Ревизор: возвращение в СССР 40

А вот к моменту записи третьей передачи, про советско-японские отношения, я немножечко уже выдохся, и темп сбавил под более комфортный. Много внимания уделил перспективам японской экономики в ближайшие годы, осветив их как блестящие. Ну да, уже очень скоро арабы своим бойкотом по продаже нефти ряду западных стран взвинтят цены на нефть выше крыши, и вот тут-то японские дешевые автомобили, небольшие и тратящие мало бензина, валом хлынут на рынки США и Европы, оказавшись весьма востребованными.

По лицу Николаева понял, что он не очень уверен, что такую блестящую оценку перспектив враждебной нам капиталистической экономики выдадут в эфир, и быстро перешел к политике в наших отношениях. Смысл тратить время и энергию на то, что все равно потом вырежут по идеологическим соображениям?

Охарактеризовал японскую внешнюю политику как марионеточную в руках США, и предрек, что наши отношения в ближайшие пятнадцать лет не улучшатся, потому что и с США наши отношения пока что никак не могут существенно улучшиться, а против Вашингтона Токио никогда не пойдет. Так что нет у нас с японцами мирного договора и в ближайшие десятилетия и не будет. Затронул проблему спорных островов весьма патриотично, отметив без всяких компромиссов, что с нашей точки зрения никакой проблемы нет – это наша территория, и ни пяди своей земли мы никому никогда не отдадим. Так что японцы могут утереться и не иметь иллюзий.

Николаев задал наводящий вопрос про экономику, и я понял, что ему нужен какой-то негатив. Опасается, что позитив вырежут, и останется передача вовсе без экономического аспекта. Ну что же, негатива в Японии тоже много. Осудил японскую модель менеджмента как античеловеческую, ущемляющую права трудового человека вечными переработками. Разве это дело заставлять людей работать по двенадцать часов в день, часто и без выходных, и плохо относиться к тем, кто берет положенный по закону отпуск? Упомянул про многочисленные случаи, когда люди умирают от переутомления прямо на рабочих местах. Затем прошелся по коррупции в японской политике и по тому, что японцы до сих пор не хотят извиняться за зверства во время оккупации во вторую мировую войну на многочисленных территориях азиатских соседей. Напомнил про японские концлагеря и ужасные опыты над живыми людьми по тому же сценарию, которому следовали немецкие нацисты в своих концлагерях. Николаев, слушая это, совсем успокоился и расцвел.

Когда по его сигналу запись стали сворачивать, отметил на своих часах, что мы делали запись по японцам на три минуты дольше, чем по Чили или КНДР. Похоже, я верно угадал, что он боится, что хвалебную часть вырежут, и тогда материала не хватит. Послушать, что ли, потом, когда будут транслировать передачу, чтобы убедиться в правильности своей догадки? Ну разве что если только свободное время будет…

С радио поехал сразу в Верховный Совет. Уж очень меня возмутило то письмо о наезде местных партийцев на главного редактора газеты в Ярославле. Он прав – мы коллеги по перу, а своих надо защищать…

Марк был на месте, парней наших еще не было, у них еще третья пара только что закончилась, а будет еще и четвертая. Ильдар вышел к какому-то начальству. Но Марк, узнав, что у меня появились наметки для Группы молодёжного общественного контроля, предложил мне подождать его возвращения, сказав, что тот очень расстроится, если узнает, что я его не дождался. Я так понял, и Марку что-то хорошее перепало за тот успех с мясокомбинатом.

Ладно, этот тот самый случай, когда все в выигрыше. Хорошему человеку поможем справедливость восстановить, если все описанное в письме правдой окажется. Ильдар получит стимул для карьеры, и будет мне за это благодарен. Не то чтобы я сильно нуждался в его благодарности, да и понимал, что человек он достаточно двуличный, но пусть будет уж, что уж там, мало ли все же пригодится однажды. Марк вон тоже энтузиазмом горит явно, а вот Марка я в отличие от Ильдара уважал, он надежный мужик. Ну и парням нашим будет дополнительная возможность с правдой жизни познакомиться…

Ну а пока ждали, еще немножко позитива – чай горячий наладились с Марком пить, что совсем неплохо, чтобы после радио связки восстановить. И сдобы у него уже накуплено было разной, так что чай не пустой гоняли. Выпечка, конечно, в кремлевском буфете качества отменного, впрочем, как и все там, что есть в продаже…

Ильдара долго ждать не пришлось. Он аж просиял, увидев меня за столом рядом с Марком. Догадался, видимо, что раз я в неурочное время появился, то есть у меня что-то для очередного рейда.

Но начал он, крепко пожав мне руку, с другой темы.

– Так что, Павел, скоро статья выйдет по рейду на мясокомбинате?

– Да вот немного дошлифовать осталось, и завтра, скорее всего, уже и отвезу ее в редакцию. Обычно они долго не тянут, есть хорошие шансы изданной ее увидеть уже на этой неделе.

Он еще больше расцвел, услышав это. Ну а дальше я уже тянуть сам не стал, достал то самое письмо из Ярославля и зачитал.

– Ну и что скажете? – спросил обоих.

На всякий случай, если забракуют вдруг тему, взял и те два письма, на которые первоначально наткнулся в той папочке. Мало ли какие в Кремле сейчас веяния и акценты, что не позволят ярославскую тему поднимать…

Ильдар с Марком тут же переглянулись. Лица сосредоточенные, прикидывают, что к чему.

– Ну, не велики птицы в горкоме ярославльском так себя по-барски вести в отношении журналиста, что критикой недостатков в городе и области занимается… – сказал первым Марк, задумчиво глядя на Ильдара. Я так понял, что ему такая идея рейда понравилась, и он решил подтолкнуть чрезмерно осторожного Ильдара. Отлично! Один союзник у меня уже есть.

– Это да, верно, – осторожно ответил тот, усиленно морща лоб, – тем более, что эта тема зажравшихся чинушей в провинции всегда актуальна… И нечего создавать советской прессе препятствия в работе…

Я не влезал в их разговор. Ни к чему, еще спугну, невзначай, Ильдара. Пусть он без моего давления решит, не так оно и велико, чтобы им злоупотреблять. Марк тоже молчал, что хотел сказать, он уже сказал.

– Я, конечно, у нашего парторга еще проконсультируюсь, если и Семеров даст добро, то я всей душой «за». – сказал, наконец, Ильдар. – Паша, письмо тогда это оставишь нам, хорошо?

– Так для вас и вез же его, Ильдар Ринатович, – улыбнулся я, протягивая ему письмо.

Значит, я так понимаю, что скорее всего «да». Если уже парторг по какой-то причине не окажется еще осторожнее, чем Ильдар.

***

Московский городской комитет КПСС

За выходные на столицу вылилось, такое впечатление, целое море воды. Ливень лил всю вторую половину субботы и большую часть воскресенья, но сейчас, к понедельнику, погода наладилась. Гришин стоял у окна и смотрел на то, как ветер гоняет по небу белые барашки, когда в его дверь постучали.

– Войдите, – велел он.

– Виктор Васильевич, у нас ЧП. – показался на пороге его помощник. Да и в целом выглядел он встревоженным.

– Да говори уже, что случилось, – нервно сказал Гришин.

– Тут мне звонил помощник Петра Ниловича Демичева. Сказал, что тот очень недоволен.

– Чем недоволен-то? – расстроенно спросил Гришин.

С Демичевым у него были в целом прекрасные отношения, надо сказать. Сам факт того, что он не позвонил лично, а велел связаться с ним через своего помощника, настораживал.

– Да дети его пожаловались ему, мол, после того как площадка эта во дворе появилась, туда вся детвора, такое впечатление, московская собралась. Шум и гам до небес, отдыхать в выходные было невозможно. И это несмотря на проливной ливень! Едва дождь затихал, как тут же десятки детей ордой прибегали развлекаться, и они напуганы: что же будет твориться, когда установится хорошая погода в городе?

– Так… – только и сказал Гришин.

Всякие благостные мысли о белых барашках облаков тут же напрочь вылетели из головы. Как же он сам-то не подумал о том, что такой эффект вполне себе предсказуем, если на соседнем дворе стоит убогая песочница с грибочком да ржавые скрипящие качели. А тут такое чудо установили – ясно, что дети со всего района сбегутся. Пётр Нилович действительно сильно недоволен, раз даже не стал сам ему звонить, хотя они добрые приятели. А ведь этих площадок два десятка – это что же получается, что такая же реакция будет и у других членов Политбюро? Гришину от осознания этого поплохело…

Так это же тогда будет целая катастрофа… А кто виноват? Да, получается, он сам и виноват. Дались ему эти современные игровые площадки. Пусть бы лучше Захаров с ними развлекался и дальше. Ставил бы себе, да своим знакомым, вот чего он вообще во все это встрял? Показать, что все в столице под его контролем? Ну показал… а теперь вот расхлебывать придется неизвестно как.

И тут же ещё одна очень неприятная мысль пришла ему в голову по поводу Захарова: а почему тот не раскидал эти площадки по городу по одной? Как там у него было запланировано: десять площадок в одном районе, пять площадок в другом и пять площадок в третьем? Ах, он же засранец, получается! Он догадывался о том, что так оно и будет: все дети в округе, если установишь одинокую площадку, соберутся на неё, устроив шум и гам до небес…

Гришин, конечно, сильно разозлился, когда осознал это, но тут же пресёк в себе этот гнев. Знал он за собой ещё с юности такую особенность: если сильно разозлится, то может дров наломать. Пару раз у него это впоследствии вызывало серьёзные проблемы, пока он не стал уже отслеживать у себя и контролировать эту свою особенность. Да и смысл сейчас вызывать к себе Захарова и орать на него – что это конкретно уже исправит? Но какой хитрый сукин сын! Как он, получается, его ловко подставил. И вроде промолчал, да ещё и хвалебные статьи в его адрес организовал. А ведь и верно: хвалебные статьи, в которых совершенно чётко прописано, что вся эта идея с игровыми площадками его собственная, так что теперь и не отмазаться от критики недовольных членов Политбюро. А он-то радовался, увидев эти статьи, решив, что это чистой воды подхалимаж и капитуляция Захарова!

Да, получается, что его, как пацана на мякине провели… При всей злости к Захарову, Гришин вынужден был отметить, что тот открылся для него с совершенно новой стороны. Да и он, получается, переборщил в отношении него. Зря он сам забрал и перераспределил эти площадки, которые Захаров лично придумал… При этом ему ни слова не сказал и не посоветовался по этому поводу. Так что с какой-то стороны он и сам виноват: если бы вызвал его к себе, да сказал, что нехорошо все площадки себе загребать и оставил бы ему хоть что-то, тот бы, скорее всего, наверное, и поделился бы этим нюансом – сообщил бы, что произойдёт, если площадки по одной по городу раскидать.

Так что у него теперь два варианта: первый вариант – гнобить Захарова за то, что он сделал; второй вариант – признать, что он ошибся, когда решил площадки вот так молча отобрать и перераспределить. Надо крепко подумать, по какому пути идти. Этот хитрый сукин сын вполне может ему пригодиться и сейчас, и в будущем. Да и не в том он сейчас положении, чтобы свары устраивать со своими подчинёнными. Из-за этих статей, в которых он автором идеи с площадками объявляется, нельзя теперь и скинуть всю ответственность на заместителя, что вообще было бы лучшим вариантом. Сейчас надо экстренно как-то ситуацию, зашедшую не туда, выруливать.

***

Москва, актовый зал Торгово-промышленной палаты

Парторг Вячеслав Емельянович Покровский окинул взглядом собравшихся. Все уже знали, что сегодня будет что-то очень интересное про Андриянова, слухи уже давно ходили по всей организации, так что опоздавших не было. И сам виновник будущего разбирательства сидел тоже уже здесь, бледный и унылый, в ожидании того, что скоро начнется.

Но начинать партсобрание с разбора скандального поведения Андриянова было нельзя, по заведенному порядку вначале было необходимо обсудить вопросы организационно-партийной работы. С них и начали, тем более сегодня было необходимо обсудить и руководство комсомолом организации. Минут за пятнадцать с этими вопросами разобрались. Но и теперь дело Андриянова было обсуждать еще рано – теперь необходимо было обсудить вопросы идеологической работы. Еще десять минут, по-быстрому, ушло на них. Затем еще пять минут уделили соцсоревнованию в рамках Торгово-промышленной палаты. Так быстро управились из-за специфики организации, все же не завод…

Наконец, на повестке собрания стали вопросы административного характера. И сразу после обзора работы народной дружины, наконец, пришло время и для обсуждения вопроса Андриянова. Щадить его Покровский не собирался, Блащицкий совершенно определенно по этому вопросу высказался, требуя разобраться с паразитом, поссорившим Торгово-промышленную палату с Союзом советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Самого его в зале не было, вызвали в Совмин, но парторг знал, что председатель потом обязательно наведет справки. И горе ему, если тому доложат, что он пожалел Андриянова во время этого заседания…

– Теперь, товарищи, у нас в повестке очень неприятный вопрос. Один из членов нашей партийной ячейки повел себя совсем не как коммунист. Речь о товарище Андриянове. Как выяснилось после жалобы председателя Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами товарища Федосеева, товарищ Андриянов приставал к замужней сотруднице этой организации, у которой, к тому же, есть еще и двое детей. А кроме того, влез еще и в вопросы управления в этой организации, дав совет одной из сотрудниц ССОД, как подсидеть своего начальника. И ведь эта сотрудница начала его советы реализовывать, что едва не привело к срыву приема важной международной делегации. Вот так, товарищи – мы тут считаем, что среди нас все достойные люди, ходим, здороваемся, улыбаемся, а среди нас оказался волк в овечьей шкуре… Имена обеих сотрудниц ССОД мы разглашать не будем. Давайте лучше послушаем, что нам расскажет товарищ Петухова… Аврора Яковлевна, мы вас слушаем.

Андриянов, услышав это, обмер. Секретарь Рябко знала слишком много…

Глава 3

Москва, актовый зал Торгово-промышленной палаты

Аврора Яковлевна встала со своего места, и окинув Андриянова презрительным взглядом, сказала:

– Прав наш парторг, товарищ Андриянов волк в овечьей шкуре! Обратился он ко мне пару месяцев назад, сказал, что влюбился в девушку, и хочет ей цветы прислать, но сам стесняется. Я и попросила свою племянницу помочь с этими цветами. А сейчас вот узнала, что цветы эти Андриянов слал замужней женщине с двумя маленькими детьми… И даже мужа не постыдился! А я все понять не могла, что за парня моя племянница каждый раз встречает в той квартире, и почему тот интересуется, от кого цветы. Думала, брат такой у нее любопытный…

– Спасибо, Аврора Яковлевна! По протоколу планировалось еще выступление товарища Блащицкого, но нашего председателя вызвали в Совмин. Ну, в принципе, то, что он должен был сказать, я уже озвучил. Давайте дадим слово самому товарищу Андриянову – пусть нам расскажет, как он дошел до жизни такой.

Парторг посмотрел на вставшего со своего места Андриянова, надеясь, что тот покается. Тогда у него будет шанс оставить ему партийный билет. Его такой вариант в отсутствие Блащицкого гораздо больше устраивал, чем исключение из партии. Но если Андриянов начнет вдруг врать и изворачиваться, то он ничего уже сделать для него не сможет. А ведь для него самого ничего хорошего нет в том, чтобы подавать наверх протокол с таким скандальным исключением из партии, ведь скажут обязательно, что и он как парторг промахнулся, слабо вел работу с кадрами. Так что лучше бы Андриянов все же покаялся и попросил прощения… Тем более он не раз сам мог увидеть, что происходит с теми, кто пытается идти против течения – тяжесть последствий для них значительно выше…

И Андриянов парторга не подвел. Сказал жалостливым голосом, чуть ли за сердце не держась:

– И правда, товарищи, признаю – подвел я вас всех. Сначала эта страсть роковая меня охватила, и я все моральные нормы презрел. Потом, желая произвести впечатление на девушку, в которую влюблен был, дал совершенно дурные советы другой сотруднице нашего уважаемого партнера, Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Товарищи, словно пелена какая-то сейчас с глаз спала – как я мог! Прошу наказать меня за все, что я совершил…

– Так ты в одну или в другую влюблен был? Я так и не понял, какой из них ты вредные советы давал? – прогудел Вениамин Петрович Соколов, и парторг поморщился. Не самого большого ума человек, надо сказать, зато связи у него самые великолепные. И очень охоч до всяких грязных сплетен…

– В одну влюблён был, другой советы давал, чтобы понравиться первой, – кротко ответил Андриянов, показательно не обращая внимания, что ему тыкают.

– Кто еще желает высказаться? – поспешно сказал парторг, пока Соколов не начал дальше в грязном белье ковыряться. Блащицкий дал строгое указание не трепать фамилии и имена женщин из ССОД, и Покровский собирался его указание обязательно выполнить.

– Ну так, а что удивительного, товарищи? – громко сказала Нина Петровна из отдела кадров, – товарищу Андриянову уже за сорок, а ни жены, ни детей. Вот он и делает глупости, бегая за молоденькими. Жена ему нужна, да его возраста.

Зал загудел, а Андриянов ощутимо вздрогнул, словно Нина Петровна, вдова с пятилетним стажем, себя ему в жены только что предложила. После этого еще много кто захотел высказаться, и парторг терпеливо давал каждому слово. Пусть лучше здесь пар выпустят, чем жалобы потом наверх пишут, что им высказаться не дали на партсобрании…

В целом, стратегия не давать имен и фамилий женщин, замешанных в это дело с влюбленностью Андриянова, себя оправдала. Участники заседания не дождались скандальных подробностей, и их интерес к делу начал спадать. И вскоре уже решили, что можно не исключать Андриянова из партии,

Некоторое время, правда, заняло обсуждение, за что именно влепить выговор Андриянову, «за недостойное поведение по отношению к советской женщине», или «за аморальное поведение»? Решили остановиться на первом варианте, и в таком виде и внести в протокол.

– Бывает, что товарищ оступился, и тогда другие товарищи по партии должны дать ему шанс исправиться. – с назидательным видом сказал парторг, когда проголосовали.

Подойдя сразу после заседания партсобрания к Андриянову, парторг сказал:

– По краю прошли, Антон Григорьевич. Очень вам рекомендую прислушаться к точке зрения, высказанной на заседании, что жениться вам надо срочно. Иначе начальство, сразу вам скажу, глаз с вас больше не спустит. И мне велит не спускать.

– Понимаю, товарищ Покровский, и благодарю за то, что оставили мне партбилет. Мне без него не жить, – шмыгнув носом, сказал Андриянов.

Парторг только хмыкнул – показное раскаяние Андриянова его совсем не обмануло. Теперь он точно понимал, что тот за человек.

***

Москва, городской комитет КПСС

Рабочий день уже вскоре должен был закончиться, и самые худшие опасения Гришина подтвердились. Ситуация складывалась угрожающая. Кроме утреннего звонка от помощника Демичева, он получил еще два прямых звонка от других разгневанных членов Политбюро с жалобами на новые детские площадки, что нарушили покой их детей. Самому ему в голову ничего, что могло помочь исправить ситуацию, не пришло, так что он дал распоряжение Изюмову собрать срочное совещание из своего ближайшего окружения. И с ним самим поделился тем, как подставил его Захаров, но обычно весьма сообразительный помощник так ничего и не смог придумать дельного, чтобы этот кризис разрешить…

Кто же мог подумать о таком? – возмущенно думал Гришин, сидя в кабинете. – Казалось бы, такая инициатива отличная, сделать все получилось оперативно, а такой результат…Сейчас главное быстро и тихо всю эту ситуацию исправить, – размышлял он.

На совещании первым делом ввел своих ближайших помощников в курс дела и поставил задачу придумать вариант, как проблему срочно решить.

– Сами понимаете, что стоит на кону, товарищи, – сказал Гришин, – поэтому жду от вас предложений, как нам ситуацию сложившуюся исправить в самые короткие сроки.

– Может быть, просто запретить вход во дворы тем, кто не живет в этих домах? – предложил Варанов, подумав. – Поставить милицию, пусть проверяют…

– Не вариант, – покачал головой Гришин. – Вы представляете, что тогда начнется? Это же детские площадки во дворах, городом установленные. Не ведомственные, не при школах или детских садиках, обычные площадки общего пользования. Только попробуем закрыть, тут же накинутся с жалобами все. Пенсионеры, родители детей из соседних дворов… Как итог обвинение в элитаризме получим, потому что ограничиваем свободу советских граждан и устраиваем деление людей на достойных и недостойных.

– Ну, тогда надо сделать так, чтобы детям из соседних дворов было, где играть, – выдал умозаключение Панкратов, – сделать во дворах вокруг еще по несколько таких же площадок. Тогда не будет такого наплыва детей.

– Это ж сколько площадок понадобится? – возмутился в ответ Пантелеймонов. – Вы представьте, какой это бюджет?

Вот говоришь людям, насколько дело важное, но не до всех доходит, – расстроенно подумал Гришин. Захотелось сразу рявкнуть на Пантелеймонова, чтобы он понял всю значимость последствий, если эту проблему срочно не урегулировать. И что не время и не место экономить. Но нельзя рявкать, надо себя сдерживать. Стоит только одного осадить, остальные тут же испуганно замолкнут, и ни одного дельного предложения не услышишь. Проверяли, знаем. Надо терпеть…

– Зато проблема наша решится, – продолжал тем временем настаивать на своем варианте Панкратов. – Тут же закон дефицита в действии. Пока это только одна детская площадка в районе, она всем детям позарез нужна. А как только появится несколько, увидите, интерес ослабнет. Человеческая психология такая, ничего не поделаешь. Это как у меня было, когда я два года назад сорт клубники заполучил через знакомых изумительный. И крупная, и сладкая, на загляденье. Так в прошлом году ко мне все родственники за усами в очереди стояли, чуть не передрались, решая, кому сколько давать. А в этом году уже почти никто не обращался, у всех своя есть.

Гришин при этих словах чуть не поморщился, как и большинство присутствующих. Панкратов достал уже всех своими разговорами про дачу и свои успехи в агрономии. Но приходилось терпеть. Специалист он был неплохой. Опыт имел богатый и послужной список внушительный. Ничего, осталось чуть меньше двух лет потерпеть и проводим его на пенсию, – успокоил себя мысленно Гришин. – Пусть клубнику свою выращивает. А вслух сказал:

– Предложение товарища Панкратова очень правильное, но работает оно на долгосрочную перспективу. Нам обязательно нужно будет как можно быстрее организовать выпуск и установку аналогичных детских площадок в непосредственной близости от уже сделанных. Но это все дело не быстрое, а вопрос надо решить уже сейчас.

– Так давайте свяжемся с заводом «Полет», дадим указание. Поработают сверхурочно, ничего страшного, – предложил услужливо Варанов.

– Объясняю еще раз, – несколько раздраженно ответил Гришин. – Завод по щелчку пальцев ничего не сделает. Он и эти площадки делал, работая в три смены. Это сложный продукт с большим числом комплектующих. Потребуется время и на их изготовление, и на сварку, и на сборку. И время это, даже с учетом всех моих немалых возможностей и влияния, измеряется как минимум неделями и то не факт. Так что прямо сейчас это не вариант. Еще идеи есть, товарищи?

Присутствующие замолчали, склонив головы. Так и не услышав больше от помощников ни одного рабочего варианта, очень недовольный Гришин отпустил всех по рабочим местам. А сам продолжил обдумывать проблему, прокручивая ее в голове и так и сяк и пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Через некоторое время, так ничего и не придумав, раздраженно вздохнул и, нажав кнопку селектора, произнес:

– Юрий Петрович, пригласите завтра ко мне Захарова, на десять тридцать утра.

Раз Захаров занимался этим проектом, то может быть, сможет посоветовать что-то дельное по разрешению сложившейся ситуации, – подумал Гришин раздосадованно. – Не хочется к нему обращаться, но выхода иного нет… Завтра с утра сразу с ним и поговорю. А то мало ли, за вечер самому в голову все же что-то толковое придет… Ну а если не придет, и Захаров ничего не посоветует, то просто сделаю из него козла отпущения…

***

Москва, Торгово-промышленная палата

Партсобрание вчера закончилось слишком поздно, так что в приемную председателя парторг явился уже с самого утра, чтобы доложить о его итогах. Не застав его на месте, что было делом обычным, все же должность высокая, и Блащицкому приходится много ездить по всяким министерствам, он попросил секретаря набрать его сразу, когда тот появится. Уж лучше он сразу зайдёт к нему и сам отчитается, чем тот будет его вызванивать: во втором случае явно будет гораздо больше начальственного недовольства. Ну а пока что оставалось ждать в своем кабинете. Да только было это, конечно, неудобно. Ни позвонить никому, чтоб телефон не занимать, ни из кабинета выйти надолго, а то если секретарше придётся несколько раз названивать, она тоже будет недовольна, а к чему ему с ней отношения портить?