Из жизни крестьянина. 1914-1943 гг.

Но наутро рассыпали на полога и стали сушить. А когда высушили: оно похоже на какую-то няшу, и видно в ней, вроде червей. Мой старший брат Иосиф, ему было тогда 16 лет: «Давайте просушим и разберём тщательно, что там есть». Всё это проделали на телеге. И в этой крупе, богом данной, шестая доля букашек и червяков. И об этом мы сказали всем, и никто не стал её кушать.

А тут опять беда: не стало соли. И вот мы поехали в деревню Введенское за соленой водой. Привозили на лошадях в бочках, а потом делали листы из железа глубокие, 8–10 см. Наливали воды и кипятили в огороде на костре. Вода испарялась, а соль оседала на дно листа, но она сливалась в плитку. А тут мы с братом, просто по ошибке, положили ковшик на воду в лист, а ручка осталась на кромке листа. А когда подняли ковш, то в нём – почти полный соли. Обыкновенная поваренная соль. Когда вода кипит и подымает соль, а заходит против ковша, вода уж не кипит, и соль садится в ковш.

Но в это время женщины начинали свою основную работу – прясть куделю. Но, прежде чем ее прясть, я расскажу, сколько с ней работы.

Весной отец выберет землю где-либо у леса, посеет лён. Вот он вырос, в конце июня вырвем его, свяжем в мотки, высушим, околотим семечки, потом постелем на полянку. Он улежит, снимем его граблями, соберём, опять свяжем, но уже в большие снопы: он будет лёгкий. Привезём, затолкаем его в баню, высушим, изомнём на мялках, и вот уже получится куделя, горсти. И тогда начинаем его трепать, т. е. выбивать из горсти костику, а потом чесать на щётки со стальными иголками. Потом почесать. Вот, когда треплют, отходы назывались отребье, а когда чешут, отходы называются изгребье, а когда почесуют, отходы называются почеси. То, что осталось в руке от всей этой работы, это называется лён. Всё вместе называется куделя.

Вот и начали мы с вами прясть. Пряли на самопряхах и на прясницах. Т. е. на веретёшко эту пряжу смотают на полумоток, а полумоток этот положат в золу и потом морозят. Он должен немного побелеть и будет немного мягче. Высушим и начнем разматывать на воробах и наматывать на тюрик, который надетый на вьюху. И как только всё смотали, сколько надо, тогда идём под сарай и начнём сновать на установленных сновалках, сколько надо стен. А стена длины 12 аршин. Вот приносим основу и начинаем навивать на навой, т. е. устанавливать кросна. Навили, вложили цепки и начнем подавать и принимать в ничинки. Ничинок бывает две, это однозубка называется. А если четыре ничинки – рядной холст.

После ничинки подали в берда, а потом эту основу навиваем, т. е. притыкается к пришве, и начинаем ткать. Одна ничинка вниз, другая вверх. А пряжа разделится надвое, это называется зев. Вот в этот зев прогонишь челнок, на котором надета цевка с нитками, а потом бердом, которое закреплено в нобенках, прижмёшь нитку и так одна за одной. И получается полотно, холст.

А этот холст опять – золой, парят и по снегу разостилают, чтобы оне были белые. А потом шьют полога, скатерти. Шили брюки, пиджаки, рубахи.

Вот я и делал, т. е. умел делать: рвал, слал, снимал, садил в баню, прял на самопряхе, мотал, развивал, сновал, подавал в ниченку, в бердо, ткал однозубкой и шил брюки. Я забыл, ещё красили, пряжу-то. Да помогали маме стирать бельё, мыли полы. Вот поэтому, может, я не учился в школе. Но мои братья, все четверо, учились, и хорошо учились. Вот, половина время моего детства прошло в этой помощи маме.

Но в это время стало много воровства. Все, кто хотел кушать, ишли на преступления. И сколько я видел своими глазами, когда за то, что человек хочет поесть и получает большое телесное наказание.

Примеры. Один татарин ехал на лошади и телеге с женой и ребёнком, которого держала жена на руках. Остановились покормить свою лошадь, и муж не вытерпел, выкопал четыре гнезда картофеля в огороде одного кулака. Сварили, покушали и поехали дальше. Но кулак узнал как-то и верхом на лошади догнал их, и прямо свершны стал понужать кнутом. Но муж, татарин, понужнул свою лошадь, хотел угнать, а жена с ребёнком упала с телеги, а муж угнал в лес. Тогда этот кулак слез свершны и стал бить эту женщину уздой, которая у него была в руках. А женщина в левой руке держит ребёнка, а правой, опираясь о землю, отползает от него. А он прикрикивает: «Недалеко уползёшь». Но потом прибежали мужики из нашего края и заругались на него: «Что ты делаешь? Пожалей ребёнка!» И он бросил её бить.

А тут мы играли в своём краю, и вдруг бежит человек и хочет спрятаться. А за ним бегут мужики. И догнали его у ворот и начали бить кто чем, а он руки подставляет. А нам жалко его, но боимся говорить. А тут в соседях играли мужики в карты, в мушку. Услышали и бегут. Один из них кричит: «Эй, мужики! Вы сделайте корчагу!» А мы: «Вот добрый мужик, тоже пожалел его, что обобьёте ему руки, ноги, он останется, как корчага». А он подбежал, и оне четверо его подымут и бросают на землю задницей. Вот это самое и есть «сделать корчагу». И мужик стал умирать, и его увезли в с/совет. Что с ним дальше, я не знаю.

Видел ещё, как женщина умирала у ворот одного жителя в нашем краю. Она умирала от голода. Была безродная. И ее женщина увезла на передках от телеги и схоронила на кладбище. Эта женщина была послана с/сов.

В то время много терялось коров и лошадей, которых кололи и мясо ели. И подозрение было на наш край. Даже один раз к нам приходили какие-то мужики и мерили нашу телегу, колёсы и ушли.

А тут в один вечер пришли богатые мужики к нам и сказали отцу: «Никуда не ходи из ограды15 до завтра» и сели двое на наш чердак дома. Мы боялись, не знали в чём дело. А днём, назавтра, собрались много мужиков и начали искать что-то у наших соседей, которы жили против нас: три мужика. Все рядом. Иван Алексеевич – у него было семеро детей. Второй – Илья Сергеевич, двое детей. Третий – Михаил Петрович, у него было четыре дочери. А эти мужщины, сидя у нас на чердаке, оне видели, как два последних мужщины ночью ходили к первому и приносили что-то к себе домой. Вот и начали искать у Ивана Алексеевича. В пригоне – большая стая из двойного прясла (из жердей, забито соломой). А в ней, в середине, была конюшня в земле, и стены её были забраны брёвнами взаплот. И вот один заплот разбирался и там был склад, как траншея под землёй. Длина её 4 метра. И там было мясо и кости. Мы после туда залезали, смотрели: нам охота было узнать. Но в это время хозяин Иван сбежал. Но мужики ещё стали искать у Ильи Сергеевича, и нашли: под пряслом закопаны две бочки, и в них соленое лошадиное мясо. Этого сразу взяли и увели на сходку, но он всё рассказал, что с ним был ещё сосед Михаил, но Михаила нет дома, он в поле работает. Пошли за ним в поле, чтобы он ехал домой. Вот я смотрю, он едет на лошади, с ним одна дочь, которая боронила верхом пашню в поле, и бороны лежат на телеге. Слышу, наши соседи говорят: «Зачем едет, убьют его сейчас», но он заехал в ограду, отпряг лошадей, зашёл в избу. А мужиков много в ограде, в избе, за оградой и председатель с/сов. здесь. Он ему говорит: «Пойдём на сходку», а Михаил: «Нет, там меня будут бить». Но председатель говорит: «Бить мы не дадим» и он согласился. Вышел из избы, пошёл за ограду и склонился к калитке: оне были низкие. А один мужик стоял у калиток и сразу его ударил. Он: «Вот видишь. Уж бьют». Но председатель сказал: «Нельзя бить, разберёмся» и не стали его бить. Повели на сходку. (И сразу же забрали его жену Евленью и увезли на сходку). Как там разобрались, я не знаю, но только через 2 часа привезли на телеге жену Ильи Сергеевича и свалили прямо у крыльца всю избитую. Тут собрались мужики и женщины. Я только слышал, она говорила, что её били обухом по жопе. А через три часа привезли жену Михаила со сходки на телеге и свалили её на дороге, как раз против нас. Её взяли женщины и повели ее домой. Она была избита и что-то все говорила, но непонятно. Тут остановились и стали её расспрашивать подробно. Она сказала: «Когда меня били и все спрашивали «Кто ещё с вами был, когда вы воровали». Но я и сказала, что с нами был кум Алексей, а он с нами никогда не был, не воровал». Соседи её спросили: «Зачем ты напрасно сказала на него, ведь его сейчас увезут на сходку и будут бить». Она: «Но как мне не говорить, оне всё бьют, а я как сказала, меня не стали бить». И в это время уже телега, на которой везли кума Алексея на сходку, поравнялась с бабами и мужиками, которые остановили телегу и стали мужикам рассказывать, что Евленья сказала напрасно на Алексея Григорьевича. А на этой телеге, я видел, сидели три брата Куриных да два Мурзиных. Не так уж оне богаты, но знатные в то время мужики. Но оне согласились и Алексея отпустили домой, а этих: Илью Сергеевича и Михаила Петровича, на этот же день убили и тела их закопали по ту сторону прясла, рядом с кладбищем, а не на кладбище. Согласно евангелия, их хоронить вместе нельзя. Но собаки их тела раскопали и оглодали, кости остались. Но кто-то, видно, проходил мимо и увидел, взял да повесил на прясло кладбища, но потом узнал об этом с/сов. и всё захоронили.

А тут ещё жила одна женщина Аганя и её муж, который когда-то жил в Америке. Вот его у нас и звали «американец». Оне обои приезжие из Гродно, беженцы, и их хозяйка-старушка. И кто-то их заподозрил, что оне воруют гусей и тоже их били на сходке за это.

Всё, что я пишу, это я сам лично видел и слышал.

А вот со слов товарищей.

Один молодой парень приехал в гости. Сам он хохловский16, приехал на родину и кто сказал, что он вместе с другими украл у него вещи. Хотели его взять, но он успел убежать в центр деревни. Он забежал к одному мужику в ограду и спрятался в сено в пригоне, но его нашли и тут же у всех на глазах среди улицы убили. А потом стали разбираться, за что убили, и ничего не нашли. А он лежал прямо на дороге мёртвый. И один мужщина подошёл, молодой, бедный, но «хворсун»17 по-деревенски. У него была железная трость в руках. Он наставил ее сверху в ухо и проткнул голову насквозь, но все люди жалели убитого, а его ругали. А каких-то три человека решили судьбу этого молодого, красивого, ни в чем не виноватого парня. И у него был с собой наган, но он его бросил. Видно, побоялся, что за него надо будет отвечать перед властью.

Другой случай. Я говорю случай, здесь вовсе не было никакого преступления и воровства, а только совесть потеряна. Мужчина, хозяин, уехал по делам, а жена его осталась дома. Когда мужчина вернулся домой, то не оказалось мяса говядины. Он спросил: «Где мясо?». Она отказалась: «Не знаю». Он имел силу в обществе, ему помогли богачи. Рядом жила вдова Дарья с пятерыми детями. Оне заподозрили её и пошли, сделали у неё обыск и в печи нашли, варится мясо. «Вот она, воровка нашего мяса» и убили её и увезли на санях раздетую в сельский совет, а пятеро детей остались одне. А потом, после, как и за парня, начали разбираться, только не богачи, а беднота и установили, что жена мясо отдала своим друзьям и не созналась, боялась своего мужа. А эта вдова заколола своего последнего телёнка и сварила, чтобы накормить своих детей. А богачи, разъяренные, не сличили мясо своё и это, а оно довольно разное. И просто можно было установить по костям.

Всего много происходило в Хохлах. Били многих. Вот Алексей Ив. Он жив сегодня. Чувазёров Ник., Чувазёров Иван, Астафьев Фёдор, Иванов Степан, Николаев Степан, Ильиных Данила.

А тут уж поспевала рожь, но она была не у всех посеяна. У нас была рожь, и надо было косить сено, но силы не было. Отец решил продать свой дом, в котором мы жили. Пришёл тот самый богач, который купил у нас избу за 20 фунтов муки. Долго ходил вокруг дома, смотрел, хотел купить сыну. Спросил: «Сколько просите?» Отец сказал: «6 пудов муки пшеничной». Он долго думал и ушёл, а потом сказал: «Бревно смотрит по-за-стены». И мы остались жить в своём доме.

А отец поехал, нажал ржи и насушили в бане, намолотили, намололи вручную, настряпали лепёшек. Но ели не досыта, потому что с голоду боялись досыта есть, да и мало было.

Тут поспела рожь, и началась нормальная деревенская жизнь крестьянина. У нас вовсе хорошая. Отец имел 15 десятин земли, а обрабатывал только 8, а 7 десятин было продано, и срок кончался. Отец опять её продал Мурзиным ещё на 3 года, а сам нанялся ямщиком в волость, село Птичье. У нас было две лошади, но скоро ему отказали, а взяли ямщиком богатого Захара Курина.

Зимой мужики играли в карты, в мушку. Собирались у Герасимова Гаврила и Ивана Павловича по 15–20 человек. Играли на 2 круга. День и ночь до двух часов.

А ребята собирались по избам, оградам, пригонам. Играли в кулички. Играли по улице в клюшки, гоняли шарик, партия на партию: кто загонит, значит вам кила. В коровушки играли. Гоняли говешь коровий один к одному. Толкали друг друга с горы снега. Бегали по огородам, по сумётам снега, он не проваливался. Играли в бабки (кости от ног коровы). Собирались до 10 человек. Приходили из середины деревни мужики, уже женатые, молодые.

А я у одного игрока был сборщиком бабок. Вот он выбьет из кона одну-две бабки, я бегу, беру и в карман себе кладу, а по окончанию работ (игры) я получаю за труды 4-5 бабок.

А богатые в это время играли свадьбы, гнали самогон, и уже появился паровой аппарат гнать самогон у Данилова Фёдора, кулака.

Но а был Горбунов Илья Ив., грамотный и художник. Начал рисовать деньги, червонцы. А два богача, Евстигнеев Максим и Мурзин Емельян, их сбывали. Но тут купили самогону у Евстигнеева Ефима, отдали червонец. Тот как-то признал его фальшивым. Принёс им обратно, но оне его не взяли. Вот их всех троих в тюрьму посадили. Два богача там умерли, а Горбунов вернулся.

А в марте 1924 года отец повёз меня на заимку Курочкина отдать в работники на лето к богатому Егору Шведову, но ценой не сошлись. Мы приехали обратно.

А тут как раз передел земли (пашни). Получили все мужчины и женщины по 1,5 га земли на человека. У нас опять 15 га, семья была 10 человек.

Я ходил, работал по найму у богатых мужиков. А тут какой-то н. э. п. объявили. Многие думали, что вернёмся к старому. А богачи стали ещё смелее да, говорят, в Шумихе приехал купец Харламов и Еремеев и мельницы будут ихние. А наш брат, беднота, особенно в нашем краю, Калуге, пилят дрова из всякого старья и возят, продают в Шумиху. И называли их рыбой: ты, Егорка, поедешь завтра с «рыбой» в Шумиху.

А весной 1925 года меня отец отдал в работники с апреля (пасхи) до заговенья, до 27/XI. Вырядил за меня 0,5 га пшеницы на парах, 25 рублей, мне сшить полушубок, скатать пимы (валенки), купить шаровары (брюки) и сатиновую рубаху. А когда у него буду жить, я должен носить всё его. Но он одел, обул мало-мало, а когда отсеялись, у меня не было сапог. Я работал, пахал, боронил, в лес ездил – всё босиком. Утро, рано, роса. И ноги у меня потрескались. Воскресенье. Я пришёл домой, у меня были праздничные сапоги, у отца лежали. Я их стал одевать, ноги больно. Отец увидел, подошёл и сказал: «Одевай и завтра не снимай, работай в них». Я утром поехал пахать пар в своих сапогах. Хозяин увидел и решил мне сшить сапоги. Через три дня привёз их в поле: «На, одевай». Я обрадовался, не рассматривая их, какие оне. Снял свои, намотал портянки и стал одевать. А ноги у меня большие и сам был в силе – 173 см высоты и 73 кг веса. Но тут что-то с лошадями неладно. Хозяин: «Ушли лошади». Я бросил сапоги и босиком побежал искать лошадей. Нашёл, привязал, намешал им мешку (сено намочишь, посыпешь мукой) и опять стал обвёртывать ногу портянкой. А портянка-то толстая, а я тороплюсь. Взял сапог, как потянул, и у меня в руках осталось одно голенище, а головка оказалась на полу. Я не понял сначала, что получилось. Ох, хозяин разгорячился: «Не умеешь носить обувь. Вам только и ходить босиком». Потом разобрались, он, оказалось, нашёл старые обудки и пришил к ним голенищи. Это раньше называли бахилы, но эти обудки были старые, гнилые и оне оборвались и все.

Отработал много. У меня обошлось на каждый рабочий день в поле 1,20 га в среднем я вспахивал плугом на двух лошадях. Сам кормил лошадей и себе варил.

Поехал пахать в поле, 2,5 га. Хозяин даёт мне всего: корма (овса) лошадям, мне молока, простокиши18, мяса на два дня. «Когда спашешь, то приедешь к избушке. Там будет тебе хлеб и корм лошадям». Я справился, приехал к избушке – корм здесь, а хлеба мне нет, а я уж давно всё съел, хочу есть. Всё тщательно обыскал. В избушке, под крышей нет. Накормил лошадей. Думаю, пойду к маме в деревню. Она накормит меня, и приду обратно. А лошади? Если кто украдёт, отец мой что скажет? Нет, лягу спать до утра. Со мной собака и ружьё. Лёг под крышу, смотрю в потолок, в листьях висит мешок и туес с молоком. Сколько было радости у меня! Вот я прожил 65 лет, и такой радости не было!

Что делала и чем занималась молодёжь с 10 до 16 лет? Зимой играли в клюшки, похоже на настоящий хоккей, но только по улице вдоль дороги, и сейчас – гол, а тогда – кила. И ещё разница: тут на коньках, а там – в пимах по снегу, также партия на партию. Играли в котёл 4 или 8 человек: с этими клюшками становились кругом, у каждого своя лунка, которую он прикрывает своей клюшкой, а посередине котёл (лунка). Вот пятый или девятый загоняет шарик в средину, в котёл, а все остальные выбивают шар. Но этот девятый смотрит: как которого из восьми свободная лунка, он занимает своей клюшкой. И тогда тот человек идёт голить, т. е. девятым человеком.

Но ещё играли в кулички, т. е. один завязан глазами, а остальные все спрятаются, а потом его развяжут. Он их ищет, и кто вперёд подбежит к указанному месту.

Катались по льду по озеру на коровьих костях. Оне были не привязаны. Упирались копьём. Но сильные у слабых отбирали кости, нас толкали, мы падали.

Но зато летом игра многообразна: в разлучки с девчатами вместе, в скакульки чехардой. Скакали через лежавших и сам ложился, а следующий вставал и тоже скакал и после последнего сам ложился и – без конца.

В шаровки, только ребяты, в рюхи, чижиком, жеребем. С баганы мячиком с девчатами.

Кругом боролись все мужики.

Богатые отдавали дочь замуж, у себя в дому собирали девичник, приглашали 6–8 девушек, оне шили и возили дары по улицы на 2-х лошадях. Одевали на себя скатерти, полотенца. А на девичник вечером приходили ребята холостые и были женатые и катали кошмы девушкам. Стелили на пол что-либо и клали ее на санку. Садилиь ребята вокруг и пели песни, потом …. стлали кошму.

А ночевали со своими с конями в поле в июне, в июле месяце, их кормили там. Там много дурили и пакостили. Садятся трое верхами, едут рвать горох, копать картофель в поле или в деревню бить гусей и варить их в поле. А вот один раз Иван Андреевич Балабин, хозяин, поймал парня в горохе в поле днем, и привязал его к оглобле вместе с лошадью. Вёл до деревни 3 километра и отдал его отцу. А ребята, его товарищи, в ночь запрягли пару лошадей, поехали, выкосили у его весь горох и сожгли на костре, отомстили за товарища.

Вот приехал парень с конями в поле ночевать, в ходке на лошадях. Спутал лошадей, сам устал и лёг спать в ходок. Ребята взяли его на руки со всем с ходком и занесли на глубину метр в воду и поставили. Потом недалеко натаскали кучу хворосту и зажгли и закричали: «Пожар», а этот парень спросонку соскочил из ходка и прямо в воду. Напугался.

А тут второй случай: так спал в ходке, оне поднесли его с ходком под берёзу и нагнули берёзу шестеро и этого парня с ходком привязали за берёзу. И когда отпустили берёзу, она выпрямилась и подняла ходок с парнем на высоту 1,5 метра. Он закричал дурно.

А тут ушли три парня смотреть лошадей и разделись донага, бельё оставили у скирды сена. И идут близко к табору, но мы все кто куда разбежались.

Ещё играли из под колушка и жгутом и делились пополам. Одне были красные, другие – Колчак и дрались большими вицами. До слёз били друг друга и брали в плен.

И прыгали через большой костёр с огнём и углями. Не хочет прыгать, силью19 заставляли.

А воду для питья возили с поля из богомолки и ямках, из болот, в кадушках. А с озера не пили, вода плохая.

Я продолжал жить в работниках и уже дружил с девчонками. А июнь, ночь совсем коротка. Проходишь и придешь домой, а в ограде уж гуси говорят, утро. Девушки угостят конфетами, я их съем и ложусь спать. А хозяин уже идёт меня будить и слышно, ворчит: «Ишь ты. Ещё где-то денег берёт на конфеты». И с теми глазами и встаёшь. А вечером, чтобы быстрее уйти гулять, девушки, две подруги, помогали мне управляться. Но хозяин узнал об этом и сказал, чтобы девушек больше здесь не было. А оне тогда сидят у амбара и ждут меня вечером.

А тут я возил дрова на двух лошадях из-за ж. д., но эти две подруги по пути домой угодили вместе со мной, и всю дорогу мы дурили, да разговаривали обо всём. А когда я подъехал к дому, то у меня нет жеребёнка, который был со мной. Но тут мой хозяин дал мне. Но не знал, что со мной были девушки.

Тут хозяин послал меня жать траву на вязки в чужие покосы. Я отпряг лошадь, жну. Тут подъехали два мужика верхами. Скричали: Ей, иди сюда». Я подошел, а он меня как плетью через плечо и второй. Я заплакал. Тогда один из них: «Тебя кто сюда послал?» Я: «Хозяин». Тогда он: «Мы не знали, что хозяин. Не надо было тебя бить. Но забирай траву и уезжай».

Вот поехал ночевать с лошадями, а там нас много и девушки бывают. И мы всю ночь продурели, а утром спим. Солнце уж взошло высоко. Проснулись, а мой хозяин стоит у дверей палатки, но каково было нам тут.

А вот, метали сено. Я подаю, он на скирде стоит. Я как неладно подам сено, он обратно столкнёт на пол. Но я терплю.

Пришла осень, я заболел. Отец взял меня домой, а брата Фёдора послал за меня жить к хозяину. Но он незнаком был, как надо себя вести дома. Пришёл вечером, нашёл еду в избе, наелся и лёг спать. А я не ел вечером, а тихо ложился спать. А утром хозяин будит Фёдора: «Вставай», а он спит, не встаёт. Тогда хозяин разгорячился, закричал: «Вставай, иди домой», а он не понял, куда иди. Перешёл на верхний голобец20 и опять спит. Хозяин: «Иди домой». Фёдор встал и пошёл домой. Спросонка не понял, зачем домой, но сдогадался: «А, ему надо рашпиль». Пришёл: «Тятя, дай нам рашпиль», и пошёл. Пришёл и подаёт хозяину рашпиль. Но тут беда, ещё больше разгорячился хозяин: он думал, над ним смеются и прогнал Фёдора домой.

Но я проболел 2 недели. В конце срока хозяин заставил меня отжить 2 недели.

И только один раз он был добрый и весёлый. Я согласился в субботу и воскресенье допахать, а в понедельник отдохну. Но в воскресенье пришли ко мне мои знакомые 2 девушки. Одна стала пахать за меня, а с другой я сидел на меже под берёзами. А он подъехал и смотрит, девушка пашет. Лошади его, пашня его. Он готов богу молиться, не кажется ли ему это. Но когда увидал меня, засмеялся, говорит: «Меня одно удивило, как всё-таки оне тебя нашли».

Но срок мой кончился. После 2-х недель за болезнь отработал. Получил шубу, валенки, рубаху, шаровары и пришёл к отцу. А отец 0,5 га пш21. на парах получил. Была уже глубокая зима, работы было мало и еды мало. А тут надо откупать игрище. Это собираемся все парни и девушки в своём краю. Хозяин отдаёт свою избу на 15 дней. Мы ему плотим22 дровами, пшеницей, а девушки приносят калачи хлеба и наше освещение. Приносим сало, кладём в чашку, делаем фитиль и он горит. Всего нас бывает по 25–28 человек. Какие игры? – Ходят кругом, поют песни Сидит дрёма, Плетень поют. В любы играют, целуются. Музыка играет: гармонь, балалайка, но и танцуют девушки и парни.

Но вот кончились святки, как их называли. Настала пора играть свадьбы, женить парней, отдавать девушек.

Вот однажды, в январе 1926 года и меня пришли сватать. Не я сватаю, как полагается, а меня за одну девушку. Я хорошо знал её и даже дружил, но чья это инициатива – я не знал. Но я отказался и думал увидеть девушку, посоветывать. Но мой отец и мать стали настаивать, чтобы я ишёл к ним в дом жить, так как у нас 5 братьев, две сестры, а хозяйство бедное. У нас нет, на что вас женить, а раз добрые люди берут тебя, иди. Ты там будешь сразу хозяин. У них две лошади, две коровы, дом крестовой, хлеб есть. А семья что? Две старухи скоро умрут, старик умрет, а сестру отдадите замуж и будете хозяевами. Я в воскресенье увидел девушку, Ольгу. Начали говорить откровенно, не таясь друг от друга. Ольга сказала: «Я люблю тебя и согласна хоть к нам, хоть к вам жить, хоть богато, хоть бедно, но вместе». Но я долго думал, почему я опять лишний оказался в семье, и почему я должен в готовое хозяйство выйти, а мои друзья должны сами наживать. Оне ведь меня могут потом упрекнуть в этом. Но под нажимом двух бабушек и двух дедушек моих родных, а особенно жалко было мою маму. Ей охота было видеть меня как хозяина дома и семьи, и я согласился. И на их лошади, вороной кобыле, мы поехали в райисполком гор. Шумиха вдвоём с будущей женой Ольгой, и вступили в брак. Но свадьбы и венчания не было. Несмотря на то, что все семь стариков на этом настаивали, я не согласился. И завтра пошёл пешком жить в дом своей жены Ольги и к трём старикам, которым всем вместе было 207 лет.

А наутро встал и пошёл работать: возил снег из ограды. А когда пришёл обедать, то люди пришли смотреть молодых. А я спотел и причесался, а в толпе слышно: «Смотри, молодой-то намазался маслом».