Четыре дня на похоронах в сопровождении маленького оркестра

Борис пожал плечами.

– А что плохого в созерцании, если это созерцание достигнутого? Если ты можешь себе позволить покой, когда другие в суете? Это не отгораживание, это выбор. Выбор комфорта, безопасности, перспективы. Сверху ты видишь город целиком, а не только свою улицу. Ты видишь, как всё движется, как система работает. Это даёт понимание, а не просто пустое любование. И да, это своего рода успех. Успех, который даёт возможность жить иначе.

Лили сжала губы, её взгляд стал жёстче.

– Жить иначе? Или отречься от части себя? От той части, которая связана с землёй, с людьми, с обычными заботами? Небоскрёб – это же своего рода башня из слоновой кости. Там нет земли под ногами, нет запаха дождя на асфальте, нет случайных встреч на лавочке. Только стекло, бетон и высокомерие.

Борис наконец поднял на неё глаза, в них мелькнуло что-то похожее на раздражение, но он тут же взял себя в руки.

– Ты романтизируешь, – спокойно сказал он. – Запахи, лавочки… это всё хорошо, но не для каждого. Сегодня человеку нужны другие ценности. Эффективность, оптимизация, превосходство над ограничениями. Гравитация, например. Небоскреб – это триумф над ней. И над человеческой толпой, кстати. Ты хочешь сказать, что стремиться к лучшему, к большему, к тому, чтобы видеть дальше – это высокомерие? Это, знаешь ли, и есть двигатель прогресса. Или ты предпочитаешь жить в пещере, чтобы быть "ближе к земле"?

Лили, чьё лицо всё ещё было напряжено от возмущения, неожиданно усмехнулась, горько и иронично.

– А знаешь, Борис? Пожалуй, да. Пожалуй, в пещере жить и правда лучше. Там хоть понятно, кто ты, что тебе нужно и кто рядом. Там нет иллюзий величия.

Что было дальше, мне, честно, даже неприятно вспоминать. Влад с Борисом взорвались хохотом, их смех был истеричным, надрывным, и они никак не могли его унять, словно демоны, захлёбывающиеся в собственном невежестве. Когда же они наконец успокоились, их лица исказились от презрения, и они принялись в два голоса доказывать ей, что не для того люди развивались, чтобы в лес вернуться жить. Да ещё и в маленькую хибару – пещерный век, не иначе. Лили молча выслушала их, и в её глазах мелькнула печаль, после чего она, словно в поисках последней надежды, посмотрела на меня.

– А вы что думаете, Михаил? – её взгляд, до этого такой твёрдый, теперь был полон ожидания.

В тот момент я мучительно желал оказаться где угодно, только не здесь, на этом поле боя, где каждая фраза была ранящим осколком. Если бы знал, что так обернётся, сразу бы приземлился рядом с Верой, в её тихом уголке безысходности, подальше от этого незримого огня. Пока я об этом думал, Влад с Борисом тоже стали на меня смотреть, ожидая ответа, словно судьи. Как жаль, что я тогда не знал, как уклониться от этого, как избежать удара.

– Сложно сказать, кто прав, – я отвёл взгляд от Лили, чувствуя её разочарование. – Но, наверное, движение вперёд не предполагает возврата к истокам в буквальном смысле. Мы эволюционируем, и, возможно, это означает поиск новых форм жизни, а не откат назад.

Друзья заулыбались, их лица расплылись в довольных гримасах. Их явно устраивал мой ответ, чего нельзя было сказать о Лили, которая смотрела на меня так, словно я очень её разочаровал, словно я предал её веру. Я неловко добавил, чувствуя себя пойманным в ловушку:

– Хотя и небоскрёб не мой идеал.

Но, кажется, это уже никого не интересовало. Моя попытка усидеть на двух стульях провалилась с треском.

Лили снова вернулась к рассматриванию стен, а Влад с Борисом, торжествуя, пошли на кухню за вином, видимо, чтобы отметить свою победу над "наивной мечтательницей". А я, как часто бывает в таких ситуациях, остался сидеть в своём кресле в одиночестве, как прокажённый, который теперь был не нужен ни тем, ни другим. Эх, если бы я в университете не только шпаргалки писал, то уж наверняка нашёл бы способ не попасть в такую нелепую и болезненную ситуацию.