Когда ошибается киллер

– А чего мне еще желать? Даже мать родная сыну смерти желает! Извел он ее совсем, ножом угрожает! Требует, чтобы квартиру продала, а сама в дом престарелых убиралась. Да кто ее возьмет в шестьдесят лет! А кто его выхаживать будет? Он теперь инвалидом останется, еще хлеще пить станет! На шею мне усядется, не стряхнешь! А у меня и так на каждом плече по нагрузке! В обноски одеваемся, должны всем на свете!

На Юлию было жалко смотреть: вот и сунулась с добрым делом. Девушка сникла, сморщилась, губы дрожали.

– Я уже заплатила за операцию, отдавать не надо, – попробовала несчастная загладить свою вину.

– Да откуда ты взялась, такая добрая? Да кто тебя встрянуть просил? – Теперь девица рычала, сквозь щели в зубах летели брызги слюны. – Очухается – забирай этого выродка, терпи его дальше, пока терпелка не лопнет! А мне он не нужен! Чтоб он сдох в этой чертовой клинике!

Мы молча стояли, подавленные, девушка судорожно заглатывала воздух, задыхаясь от злости.

– Ваш муж скончался десять минут назад, – раздался в тишине голос с крылечка. Мы оглянулись. Усталый Альберт Леонидович прикуривал сигарету и печально смотрел на девочку с младенцами. Сколько ей, в самом деле? Не больше семнадцати?

Простоватое личико юной вдовы вдруг приняло удивленное выражение. Она начинала осознавать… И вдруг заревела, испуганно, громко:

– Убийцы! Да чего ж вы за люди такие! Коля, Коленька мой родной! – И бросилась с кулаками на хирурга. Детишки закричали еще сильнее.

– Пойдем отсюда. – Я потянула Юлию за рукав. Сделал доброе дело – и в сторону отходи, чтоб волной благодарности не задело. Подруга достала из кошелька пару тысяч, положила в коляску.

А потом всю дорогу плакала:

– Неугодна моя жертва Господу, отверг Он ее… Я грех искупить хотела, не получается… Недаром отец Алексей проповедует: не добрыми делами грехи искупаются – глубоким и искренним раскаянием. Не понимала я этих слов, по-своему гнула… Теперь вижу, прав батюшка…

Я бы выразилась иначе: и раскаянием, и добрыми делами, и отказом от скверного образа жизни, одно без другого бессмысленно. Но оспаривать мнение профессионала не решилась.

А Юля меня поразила. Далеко не каждая женщина обменяет свою красоту на жизнь постороннего человека. Быть может, одна на тысячу или на десять тысяч. Не в запале Юлия Сланцева решение приняла, не в порыве благородной жалости – долго сидела и думала, свое будущее на чужое будущее меняла, без гарантий, без возмещений. Могла сто раз отказаться. Не отступила, не смалодушничала. Значит, много в ней доброты и скрываемой человечности, а я не догадывалась.

Еще бы мне догадаться. Встретились мы неожиданно трогательно, прощения просили друг у друга искренне. Но все сантименты повыветрились. Я к этой хрупкой девице спиной повернуться боюсь, удара жду или выстрела. Неразумно с моей стороны, наследство покойного Монтегю давно обрело хозяина, пистолетом махать нет причин. Но какая-то настороженность, инстинктивная, нерациональная, живет в подсознании, ничего не могу поделать. На кухню я Юлию не пускаю – там вилки, ножи. На сумку ее от кутюр смотрю с подозрением – там может лежать оружие. Боюсь ее, почему-то. Извечный страх беременной женщины – потерять младенца – в присутствии Юлии обостряется.

– Пойдем, напьемся, наплюем на всех.

Сланцева уже свернула в придорожный кабак. Я попробовала образумить:

– Забыла? Нам в театр пора, начало четвертого.

– И что нам там делать? – взъерошилась девушка. – Сегодня Смольков торжественно огласит список избранников. Одни заверещат от радости, другие от злости. Ни мне, ни тебе не светит, гулять можем смело.

И за руку потянула, как будто мне можно пить, никакого сочувствия к интересному положению.

У дверей серьезный охранник нас окинул вдумчивым взором. Мои надежды не оправдались: обе встрепанные дамочки, хотя и с натяжкой, шаблонам фейс-контроля соответствовали. «Пьет, буянит, бьет зеркала», – произнесла я одними губами, тыча пальцем в затылок подруги. Охранник понял, канат из алого шелка переградил проход. Юля дернулась от неожиданности и вдруг развернулась резко, лицо пылало стыдом.

– Едем к ювелиру! Не могу я больше, не могу! – девушка волокла меня уже на стоянку, где оставила красный «Феррари».

Вот это предложение мне по нраву. Жизнь продолжается – и борьба продолжается, один-единственный вечер Смольков обойдется без Киры и Зинаиды. «Не обойдется, – возразил мой Учитель. – Вам обоим необходимо быть сегодня в театре. От результатов предстоящего вечера зависит многое». – «Подскажите, как ее убедить?» – «Пусть звонит ювелиру». Парадоксальный совет, но раздумывать некогда.

– Телефон сохранила? Неудобно без предварительного звонка.

– Верно.

Мы устроились на сиденьях. Юля вдохнула и выдохнула, протерлась влажной салфеткой, поправила боевой раскрас, состроила на лице милейшее выражение, словно видеотелефоны уже запустили в массовую продажу.

– Добрый день, Арнольд Яковлевич! – зажурчал чарующий голос, разливая бесконтрольное обаяние далеко за пределы МКАДа. – Могу я заехать к вам через часок с браслетиком? Да-да, о котором я говорила: восемь рубинов по пять карат в ажурной оправе из белого золота, ручная работа. – И прослушав пространный ответ, добавила, скрывая огорчение: – Ничего страшного, Арнольд Яковлевич, могу подойти и завтра. Вам будет удобно, если я побеспокою вас часиков в десять? Как скажете, в одиннадцать тридцать, договорились. Хорошего вам отдыха!

И отключилась. Вот и ладненько. Девушка уже улыбалась, мечтательно, трогательно, вновь красавицей себя в будущем разглядела.

– Поехали, Жень, в театр, похихикаем в стороне, ну ее, эту пьянку. Завтра опять в клинику идти, витрина должна быть в порядке, без следов разрушительного похмелья.

Как просто, оказывается. Все сама понимает, стоит немного остыть. А подметила очень верно: мы обе вне коллектива. Не хихикаем, не злорадствуем – это Юля преувеличила для красного словца. Мы стоим в стороне от общей великой цели: прорваться и засветиться. На этой почве и сблизились.

Глава 9. С октября на ваших экранах загорятся новые звезды!

Машина урча влилась в гибкое тело бесконечного транспортного потока. Девушка успокоилась, приступила к любимой теме:

– Жень, тебе доктор понравился?

– С какой стати?

– А разве не уловила? В нем сила мужская пульсирует, самоуверенный, нежный, интеллектуальный самец. А губы, заметила? Чуткие, ласкают на расстоянии. По жизни идет с достоинством, профессионал высокого класса. Женщины ищут таких мужчин, с ума по ним сходят.

– Не спорю, жеребчик породистый, но его уже заклеймили. Поменять престижную нейрохирургию на доходную пластику можно только под натиском жадной супруги.

– Жена – не стена, подвинем, – легкомысленно пообещала Юлена и в мечтания углубилась.

А я углубилась в тревоги. В нем сила мужская пульсирует, нежный, интеллектуальный… А губы мягкие, ласкают на расстоянии… Как будто про Сашу сказано. А очи его цыганские, а бархатный баритон! А зарплата, в конце концов! А женщины, умные, наглые, флюиды легко улавливают! Неужели вот так же, кто-то: жена – не стена! Китаянки бывают красивыми… Европейских туристок там множество… Он английский, французский знает…

Ко времени мы опоздали, но Юля опытным взглядом окинула стоянку у ДК:

– Не суетись, подруга, машины Смолькова нет. Вон наши в скверике маются.

Нервозность, исходящую от наших, легко уловил бы чужой. Многие из артистов явились на встречу не одни, прихватили группу поддержки. Детишки бегали по газонам, и никто их не упрекал. Худая великорослая блондинка с неожиданно пышным бюстом зависала на плече Венички. Судя по затравленному взгляду местного сердцееда, он мог бы и обойтись без своей большой половины. Но каланча не желала упускать волнительные моменты, приближающие ее семейство к статусу звездного.

А вот и машина режиссера. Труппа притихла, кто-то бросил окурки, кто-то схватился за сигарету. Смольков подошел к нам вальяжной походкой героя-победителя. Пепельный новый костюм и серебряный галстук в искорку эффектно гармонировали с серыми глазами, сегодня веселым и добродушным.

– Все в сборе, бедолаги? – спросил нас вместо приветствия.

Бедолаги нестройно ответили. Иннокентий снял пиджачок, подобрал брючки, удобно уселся на лавочке, достал из дипломата листы, углубился в неспешное чтение. Народ безмолвствовал, дети кричали. Прошла минута. Как десять. Наконец, насладившись эффектом, мучитель откинулся на спинку:

– Ну, что же, друзья мои, у меня для вас чудесные вести. Радость первая: июль-август месяцы театр гастролирует по городам Подмосковья.

Артисты тревожно зашушукались. Гастроли – это серьезно, муторно, вдали от семьи, неожиданно и… некстати. Кто в отпуск планировал, кто на дачу. А за жертвы что будут иметь, кроме недосыпа и семейных неурядиц?

– Спектакли проходят в выходные дни, выезд из Москвы заказным автобусом в субботу с утра, возвращение в воскресенье ночью, – как ни в чем не бывало продолжал режиссер. – Я предпочел бы сохранить прежний состав участников. Понимаю, что это невозможно. Кто-то работает в смены, кто-то не сможет оставить семью. Прошу всех подумать и завтра к утру сообщить Василию Петровичу, в какие из выходных на кого из вас можно рассчитывать. Составим график взаимных замен, и нового распорядка прошу неукоснительно придерживаться. Тем более, мероприятие не благотворительное – гастроли спонсируют продюсеры нашего любимого сериала. Каждый из гастролеров получит процент с выручки, в соответствии с вкладом в общее дело. Критерии оплаты продумаем, никого не обижу.

Вот так, мои бескорыстные любители высокого искусства, – подытожил режиссер с нескрываемой гордостью, – растем, развиваемся, выбиваемся. На новый виток заходим, все как у взрослых.

Смольков замолчал, чрезвычайно собой довольный. Артисты приступили к прениям, без подъема и оптимизма. В гастроли не очень верилось, неправильно как-то все, неестественно быстро.

– Вы что-то темните, Иннокентий Романович, – сформулировала общее недоумение хозяйственная Вера. Она-то сообразила: – До июля всего десять дней. Где это видано, гастроли в малые сроки подготовить? Где будем мы выступать? Где ночевать? Нет договоров с домами культуры, с гостиницами. Такие вещи с наскока не решаются, сопоставляются с графиками выездов других театров, обговариваются месяцами. А кто нас будет возить? А наш реквизит? Он тоже не сам по дороге побежит. Автобус и крытую газель арендовать придется. И билеты давно бы пора продавать, а кто слышал о нас в Подмосковье? Художника следует пригласить, чтоб рекламу продумал, плакатики нарисовал. В типографии их размножат – надо вешать за пару месяцев. Так к осени гастроли и соберем, не раньше.

И с нею все согласились, закивали, задакали. Иннокентий на Веру взглянул с уважительным одобрением:

– Все правильно представляете, Вера Ильинична. О многом вы не сказали, но знания приходят с опытом. Назначаю вас помощником администратора по хозяйственной части.

– А кого же администратором? – обиделась Вера. Себя она считала самой деловой в труппе, и, надо сказать, по праву.

– Администратор назначена продюсерами. Агнесса Строцкая – супруга господина Жиркова, опытный работник и красивая женщина, вы завтра с ней познакомитесь. Она вас введет в курс дела, огласит график поездок и прочие подробности. А пока прошу поверить на слово: в домах культуры и в концертных залах нас уже ждут, места в гостинцах забронированы, билеты успешно распродаются, а реклама… Вот такого типа.

Смольков не спеша развернул перетянутый резинкой лист. Мелькнули лица артистов, название спектакля. Раздались удивленные возгласы, люди двинулись к лавочке, кто-то в спешке нечаянно задел меня по плечу. Острая боль пронзила руку, я скорее ушла в сторонку. А Юля смешалась с толпой, вот тебе и отстраненная.

Меж тем волнение нарастало. Послышались редкие возгласы, переходящие в громкие и удивленные.

– Почему Антипина? Антипина почему? – раздавалось со всех сторон.

Режиссер пытался вставить словечко, его заглушали. Из-за спин вопрошавших выскочила Юлёна, сжимая в руке трофейный плакат.

– Смотри! – подбежала ко мне. – Понимаешь, что это значит?

– Юль, ты поменьше тряси, изображение сливается.

– Здесь написано: «Алина Ланская, Анна Оскомина и Анастасия Антипина в новом сезоне «Далеко и надолго»! Последние гастроли с театром «Самородки»! С октября на ваших экранах загорятся новые звезды! Встречайте новых героинь суперпопулярного сериала в своем городе!»

Я сумела-таки отобрать основательно смятый плакат, породивший вспышку эмоций. По центру – три женщины, изрядно нафотошопленные. И Юля с подпорченным носом, и сердитая Анна Михайловна, и тихая веснушчатая Настенька, девочка из подмосковного интерната, все выглядели красавицами. Повыше, крупными буквами – зачитанный Юлей слоган. Ниже – название спектакля «Убивицы», фамилия режиссера и основных артистов.

– Ясно теперь? Нас берут! Нас троих берут! – Подруга дрожала от возбуждения и без всякого фотошопа светилась диснеевской Золушкой.

– Поздравляю! – Мы обнялись, засмеялись, носами захлюпали. Трогательный момент, счастливый, переломный. Вот и будет у Юлии новая жизнь, без бутылки, без навязчивых ночных кошмаров. Затеряется жуткое прошлое в темных кладовках памяти. Напряженные графики съемок, куча ярких знакомств и немыслимых впечатлений. Много радости впереди, как Арсений и предсказал.

– Внимание, объясняю! – раздался над головами раскатистый бас Смолькова. Чтоб добиться внимания, режиссер поднялся на лавочку. Артисты неохотно притихли. – Я думаю, вы уже поняли: гастроли задуманы как рекламный тур, организуются и оплачиваются спонсорами сериала. Не только будущих звезд мы пиарим, каждый будет иметь возможность показать себя в лучшем виде. Колония – понятие нестабильное, заключенные приходят и уходят. С продюсерами я заключил контракт о подборе новых артистов, в первую очередь, из нашей труппы. По мере выявления подходящего типажа, всех кряду я протолкнуть не смогу.

Вот они, результаты моей кропотливой, пронырливой работы. Все согласны, что наша Юлия и харизмой взяла, и талантами блещет? Все согласны, что ей по силам сыграть в новом сезоне главную роль? Давайте поздравим Юлию, порадуемся за нее!

И сам застучал в ладоши, размашисто, смачно. И труппа Иннокентия поддержала, захлопала. Много искренних, улыбающихся лиц повернулось в нашу сторону, раздались поздравления.

– Не осталось без внимания Жиркова актерское мастерство дорогой нашей Анны Михайловны, – продолжал режиссер. – Играет Михайловна сильно, труппу ведет за собой, новичков опекает. Сколько раз ее своевременные экспромты спасали вас от провала? Каждому есть, что припомнить?

Многие засмеялись, над собой, над товарищами, ситуация разряжалась.

– На новом месте наша бессменная старшая переквалифицируется – и станет вдруг надзирательницей. Поздравим Анну Михайловну! – похлопали с энтузиазмом.

– Вам показался странным последний выбор Жиркова. Объясняю. Настенька Антипина пришла к нам совсем недавно, яркой роли не получила, не успела себя показать. Но девушке повезло. Посмотрите, она похожа на домушницу Шурку Рваную. В новом сезоне, Юлиан Жирков решили развернуть образ Шуры, показать ее детство и юность. Наша Настенька сыграет непослушную девочку-подростка из благополучной семьи, втянувшуюся в преступную компанию. Роль эпизодическая, но чрезвычайно выразительная. Успехов тебе, Настёна! Мы все за тебя болеем!

Застеснявшуюся девчушку потискали и почмокали. Неплохие все-таки люди собрались в «Самородках», отходчивые. Завистливые, не спорю. Но, без зависти, тонизирующей и направляющей, карьеры в театре не сделаешь. И, наверно, не только в театре.

– А теперь похлопаем друг другу! Весело-задорно, с энтузиазмом! Среди нас находятся люди, которым повезет в следующий раз!

Умеет Иннокентий зарядить оптимизмом, лампочку ввернуть в конце тоннеля. Потому и лидер. Артисты, давно привыкшие подчинять свои чувства и мысли велению режиссера, поддались и сегодня, успокоились, развеселились. К очередному этапу тараканьих бегов будь готов! Всегда готов!

– Все трое избранников завтра в девять утра встречаются со мной у памятника Пушкину, отправимся подписывать договора. И начнется адское времечко. По будням – съемки с Жирковым. По выходным – гастроли со мной. График жесткий, обязательный, освободить от его выполнения может только смерть. Ближайшие три месяца подтвердят или опровергнут профпригодность моих учеников.

Юлия заберет с собой «Убивиц», эта история нашему постоянному зрителю уже не интересна. А мы с вами, друзья, по будням будут заняты репетицией нового спектакля «Далеко ли, близко ли…». Как видите, созвучно с названием сериала. Дорогой наш Василий Петрович уже подготовил сценарий, но многое, как обычно, обдумывать будем вместе. Вопросы имеются?

А то!

– Кому дашь главную роль? – зазвучало со всех сторон. С надеждой и ревностью.

Смольков повел взглядом по лицам, будто только сейчас озаботился выбором претендента. Даже сидя в сторонке на лавочке, я улавливала напряжение, исходящее от спин артистов.

– Евгения! – гаркнул грозно. Я вздрогнула и вскочила. На меня оглянулись все, с испугом, с недоумением. – Что у тебя с рукой?

А, это… А мы то думали… Народ с облегчением захихикал.

– Трещина, гипс, дней через десять снимут, Иннокентий Романович.

– Ну-ну… На гастроли ты вряд ли сгодишься…

– Конкретно не сгожусь, инвалид по двум показателям.

– Ну ладно, без дела не останешься. А насчет главной роли – подумаю. – Это уже к другим, как обычно, без переходов. – Если больше вопросов нет, прощаемся. Завтра в шесть будем читать сценарий.

– Ты, Романыч, погоди прощаться, как же это у тебя выходит? – подала голос Анна Михайловна. Теперь, когда кольцо вокруг главного вдохновителя и выразителя чаяний масс народных поредело, я смогла ее разглядеть. Лоб нахмуренный, озабоченный. Стоящая радом со свекровью Ирочка сверкала свекольным наливом, признаком горьких слез. – Меня взяли, а занозу мою оставили? Ты прекрасно знаешь, Романыч: я здесь лишь ради нее. Для сына жену берегу, чтобы не извертелась. Или я остаюсь при театре, или ее в сериал протежируй. В массовке много дурочек толкается, одной больше, одной меньше, никто не заметит.

При последних словах, несчастная, но чрезвычайно честолюбивая «заноза» разревелась еще сильнее. Смольков подошел к поневоле сплоченной парочке, мы с Юлей прислушиваться не стали. Еще раз поздравили Настеньку, одна она, без группы поддержки. Юля с девушкой договорилась, завтра заедет за ней в общежитие на пламенном «Феррари». Так и надо, пусть держатся вместе, а я отойду в сторонку.

Глава 10. Я кожей угрозу чувствую, а вникать глубоко боюсь

И стала Юлия постепенно от меня удаляться. Сначала еще звонила, забегала поздними вечерами, о новых коллегах, о порядках на съемках рассказывала. Иной раз совета спрашивала. Зачем ей мои советы? Ты птичка полета высокого, порхай, звени. Но, видно, на новом месте Алина Ланская пришлась не ко двору, в компании ее не приглашали, над внешностью насмехались.

Но именно эта внешность – с кривым приплюснутым носом – находка для сценариста и режиссера Жиркова. Как будто для Ланской, нарочно, историю сочинял.

Подруга подписала контракт: сначала будет сниматься в обезображенном виде, обыграет сцены в колонии. Потом ляжет на ринопластику за счет заведения – неожиданно, но приятно! – и красавицей несравненной предстанет пред зрителем: неуправляемая вертихвостка до осуждения, и умудренная жизненным опытом, прославленная певица после освобождения. Оптимистическая трагедия на новый лад, этим публику и порадует. Серий пятьдесят просыплются с экранов страны горохом.

И на личном фронте у Юлии убедительная победа. Альберт Леонидович, брюнетистый интеллектуальный самец, позвонил ей вскоре, напомнил о возврате пятидесяти процентов от уплаченной суммы в связи с неудавшейся операцией. Спрашивал, на какой счет перевести. Юля головку вскинула, плечики расправила и чарующей диснеевской походкой в лечебницу заявилась, столь насущный вопрос прояснять.

Превратился с тех пор ведущий хирург частной клиники в эпицентр ее вселенной. Влюбилась девушка истово, с безоглядной самоотдачей. В том смысле, пока лето стояло, на природе ему отдавалась. А жеребчик породистый, интенсивный, свое природное предназначение оправдывал. Некстати супруга законная стеной не сдвигаемой оказалась. Но любовница не отчаивается: «Самое главное, что мы счастливы», – говорит. А как живут дети в семье, где ложь и холодная терпимость? Этот вопрос ей на ум не приходит.

Все у Юли в мечтах красиво и романтично: и браслетик с рубинами удалось сохранить, а к Новому году супруг поднимет красотку на руки, чрез высокий порог перенесет. И приедут гости знаменитые, с днем бракосочетания поздравлять…

Но до поры до времени, пока звездящие и звезданутые чужака отторгают, нуждается непрославленная актриса в поддержке дружеской, искренней.

А Высшие уверяют: за мной кармический долг. Не за ней, за мной, почему-то. Я обязана у подруги вычистить биополе, в новой кармической фазе заблудшую поддержать, на путь безгрешный направить. Связаны наши пути, оказывается, и зависит Юлия от меня, словно дочь больная от матери.

Пренебрегу полученным откровением, откажусь от душевного участия в совсем не чужой судьбе – беда случится. Обеих беда ударит, двумя коваными крылами тяжелого коромысла. В подробности Небесные Учителя не вдаются, берегут мои скудные нервы. Да и прав таких не имеют, экстрасенсикам-недоучкам будущее открывать.

Я и сама понимаю: надвигается что-то черное, неуправляемое, неотвратное… Всей кожей угрозу чувствую, а вникать глубоко боюсь. Юля будет там, осенью, рядом… Юля зверю откроет клетку, она его и натравит… Ждать некогда, надо действовать! Переиначу характер своенравной подруги до осени – удержу кровожадного монстра…

Потому я долгими вечерами Юлию принимала, поила какао с чаем, разговоры душеспасительные вела. Но с задачей так и не справилась. Не оставила Юля Альберта, как Высшие требовали, не сумела я вправить Карменсите мозги. А кто бы сумел? Меня принялась обвинять в завистливости, в несовременности, в комплексе курицы-наседки.

Самовлюбленная жадность Сланцевой вызывала во мне отторжение, через которое становилось все труднее переступать. К концу лета искренность наших отношений растаяла, лишь видимость и осталась. Однажды Юля пропала, без ссоры, без выяснения отношений, и больше мы не созванивались.

Да и ревность (точнее, разумную предосторожность) не сбросишь со счета. Вдруг внезапно Саша вернется? Зачем мне подруга, хватающая каждый причинный выступ, как последнюю точку опоры? Ушла – и Бог с нею, биополе можно почистить на расстоянии, если Учитель требует.

Это я забежала вперед, объяснила происходящее. А в понедельник Смольков собирал нас вечером в шесть, на вычитку новой пьесы.

Зрительный зал был занят – крутили «Матрицу-2». Нас пустили в кабинет администратора с двумя большими столами, установленными буквой Т. Артисты расселись группами, поближе кто с кем сдружился. Стул рядом со мной оказался пустым. Неловко вдруг сделалось, одиноко. И Юля отчалила в прекрасное многосерийное будущее, и Анна Михайловна с Ирочкой. А я привязалась к каждой. Опустела наша гримерка. Займут ее новые люди, придется к ним привыкать. А я человек неконтактный, запросто привыкать не умею.

– Сегодня у нас особенный день, – торжественно произнес режиссер. Окинул труппу вдохновенным взором, раскрыл лохматую распечатку. – Начинаем работать над новой…

Вдруг резко дернулась дверь, ворвалась раскрасневшаяся Иринка. Глянула вправо-влево, заметила рядом со мной свободное место, втиснулась и замерла, ни ссылок, ни комментариев. Вслед за снохой степенно вплыла свекровь.

– Принимай нас назад, Романыч. Где роились, там и сгодились.

И тоже губки поджала, пристроилась в уголке.

– Что случилось, Анна Михайловна? – встревожился Иннокентий. – Я четко насчет Ирины акценты расставил. Договора подписаны, под Анну Оскомину афиши печатают, сценарии пишут…

– Гастроли отработаю, Романыч, ты меня знаешь, не подведу. А бумажки с договорами пускай Жирков куда хочет себе засунет. Ноги моей больше не будет в его борделе! И Ирку не отпущу! Вернется сын, сам пускай разбирается.

– Зато Юлиан меня запомнил, – пробормотала Ирочка. В любознательной тишине, откровение прозвучало громче, чем недотепа рассчитывала.

– Красотуля-то наша пользуется спросом, связи раздвигает, – съехидничали сзади. И недобренько, в несколько голосов похихикали.

Иннокентий с Василием Петровичем обменялись красноречивыми взглядами. Подводят самодеятельные артисты, игнорируют деловую этику, не выполняют принятых обязательств. А впрочем, в конкретном случае Жирков и сам виноват. Вряд ли ему взбрендит в голову конфликт раздувать, требовать с женщин неустойку. Должно быть, сам рад-радехонек избавиться от противоречивой пары – одной нравится, другой не нравится…