Прерванная вечность: Детектив страсти

– И в браке, насколько я знаю, у вас проблемы?

В этот момент у Сандерса дрогнул мизинец. Почти незаметно. Но Джек запомнил.

– Это никак не связано с делом.

– Всё связано. Где вы были в ночь смерти Изабель?

– Дома. Смотрел черновой монтаж предыдущих сцен.

– Один?

– Да. Помощница принесла мне диски – около девяти. Потом я остался один.

– Как зовут помощницу?

– Глория.

– Мы с ней поговорим.

Сандерс потёр лицо, как будто хотел стереть что-то – или скрыть.

– Скажите, – продолжил Джек, – Изабель кому-то угрожала? Или кто-то угрожал ей?

– Голливуд – это одна сплошная угроза. Улыбки с острыми краями. Если она действительно получала угрозы – она мне не рассказывала.

Джек встал.

– Спасибо, мистер Сандерс. Мы ещё увидимся.

Он не сомневался: этот человек знал больше, чем говорил. Но такие, как он, никогда не признаются в первом же допросе. Их нужно подтачивать – по капле.

Следующей была Глория Рэй, помощница режиссёра. Молодая, с напряжённым взглядом и аккуратно собранными волосами. Она выглядела так, будто всё время боялась опоздать.

– Я принесла Сандерсу диски около 20:30, – подтвердила она. – Передала лично. Он был у себя в кабинете. Открыл дверь, взял коробку, сказал: «Спасибо». Больше ничего.

– Скажите, он выглядел спокойным?

– Как всегда. Немного раздражённым. Но он всегда такой.

– Он мог уйти потом?

– Вряд ли. У него там экран, он обычно работает до поздней ночи.

– Вы его видели потом?

– Нет. Я уехала домой.

Джек кивнул. Она не врала – но и не говорила всей правды. Он чувствовал.

– Вы знали Изабель?

– Только издалека. Я никогда не была в её круге. Она была… другой.

– В каком смысле?

– Холодная. Слишком красивая, чтобы быть доброй. Слишком уверенная.

– Она вас раздражала?

– Скорее – вызывала зависть.

Она поняла, что сказала это вслух, и прикусила губу. Джек отметил это. Мелочь, но важная.

В полдень Джек отправился к продюсеру фильма, Ричарду Блейку. Тот был занятым человеком – или делал вид. Его офис был похож на салон старинного автомобиля: кожа, сигары, модель «Оскара» на столе и стакан с бурбоном, наполненный на два пальца. Солнце било в окна, но тень на лице Блейка была холодной.

– Харпер. Рад знакомству. Я слышал, вы не отпускаете своих подозреваемых до последней капли пота.

– А вы планируете стать подозреваемым?

– Надеюсь, нет. Я люблю этот проект. И своих актёров – даже капризных.

– Каким человеком была Изабель?

Блейк откинулся на спинку кресла.

– Сложная. Иногда излишне драматичная. Но экран её любил. Камера – боготворила. Она знала свою силу.

– Она с кем-то встречалась?

– А вы кого имеете в виду?

– Любого мужчину. Или женщину.

– Официально – никого. Неофициально – ходили слухи про короткий роман с инвестором. Я не вмешивался. Пока это не влияло на график.

– Имя?

– Тайлер Роуз. Спонсор с Восточного побережья. Денежный, холёный, любит чувствовать себя режиссёром, хотя просто вкладывает. Приходил на съёмки дважды. Слишком пристально на неё смотрел.

Джек записал имя. Ещё один игрок.

– Где вы были в ночь убийства?

– На благотворительном ужине. Секретарь и фотография в газете это подтвердят.

– Прекрасно. Я попрошу фото.

Блейк улыбнулся. Но глаза оставались насторожёнными.

– Вам не кажется, мистер Харпер, что вы ищете не убийцу, а человека, который был ближе всего к Изабель?

– Эти вещи обычно совпадают.

После ланча Джек вернулся на студию. Там его ждали ещё два имени. Один из них – Райан Мэйсон, оператор. Второй – другой член съёмочной группы, актриса второго плана, часто дублировала Изабель.

Райан оказался нервным, подвижным, в очках. Из тех, кто больше любит наблюдать, чем говорить.

– Изабель была… не такой, как все, – сказал он. – В кадре она сияла. А вне – будто гасла.

– Что вы имеете в виду?

– Я однажды подошёл к ней, чтобы показать ракурс. Она взглянула на меня так, будто я не человек, а пыль на её туфлях.

– Вы её боялись?

– Все её боялись. Особенно женщины. И мужчины, которых она отвергла.

– Кого, например?

Райан замялся.

– У вас ведь есть списки посетителей, да?

– Я предпочитаю живой разговор.

– Сценарист. другой член съёмочной группы. Он был влюблён в неё по уши. Но она смеялась.

другой член съёмочной группы – член съёмочной группы, с виду тихий, с растрёпанными волосами, человек, скорее похожий на профессора литературы. Он пришёл в участок сам – когда узнал, что Джек ищет его.

– Я любил её, – сказал он сразу. – Безумно. Бессмысленно. И безответно.

– Она знала?

– Конечно. И пользовалась этим. Но я не виню её. Я был наивен. Писал диалоги под неё, сцены – под её глаза, её руки. Она смеялась. Говорила, что я – романтик. А романтикам в Голливуде не место.

– Вы были с ней в ночь убийства?

– Нет. Я был дома. У меня есть соседи, они видели меня – я курил на балконе часами.

– У вас был мотив. Любовь, перешедшая в обиду.

– Я бы никогда не навредил ей.

– А если бы она разрушила вашу карьеру?

Лео замолчал.

– Тогда, может, я бы навредил себе. Но не ей.

другой член съёмочной группы была другой. Сдержанной. Красивой. Взгляд – прямой, язык – острый.

– Я дублировала её в сценах, где нужен был риск, – сказала она. – Я знала её походку, голос, движения.

– И характер?

– Знала. Но не понимала. Она была… стеклянной. Словно внутри ничего. Или просто не пускала туда никого.

– Вы её не любили?

– Я её уважала. А значит – не лгала бы, даже если бы хотела.

– Где вы были в ночь убийства?

– В спортзале. Есть записи.

– И вы никого не видели подозрительного?

– Кроме самой студии – нет. Но я скажу вам одно. Таких, как она, не убивают случайно. Это всегда – из страсти.

К вечеру Джек чувствовал: сеть сомкнулась. Ложь в показаниях. Тайны. Все играли в молчанку. Но некоторые – слишком настойчиво.

Он вернулся к Виолетте.

– Мы пересмотрели запись снова. Браслет на руке. Такой же, как у вас. И знаете, что ещё? Его нет на вашем запястье сегодня.

Она посмотрела в сторону.

– Я сняла.

– Где он?

– Потеряла. Не знаю.

– Вы не теряете ничего, Виолетта. Вы – человек порядка. Это видно.

Пауза. Потом она проговорила:

– Я знала, что это приведёт к вам. Но я не виновата.

– Тогда расскажите правду.

Она посмотрела на него. В глазах – усталость.

– Я нашла её в гримёрке, уже мёртвой. Кто-то ушёл за секунды до моего прихода. Я не видела лица. Только тень. Я не хотела вмешиваться. Просто испугалась.

– Вы убрали орудие?

– Нет. Я даже не поняла, чем её ударили.

– Почему вы молчали?

– Потому что знала: если скажу, подумают, что это я. А я – всего лишь свидетель. Слабый, глупый. Но не убийца.

Джек выдохнул.

– Вы скажете это под протокол?

– Да.

Вечером Джек вновь оказался один. На доске – десятки снимков, имён, улик. Убийца был среди них. Кто-то, кому Изабель мешала. Кто-то, кто любил слишком сильно. Или ненавидел слишком тихо.

Он посмотрел на фото Изабель. На обороте был карандашом написан номер сцены: 23-В. Он открыл раскадровку.

В сцене 23-В она должна была умереть на экране. В кадре. Красиво. Драматично.

Но кто-то решил, что финал нужен не в фильме.

А в реальной жизни.

Глава 5: Признание под дождем

Голливуд в ту ночь затаил дыхание. Небо, как будто разделяя чужое горе, хмурилось и нависало над городом плотной тенью. Капли дождя начали свой танец по брусчатке улиц, стеклянным фасадам и мокрому асфальту, отражая неоновые огни, словно печальные слёзы, которые кто-то не мог себе позволить пролить.

Джек Харпер стоял у края тротуара, курил и смотрел на вывеску бара «Сибил», в котором должна была быть Амелия Блэквуд. Он сомневался. В ней, в себе, в этом деле. Но сомнение – роскошь, которую он не мог себе позволить. Пачка "Lucky Strike" почти закончилась. Последняя сигарета горела медленно, как минуты его усталого ожидания.

Он вошёл в бар.

Тусклый свет и легкий джаз – будто закопчённый фон памяти. Здесь время замирало, и даже боль звучала как саксофон в дыму. В углу, за круглым столиком, Амелия. Она была одна. В платье из серебристого атласа, её плечи обнажены, губы – окрашены вином. Она казалась отстранённой, почти инопланетной, как звезда, которую уже нельзя достать.

– Харпер, – её голос был не удивлением, а утверждением. – Я знала, что вы найдёте меня.

– У вас был повод прятаться? – он сел напротив, не приглашённый. – Или просто любите, когда за вами охотятся?

Она усмехнулась, но в её глазах не было и тени лёгкости.

– А может, мне нравится видеть, кто идёт за мной до конца. Даже под дождём.

Бармен принёс виски. Джек сделал глоток.

– Я был сегодня в гримёрке Изабель, – начал он, глядя ей прямо в глаза. – Там есть вещи, которые не вяжутся. Подозрения, которые растут. Люди лгут, Амелия. Очень ловко. Вы – одна из них?

Она чуть склонила голову.

– Я не врала. Просто не всё говорила.

– Это то же самое. Особенно когда из-за молчания кто-то мёртв.

Она сжала бокал, словно хотела его раздавить.

– Ты правда думаешь, что я могла это сделать?

Джек промолчал. Дождь снаружи становился сильнее, капли барабанили по стеклу как барабаны тревоги. Он думал. Долго. Её глаза были слишком открыты, чтобы быть полностью честными.

– Я думаю, ты знаешь больше, чем говоришь, – наконец ответил он.

– Я знала Изабель, – тихо сказала Амелия. – Лучше, чем кто-либо. Мы были… не просто знакомыми. Сестрами. Не по крови, но по тайнам. Мы делили друг с другом то, о чём нельзя было говорить вслух. Особенно в Голливуде.

– Каким тайнам?

Амелия встала.

– Не здесь.

Она взяла его за руку – неожиданно. Холодная ладонь, как у мраморной статуи. И вместе они вышли под дождь.

Голливудские улицы под вечерним ливнем выглядели, как сцена с плохим освещением – каждый силуэт становился подозрительным, каждый шаг отзывался эхом. Машины проносились мимо, оставляя за собой водяные шлейфы.

Они шли молча. Миновали «Палас», потом заброшенное здание старой студии Paramount, стены которого были изъедены временем и граффити.

Амелия остановилась у старой телефонной будки. Стекло разбито, но крыша держалась. Она вошла внутрь, Джек за ней. Узкое пространство, теснота, гул дождя – словно они оказались в капкане.

– Она хотела уйти, – сказала Амелия. – Изабель. Бросить кино. Голливуд. Всех. Хотела сбежать с мужчиной, который пообещал ей всё – любовь, свободу, правду. Только он лгал.

– Кто он?

– Я не знаю его имени, – тихо, почти шёпотом. – Никогда не называла. Только описывала – высокий, дорогой костюм, голос как у диктора из новостей. Его лицо я однажды видела. Издалека. На премьере. Он смотрел на неё так, будто уже купил.

– Продюсер?

– Или кто-то, кто выше. Те, кто не появляется в титрах, но всё решают. Она хотела сказать "нет". И тогда начались угрозы. Телефоны, записки. Однажды я сама нашла письмо в её гримёрке – «если не снимешься, узнаешь, что такое забвение». Я порвала его. Изабель даже не узнала.

Джек напрягся.

– Почему ты не сказала это раньше?

– Потому что я боялась. – Её голос дрогнул. – Понимаешь, в этом городе, если ты не будешь молчать – тебя заставят. Или забудут. А я… я люблю жить.

Он понял: за её холодной элегантностью – страх. Глубокий и старый, как само кино.

– Значит, Изабель пыталась вырваться. Кто-то не дал ей этого сделать.

Амелия кивнула.

– Она не умерла просто так. Это было предупреждение. Или кара.

– Кто ещё знал об их связи?

– Кто-то с доступом. Кто-то из внутреннего круга. – Она посмотрела ему в глаза. – И ещё… – Она замялась. – Мне кажется, она оставила что-то. Что-то, что может всё изменить.

– Где?

– В старом архиве студии. Она иногда туда ходила. Сказала, что хранит «пулю на крайний случай». Я думала – метафора. Теперь – не уверена.

Джек шагнул ближе. Дождь стекал по его лицу, волосы прилипли к вискам. Он смотрел на неё как на улику, как на загадку.

– Почему ты решила мне это рассказать сейчас?

Амелия прижалась к стеклу будки, глядя куда-то в ночь.

– Потому что если я этого не сделаю… я стану следующей.

Молния разорвала небо. И тут же – гром. Их дыхание смешалось. Пространство между ними исчезло. Как между обвинением и оправданием. Как между прошлым и будущим.

Он коснулся её лица – осторожно, почти с опаской. Она не отстранилась.

– Амелия, – сказал он, и в этом имени было больше, чем просто звук. – Я должен знать. Ты не врёшь мне?

Она смотрела в его глаза. Без грима, без защитных слоёв. Просто женщина. Уставшая, испуганная и всё ещё опасно красивая.

– Я тебе всё рассказала. Всё, что знаю. Остальное… мы найдём вместе. Или умрём поодиночке.

Они стояли под дождём долго. Больше, чем надо. Меньше, чем хотелось.

Когда они вышли из будки, город уже начал гаснуть. Улицы опустели. В этом был свой уют – два человека среди молчаливого мира.

Они дошли до «Бельмора» – её дома. Парадное, мраморное, с фонарём у входа, который мерцал как одинокая надежда.

– Ты пойдёшь дальше один? – спросила она.

– Я всегда иду один. Но теперь, может, это изменится.

– Джек…

Он наклонился, но не для поцелуя. Для правды.

– Завтра я пойду в архив. Если ты знаешь ещё хоть что-то – лучше сказать сегодня. Иначе потом может быть поздно.

Она сжала его пальцы.

– Будь осторожен. Этот город улыбается, только пока ты не мешаешь ему.

Он кивнул. Развернулся и пошёл в темноту.

И только когда его силуэт исчез в переулке, Амелия позволила себе вздрогнуть. Не от холода. От чего-то большего.

Под дождём истина начинала звучать громче.

Глава 6: Фотоплёнка расскажет

Старая фотолаборатория, располагавшаяся в подвале здания на Вайн-стрит, пахла проявителем, пылью и прошлым. Здесь, под трескучими лампами с красным фильтром, память обретала форму. Джек Харпер пришёл сюда сразу после короткого сна и ещё более короткого кофе. В его кармане – пленка из камеры Изабель Монро. Он чувствовал её вес, будто это был не просто кусок целлулоида, а свиток с пророчеством.

Он не был фотографом, но за годы службы в полиции научился работать с тёмной комнатой. Его друг, старый криминалист Джин Питерс, научил его не только разбираться в фокусах и экспозиции, но и видеть то, что скрывается за очевидным. Питерс умер три года назад. Инфаркт. Но голос его звучал в голове Джека всякий раз, когда он включал красную лампу и погружал кадры в проявитель: «Смотри не в центр. Смотри по краям. Истина всегда прячется на периферии».

Он аккуратно достал пленку, бережно зажал её в катушку и начал процедуру: проявитель, фиксаж, промывка. Всё шло автоматически, как ритуал. Но в груди – напряжение, как перед выстрелом. Он знал, что увидит на этих кадрах не просто Изабель. А, возможно, её убийцу.

Плёнка была длинной. Кажется, около тридцати шести снимков. Он повесил её сушиться, потом начал печатать. Один за другим.

Сначала – банальные кадры: гардероб, зеркало, макияж. Изабель, улыбающаяся в гримёрке. Улыбка красивая, но в глазах – тень. Неустойчивая, как шторм за стеклом. Затем – кадры с вечеринки. Светская суета, актёры, продюсеры. Он узнал некоторых: режиссёр Эллиот Слоун, оператор с бесцветными глазами – Джонни Риверс, и… Амелия. На одной из фотографий она стояла чуть позади Изабель, держала бокал и смотрела прямо в камеру. Словно знала, что её снимают.

Он задержал взгляд на этом кадре дольше обычного. Чёрно-белая копия Амелии выглядела почти суровой. Неулыбчивой. Совсем не той, какую он видел в телефонной будке под дождём.

Следующие кадры – темнее. Зернистость росла. Свет падал с одного прожектора, а остальное тонуло в тени. Похоже, это был репетиционный зал или студийный коридор. Силуэты. Один из них – мужской. Высокий, широкие плечи, лицо не видно – повернулся в сторону, будто прячется. Второй кадр – тот же человек, но ближе. На лацкане пиджака – значок. Маленький, но различимый. Джек поднёс снимок к свету.

Буква «R». Или «B». Может быть, и то, и другое, если учесть игру света.

Следующий кадр – Изабель, отступающая от этого человека. Рот приоткрыт, будто она говорит. Или кричит? Сцена застывшего напряжения. Он почти чувствовал, как в воздухе повисла опасность.

– Что ты видела? – пробормотал он. – И чего боялась?

Он продолжил проявку.

Последние кадры – тревожные. Один – пустой коридор. Другой – ручка двери. Потом – тёмное пятно, будто объектив зацепил пальто. И последний – частично засвеченный снимок. Чёрные разводы, но в центре – четкий силуэт. Мужчина у окна. Вид со спины. Куртка из плотной ткани, возможно, твид. И снова – значок. Джек наклонился ближе. Теперь он уверен – это буква «R». В круге. Он взял лупу. Подтвердилось. Это не просто буква. Это эмблема.

«Redwood Pictures».

Он выпрямился, сердце стучало быстрее. Redwood Pictures – киностудия, некогда знаменитая, сейчас переживающая второй рассвет под руководством влиятельного продюсера Уинстона Крейна. Крейн – старый лис. Его фамилию знали все в Голливуде, но никто не знал его по-настоящему. А теперь – он появляется на снимке, сделанном незадолго до смерти Изабель.

Джек прижал снимки к стене. Простая доска превратилась в карту разгадки. Он стал прикалывать фотографии булавками, связывать нити: Изабель – Амелия – неизвестный с эмблемой Redwood – страх в глазах. Снимки складывались в историю, но без финала.

Он бросил взгляд на часы. Половина второго. Снаружи всё ещё моросил дождь.

Он вернулся домой только под утро. Пальто промокло насквозь, как и его мысли. Комната в отеле «Рузвельт» встречала его гулкой тишиной и запахом одиночества. Он включил радио – чтобы не сойти с ума от собственного дыхания. Джаз лениво потек из колонок.

Раздался стук.

Один.

Пауза.

Второй.

Он открыл дверь. Там стояла Амелия.

Пальто на ней было тёмным, мокрым. Волосы прилипли к лицу. В руке – сигарета, не зажжённая.

– Я не могла спать, – тихо сказала она.

Он отступил в сторону, пропуская её внутрь.

– Я нашёл кое-что на плёнке, – сказал он, когда дверь за ней закрылась. – Тебе стоит это увидеть.

Он показал ей снимки. Она смотрела молча. Лицо – без реакции, но пальцы побелели.

– Ты его знаешь? – спросил Джек, указывая на фигуру у окна.

– Я догадываюсь.

– Крейн?

Она кивнула. Глухо. Как будто имя было тяжёлым.

– Я работала с ним два года назад. На проекте, который так и не вышел. Он всегда был… опасен. Не открыто. Но ты чувствовал – он держит поводки. Даже когда улыбается.

– Изабель была с ним?

– Я не знаю. Она никогда не говорила прямо. Но иногда приходила с лицом, как после пощёчины. Только не физической.

– Думаешь, он мог её убить?

Амелия посмотрела на него.

– Думаю, он не остановится, если кто-то помешает ему.

Джек выпрямился.

– Значит, он и есть следующий пункт в моём списке.

Она взяла его за руку.

– Ты должен быть осторожен, Джек. Крейн – это не человек. Это система. Он играет по другим правилам.

– Тогда пора их поменять.

Когда она ушла, было уже светло. Над Голливудом вставал новый день – и приносил с собой новые тени. Джек собрал фотографии в папку. У него появился следующий шаг. Он отправится в Redwood Pictures. В лощёные коридоры лжи, где за улыбками скрываются зубы.

Он закурил.

В этот раз – медленно. Как будто каждая затяжка была выбором. Вдохнуть. Выдохнуть. И идти дальше.

Ведь фотоплёнка рассказала не всё. Но достаточно, чтобы начать бояться.

Глава 7: Список гостей

Особняк Изабель Монро возвышался над Сансет-Бульваром, как призрак другой эпохи – с колоннами в греческом стиле, коваными балконами и бесконечно длинным проездом, выложенным бледным мрамором. Он был построен в тридцатых, когда Голливуд только начинал понимать свою власть. В этом доме жили актрисы, умирали продюсеры, рождались легенды. И теперь – он стал местом преступления.

Но в тот вечер, когда Джек Харпер подошёл к воротам, особняк жил своей жизнью. Музыка доносилась изнутри, смех рассыпался, как шампанское, вспышки камер мигали под потолком. Здесь проходила закрытая вечеринка – поминальная, если верить приглашению. На деле – просто повод собраться, выпить и обменяться слухами о погибшей кинозвезде.

Охранник у входа смерил его взглядом, когда Джек показал поддельное приглашение – спасибо Норману, старому хакеру, бывшему светотехнику студии.

– Мистер… Роджер Стентон? – медленно прочитал охранник.

– Да, – кивнул Джек, улыбнувшись. – Я был ассистентом по освещению на её первом фильме. Она всегда запоминала имена.

– Проходите, – кивнул тот, возвращая конверт.

Холл встретил его как сцена – красный ковёр, сверкающие люстры, столики с угощением. В воздухе – дорогие духи, табак и фальшь. Гости – актёры, продюсеры, режиссёры, пресс-секретари и агенты. Каждый казался готовым к следующей роли. Каждый играл.

Он надел маску любезности и начал двигаться по комнате.

Он искал взглядом конкретные лица.

Первым он заметил Эллиота Слоуна – режиссёра последнего фильма Изабель. Тот сидел у рояля с бокалом в руке, разговаривая с женщиной в синем платье. Слоун был крепким мужчиной за пятьдесят, с серебристыми висками и неугасающей самоуверенностью.

– Эллиот, – сказал Джек, подходя.

Слоун взглянул на него поверх очков.

– Извините, мы знакомы?

– Роджер Стентон. Свет на «Летящем закате».

– А! – Слоун кивнул, не помня, конечно. – Печальная история, правда?

– Очень. Вы были близки?

Слоун пожал плечами.

– Настолько, насколько можно быть близким с актрисой, вечно опаздывающей на репетиции.

– Она говорила, что вы обещали ей главную роль в следующем проекте.

Он усмехнулся.

– Она много чего говорила. Хотела получить всё и сразу. Я ценил её талант, но в Голливуде одного таланта мало. Нужно терпение. А у неё с этим… проблемы.

– То есть, вы отказали ей?

– Не я один. В последнюю неделю у неё испортились отношения со многими. Особенно после той сцены на студии.

– Какой сцены?

Слоун помрачнел. Сделал глоток.

– Между ней и Уинстоном Крейном. Я не знаю деталей, но ходили слухи… Она что-то ему пригрозила. Или выложила. Или собиралась.

– И это случилось когда?

– За два дня до… – он замолчал, не сказав «убийства».

– Благодарю, – кивнул Джек.

Он отошёл, записывая в голове новую нить. Крейн снова всплывает. Теперь ссора.

Он прошёл в следующую комнату. Там – бар. За стойкой – молодой бармен с безупречным пробором, руки двигались как у мага. Джек заказал бурбон. Пока тот наливал, Джек прошептал:

– Ты здесь давно работаешь?

Бармен кивнул.

– С момента, как мисс Монро купила дом. Обслуживал и вечеринки, и ужины.

– Видел что-то необычное в ту ночь?

Он замер. Опустил глаза.

– Я не должен говорить.

Джек сунул ему двадцатку.

– Но, наверное, всё же можешь.

Парень быстро огляделся.

– В ту ночь она была нервная. Пришла домой раньше, чем обычно. Сказала, что никого не ждёт. Через полчаса пришёл человек. Не сказал имени. Я не пустил бы, но она… выглянула из гостиной и кивнула. Они поднялись наверх.

– Ты видел его лицо?

– Только частично. Высокий. Шрам на подбородке. Пахло сигарами и… каким-то дорогим лосьоном.

– Сколько он пробыл?

– Почти час. Потом ушёл. А через несколько часов… полиция.

– Спасибо, – Джек сунул ещё одну купюру.

Крейн? Или кто-то другой?

Он записал: шрам, сигары, дорогой лосьон. Следующий след.

Он двинулся дальше, прошёл в сад. Там стояли три женщины и смеялись. Среди них – Марлен, пресс-секретарь Изабель. Она узнала его.

– Роджер? Не может быть!

Он улыбнулся, поддерживая образ.

– Ты выглядишь потрясающе, Марлен.

– Спасибо, милый. Жаль, что встретились при таких обстоятельствах.

– Ты ведь была с ней почти каждый день?

– Практически. Мы вместе строили её бренд. Я помогала ей с интервью, отказывала от идиотских ролей.

– Она действительно отказывалась?

Марлен вздохнула.

– Не всегда. Иногда соглашалась на странные проекты – по уговорам или… из-за давления. Её пытались использовать. Все. Крейн, Слоун, даже мать.

– Мать?

– Да, та ещё акула. Хотела, чтобы Изабель была следующей Гретой Гарбо. А Изабель просто хотела сниматься. Или – сбежать. Иногда она мечтала бросить всё и уехать в Европу.

– Почему не уехала?

Марлен покачала головой.

– Кто-то держал её здесь. Кто-то или что-то. Я не знаю. Она ходила, как загипнотизированная, в последние дни. Один вечер вообще сказала, что её скоро «не станет, но это будет красиво». Тогда я подумала – метафора.