Злейшие пороки

Калла Толэйми раньше знала настоящее название Жиньцуня. Но в какой-то момент утратила его вместе с собственным именем.

– Вам уже случалось бывать в провинциях, советник?

К разговорам в карете Калла старается не прислушиваться. Этим утром они прибыли в Жиньцунь, заехали к генералу Пойниню и продолжили путь к ямыню в Западной столице. Генералу так и не удалось завязать беседу с Каллой, поэтому он довольствовался в качестве слушателя последним из членов Совета от провинции Жиньцунь.

– Я здесь впервые, – отвечает советник. И стреляет взглядом серовато-голубых глаз в Каллу, безмолвно упрашивая о помощи. – Отец никогда не брал меня с собой, выезжая с визитами.

Венера Хайлижа – старшая дочь Болиня Хайлижа, недавно скончавшегося во сне. Его место в Совете перешло к Венере, и, хотя остальные его члены сомневались, что столь юному советнику разумно продолжать визиты в Жиньцунь, королю не терпелось сплавить новоиспеченного придворного с глаз долой сразу после коронации. У Каллы не было времени молить о прощении или вопрошать, как, во имя небес, он предстал перед ней вот таким. Едва завершилась коронация, от Каллы отделались, Вэйсаньна выпроводили ее вон по мановению королевской руки. А несколько часов спустя, пока она вышагивала по гостиной за пределами королевских покоев, слушая, как на все ее просьбы о встрече с королем отвечают отказом, ей сообщили, что она должна сопровождать делегацию Совета в Жиньцунь.

– Вы удивитесь, увидев здешнюю отсталость, – говорит генерал Пойнинь, хлопая себя ладонями по ляжкам. – Когда я впервые встретил тех, кто до сих пор поклоняется стародавним богам, то решил, что это шутка.

– Мне известно, что в провинциях молятся до сих пор, – вежливо отзывается Венера.

– И не просто молятся. Непременно обратите внимание на то, сколько в здешних деревнях фигурок птиц. Предлагаю на днях отдать приказ по всей провинции избавиться от них. Это неподобающе.

Калла хмурится, отвернувшись так, словно выглядывает в окно. По земляным обочинам мощеной дороги еще виден слежавшийся снег. Хранить фигурки птиц – в любом случае самое большее, что может сделать обычный деревенский житель, желая почтить стародавних богов, и приказ избавиться от них – это перебор.

– Я внесу эту задачу в расписание. – Венера кашляет. – Сначала можно приказать солдатам выяснить, сколько их всего.

По-видимому, этим ей удается задобрить генерала Пойниня. Он ерзает на сиденье, устраиваясь поудобнее, и складывает руки на груди поверх белого кителя.

Калла сразу чувствует, что он вновь смотрит на нее.

– Принцесса Калла, похоже, вы не согласны.

Она подавляет вздох. Эта поездка – чистейшая формальность, инспекция, затеянная напоказ. Дворец не узнаёт ничего нового, а уж провинции тем более ничего не выигрывают, когда члены Совета являются в сопровождении свиты, чтобы сделать записи о количестве зерна и уровнях воды. Жиньцунь и Юуля – единственные провинции Талиня, официальные визиты в которые все еще вносят в дворцовый календарь: слишком уж они удалены от столицы и присоединены настолько недавно, что надежных и четко обозначенных дорог здесь нет. Вместе с тем они так убоги, что никто из членов Совета не обзавелся здесь виллами, выезды на которые, чтобы переждать самые жаркие недели за пределами Сань-Эра, обычно считаются достаточной заменой инспекционным поездкам в другие провинции. Если кто-то из дворца намеревается посетить Жиньцунь, для этого в самом деле нужна целая делегация. Территория этой провинции простирается на много миль без каких-либо признаков жизни – эти обширные излишки земли были обнесены заграждениями после того, как престол захватил деревни вместе с озером среди них. Посланцам из дворца приходится обращаться за помощью к местным генералам, дислоцированным здесь достаточно долго, чтобы знать дорогу и давать указания. На западной оконечности провинции есть и побережье, и бушующий океан, но никто не знает, сколько времени займет путь от одной деревни до другой.

– Не говорите со мной.

В карете становится тихо. Два других советника неловко ерзают.

– Я… с вами… что, простите? – переспрашивает генерал Пойнинь.

Она раздумывает, не пойти ли на попятный, чтобы скрыть свое откровенное презрение. Можно сказать, что внесенное генералом предложение избыточно – ведь есть же дворцовый указ. Все языки, кроме талиньского, запрещены в провинциях законом, поэтому молиться по-настоящему деревенские жители не могут, ведь все молитвы к стародавним богам составлены на их родном языке. Не в меру рьяное отправление религиозных обрядов в провинциях уже удалось пресечь. Дворцу незачем лишний раз навлекать на себя гнев земледельцев.

– Не говорите со мной, – вместо всего этого повторяет Калла. – Голос у вас охренеть какой резкий.

Перед приходом к власти Август Шэньчжи подготовил особый указ, в котором назначал Каллу своим советником, прощал ей все былые преступления и возвеличивал ее саму вместе с ним. Никто не смог бы отменить этот указ, разве что сам Август решил бы отказаться от своего слова и лишить Каллу нового титула.

Но тогда у народа могли возникнуть вопросы.

Тогда Совет начал бы присматриваться, принюхиваться и в конце концов понял бы, что король Август – никакой не Август, а Антон Макуса, отказывающийся покинуть тело, в которое он самовольно вселился. Теперь же, пока Антон позволяет Калле сохранять имеющуюся у нее власть, ни одна душа в этом королевстве не скажет ни слова против, и Калла намерена извлечь из этого обстоятельства всю возможную пользу.

Остаток пути они проводят в молчании.

– Полагаю, мы уже почти готовы, – объявляет Калла, разминая шею, пока не слышит щелчок.

Солнце садится. Им следовало выехать гораздо раньше, двинуться в путь как можно скорее, вместо того чтобы третью ночь проводить на деревенских койках.

Ею овладевает нетерпение. Понадобилась целая неделя, чтобы добраться сюда в карете, и, скорее всего, столько же уйдет на возвращение в Сань-Эр. Время не станет ждать Каллу. Отослав ее на дальние рубежи королевства, Антон волен творить, что ему вздумается, и она ничегошеньки не узнает. Эта мысль вызывает у нее нестерпимый зуд, возбуждает в ней неутихающее беспокойство, распространяющееся по конечностям.

– Верно. Дать вам одеяло, ваше высочество?

Калла бросает взгляд вниз. Окидывает им свой торс, ноги, заляпанные грязью ботинки. С ее точки зрения, должна быть какая-то причина, по которой Венера Хайлижа задала свой вопрос – например, заметив, что Калла невольно дрожит, – но с ней все в порядке. Калла прислоняется к стене ямыня, скрестив руки на груди. Стена пачкает сажей кожаную куртку, в которую Калла по-прежнему одевается – вместо роскошных одежд и тонких шелков, как другие обитатели дворца. Она все еще выглядит так, будто прячется в закоулках Сань-Эра и вынуждена сливаться с вечной тьмой городов-близнецов, участвуя в королевских играх. Если уж на то пошло, сейчас ей теплее, чем кому-либо из присутствующих. Даже дворцовая стража, сопровождающая делегацию, явно зябнет в своих мундирах из практичного черного хлопка. Как и лошади, уже оседланные и впряженные в кареты.

– Нет? – Ответ Каллы звучит как вопрос. – А похоже, что оно мне нужно?

– О нет, я спросила просто на всякий случай. – Венера смотрит поверх ее плеча на строение за стеной. – Может, ямынь не откажется от лишних одеял.

– Ямыню одеяла не нужны, – сухо сообщает Калла.

– Им многого не хватает. Несколько окон разбито, и…

– Позвольте высказаться точнее. – Дневные тени меняют очертания, свет скрывается за горизонтом. – Ямыню не нужны одеяла от нас. Оставьте их в покое. Вы же видели, как они вели себя на протяжении всего нашего пребывания.

Оно продолжалось всего три дня, и прием, оказанный им в Жиньцуне, был предельно холодным. Провожать их деревенские не выходят. Местным жителям дворец без надобности, разве что сам дворец найдет им применение. Пока другие советники совершали осмотры и принимали донесения от военачальников, Калла или сидела в ямыне, или с мрачным видом таскалась вслед за Венерой Хайлижа, мыслями возвращаясь в Сань-Эр. Тех, с кем она успела поговорить, можно пересчитать по пальцам одной руки.

Венера хмурится:

– Ни к чему весь этот аристократизм.

– Но ведь я и впрямь такая. – Калла оправляет перчатки. – Нас не любят. Вот и пусть – все лучше, чем изображать щедрость.

– Я ничего не…

– Еще как изображаете, – перебивает она, глядя, как стражники выходят из ямыня: их последний перед отъездом перерыв на посещение туалета закончен. – Мы ведь, как вы говорите, аристократы. Будь вы по-настоящему щедрой, вы открыли бы для всех казну рода Хайлижа вместо того, чтобы бросать жалкие крохи. Скажите же, что не станете. Вам это позволительно.

Венера открывает рот. Но прежде чем она успевает хоть что-нибудь сказать, Калла – все с тем же небрежным видом – указывает на ее карман:

– Телефон звонит.

Вздрогнув, Венера достает из кармана сотовый телефон, вытягивает антенну на всю длину и отходит, чтобы ответить на звонок. Как только подчиненные ей военачальники вернутся после осмотра Западной столицы, делегация может отбыть. Дворцовая стража, кажется, тоже изнывает от нетерпения: с десяток человек держится неподалеку от столичного ямыня, готовясь к отправлению в любой момент. Руководить действиями во время поездки Венере удается с трудом. И неудивительно. О семье Хайлижа Калла знает лишь с чужих слов, но помнит слухи о том, как во Дворце Земли воротили носы от Венеры за отказ от родного тела. Не то чтобы дворцовая знать не помогает своим детям втихомолку сменить тело, когда те утверждают, что вовсе не мальчики, и требуют иного обращения: суть в том, что Венера сама проделала это в подростковом возрасте и семейство Хайлижа просто не смогло сделать вид, будто ничего не произошло, по примеру других аристократов.

– Странное дело, – говорит на ходу возвращающаяся Венера. Ее головной убор съехал влево, голубые камушки сбоку запутались в черных волосах.

– Только не говорите, что отъезд откладывается.

Венера хмурится, поднимая сотовый телефон к небу. В Жиньцуне сигнал всегда слабый, здесь работают только специальные телефоны для провинций.

– У лейтенанта Фожиня возникли сложности при попытке связаться с генералом Пойнинем. Он перезвонит, как только выяснит, в чем дело, в ямыне Восточной столицы. Занять много времени это не должно.

– Зачем нам вообще ждать генерала Пойниня? Он только и делает, что дает вам скверные советы.

Венера притворяется, будто не слышала ее.

– Ему уже следовало быть здесь с итоговым отчетом Восточной столицы. – Венера опускает телефон. Потом замечает выражение на лице Каллы. – Мы должны привезти во дворец из провинции оба отчета.

– Правда? – задумчиво переспрашивает Калла, хоть ей известно, что так и есть. – Виновата.

Она готова поручиться, что членам Совета от Эйги и Паше не приходится торопить подчиненных им военачальников, добиваясь от них быстрых ответов. Их вертикаль власти непрерывна от трона и члена Совета до генерала и солдата. Преданность несомненна, задачи четко определены. А вот Жиньцунь расколот надвое с тех пор, как его завоевали. Это единственная провинция Талиня, где разграничены западная и восточная части, и все же лишь один член Совета стоит во главе десятка военачальников, действующих и на западе, и на востоке провинции. Венера Хайлижа отнюдь не беспомощна. Но она ровесница Каллы и наивна, как все аристократы, которые выросли, не зная горя, а это значит, что дворец раздергает ее на клочки. Пройдет месяц-другой, и еще какая-нибудь знатная семья вступит в игру, где призом служит Жиньцунь, хоть это и наименее вожделенная провинция из всех.

Калла дала бы Венере от силы месяца три, прежде чем ее собственные солдаты ополчатся против нее, а дворец грохнет по столу кулаком.

Они ждут еще несколько минут. Телефон Венеры молчит.

– Если все затянется до заката, – предлагает Калла, – давайте просто подделаем отчет и уедем.

– Дворцу это не понравится.

– Дворец не узнает, член Совета Хайлижа.

– Но…

– У вас опять звонит телефон.

Венера вздрагивает. Смотрит вниз.

– И в самом деле. Прошу меня простить.

Она отходит. А тем временем дворцовый стражник, кажется, зовет кого-то с расстояния в несколько шагов, и, хотя Калла все слышит, хотя различает повторяющиеся слова «ваше высочество, ваше высочество!», отвечать она и не думает. До тех пор, пока стражник наконец не обращается к ней: «Принцесса Калла!» – сумев моментально привлечь ее внимание.

– Я всего лишь советник, – возражает она. – В титуле нет необходимости.

– Ясно, ваше высочество, – все равно говорит стражник.

Сколько бы она ни возражала, ее голову венчает гладкий обруч из золотистого металла, резко выделяющийся на черных волосах. Но кем бы она ни была – особой королевской крови, советником или просто придворной аристократкой, – все эти титулы означают одно и то же: в Жиньцуне она незваный гость.

– Если получение отчета потребует больше времени, нам придется остаться здесь на ночь. Холодает.

Калла расцепляет сложенные на груди руки, снимает с одной перчатку, подставив кожу ветерку. Горизонт приобрел оранжевый оттенок, возвещая неумолимо надвигающийся закат, уже запустивший длинные пальцы в облака.

Таких пейзажей она не помнит, хотя наверняка видела их прежде. Ее воспоминания о Жиньцуне смутны и далеки, словно логика сна после пробуждения. Она может припомнить ряд событий, случившихся прямо перед тем, как она покинула провинцию, событий, которые побудили ее вселиться в принцессу Каллу Толэйми в возрасте восьми лет. И все же она, глядя на Жиньцунь, не в состоянии признать, что когда-то он был ее родиной.

Она сжимает кулак, ладонь немеет. Всем ее воспоминаниям свойственна непрочность. Она была необходима, чтобы обманывать не только саму себя, но и целый дворец. А теперь ее желудок судорожно сжимается всякий раз, стоит ей засмотреться на равнину, в равной мере изнывая от отвращения и тоски. Где-то в этой провинции гниет на дне глубокой лужи тело девочки, в котором она родилась. Эти места кажутся ей чуждыми, но узы между Каллой и той девочкой привели ее сюда. И направляли ее руку во Дворце Неба, заставив последние пять лет пробыть в роли мятежной, а не удобной принцессы.

– Странно, – замечает Калла. – Прошлой ночью так холодно не было.

Пока она говорит, температура продолжает снижаться. Во рту распространяется кислый привкус. Сердце учащенно бьется, ударяясь о ее ребра.

– Что?!

Услышав резкий возглас Венеры, Калла оборачивается к ней.

– В чем дело? – спрашивает она.

Венера отвечает не сразу, в попытке оглянуться застывает на полпути. Она крепко сжимает телефон.

Калла отталкивается от стены, направляясь к ней.

– Член Совета Хайлижа! – Ее голос звучит так властно, что Венера замирает, наконец взглянув Калле прямо в глаза. – Спрашиваю еще раз: в чем дело?

– Нашли генерала Пойниня, – шепотом отвечает Венера, прикрывая свободной рукой динамик телефона. – Он… он мертв.

Минусовая температура внезапно перестает казаться погодной аномалией.

– Где? В Восточной столице? – уточняет Калла.

– Нет, он здесь, в Западной. За казармами, – выговаривает Венера, а Калла уже бежит к лошади и отвязывает поводья от кареты. – Пытались связаться с его отрядом, но ответа нет, и…

– Скоро вернусь, – перебивает Калла, вскакивая в седло.

Дворцовая стража оборачивается, озадаченная внезапной суматохой.

– Подождите! – Венера убирает телефон. – Если вы едете посмотреть, что там, я тоже…

– Нет! Останьтесь здесь. С дворцовой стражей. – Она указывает на одного стражника, привлекая его внимание грозным взглядом. – Охраняйте ее!

Калла дергает поводья. Лошадь срывается с места. Дорогу до казарм, которые они осматривали ранее, Калла помнит смутно, но прежде, чем успевает усомниться в своей памяти, земля Жиньцуня уже летит под копыта ее лошади с угрожающей скоростью. Ветер бьет в лицо, резкий, как бритва. Сипло дыша, Калла подтягивает выше воротник куртки, пытается прикрыть им глаза и скачет дальше, держа поводья лишь одной рукой, ее лошадь поднимает клубы пыли на главной дороге, ведущей через Западную столицу. Калла проносится мимо двух жалких, запущенных деревушек. Мельком оглядывает их ворота, запоминает названия.

Вон там. Казармы рядом с теми бурыми деревьями. Это она помнит.

Калла резко останавливает лошадь и соскакивает с нее. Вокруг тихо. На удивление тихо, тем более что справа от нее тянется главная торговая улица Западной столицы с ее лавками. Куртка уже не спасает Каллу от холода и дрожи, на миг Калла замирает, вглядываясь в сгущающиеся тучи. Этому явлению должна быть какая-то причина, не столь мрачная, как подсказывает ей чутье.

– Откуда они взялись? – шепчет она себе под нос.

Раздумывать некогда, и Калла устремляется вперед, огибая казармы и на ходу вытаскивая нож из-за голенища ботинка. Взять с собой меч ей не позволили – «это же мирная делегация, принцесса Калла, ваша лучшая защита – дворцовая стража», – так что пришлось довольствоваться лезвием покороче, позаимствованным из дворцового подвала. Ветер треплет ее длинные волосы, мотает их во все стороны, хлещет ими по лицу и глазам.

За казармами она видит троих мужчин, одетых как чиновники. Из ямыня уже прислали кого-то выяснить, в чем дело, когда генерала Пойниня не сумели разыскать и в Восточной столице.

– Ваше высочество! – скованно произносит один из них, заметив приближение Каллы.

Делегацию представляли ему сразу после прибытия, но имени этого чиновника Калла не помнит. Он кланяется, а она неотрывно смотрит на мертвого генерала.

Генерал Пойнинь лежит, подвернув под себя одну руку и откинув в сторону другую. Его левая щека вдавлена в землю, немигающий глаз зловеще налит кровью. С трудом верится, что еще этим днем он болтал без умолку. Возможно, кому-то из местных наконец осточертели его настойчивые попытки искоренить веру в стародавних богов.

– Что произошло? – спрашивает Калла, убирая нож.

– Трудно сказать, – отзывается чиновник, стоящий посередине.

– Специалист скоро будет здесь, – добавляет третий. – Мы послали за ним сразу же, как только увидели генерала. Причину мы установим.

– Позвольте избавить вас от этого расследования. Отойдите в сторону.

Калла наклоняется и переворачивает генерала. Только что левая сторона его лица была пугающе багровой, и уже секунду спустя приобрела тревожную бледность. Должно быть, чиновники тоже заметили это, потому что у одного вырывается возглас отвращения, а Калла жестом велит им отойти еще дальше. Она встает на колени. Распахивает китель на мертвеце.

Двое чиновников из ямыня поспешно зажимают рты.

– Я же советовала вам отойти.

В груди генерала зияет дыра. Зрелище ужасное, но, как ни странно, крови нет совсем: чистый разрез проходит через грудину и ребра, видно пустое пространство под ними. Калла сует в него руку, и звуки рвотных позывов за ее спиной усиливаются. Она осторожно проводит пальцем по белой кости. Край гладкий. Неизвестное оружие еще не закончило работу, а тело уже перестало кровоточить.

– Но это же бессмысленно, – бормочет Калла, поднимаясь.

Повторилось то же самое. В Сань-Эре эти эксперименты с ци были делом рук Сообществ Полумесяца во главе с Лэйдой. Но Лэйда Милю сейчас сидит в темнице Дворца Единства, а у Сообществ Полумесяца нет ни храмов, ни влияния за пределами Сань-Эра. И что же это значит?

Калла опускает воротник куртки, открывая низ лица. Температура, кажется, возвращается к привычной, и эта перемена так же аномальна, как внезапное недавнее похолодание.

– Что он вообще здесь делал? – спрашивает первый чиновник. Борясь с тошнотой, он обмахивается веером.

– Вероятно, желал выяснить, что еще похвального в адрес солдат можно прибавить к отчету, – отзывается третий, все еще зажимая рукой нос. – Пойнинь хлопотал об изменении бюджета. Чтобы меньше доставалось земледельцам и больше – на действия дворца.

– Но… – второй чиновник осматривает траву вокруг трупа, – …отчета нигде не видно.

– Должно быть, он уже передал его.

– Если уже передал, зачем тогда прокрался за казармы?

– Это вы меня спрашиваете? Обратимся лучше к лейтенанту из казарм…

В этом разговоре Калла участия не принимает. Молча выслушав его, она круто поворачивается и шагает к воротам казармы. При виде ее внезапного ухода трое чиновников умолкают, но за ней не следуют. Свернув за угол, Калла опять остается одна, поднимается на крыльцо к двери и входит на обнесенную стеной территорию.

– Небеса… – вырывается у нее шепот.

Когда во время игр Илас была похищена, она нашлась в Пещерном Храме, среди множества других бесчувственных тел. Прошло немало времени, прежде чем Калла привыкла вспоминать увиденное в тот раз без содрогания, обдумывать подробности и гадать, можно ли в ту ночь было пробиться на свободу, не прибегая к грубой силе. Как-нибудь попроще, чтобы ей не пришлось терпеть удар ножом в сердце, а Антону Макуса – вытаскивать ее из храма и выхаживать потом, расчесывать ей волосы, пока его постель пропитывалась ее мимолетным ощущением покоя.

Каждый раз, когда она усилием воли прерывала эту цепочку мыслей, они уводили ее обратно в Пещерный Храм. Ей следовало собраться с силами и вытащить всех остальных. Все эти безымянные лица, жертвы похищения, оказавшиеся не в том месте в неподходящее время. Свою работу она сочла выполненной в тот же момент, как Илас была спасена. Но там было еще столько других людей. И некоторые еще дышали, были еще живы. А она за ними так и не вернулась.

Калла вздыхает, обводя взглядом территорию казарм. Замечает тюки сена, узкие желоба для воды у дальней стены, канаты, свисающие со сторожевых башен, которые возвышаются над периметром.

И тела. Бесчисленные тела в мундирах дворцовых солдат, распластанные и мертвые.

Калла медленно подходит к ближайшему трупу. Он упал, даже не успев выхватить из ножен меч. Едва дыша, Калла наклоняется и осторожно толкает его в плечо так, чтобы повернуть лицом вверх, к быстро темнеющему небу.

Но ран у него на теле нет. Калла хмурится, приподнимает ему веки, видит, что глаза тусклые, но цвет сохранили. Похлопывает солдата по груди. Обыскивает его мундир. Кожа чистая, внутренние органы, кажется, на месте, на земле вокруг нет крови.

Этот солдат просто упал замертво – без каких-либо признаков воздействия, от которого он умер.

Калла выпрямляется. В этих казармах располагался отряд в тридцать с лишним человек. Как могло случиться, что все они полегли безо всяких следов борьбы?

– Что произошло? – бормочет она. – Какой-нибудь бог сошел с небес, чтобы отомстить?

Со стороны желоба для воды слышится шорох.

Калла застывает, быстрым движением выхватив нож. Раздается еще один звук, сдавленный всхлип, и она подкидывает нож, чтобы перехватить его поудобнее.

И уже собирается метнуть свое оружие при первом же признаке движения, как из-за желоба выглядывают две детских головы.

– Ах ты ж… – Калла едва удерживает нож, прямо-таки ловит его уже в полете и сует обратно за голенище. – Эй вы, там!

Дети снова прячутся за желобом.

Калла спешит к ним. Бежать им вроде бы некуда, но она не желает напугать их. И потому изображает все дружелюбие, на какое только способна, нарочно медленно заглядывая за желоб.

– Привет, – говорит она. – С вами все хорошо?

Дети визжат.

– Тсс, тише! – уговаривает она, стараясь изо всех сил. Видимо, дружелюбное выражение лица ей не удалось. – Вам нечего бояться. Вы в безопасности! – Она вскидывает руки, показывая пустые ладони. – Видите? Я хорошая, мне можно верить. Я вас не обижу.

Мальчишка слева прерывисто вздыхает. Успокаивается, обхватив себя руками. Девочке требуется больше времени, чтобы перестать плакать, всхлипы накатывают на нее приступами, но каждый раз слышатся все тише и тише, пока не прекращаются совсем.

– Вот так. Ничего плохого с вами не случится. – Калла присаживается на корточки, чтобы ее глаза и глаза детей оказались на одном уровне, однако остается по другую сторону желоба. – Можете рассказать мне, что произошло? И почему вы здесь?

Молчание. На мгновение Калла задумывается, говорят ли дети по-талиньски, но эту едва возникшую мысль она решительно отметает. Это не тот мир, в котором можно растить детей и не учить их талиньскому языку. В таком случае кто-нибудь точно донес бы на эту семью, постучался бы в двери ямыня, желая получить награду, и наказание со стороны городского главы последовало бы незамедлительно.

И все же…

– Мне можно рассказать, – шепчет она.

Прошлое шумит у нее в ушах, оставляет странный привкус на языке. Не успев осознать, откуда всплыло это слово, она произносит его вслух – «пожалуйста», а она-то думала, что напрочь забыла весь жиньцуньский диалект, – и двое детей вскидываются, их глаза блестят по-новому.