одним героем, имя которому – Ходжа Насреддин.

На Востоке Ходжа Насреддин – широко известный многоликий персонаж бытовых сказок и анекдотов начиная примерно с XIII – XIV веков. Там он может предстать как в роли трикстера-хитреца, так и в роли настоящего дурака. Бывает он и глупым муллой, бывает и мудрым советником. В России Ходжа Насреддин давно известен и любим по литературному образу из повести Л. Соловьева, где Насреддин слишком уж похож на русского, а точнее, на советского человека. Но и тут мы в простоте душевной принимаем его за почти сказочного персонажа. Приведенные же в настоящей рукописи свидетельства не оставляют сомнения, что этот конкретный Ходжа Насреддин, о котором пойдет речь, был реальной исторической личностью XIX века.

Важность этого открытия лично для меня сложно переоценить, поэтому я спешу поделиться им с читателем, опубликовав найденную рукопись под своей редакцией. Но имею ли я право публиковать ее? Юридически, да, безусловно! Со времени написания прошло уже более ста лет, и изначальный автор неизвестен. Но имею ли моральное право заново рассказывать о герое, уже описанном ранее и любимом читателями? Уместно ли даже отчасти разрушать сложившийся любимый образ?

В этом вопросе я руководствуюсь мнением автора «Повести о Ходже Насреддине» Л. Соловьева, который сам в тексте своего произведения признается, что о многом умолчал, и открыто, громко и внятно приглашает всех нас к сотворчеству и дальнейшим изысканиям новых фактов из биографии Ходжи Насреддина. Вот, что он пишет: «Конечно, рассказ наш неполон и отрывочен: нескольких крупинок, найденных нами, не хватило на большее. Но следом идут другие, каждый найдет новые крупинки, принесет в общую сокровищницу, и в конце концов из всего собранного возникнет общими усилиями новая книга о Ходже Насреддине… Наша доля в ней будет невелика, зато в основании; тот, может быть, ещё и не родившийся мастер, которому суждено написать эту книгу и поставить на ней чекан, не обойдет молчанием нашего труда в этом наша надежда, да и утешение.»

И вот что мне подумалось: вдруг автор повести, которую сейчас держит в руках читатель, и есть тот самый мастер, на которого надеялся наш замечательный писатель Л. Соловьев? Поэтому я пользуюсь его приглашением и приношу эти новые крупинки в общую сокровищницу.

В заключении сделаю несколько технических замечаний.

При переводе текст исходной рукописи мной творчески переработан. Для некоторых литературных фрагментов я более руководствовался не близостью к английскому оригиналу, а тем, как, по моему мнению, должен был бы звучать данный фрагмент по-русски в начале ХХ века.

Несмотря на то, что страницы частично были пронумерованы, нумерация не везде была различима и велась по фрагментам. Я скомпоновал фрагменты рукописей по своему разумению, но я не уверен, что именно так их планировал скомпоновать неизвестный автор. Часть пропавших или нечитаемых фрагментов мне пришлось заменить подходящими по смыслу вставками. Я также позволил себе дать отдельным главам названия, показавшиеся мне подходящими по смыслу.

Аллах создает творение в первый раз, а затем воссоздает его. А после этого вы будете возвращены к Нему.

Часть 1. На палестинском фронте без перемен

Предписано вам сражение, а оно неприятно вам. И может быть, вам не нравится что-нибудь, а оно в действительности лучше для вас; и может быть, вы любите что-нибудь, а оно хуже для вас. И Аллах знает, что является для вас благом, а вы не знаете!

Сура 2, Аль-Бакара (Корова)

«Ад-Духа» («Утро»)

«Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!

Клянусь утром!

Клянусь ночью, когда она густеет!

Не покинул тебя твой Господь и не возненавидел.

Воистину, будущее для тебя лучше, чем настоящее.»

Лейтенант, сняв с головы фуражку, по-арабски повторял про себя слова девяносто третьей суры. Рядом на остывшем за ночь песке благоговейно замерла, глядя на восток, серая ящерица-шипохвост. Неподалеку творили свой намаз несколько серых песчанок.

Светало. Солнце поднималось над пустыней такое круглое и ровное, такое ясное, совершенно без лучей, какой бывает луна в полнолуние. Кажется, в такой особенный день шайтанам запрещается выходить на свет вместе с дневным светилом – Глазом Аллаха!

«Нет божества, кроме Аллаха, Одного, у которого нет сотоварища! Ему принадлежит власть и Ему надлежит хвала, Он оживляет и умерщвляет, и Он властен над всем сущим».

Эти слова лейтенант произнес вслух. Однако же, при этом он счел излишним для себя совершать правильный ритуал намаза: ведь он не был ни мусульманином, ни арабом. А кем же он был? Пожалуй, с некоторой натяжкой, будучи в этих местах, он мог бы назвать себя крестоносцем…

Остальное крестоносное христианское воинство, теоретически христолюбивое и – еще более теоретически – богохранимое, вовсе не было охвачено благоговением ни перед чудом восходящего в небеса Глаза Аллаха, ни перед чудесами Святой Земли, по которой когда-то ходил босиком сам Христос, и на которой теперь это воинство стояло лагерем.

Слабый ветерок доносил со стороны палаток вонь выгребных ям, выкопанных в каменистом песке. Ямы наполнялись очень быстро и представляли определенную опасность не только для утонченных носов рафинированных джентльменов, которым здесь предстояло выполнять свой долг в роли офицеров, но и для простых солдат: дизентерия и сопутствующие поносы во все времена – уже несколько тысячелетий – были обычными спутниками войск в этих местах.

По всей видимости, армию ожидал еще один день, неотличимый от многих других, таких же серых будничных военных дней. Не в пример европейскому театру войны, на Палестинском фронте сейчас стояло затишье. Молчала артиллерия. Ни англичане, ни турки с немцами почти не стреляли. Лишь изредка можно было услышать отдаленное тарахтение самолета. От британского лагеря до передовых позиций турок было всего несколько миль, но никто не собирался сегодня наступать: все устали и выдохлись. Убитых сегодня, наверное, опять не будет. Зато, возможно, будут новые и новые больные. И уж точно будет такая же одуряющая скука, как и вчера!

Со скукой можно бороться по-разному. Можно слегка облегчить свои страдания с помощью виски, благо оснований для необходимости частой дезинфекции искать не приходилось, а Иисус, в отличие от пророка Мухаммеда (да благословит его Аллах и приветствует), в свое время вполне терпимо отнёсся к алкоголю. За что особенно да благословит Аллах своего пророка Ису (мир ему). За тяжесть воинского доспеха крестоносцам дозволяется многое: и вино, и более крепкие напитки. Спиртное, однако, сейчас можно не всем и не помногу: даже офицерам здесь необходимо соблюдать приличия. Генерал Алленби после своего назначения на пост командующего существенно подтянул армейскую дисциплину. Поэтому большинство офицеров, кроме своей порции виски, спасалось от скуки карточной игрой.

Грегсон, однако, невзирая на свой лейтенантский чин, был, подобно остальным, не «настоящим» офицером, а лишь «временным», поэтому майор Уилкинсон (да продлит Аллах его дни!) гонял своего подчиненного в хвост и в гриву, не позволяя расслабляться. И это правильно: разведка должна непрерывно работать даже в период фронтового затишья. Нужно постоянно общаться со своей агентурой среди бедуинов, чтобы, не дай бог, не упустить чего-нибудь важного. И нужно постоянно учиться, учиться и учиться своему ремеслу. И тогда, возможно, будешь вознагражден успехами в своем деле, успехами, которые все равно припишут себе другие, «настоящие» офицеры и генералы, и получат за них свои награды. Тем не менее, в оставшееся до завтрака время Грегсон с новой энергией заставлял себя штудировать уже порядком надоевший учебник арабского вместе с благородным Кораном.

Живая устная арабская речь почему-то давалась ему проще, чем крючки и узелки арабских буковок. В сообщениях бедуинов был жизненно важный смысл, который необходимо было – здесь и сейчас – точно понять. Эта необходимость и стимулировала понимание. Коран же полезен лишь изучения классической грамматики и для цитирования перед арабами, чтобы к тебе начали прислушиваться и начали с тобой разговаривать уважительно. Понимать же высокие смыслы, изложенные в Коране, и веками пережевываемые неисчислимыми толпами псевдоученых толкователей всех мастей, Грегсон (да простит его за это Аллах!) не считал для себя необходимым.

Рядом с палаткой за накрытым для завтрака столом уже сидели офицеры особого подразделения разведки. Денщик накладывал в тарелки традиционную и надоевшую всем овсянку, приправленную неизбежной песчаной пылью. Согласно информации, добытой о противнике, немцы по ту сторону фронта жевали точно такую же мерзкую овсянку, только этот пищевой суррогат гордо именовалась у них на античный манер: крупа «Геркулес».

В ожидании завтрака майор Уилкинсон внимательно изучал передовицу Таймс недельной давности. Два рыжих лейтенанта – худой Треллони и полный Сейл, видимо, вдохновленные примером начальника, читали вчерашние газеты Аль-Ахрам и Аль-Мукатам, доставленные курьером из Каира. Третий лейтенант Джек Смит, которого все ласково звали уменьшительным именем Джеки, – тоже рыжий и веснушчатый, в задумчивости ковырял ножом в масленке. Все скучали в ожидании привычного ежеутреннего ритуала. При виде Грегсона Джеки оживился, широко улыбнулся и выдал уже ставшую дежурной фразу:

– Сэр Тоби, ваши друзья случайно не рассказали вам свежий арабский анекдот? Поделитесь же с нами!

Грегсон, охотно откликавшийся на дружеское прозвище «Сэр Тоби», улыбнулся в ответ, привычно кивнул и озвучил сегодняшнюю заготовку:

– Значит так. Приходит один шейх к своему гарему, собирает всех своих жён и наложниц и говорит: «О, жены мои и наложницы! Я не могу больше оставаться с вами, и я ухожу я от вас! Насовсем ухожу!» Жёны, услыхав такое, стали сильно переживать и мучиться в догадках. Наконец, решили они послать любимую жену узнать, в чем причина? Через некоторое время любимая жена вернулась и говорит: «Плохо наше дело: наш муж влюбился в соседский гарем!»

Привычный ежеутренний ритуал благополучно соблюден. Собравшиеся отозвались вялыми улыбками, но Джеки скорчил недовольную мину:

– В следующий раз, Сэр Тоби, рассказывай анекдоты, но только не про женщин! Это жестоко по отношению к нам!

– Вы полагаете, у меня для вас всегда будет большой выбор свежих анекдотов, да еще и арабских? Где мне их взять в этой пустыне?

– Переходите на сказки из «Арабских ночей», – предложил весьма упитанный розовощекий лейтенант Сейл.

– Хорошо, – улыбнулся Грегсон, – тогда слушайте сказку о хитрой девушке Кызыл-Бёрк и коварном ифрите Аль-Сирхане.

Майор оторвался от чтения Таймс. Остальные тоже отложили газеты и с любопытством уставились на рассказчика. Грегсон, купаясь во всеобщем внимании, как актер на сцене, откашлялся, чтобы прочистить горло, и начал нараспев:

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Да будет ведомо тебе, о достопочтенный миджар-саед, и вам, его верные слуги, что в те времена, когда пальмы склонялись до земли от тяжести плодов, а бедуины кочевали меж барханов, жила в одном оазисе девушка по имени Лейла. Но прозвали её люди Кызыл-Бёрк, ибо носила она плат цвета зари, вытканный её почтенной старой родственницей из рода Бану-Хашим.

– Кызыл-Бёрк – значит Красный Платок, – встрял было Джеки, но на него зашикали остальные. Грегсон почувствовал, что завладел публикой и с улыбкой продолжал:

– «Однажды мать позвала Кызыл-Бёрк, поставив перед низким столиком из финикового дерева, на котором дымилась чашка крепкого кофе с кардамоном, и сказала: «О дитя моё, совершай молитву, вели доброе и удерживай от дурного, как велит нам Аллах. Возьми эту плетёную из пальмовых листьев корзину – в ней лепёшки из ячменной муки, финики из садов Янбу и целебный зифт – масло от лихорадки. Отнеси их бабушке, ибо дошло до меня, что хворь сразила её. Но ступай дорогой прямого пути и не сворачивай в Долину Тьмы Вади-аль-Зульм, ибо сказано в Писании: «И не вступай на путь грешных». Там рыщет ифрит Аль-Сирхан, принявший облик волка, и хитростью заманивает он путников в погибель.»

– Нет в пустыне волков, – снова встрял Джеки.

– «…принявший облик огромного шакала, и хитростью заманивает он путников в погибель.», – не прерывая речитатива поправился Грегсон. – «ИншаАллах, я буду осторожна!» – ответила Кызыл-Бёрк, поправив алый платок и подвязав корзину на спину, как делают все бедуинские женщины при долгих переходах. Шла она тропой, усыпанной мелким щебнем, мимо одиноких акаций, пока не услышала шорох за камнями. Перед ней возник старец в рваном бурнусе, опираясь на посох из тамариска. Глаза его сверкали, как звёзды в ночи.

«Мир вам, о обитатели этого места!» – сказала Кызыл-Бёрк, вспомнив слова приветствия, как учил её отец.

«И тебе мир, о дитя пустыни!» – ответил старец, но голос его был словно скрежет камней. – «Куда путь держишь в этот знойный день?»

«К бабушке в селение за барханами», – ответила она, забыв о предостережении.

«О, какая благочестивая внучка!» – прошептал старец, и вдруг кожа его потемнела, а тело вытянулось, превратившись в огромного волка с шерстью чёрной, как смола Мёртвого моря. – «Но знай, я – ифрит Аль-Сирхан, и твоя бабушка уже в моей пещере!»

Когда Кызыл-Бёрк достигла одинокого шатра у высохшего русла, её встретил хриплый голос: «Войди, внученька, и накрой сосуд с водой, чтоб скорпионы не попали в него…»

Но тут девушка заметала, что полог шатра порван, будто когтями, а в углу валялся разбитый кувшин для омовений.

«О, бабушка, почему твой голос хриплый, словно у шакала в пустыне?»

«Это от жажды, дитя моё…»

«А почему твои руки покрыты шерстью, как у дабба, то есть, у гиены?»

«Это от старости, о свет очей моих…»

Тогда Кызыл-Бёрк отступила к выходу и воскликнула:

«Воистину, ты не моя бабушка, а шайтан в облике человека!»

В этот миг раздался крик: «Аллаху акбар!» – и в шатер ворвался старый бедуин-охотник с копьём из пальмового дерева. Он годами выслеживал ифрита, потеряв из-за него сына.

Волк прыгнул, но девушка ловко накинула на него верёвку от шатра (ибо бедуины с детства умеют вязать узлы для ловли верблюдов). Охотник поразил зверя, и тот, взвыв, испарился в клубах дыма. В углу шатра они нашли бабушку – живую, но связанную, ибо ифриты, как известно, не едят добычу до заката солнца.

Когда они сидели у костра, попивая сладкий чай с шалфеем, бабушка сказала: «Кто уповает на Аллаха, тому достаточно Его. Хитрость – дар Аллаха, но послушание – твой щит.»

С тех пор Кызыл-Бёрк стала самой мудрой девушкой в оазисе, а охотник подарил ей амулет с аятом «Аль-Курси», оберегающим от злых духов.»

Грегсон обратил свой взгляд на майора:

– Но это, о начальник правоверных воинов, ещё не самая удивительная история…

– Тут Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи, – закончил за него майор и захлопал в ладоши. Остальные тоже отозвались аплодисментами. Грегсон, улыбаясь, по-актерски раскланялся.

– Зачем же, Сэр Тоби, вы берете такие старые избитые сюжеты, – не переставая аплодировать, выразил недовольство лейтенант Треллони. –У вас неплохо получается стилизация, но сюжет этот ни капли не похож на сказку из «Арабских ночей»! Не бойтесь быть оригинальным! Лучше выдумайте сюжеты из головы!

– Ни в коем случае! – запротестовал майор. – Не слушайте дурных советов, лейтенант Грегсон! Ваше дело – припасть к живительному роднику местной культуры аборигенов, и, напитавшись из него, научиться говорить и думать, как наши маленькие местные друзья. Это ваш прямой служебный долг! Так что, набирайтесь у них местных оригинальных историй и шуток.

Грегсон, перестав раскланиваться, выпрямился и с официальным видом отрапортовал:

– Майор, сэр, позвольте доложить! Касательно смеха в местной культуре: у мусульман чрезмерность в шутках запрещена и порицаема. Шутливость ведет к утрате степенности и серьезности, необходимых для высоких договаривающихся сторон. В некоторых случаях шутка может привести к возникновению неприязни и вражды между людьми. Также считается, что чрезмерный смех убивает сердце. Поэтому мне и приходится самому изобретать арабские анекдоты для вашего и своего развлечения.

Майор усмехнулся:

– Хорошо, лейтенант, в таком случае я подскажу вам, где можно поблизости найти подходящие истории для вашего вдохновения. Вчера мне с той стороны доставили для разбора целую кучу бумаг. Там самые разные бумаги, тетради и книги… Их среди прочих вещей наши арабские друзья награбили у турок и притащили нам на продажу. Впрочем, турки тоже награбили все это, похоже, в какой-то русской ортодоксальной миссии. Мы по сходной цене выкупили все это барахло у наших маленьких друзей. Вот вы, как наш лучший арабист, сегодня и займетесь разбором этих материалов.

– Есть, сэр.

– Я заметил там, – продолжил майор, – тетрадки с арабскими текстами. Это – по вашей части. Отсортируйте то, что может представлять для нас интерес в части разведки. Кое-что показалось мне сборником разной восточной мудрости и анекдотов. Это можете забрать себе для изучения и будете развлекать нас. Только во внеслужебное время!

– Есть, сэр, – улыбнулся Грегсон, – только во внеслужебное!

– Для перевода текстов с турецкого и с немецкого, если сами не справитесь, привлеките наших переводчиков из штаба.

– Есть, сэр.

– Там есть еще бумаги на русском, – продолжил майор после паузы. – Похоже, они уже совсем старые и вряд ли сейчас для нас в данный момент интересны, однако, на будущее их тоже следует как следует изучить: у меня есть подозрения, что это довоенные записки русского резидента. Займитесь и этим тоже, обеспечьте перевод и оцените их с точки зрения полезности для нас. Но это уже не срочно.

– Есть, сэр.

Грегсон не подал виду, что был в восторге от такого задания.