Убийцы Фей

– По крайней мере, сейчас ваш новый представитель делает всё, чтобы наладить с людьми связь. Это похвально. Как его… Ав…

– Авалион, – чётко произнесла Айлори, изменившись в лице. – Верховная фея с самыми сильными чарами в мире, подаренными девятым покровителем. Повелитель льдов и снежных бурь.

– Лори, ты чего? Не ладишь с ним?

– Я? – она неожиданно рассмеялась. – Ха… точно. Терпеть его не могу. Тот ещё фрукт.

– Я так и понял. У нас тоже с подобным выражением лица говорят о ком-то, кого не понимают и в тайне на него надеются.

– О ком?

Дью встал из-за стола и кинул посуду в раковину, намереваясь принять горячий душ.

– О боге.

Айлори молчала, даже когда за ним захлопнулась дверь ванной и загудел старый бойлер.

«О боге».

Долгий выдох. Она понимала, что от проницательности шерифа ей не сбежать, но, на её счастье, он – приличный человек и вряд ли лишний раз спросит о непростом прошлом в аббатстве. Наносить новые раны Айлори не хотелось, ведь прежние ещё кровоточили.

Она провела пальцами по краю стола и отругала себя за беспечность. Сначала устроила пожар в доме того, кто её приютил по доброте душевной. Свалила вину на давно позабытых духов, которые стали крылатой фразой. А теперь… Посвятила человека в мироустройство фей и пыталась обмануть того, кто был с ней всегда честен.

– И кто ещё здесь гнида? – ей было стыдно до дрожи в коленках. Всё нутро выворачивалось наружу от горечи собственных ошибок.

Но с Дью всё всегда было именно так: чуть-чуть за гранью, на тонком льду и на краю лезвия. Только угрозы он не видел, в отличие от Айлори и её боязливых приступов от великой молнии, что рухнет на шерифа, если она сделает что-то не так.

И пока гостья корила себя, горячая вода стекала по лопаткам мужчины, на которых оставили след старые шрамы. Дью прижимался лбом к прохладной плитке, позволяя телу немного забыться, а памяти – работать.

Именно в такие моменты приходили догадки. Правильный душ Дьюэйна Беркли смывал шум и оставит только суть, за которую можно ухватиться.

Он снова и снова прокручивал улики: записи, имена, странные адреса, выведенные дрожащей рукой: чернила заменили остатками самообладания?

«Святая Мар…»

И тут ударило.

Не просто ударило – прошибло.

Он знал окончание фразы, которую Тревор не успел дописать.

Не по документам, не по чужим рассказам. Дью знал место на ощупь, с закрытыми глазами! Знал, как скрипит третья ступенька у западного крыла, как в игровой комнате всегда слегка запотевшие окна, а в щели под подоконником спрятан сломанный оловянный солдатик. Как громко чавкает «мадам Ложка» за обедом, вытирая крошки со своих усиков.

Приют Святой Мариэллы.

Дью жил там до пятнадцати лет. До того, как милая семья решила дать шанс взбалмошному мальчишке с разбитой губой и тягой к сложным раскраскам.

Они выехали немедленно: Дью доверился дерзкой чуйке и нетерпеливо ждал зелёного сигнала светофора на перекрёстках. Погода, как всегда, вставляла палки в колёса его колесницы поиска правды: косой дождь бил по боковым зеркалам. Благо, свободным от преследования, кажется, пока их с Айлори не обнаружили.

Приют стоял на краю городка, за поворотом, спрятанный среди густых кустов живой изгороди. Здание – двухэтажное, угловатое, из потемневшего камня. Дью часто шутил в детстве, что «…только конченный архитектор мог построить такой приют, от которого дети забывают, как улыбаться». Но в нём было что-то одновременно тоскливое и родное… как последний ужин с бабушкой, зная, что больше она никогда не встанет к плите. Шериф недолго знал свою приёмную бабулю, но за её томатное рагу он был готов на всё.

– Ты здесь вырос? Жутко… Как дом с привидениями! – Айлори боязливо озиралась, не спешила расстёгивать ремень безопасности.

– В хорошую погоду тут не так страшно. Или я себя так утешал… Заведующий неплохой мужик, может, обед мы порой и пропускали, но никогда не мёрзли.

– А как ты… Твои настоящие родители. Где они?

Дью смотрел на фасад и не говорил ни слова. Лицо его стало странно спокойным, почти выцветшим от ливня, будто приносящим галлоны неспокойных воспоминаний.

– Погибли в автокатастрофе. Я тоже пострадал. Память отшибло за все десять лет жизни. Не знаю, что может быть хуже, чем не помнить ободряющие лица родителей. Что представлять в трудный час? Чей голос прокручивать, когда всё пошло по наклонной?

Не мешкая, Айлори взяла его за руку и крепко сжала. Она ободряюще улыбнулась, пытаясь разделить чужую боль и попросить прощения за утро.

– Я тебя понимаю, Эйн. И тоже не представляю лица родителей. Все мы… У фей и фейлин не бывает пап и мам, так что…

– Что, прости? – опешил Дью.

Тут же Айлори смолкла и испуганно отстегнулась, выходя наружу. Разговор, стало быть, окончен.

Во дворе, где когда-то «Паганель-Дью» гонял мяч с мальчишками, теперь стояли качели – одна цепь перекручена. На лавке под вязом дремал подросток в пальто не по размеру и с фингалом под глазом. Вероятно, ночью спать ему не давали. Зато малышка в вязаном свитере перебирала свои цветные мелки, напевая под нос песенку. Она поднимала взгляд каждые две минуты, будто проверяла, не пришёл ли кто за ней, и каждый раз расстраивалась.

– Почти ничего не поменялось, – тихо признался Дью.

– Они выглядят несчастными. Странно. Наши дети – самое дорогое в мире. Как же вы, люди, допускаете приюты?

– Есть наша вина. А есть… Смерть, Лори. И после неё не каждый ребёнок может вернуться домой.

Внутри всё было… ровным, даже безжизненным. Шериф предпочёл определение «сдержанным», чтобы не вызывать новые возмущения фейлины. В приютах эмоции вытравлены временем, ведь не каждый здесь дожидается и находит новую родительскую руку.

Воспитанники сразу заметили гостей и косо жались, пытаясь рассмотреть их, попытаться понять: приехали за ребёнком или убедиться, что жизнь без детей лучше, чем с приёмными отпрысками в дырявых носках? Но каждый в глубине души надеялся. Кто-то перестал играть, а постарше сели ровнее. Один мальчик, лет девяти, достал из кармана погнутую пуговицу и сжал её в кулаке, молясь.

– Побудь тут, хорошо? Я поговорю с кем надо.

Айлори кивнула и прижалась к стене, всё ещё поражаясь здешним «красотам», от которых, она была уверена, всех уже тошнило. Ей вспомнились краски Новэлима, сладкий цветочный аромат и жужжание шмелей, щекочущих пушистыми брюшками её ушки. В воспоминаниях было много яркой зелени, которая игриво отпечатывалась на коже и душистое мыло в купальнях, постоянно норовившее сбежать из ладошек.

А самое главное – смех детей. Её ровесников, таких же окрылённых проказников в носатых туфельках. Они седлали луга, следили за облаками и знали, что детство – лучшая пора, ведь… Тогда все думали, что всё наладится, и род фей воспрянет, а Покровители зальются гордостью за Новэлим и его будущее.

Что-то круглое прикатилось к её сапогу и выдернуло из счастливых воспоминаний. Пуговица.

– Простите, пожалуйста, красивая тётенька! Выскользнула…

Айлори подняла пуговицу и отдала мальчишке с подранными губами и россыпью родинок.

– Ценная вещица? – лукаво спросила она.

– Спрашиваете! В ней моя удача. Мама говорила. Её больше нет… Ну, мамы. И удачи, наверное. Простите, что потревожил. Не говорите дежурному. Никто не любит надоедливых детей… А, я опять много болтаю? Все так говорят. Хотя говорить лучше, чем молчать. Знаете, кто всегда молчит? Мёртвые. Ой… Блин, опять… – мальчишка стукнул себя по голове и скривился. Айлори приметила кривые зубы и как сильно подавляет самого себя этот человеческий ребёнок.

– Я чувствую, что в этой пуговице осталась любовь твоей мамы. Ты просто позабыл её.

– А как не позабыть? Она больше не напомнит. – Грустно вздохнул сирота и снял кепку, прижимая её к груди.

– Закрой глаза. Да, вот так. Зажмурься. И представь её, как она… – Айлори вспомнила слова Дью, – улыбается тебе. Её мягкий голос, ободряющий. И навсегда запомни эти образы, чтобы в трудный час они тебя согревали. Как и эта пуговица.

Сиротка без названного имени ощутил, как ладошка теплеет, а пуговица легонько щекочет кожу. Он открыл глаза и увидел чудо! Пуговица сверкала! Почти незаметно для кого угодно, только не для ребёнка, потерявшего свою маму. Ведь последнее, что он смог забрать себе – пуговицу с её пиджака в ночь пожара.

Мальчишка хотел было возрадоваться, показать тётеньке настоящее волшебство, но та исчезла, оставив после себя только неприметное пятнышко на полу. Розоватое, с блёстками.

Заведующий встретил Дью в кабинете весьма доброжелательно. Мистер Ферроу был худосочен и измордован тяготами приюта, и под жилеткой всегда хранил пузырёк с любимым ликёром. Шериф это помнил и сразу подстегнул старого знакомого, который тотчас рассмеялся и пригласил Дью сесть за стол, не забыв достать из ящика и плиточку горького шоколада, призывая угоститься.

– Честно признаться, Дью, не ожидал. Помню, как ты грозился всем, что и ноги твоей не будет в этом злополучном месте, – ухмыльнулся мистер Ферроу.

– А вы пробовали компот мадам Ложки? Это было спасительное бегство! – Дью отломил плиточку под хриплый смех. – Но я точно знаю, что вы заметили мой значок.

– Первее, чем твоё хмурое лицо. Отдел по магической безопасности? Здесь? Просвяти меня.

– Буду предельно честен, Роберт. Дело, над которым я работаю, ведёт сюда. А какие дела ты ведёшь с феями?

Мистер Ферроу снял очки и протёр глаза.

– Бога ради, Дью! Самые прекрасные дела. Впервые за многие годы приют имеет хорошие перспективы. Мы ещё официально не сообщали в газеты, но… Раз ты здесь, не могу не похвастаться. Достопочтенный Авалион берёт приют под свои шикарные крылья! Мне скоро на пенсию, сам понимаешь.

– И ты решил отдать приют феям? Так вообще можно? – растерялся шериф, снова слыша знакомое имя.

– Брось, сейчас все хотят успокоиться. После убийства одного из них все на ушах. Боятся, что феи начнут мстить. Взять опеку над приютом – отличное решение. У фей есть деньги, и министр Карстенбрук в восторге, меньше головной боли.

– Это меня и настораживает, Роберт. Деньги…. Как? Они экономически независимы от нас и точно не устраиваются в «Корнер Кофе» на полставки. Ты не счёл это подозрительным?

Отпив ликёра, мистер Ферроу встал и закрыл дверь кабинета. Не хотелось заведующему начинать непростой разговор с Дью, но выхода не было. Пора напомнить бывшему жителю о своих грехах, чтобы увильнуть от собственных.

– Правду хочешь? Мы еле сводим концы с концами… Если забастовки продолжатся, то на наши проблемы даже не взглянут. А приходов всё больше! Сейчас непростое время, Дью, и столица не горазда делиться финансированием. Ты как будто не доверяешь феям… Что странно. В детстве ты с ума по ним сходил.

– Я? Ты путаешь.

– Нет-нет, я помню. Постоянно о них говорил, восхищался, рисовал. Помнишь драку в сарае? Сломал Феликсу руку за то, что он оскорбил твоего выдуманного друга-фею, который жил у тебя в ушах. Как ты там говорил? Вы общаетесь…

«Свистом», – одновременно сказали мужчины.

Дью сильно смутился, припоминая, как боролся за своё воображение со всем отчаянием против задиры-Феликса. А сейчас… Какая глупость. Он отрицал очевидное – его всегда манил мир крылатых. Значок на груди, попытки добраться до истины, Айлори… Всё сходилось. Получается, что его особое отношение к ней исходит из-за исключительных вкусов?

Отогнав ненужные мысли, Дью полез в карман плаща.

«Осталось понять, почему Тревор указал на это место, да ещё с нарисованным сердечком», – Дью показал фотографию убитого, но Ферроу не узнал его.

Единственная ниточка с треском оборвалась. Какая жалость.

После горстки ностальгических бесед Дью вышел на улицу, выдавленный изнутри своим провалом. Солнце выглянуло из-за туч, опустилось низко, и всё вокруг казалось чуть перекошенным. Как в зеркале, которое вот-вот треснет.

Айлори стояла у калитки: её пальцы медленно чертили что-то на перилах. Когда Дью подошёл, она посмотрела на него, и всё сразу стало ясно.

– Пусто? – только и спросила фейлина.

Он кивнул. В глазах – скрываемое сожаление, разочарование и усталость. Всё разом.

В этот момент из приюта молча вышел Ферроу и встал у дверей, сложив руки за спиной и провожая парочку тёплым взглядом. Как заведённый ритуал – вышел, посмотрел, развернулся без слов или жестов. Как с детьми, которых забирали приёмные семьи.

И тут Айлори резко замерла. Её глаза распахнулись, а дыхание сбилось.

– Я… я знаю его! – прошептала она. – Я видела его раньше! В детстве. В аббатстве! Не такой старый, но… Это точно он!

Дью обернулся к ней, отмахнувшись:

– Что? Ты, наверное, перепутала.

– Нет! Всего раз видела человека и запомнила. Это точно он! Дью, поверь мне. Даже улыбка такая же… Как у мангуста. Клянусь…

Дью молча перевёл взгляд на мистера Ферроу. Тот уже закрыл за собой дверь, но всё стало предельно ясно – заведующий знал. Знал и лгал всё это время!

«Почему? Что он скрывает? Меня так легко обвели…»

В голове Дью разгорелся пожар из мыслей: если Ферроу врал, то мог знать Тревора, значит, скрывает ложь и кого-то ещё… Не всё потеряно, отлично! Но нельзя действовать напрямую, иначе можно напугать обманщика.

Он глянул на Айлори: она выглядела так, будто держалась из последних сил – на щёки налип пот, а над губой словно джем размазали и плохо вытерли, вот и осталась странная яркая полоска.

– Я отвезу тебя домой, – сказал Дью. – Тебе надо отдохнуть. Сам поеду в участок, надо отчитаться Жюлю и всё спланировать.

Айлори не стала возражать, чувствуя, как тошнота и головокружение не проходят. Сразу кивнула и уронила голову на стекло.

Они ехали молча. Свет от фар выхватывал из темноты обочины, старые перекошенные заборы и редкие указатели. Дью всё ещё прокручивал в голове то, о чём рассказала Айлори. Приют. Новэлим. Феи. И Ферроу – среди них? Новая загадка распыляла жадный дух Беркли, который не хотел терять и секунды своего драгоценного времени, чтобы раскрыть явный заговор.

Наконец показался родной газон.

– Я скоро, – пообещал он, стараясь говорить спокойно. – Звони с домашнего телефона в офис, если что. Мой номер на холодильнике.

– Хорошо, спасибо, – поблагодарила его Айлори, опираясь на машину. – Но не задерживайся, ладно?

Он кивнул слишком быстро, почти небрежно, и с силой нажал на газ, обдав Айлори выхлопными газами.

Спустя десять минут шериф наводил суету в полицейском участке, собирая все данные по делам, где замешаны феи за последние годы. Зацепок было ничтожно мало, но Дью не собирался сдаваться. Жюль сначала ворчал и причитал об опасности, но потом перекусил и преисполнился верой, что их отдел, возможно, на пути к раскрытию невероятного тайного сговора.

– Какие наши дальнейшие действия? Получить ордер на арест Ферроу? – спросил помощник. – Легче скрутить святого отца, нежели заведующего единственного городского приюта, который последнюю крошку отдаст бедным сироткам, а сам перебьётся.

Дью покачал головой:

– Нет. Не сейчас. Да и, по сути, у нас нет прямых доказательств. Будем копать глубже, а точнее… выше.

Шериф прикрепил к пробковой доске плакат с самым известным лицом во всём Аллисуре. Слишком часто Дью слышал это имя за последние дни, и сильно сомневался, что Верховная фея-Представитель не в курсе украденного трупа человека.

Жюль перекрестился:

– Ни за что. Я к нему и на милю не подойду. Да и кто позволит? Дью, это провальный план.

– Скоро у него выступление перед членами британского конгресса в городской ратуше. Это отличный шанс, Жюль! Мы туда проникнем и поговорим. В конце концов, я шериф отдела по магической безопасности. Вот и будем… охранять магию с заносчивой рожей. Той, от которой она плачет, когда вспоминает. Как же бесит! – не сдержав эмоции, Дью пнул табуретку и под вопросительный взгляд Жюля махнул рукой.

Одна искра зажглась в душе Дью, а другая потухла в его же доме.

В это время у Айлори погас свет. Окна отражали вечернее небо, которое снова атаковали прожорливые тучи. Темно… она только успела включить чайник, когда почувствовала: что-то не так. Как будто комната стала… меньше и тише обычного.

И тут – звук. Едва слышный. Скрип. Шаг!

– Дьюэйн? – позвала она неуверенно, но в ответ – тишина.

Обернулась на проскользнувшую тень.

Слишком быстро.

Айлори хотела закричать, но рука, плотная, как стальная петля, сжала ей рот. Грубые пальцы сдавливали её попытки освободиться. Мгновение – и она уже не в комнате. Запахло бензином и чужим одеколоном.

От похищенной фейлины остался только чайник, продолжающий шипеть на кухне, выпуская пар вверх, в потолок, – он пытался воззвать, бил тревогу.

Тщетно.

Айлори исчезла.

Глава 5

Нужна ли собаке лишняя минута, чтобы учуять родной запах хозяина? Перепутает ли птица направление, улетая на юг? Возможно. Всегда есть исключения. Но не для фей с их чугунной цепью, прозрачной, появляющейся с самого рождения и служащей шипастым поводком. Следы для них не стираются временем, а компас под сердцем мечется от волнения, когда устремлён в сторону дома.

Так что Айлори прекрасно знала, куда её везут. Стоял аромат мокрой хвои, а на горло словно горячую тряпку положили – такова дорога в Новэлим. И даже старый мешок на голове и связанные руки не затмевали волнительный гул в рёбрах: грудная клетка была готова расцвести от иллюзорных вибраций, хрупких, но самых родных – позабытые чары аббатства взывали к ней.

Было ли ей страшно? Чертовски. Её могли встретить с улыбкой или страшным гневом, может, всё и сразу. Но коричневый фургон с подгнивающим днищем остановился не у центрального входа, как она предполагала: у главных ворот щебёнка, а колеса замерли на траве. Тревога насела, шептала ужасы, методы расправы над сбежавшей фейлиней, которая продала свою гордость и предала семью.

– Выходи.

Суровый приказ не обсуждался. Айлори вышла наружу и попросила снять мешок, чтобы осмотреться, но ей даже не ответили. Провели как позорную тайну по коридорам в кабинет Верховной. Айлори услышала отдалённый звук часов и поняла, что младшие точно в спальнях, так как прозвучал отбой, а остальные занимаются вечерними дисциплинами или тоже отдыхают. Вряд ли кто-то заметит возвращение прежней жительницы.

Корнелий себе не изменял, зажигая излюбленные благовония. От противного древесно-грибного запаха Айлори закашлялась, пока её усаживали на стул. Но приятно всё-таки сделали, сняв пыльный мешок и освободив запястья.

– Здравствуй, Корнелий. – Айлори учтиво поклонилась, пусть и была связана тем, кого уважала.

Кабинет Корнелия таился глубоко в утробе аббатства, куда почти не проникал свет солнца – только зелёные отсветы от мха, покрывавшего каменные стены. Единственное окно и то плотно закрыто шторами. Здесь всё дышало уважением: пол из тёмного дуба даже скрипнуть не смел за последние десятки лет, а кованые гвозди в старом столе были гладкими от касаний.

Педантичность Корнелия во многом его ограничивала, как считала Айлори. Каждая вещь находилась на своём месте: книги по цвету корешков, чернильницы – по уровню густоты содержимого, и даже перья – от тонкого к широкому. Корнелий презирал хаос, но делал это тихо.

Он любил красоту, но только ту, что служит цели. На стенах висели портреты Верховных, несколько табличек с древними руническими символами и рецепт травяной настойки от головной боли. Даже феи стареют.

– Не всё созревает на свету, – пробормотал Корнелий. – Самые редкие семена лежат в темноте. Ждут своего часа. Милая Айлори, мы же договорились, что твоё семечко зачахнет вдали от этого места.

В углу, за живой перегородкой из плюща и лаванды, в клетке притаилась Чиа, подслушивая чужой разговор. Её накрыли балдахином, но слуха не лишили.

– Прости меня. Я не смогла далеко убежать. Я…

– Только не говори, что пыталась. Это не так, – перебил её Корнелий. Он чуял слабость ещё до того, как повернёт голову. – Почти три года… Я надеялся, что ты перебралась на юг страны, обрезала свои уши и ушла в подполье. Знаешь, с каждым годом спрос на барышень лёгкого поведения вырос… Особенно, экзотических.

Девушка дрогнула, сдерживая слёзы.

– Так, значит?.. Ты призываешь сменить моего магического покровителя на того, кто носит толстый бумажник и лапает кучу женщин? На… человека?

Раскладывая зачарованные камни в ряд, Корнелий делал вид, что ему неинтересны чужие печали и разочарования. Театр одной актрисы – не больше. Только вот камни почему-то дрожали в неуверенных руках.

– Только потому, что ты была моей любимицей, я не заковал тебя тогда, а открыл дверь и хлопнул по мерзкой спине. И вместо благодарности, ты…уже стала игрушкой человека! Не так ли?

Он бросил ей знакомую шляпу. Айлори неуклюже поймала её и прижала к себе, осознавая, как её наглым образом изобличили. Но разве должно быть стыдно той, кто просто пыталась помочь восстановить правосудие? Безумие!

Дрожащие губы прошептали:

– Я хотела помочь…

– Не слышу тебя. Голос фей и фейлин должен перекрывать грозы и шелест деревьев. Ты непозволительно слаба.

– Я хотела помочь! – она встала и сразу села обратно, стоило Корнелию зыркнуть в её сторону. – Тот мальчик погиб, все думают, что он из наших. Но… Тревор был человеком.

– Им и остался. Или тот дешёвый маскарад тебя задел? Глупая, зачем же ты привела сюда шерифа?

– Он сам пришёл, клянусь! Умер мальчик, Корнелий. Почему ты не хочешь помочь, а только путаешь нас? Скажи, кому помогаешь? И как феи связаны с…

Корнелий не по-доброму усмехнулась и взял один камень, активируя на нём руну «подчинения». Зеленоватые искры побежали вниз, а Айлори согнулась пополам, пискнув как мышка, которой придавили хвост.

– Уже «нас»? Позорище. Спишь в доме человека, мужчины! Касаешься его, позволяешь ему смотреть на тебя дольше необходимого, – он постепенно срывался на злобный шёпот, смотря, как скрючивает Айлори. – Бесстыдница, твоё тело и чары предназначались для другого. Для высшей и великой цели! Столько лет впустую!

Магия подчинения обжигала разум, усиленная камнем из знаменитой гранитной коллекции Корнелия. Начиналось с тупой боли в голове, а потом приходило ощущение, будто кожу на затылке оттягивают, и тем самым непослушную Айлори поучают. Речь бывшего наставника не позволяла себе и грамма сострадательности. Только тонну обиды.

– Ты опорочила себя дважды. Я не имею права отпустить тебя, даже если и хочется, чтобы ты зачахла под ближайшим мостом! – на последних словах голос наставника предательски дрогнул.

Айлори не кричала. Ни разу. Только хрипела и пищала, даже когда чары обрушились на неё штормом с запахом влажной земли. Её рот плотно сжимался, а в глазах догорало смирение. Ни страха, ни сожаления, никакого признания вины, так что Корнелий разозлился по-настоящему, усиливая чары.

Хуже всего Айлори было вспоминать его взгляд, полный осуждения и боли от разбитого сердца той роковой ночью.

– Ав… – взывала Айлори в агонии. – Ава…

Призрак из прошлого не вмешивался, только смотрел как призрак, притаившийся в стороне. Тот, ради кого она сожгла мосты, причина её изгнания… он стоял в тени. Самый родной чужак в мире.

«Только не ты. Лишь бы не видеть тебя снова, молю», – слова-мольбы не складывались в голове, а мысли путались. Магия наказания знала своё дело, и Айлори чувствовала, как гаснет изнутри. Один миг – кто-то вторгся в её маленький мир из случайных ошибок и намеренной провинности.

– Айлори, я приговариваю тебя к церемонии Забвения! Пускай девятый покровитель сам заберёт твою гнилую душу, – по необъяснимым причинам Корнелий утратил уверенность в голосе и теперь его подбородок подрагивал, а глаза намокали. Если бы Айлори увидела его, то подумала бы, что так он искренне злился на неё.

Грудь сжалась. Мертвецкие силки из холодных костей обольстительно подзывали виновницу к себе, манили вечным забвением. Пальцы девушки онемели. И всё равно она не жалела о падении, или как тут говорили – предательстве.

Если это цена, она её заплатит. Лишь бы не слышать голос Авалиона. Не видеть его…

Тут же окна распахнулись с громким треском. Подхваты-кисточки слетели, и шторы вздыбились своенравными жеребцами, протестуя вместе с братом-ветром против тихого, но горького наказания.

Выточенный образ Корнелия дал трещину: некоторые пряди из идеального хвоста вылезли, а губ коснулась необычная прохлада, пришедшая издалека.

– Ах… – замер мужчина, слизывая иней с тонких губ. – Какое утончённое недовольство… Что ж, милая Айлори, покровитель твоих чар не хочет таинств. Полагаю, даже подобное падение может стать примером для других. Мы проведём церемонию со всеми на рассвете. Надеюсь, за эту ночь ты утонешь в раскаяниях, потому что утром… Я не дам тебе говорить.

Сквозь пелену зыбкого сознания Айлори едва различала движения, но понимала, с каким облегчением с неё падали силки. Она смогла шумно задышать и перевернуться на спину, прижав руки к груди. Темнота подступала плавно, как растёкшаяся из берегов река. И где-то в глубине, издалека, доносились голоса прошлого.