Убийцы Фей

Аббатство Новэлим существовало по своим законам, и Дью осознал, что жить здесь можно было, только отказавшись от всего мирского. Интересно, в обратную сторону это так же работало? Хотя… Когда кому-то удастся провести ночь в стенах замка и выжить?

– Точно не мне. Так, – шериф пошёл по тропинкам, выискивая белый куст. В пестрящих клумбах отыскать нечто блёклое было легко. Морозвица росла чуть поодаль остальных разноцветных кустов. Вся белоснежная, как и говорила Айлори, будто обсыпанная вечно мёрзлой крошкой. – Выглядит ухоженной. Может, сорвать ей веточку? Соскучилась, наверное.

Только Дью хотел сорвать ветвь, как услышал в спину: «Стой!»

– Жалко, да? У вас тут целая оранжерея, – улыбнулся шериф, предвкушая интересную встречу с небезызвестным Корнелием.

Не успел гость договорить, как его ноги оплела бурая лоза, разорвав землю. Сдавила мышцы так, что хотелось завыть волком.

– Эй! Значит, так? – Дью достал револьвер и направил на Корнелия. – Пусти меня, фея. Это нападение на государственного служащего! Где ваше гостеприимство?

Второй рукой он постучал по своему жетону, прикреплённому на грудь, и заметил, как нападавший нахмурился, усиливая чары – лоза стала подниматься выше, прошлась по животу и грудине ядовитой змеей с шипами.

– Назовись, человек. Иначе я удобрю твоей людской гнилью наши цветы, которые мы потом отправим твоей семье в знак сожаления. Сожаления, что их сын – умалишённый, раз посмел наставить оружие на Верховную фею.

«Или не на пару часов…» – с вызовом оскалился Дью, бросив револьвер.

Глава 3

Туман пожирал сад вместе с его замершими стеблями – знак уважения перед шагами Верховной. Тянулся дымком к рассерженному хозяину, пытаясь укутать его от бед людского мира и от наглеца, явившегося как вспышка среди почётного безмолвия.

Дью… Не так шериф представлял свой первый визит в логово «крылатых засранцев», посмевших забрать труп человека. На чашку чая не рассчитывал, но чтобы оказаться нанизанным на вонючие земляные корни?.. Надо выбираться.

С хищным прищуром Корнелий подошёл к окутанному Дью и поморщился, втягивая воздух рядом с его шеей.

Беркли скривился:

– Уважаемый, что начинается? – шарахнулся от чужого носа. – Держите дистанцию!

– Запах. Мятный ландыш.

Стебли оплели плечи, стягивали, пока человечья грудь отчаянно металась в попытках выбраться.

– А вы тут не моетесь? Отойдите от меня! Мало ли, чем заражусь тут у вас.

Фея проигнорировала его потуги и приметила новенький металлический значок, совсем ещё не познавший слой пыли от втоптанных ожиданий своего хозяина.

– Ах, Дьюэйн Бер… Беркли, да. Шериф отдела по магической безопасности. Я думал, вы постарше. Что привело вас в Новэлим? Только побыстрее. Заклинание своеобразно, имеет характер… И…

– И?

– Голод. Стеблям нужно есть. Простите, но заклинание отмене не подлежит. Так на чём мы?..

– Чёрт! – Дью отплюнулся от листочка, залезшего в рот – отростки поднимались с неприличной скоростью и затягивали его вниз! – Труп! Труп феи, мальчишки. На городской выставке в галерее. Ваши люди забрали тело по Магическому Уставу Аллисура, но, согласно пункту 1.6…

Корнелий вскинул тонкую бровь, скрыв секундное раздражение.

– Устав выучен мною наизусть. Прекратите эти прелюдии, шериф. Вы бесцеремонно заявились сюда ради трупа феи? Хотите выразить дань его покровителю? Не вижу корзины с угощениями.

– Это вы прекратите. Опираясь на соответствующий пункт Устава, я требую выдать тело убитого. Тот мальчишка – не фея. Вы не имеете права держать его…

Лоза сдавила голову: шляпа упала, и Дью представил в мыслях, как рубит эти нахальные растительные щупальца. Остервенело. Беспощадно.

– Кхм… Любопытно.

Тишина. Корнелий не торопился с объяснениями.

– И всё?

– Вы зря приехали. Ваша информация неверна. В Новэлиме тела нет. Феи не забирали его… Я бы пригласил вас проверить, но нужно разрешение от аббатства и подпись нашего Представителя.

«Старый лис! Вот как ты решил выкрутиться?» – Дью понимал, что ответов сейчас не добиться. Его приезд – лишь проверка того, как начнут оправдываться феи. И их глухая оборона доказывала, что никакой ошибки нет и шериф на верном пути; негодяи-затворники скрывают нечто важное.

Корнелий не торопился прощаться. Каждая его мысль проходила сквозь сито старинных догм и тайных договорённостей, прежде чем вырваться наружу. Серебристая жидкая бородка подрагивала – почти нелепая, если бы не странное колечко, вплетённое в стариковские нити. Украшение манило к себе, не давало разглядеть морщины Верховной феи и следы тяжёлой ноши, легонько отпечатавшейся на его внешнем виде.

Дью прикинул, что знает о Корнелии. По человеческим меркам, Верховной где-то пятьдесят лет. Длинные волосы, стянутые в тугой хвост – явный защитник дисциплины. Изумрудная накидка с золотыми рукавами лишний раз складочку не показывала, чтобы не разозлить своего хозяина.

Корнелий верил в порядок, чтил законы предков и уважал древние скрепы, на которых держалось общество фей. Новое вызывало в нём осторожное раздражение, перемены – почти физическую боль. А люди… люди для него – назойливый шорох в чаще, почти термитный… Дью видел. Но стоит людям сунуть нос в дела запретных сил, всё, пощады ждать не следует.

– Вот как. – улыбнулся Дью, как самый невинный мальчишка, случайно попавший на соседский двор с сумкой, плотно набитой украденными яблоками. – Значит, ошибка? Вот те раз, я поторопился! Надо проверить данные… Вы уж не серчайте, мистер. Всё-таки я просто делаю свою работу.

– Как и все мы, шериф. – Прищурился Корнелий, рассекая указательным пальцем воздух: стебли разом рухнули вниз и скрылись в вскопанной почве, напоследок по-отцовски поправив вздыбленный ворот на плаще Дью. Шериф внутренне ликовал, ведь провёл старика и легко отделался. – Хотите совет? Постарайтесь забыть сюда дорогу. Мы трепетно относимся к нашей приватной жизни. Новэлим – священное место, сакральное. Не заставляйте божеств-покровителей точить на вас зуб.

«Как удобно скрывать угрозы за спинами присвоенных богов…» – шериф молча сел в автомобиль и махнул ладонью, прощаясь с Верховной. Конечно, ему не ответили.

Переносной рабочий телефон взвыл в тесном салоне. Дью схватил трубку-кирпич на втором гудке, уколовшись щекой об антенну.

– Ну?! – раздражённый ответ.

«Дью! Скорее возвращайся! Тут позвонили и…»

– Успокойся и говори чётче.

«Слушай, срочно! Кажется, нам позвонила мать убитого. Он пропал несколько дней назад и больше не выходил на связь. Она до чёртиков напугана, но по описанию её сынишка – наш клиент, Дью! Она готова сотрудничать, но из дома не выходит, там…»

– Что за бред, Жюль? Почему она позвонила именно нам? Пропавших много. Смахивает на ложную наводку, как в первую неделю открытия. На сколько шуток про «магические преступления» мы тогда среагировали? Забыл, как ловил шпану, кидающую петарды под ноги прохожих, якобы подаренные феями? Тот дед почти час молился на коленях, чтобы у него рога не отрасли!

«Нет-нет! Её голос дрожал, едва слова выговаривала! Она уверена – её прокляли. Закрылась в доме, ни к кому не выходит. Двери заперты, а окна зашторены. Говорит, что сын перед смертью притащил в квартиру проклятую дрянь, буквально был озабочен всем фейским! Это точно зацепка. И…»

Дью стиснул зубы, левой ладонью давя на руль, пока суставы не побелели.

– Адрес есть?

«Есть… но, чёрт…» – Жюль сорвался на глухое дыхание, не в силах сдержать то, что уже вырвалось. – «Айлори услышала разговор. Пока я пытался успокоить испуганную мать, она уже ушла. Я звал, пытался её остановить, но не успел! Исчезла. Думаю, она пошла к ней… Прости, Дью. Что мне сделать? Поехать за ней?»

По голове шерифа вдарили мысли, схожие на свинцовые капли – горький осадок от совершённой ошибки. Самая неприятная мысль обнажила неприятную истину: нельзя приобщать фею к расследованию в мире людей и ожидать, что у представителя другой расы не разгорится интерес к ужасам чужого мира. Нет, любопытство сильнее страха. Неужели Айлори нужно было убедиться, что она не одна страдает? Или она решила разобраться в одиночку, чтобы вернуться в Новэлим с… угрозой или предложением? Тут уж как пойдёт дело.

Дью вскинул голову, мрачно глядя на залитую туманом просёлочную дорогу, по которой уже стремительно мчался к городу.

– Фейский потрох! Оставайся в офисе, вдруг вернётся. Вот же… Она совсем умом тронулась? Отправь адрес, я разберусь.

«Я пытался… Прости».

– Молчи уж. Жду.

Дью сбросил вызов и швырнув трубку на пассажирское сиденье. Резким движением выжал газ, и автомобиль ускорился, рассекая лужи на усыпанном хвойными иголками асфальте.

Дорога дрожала в свете фар. В резких сумерках уже кто-то прятал глаза: местная фауна или что похуже… Всё-таки обширные земли аббатства хранили много тайн и тех, кто их защищает. Но Дью не замедлился, ведь Айлори была там, его фея, наплевавшая на тонкую цепь, которую шериф повесил на её уши. Нельзя, чтобы с ней что-то случилось. Если Дью признают виновным в нанесении вреда фейлине, обычной казнью не отделаться – могут и весь род проклясть.

Размышляя, Дью прикусил губу и вдавил педаль в пол.

– Вот же! Только не натвори дел…

Нравы мужчин часто определяются тем, как они водят машины. Корнелий за свой век повидал и не таких нервных дорожных дикарей, предпочитавших горячий руль, нежели безопасную дистанцию. И сегодня мистер Беркли нажал на газ там, где ездить запрещено. Не таким распылённым и безудержным представлял себе Корнелий шерифа нового отдела. Верховным клялись, что значок достанется простаку, обычному тюфяку в шляпе: без амбиций и яростного желания по-настоящему расследовать дела. Что же пошло не так, и кто в этом виновен?

От прежнего тумана осталось хлипкое дуновение. Корнелий не мог пойти обратно, всё ещё смотря вдаль и размышляя над странным ощущением… знакомым чувством, возникшем рядом с гостем.

– И? Будешь до утра тут стоять? – Виолиза недовольно поправила корсет, в который спрятала уменьшившиеся крылья. На её плече сидела Чиа. – Все ждут объяснений. Все видели, как ты тут человека на ветки нанизывал. Кто это был?

Корнелий улыбнулся, всё ещё вспоминая чарующий аромат чего-то близкого и столь далёкого одновременно.

– Ты задаёшь не те вопросы, дорогая. Лучше спроси, как он узнал. Видать, кто-то умный ему помог догадаться. Пошлю жуков.

Корнелий согнулся, опуская ладони в рыхлую землю. Его ногти медленно вонзались в глинистую почву, и та отзывалась живым дрожанием. Воздух сгустился, потемнел. Чиа взлетела, радуясь искусному заклинанию хранителя Новэлима.

Из-под пальцев Корнелия начали выбираться жуки – плотные, бронзовые. Их панцири поблёскивали металлическим блеском, отражая тусклый закатный свет сквозь листву. На гладкой поверхности брони сливались зелень и медь. Глаза жуков светились изнутри мягким свечением. Некоторые ступали тяжело, оставляя в земле крошечные вмятины, другие бесшумно перемещались по мху, едва колыхая траву.

Рогатые жуки, получившие волю и чёткий приказ, один за другим скрывались в тенях под тихое жужжание, устремляясь вперёд – нести взор фей в самые глубокие городские щели.

Земля слушала Корнелия, как верный соратник, давший ему нерушимую клятву. И с того мига нет такого места в Аллисуре, куда не проникнет любопытство Верхновной.

❊❊❊

Квартира Эдит Роули, сорокалетней вдовы, располагалась на последних двух этажах старого викторианского таунхауса, затерянного среди узких улочек центрального района. Дом с потемневшим от копоти фасадом скромно затаился среди новоделов, глухо наблюдая за шумным миром Аллисура с его бастующими шахтёрами, ночным грохотом панк-рока и вечерними выпусками «BBC News».

Дверь на лестничной клетке была окрашена в выцветший тёмно-синий цвет, с облупившейся латунной табличкой. Незаперта.

Дью аккуратно толкнул её плечом и прошёл внутрь, держа руку на кобуре, сам не понимая, зачем. Он не хотел использовать оружие.

Под ногами пушился ковёр с мелким геометрическим узором, протёртый до основы в самых проходимых местах. На стене висела ключница в виде совы. Гостиная была просторной и немного мрачной. Бархатные шторы цвета красного вина частично заслоняли оконный проём, сквозь который еле пробивался вечерний гул, окутанный городским смогом. На полу стоял старенький телевизор, рядом – стойка с видеоплеером.

– Дью!

Шериф вздрогнул и обернулся. С тарелкой печенья на него смотрела Айлори… совершенно обычная, домашняя. Не фея по зачистке свидетелей или фея-мстительница. Только если угощения не отравлены…

– Ты! Надо поговорить. – Он схватил беглянку за локоть сильнее, чем требовалось. – Что ты вообще творишь?!

– Госпожа Эдит предложила угоститься… нельзя?

Со второго этажа, куда вела крутая лестница, спускалась хозяйка, та самая «проклятая», но для таковой она выглядела чересчур расслабленной. Только старый, местами потрёпанный сарафан в сальных пятнах выдавал её долгое затворничество.

Эдит шуршала тапочками неспеша, проверяя каждую засечку на полу. Дью осмотрел её наряд и домашнюю утварь, похожую на припасённый хлам: куклы с маленькими телами и большими головами, коробки шоколадных конфет, наверняка, с истёкшим сроком годности; и полупустая бутылка бренди, скромно стоявшая за креслом. О таких жильцах говорят: «Вежливая, но странная», и шериф был с ними согласен.

– Садитесь! Ну-ну, падаем! Это он – шериф, девонька? Вы быстро. Рада, что отдел отреагировал стремительно на мой звонок! Я еле нашла ваш номер, пришлось просить почтальона разузнать… Когда вас в городские справочники впишут как неотложку? – запыхавшись, Эдит облокотилась на тумбу. – Черти что творится в районе. Одни забастовки, шум! Я окно открыть не могу, потому что эти новаторы повадились мочиться прямо под окнами, мудачьё! Скажите, мой сын… Вы видели его? Он же не связался со всем этим беспорядком?

– Так… – замялся шериф, ещё косо поглядывая на Айлори. – По порядку, мисс Роули. Сначала вы расскажете всё, что знаете. А я постараюсь помочь.

Ещё с фотографии в прихожей Дью понял, что пришёл по нужному адресу. Фото убитого висело на виду, стояло на комоде и, мужчина уверен, внутри кулона его матери, который сейчас бился о сморщенную вдовью кожу.

Тревор.

Какое до жути тривиальное имя при таком красочном убийстве. Обычно так называют кроликов или любимого пёсика, может, одинокую золотую рыбку в грязном аквариуме. Впрочем, жизнь Тревора так и проходила – в клетке, на поводке и за стеклом. Бедность – всегда ограничения, а после смерти отца и мужа, жить стало гораздо тяжелее. Начало осени выдалось холодным для кошельков работающих граждан, ведь кризис ударил по всей Великобритании, что уж говорить про молодых: их обманывали постоянно, не выплачивая авансы. Тревору было всего двадцать, но за последний год он приобрёл взрослый взгляд и сгорбленную осанку. Мать не могла позволить оплатить сыну образование и очень печалилась за его будущее.

Всё поменялось пару месяцев назад. Тревор вдруг перестал нехотя брести по тротуарам, а повадился скакать вприпрыжку, радуясь новому дню. Для умалишённого – юн, для познавшего безопасное счастье – одурманен, ведь такого счастья не существовало. Эдит почудилось, что сын влюбился и поэтому часто задерживался допоздна. Так и оказалось… Тревор влюбился. Но не в девушку, а в… культуру фей.

Сначала часами заседал над книгами и статьями. Он читал их запоем, почти захлёбывался: всё, что касалось фей, их тайных обычаев, отрешённости, запретной людям магии. Потом – слухи, которыми Аллисур был преисполнен на годы вперёд. Он искал не разрешённые Уставом факты, а подтверждения подлинной истории Новэлима о тайнах волшебной расы. Пытался доказать матери, что граница преодолима и переход через неё возможен; верил своим одержимым чувствам, называл их зовом издалека.

Однажды Тревор признался матери, что нашёл счастье в мечте, в великой цели – стать для фей «своим», другом, приятелем-человеком. Теперь Тревору людской мир казался грубым, пошлым… сломанным. Эдит грозила ремнём и арестом, плевалась и громко ругалась, когда слушала речи Тревора о том, как он собирался помочь Аллисуру расцвести.

«Они примут меня, если постараюсь. Я просто не родился там, но это ошибка, всё можно исправить! Чувствую, я совсем близко».

Эдит проклинала бунт, юношеский побег от боли души, безотцовщины и поиск себя. Но со временем поняла: Тревор не бежал, а догонял нечто опасное и неправильное… Одержимость феями не доводила до добра, но это был выбор. Маниакальный, фанатичный, трагически искренний выбор её ребёнка…

Он перестал нормально есть, рисовал на зеркалах какие-то закорючки и бормотал незнакомые слова. Сделал тату четырёхкрылой бабочки на груди – «метка», как он сказал. Спал на полу, говорил, что матрасы мешают его крыльям пробиться наружу. То смеялся без причины, то шептал странные фразы. И при этом – светился истощением: черты лица обострились, зрачки менялись в размерах слишком быстро. Эдит почти на коленях стояла, прося его прийти в себя, но сын заявлял, что по-настоящему счастлив. Безумно, как бывают счастливы только те, кто готов отдать всего себя.

А потом исчез.

– Прошу, помогите… – зашмыгала носом Эдит, вертя подвеску в пальцах. – Мы переехали сюда из Лестера много лет назад, думали, что рядом с магией безопаснее, знаете, как говорят? Дожди не такие мокрые, как везде. Но эти феи – мерзавцы, пудрят голову молодым! Тревор был хорошим мальчиком, усердным. Это чужое влияние, я знаю, моё сердце знает, шериф! Треви одержимым стал, и кто знает, где он сейчас…

Айлори хотела что-то сказать, но Дью умело закинул песочное печенье ей в рот и с показным сожалением выдал нечто противоречивое для того, кто знает, что случилось с пропавшим:

– Понимаю вас и сделаю всё, чтобы найти Тревора. Помогите нам. Нужно осмотреть его вещи. Вы говорили, что сын притаскивал в дом разные волшебные артефакты? Вы же понимаете, что это нелегально? Вы видели, может, к Тревору кто-то приходил? С кем он общался.

– С солнечными зайчиками и ветром, представляете? Мол природа шепчет! Это всё проделки фей с их поклонением шишкам!

– Вы путаете фей с фейри… Вторых, кстати, не суще… – прожевав, начала было Айлори, но Дью грозно шикнул на неё, и фея поникла.

Эдит всё продолжала хвататься за свою ненависть к тем, кто сильно отличался от людей:

– Тьфу на них! А та дрянь у него в спальне дрожит и светится. Проверьте на втором этаже. Я боюсь выходить на улицу, мои ноги разболелись. Смотрите, ну же, – Эдит подняла свои багровые опухшие ноги, перевязанные хлипкими бинтами, пропитанные мазью. – Это точно проклятье! Феи раскрыли его нездоровый интерес и решили проклясть весь наш род. Погань! – с гневом и презрением крикнула Эдит. Дью в последнее время чаще видел подобные переходы: к феям относились с каждым годом всё хуже. – Чтоб они провалились!

Айлори вскочила вместе с шерифом, но ей снова не дали возразить: мужская рука схватила прохладную ладонь и потянула к лестнице. По пути Дью ругался шёпотом:

– Ты чего пришла сюда?! Не благоразумно!

– Хотела успокоить женщину. Она напугана несуществующим проклятьем, но феи не проклинают людей без разрешения Верховной! Да мы вообще сто лет этого не делали, Дью! Весь род, серьёзно? Знаешь, как много сил на одного-то может потребоваться?.. Кто вообще в такое верит?

Дью неловко огляделся и громко откашлялся, загораживая Айлори проход в комнату Тревора:

– Слухи проворнее чужих страхов. Как бы ты её успокоила? Призналась в своём происхождении? Никому не рассказывай свой секрет, если не хочешь в Новэлим. Ты поняла меня?

– Угу. М-м-м… – она встала на носочки и понюхала шею Дью, поморщившись.

– Вы все с такими припадками рождаетесь? Зачем обнюхиваешь? – смущение умело скрыто показным недовольством.

– Человек не поймёт. Запах влажной земли с утренней росой. Ты виделся с Корнелием! Что он сказал?!

– Что похоронит меня в вашем прелестном саду, если ещё раз заявлюсь. И отрицает, что труп забрал. Повезло, что я живым выбрался. Надо быть внимательнее, хорошо? Сейчас важна каждая зацепка. Феи не хотят, чтобы мы выяснили причину смерти Тревора.

Молчание.

– А ты хочешь? Нет, не так… Уверен, что готов? – она повернулась к Дью, пристально всматриваясь в его промелькнувшее замешательство. Это скрытая угроза или предупреждение?

Тогда Беркли решил пойти в контратаку:

– А сама? Как я могу быть уверенным в тебе? За версту видно, как у тебя ёкает от всего, что связано с феями.

На него смотрели непозволительно долго. Айлори не моргала, словно и не дышала – только представляла все исходы её помощи человеку, но, кажется, отступать не хотела, поэтому вежливо предупредила, прежде чем войти в комнату:

– Ты прав. И я – одна из них, мне позволено. Но когда у человека ёкает от всего фейского, обычно он – труп. Как я могу быть уверена, что ты сам останешься жив?

Ответа не последовало. Дью подловили.

Спальню Тревора не иначе как смочили во влаге: всё казалось липким, от тонких стен до собственной кожи. Неправильная обстановка для обычного юноши. Где же плакаты с известными актёрами? Им на смену пришли листы с зарисовками крыльев фей.

С округлёнными концами.

Дью шагнул внутрь и машинально поправил воротник от неприятного ощущения. Всюду бардак…

На полу валялись разбросанные кучи книг, перевязанные верёвками. Над кроватью висели листы, вырванные из справочников: таблицы со временем и разными датами, чьи-то имена с невнятной припиской карандашом. Схемы рядом выверены, как у одержимого – не в порыве творчества, а в расчёте… Будто Тревор планировал прогулку и кого-то выслеживал.

Айлори старалась игнорировать корявые рисунки Тревора, где изображались нагие феи, и продолжала листать перевязанный шнурком блокнот. Наконец, она остановилась на особой странице, исписанной чёрточками и довольными рожицами.

– Когда феи шепчут во сне, а цветы внутри оживают… – восхищённо начала она.

– Что это?

– Кажется, стихотворение. Прочти. Весьма поэтично!

Когда феи шепчут во сне,А цветы внутри оживают.Расцветает гиблая душа – в тишине,Где реальность себя умертвляет.Мир застывает в крови лепестка,Меняется – медленно, больно.Знаю, магия – не для слабых пока,Но во мне живёт их страстная воля.

– Мило. Вот мы и заполучили психологический портрет накануне смерти. Его увлечения, нездоровый интерес к вашей расе – всё сходится. Тревор был одержим феями и вашими тайнами. Какая ирония… Стал одной из них, ну, почти. Кто мог сотворить с ним такое? Изощрённый метод наказания нелогичен для почерка аббатства. Им не нужно привлекать лишнее внимание, значит, мог постараться один из реликтов, а Новэлим его покрывает, чтобы не испортить и без того гаденькую репутацию.

– Он… не просто интересовался феями, – прошептала Айлори, зависая в своих размышлениях. – Он пытался стать для нас… заметным, что-то получить. А? Реликты?

– Покинувшие Новэлим. Отверженные. Отречённые. Как вы их называете? У нас в Уставе про таких есть чёткое обозначение – реликты. Отлавливаются и возвращаются в аббатство на суд, если не зарегистрированы.

– Ясно, – грубо ответила Айлори, отвернувшись к окну. – Так ты запишешь меня в телефоне? «Айлори: очередной реликт»?

– Эй, ты чего? У тебя нет телефона.

– Ну а у вас нет понимания, почему феи сбегают! Не все хотят жить по правилам и следовать традициям. Давно вы подменили понятие свободолюбия и превратили его в преступление? Феи ушли из логова, так какой огнегниды люди так стараются упечь их обратно? Вам ли не всё равно?!

Дью подошёл к ней и попытался повернуть к себе за плечи, но фейлина не сдавалась, отойдя подальше.

– Ты не права. Вы сами абстрагировались от людей. Мы не знаем, что в голове у обычной феи, не говоря уже о той, которая решила сбежать из дома. Мы беспокоимся о безопасности на улицах города, и даже сейчас следует рассматривать версию, по которой Тревор общался с реликтом.

– Откуда такая уверенность? – она резво повернулась к Дью, не убирая сложенных рук.

– Смотри. – шериф аккуратно взял Айлори за подбородок и повернул в сторону набитых всяким хламом полок.

– Шкатулка… – удивлённый шёпот.

Небольшая шкатулка-сундучок стояла на краю книжной полки, почти утопая в тенях. Деревянная, чуть рассохшаяся, с простым железным замком и незамысловатыми узорами – обычная безделушка из магазина сувениров. Но она дрожала! И от неё исходил слабый свет, пытавшийся выбраться наружу.

Дью, хрустнув суставами, подошёл и…

– Стой!

Открыл.

Вспышка.

Шарик, сверкающий, как мыльный пузырь под светом фонаря, вылетел с визгом и метнулся под потолок. Он двигался хаотично, сам не зная, чего хочет. Только одно было ясно: свободы, о которой тут недавно спорили.

– Ой, лови! – закричала Айлори, уже метнувшись на кровать за ним.